Огненная кровь. Том 1

– Я? Ты обо мне слишком хорошего мнения, а может, просто льстишь, помня о вертеле и бочке из-под вина.

– Ты знал, что я в бочке? – удивился Цинта.

– Конечно, знал. Ты что, меня за идиота принимаешь? А то, что я не надел тебя на вертел вместе с бочкой – спишем на твоё таврачье везение. Ну а если вернуться к твоему вопросу, то нет, я не самый сильный.

– Как же ты победишь, если ты не самый сильный?

– Зато, Цинта, я самый злой, – усмехнулся Альберт, – и в отличие от всех моих родственничков, я единственный, кому нечего терять. А это в микстуре власти, считай, главный ингредиент.

– Ну и как же ты победишь?

– Вот уж тут, как говорится, думать будем после свадьбы. Много есть способов… Обману их, к примеру. А кто будет мешать – убью. Война план покажет. Короче, придумаю на месте.

– И ты убьёшь своих братьев? – воскликнул Цинта.

– А чему ты так удивляешься? Ты же не знаешь ничего обо мне и моих братьях.

– Ну так расскажи.

Альберт сорвал ещё несколько ягод, помолчал и ответил как-то зло, глядя с прищуром на неподвижную гладь озера:

– Я слишком трезв для такого рассказа… Но если вкратце, то в моей семье считалось, что я сам виноват в том, что родился бастардом и сыном шлюхи, – он выплюнул косточки, посмотрел на Цинту и произнёс, махнув рукой неопределённо, – они ходили в алых плащах и растили в себе силу, в то время как я резал трупы и учился драть зубы на бродягах. Они ели на золоте и спали на лебяжьем пуху, а я на старом тюфяке в мансарде академии. Знаешь, иной раз только краденое с рокнийских кораблей вино спасало ту стряпню, что мне приходилось есть в портовых тавернах Скандры. Я зарабатывал на жизнь в кулачных боях и играх в карты, потому что папаша скупился на моё содержание. А этот вечный дождь? Солнце всего пять дней в году! А солонина? И все почему? Потому что мой отец когда-то сделал глупость. Меня. А потом предпочёл сослать «эту глупость» к Дуарху на рога, на север, чтобы я не портил ему жизнь своим незаконнорождённым существованием. А теперь его нет, и никто не помешает мне вернуться. Я хочу для себя только справедливости – их в портовые таверны, а меня – на красный трон прайда Стрижей. И если для этого мне понадобится убить их всех – что же, я не против. Мы никогда особенно не дружили. Вернее сказать, мы всегда были врагами. Дуарх раздери тебя, строптивая скотина, да что там ещё такое?

Лошадь под князем зафыркала, стала прядать ушами, пошла медленнее, а потом и вовсе остановилась. Он прищурился и сквозь багряную листву бересклета увидел впереди что-то, лежавшее на дороге.

– Ох, не к добру это, чутьё мне подсказывает, – пробормотал Цинта, трогая медальон на кожаном шнурке, – да и лошадь не обманешь. Чует она недоброе…

– Не каркай ты своим чутьём! Сначала посмотрим, что там.

Альберт спешился и осторожно пошёл вперёд, держа наготове баритту и кинжал, а Цинта направился следом, придерживая лошадей. На повороте, там, где дорога подходила почти вплотную к обрыву, на земле лежала оторванная дверь кареты с красной бархатной портьерой и сундук. И тут же, на размокшей от вчерашних дождей рыжей глине, виднелись следы копыт и колея от колёс, уходившая прямиком в пропасть. Князь подошёл к краю, ухватился за ствол дерева и, осторожно опустившись на одно колено, посмотрел вниз.

– Н-да уж! Неудачная у кого-то поездка, – присвистнул он, махнув Цинте рукой, – и какой идиот решил путешествовать тут в дормезе?

Внизу на берегу озера наполовину утопленная в воде лежала разбитая карета, поблёскивая тёмно-синим лаком. Багровое пятно крови виднелось на песке, и по краю его неторопливо слизывали волны. Обе лошади были мертвы, и кучер в тёмной ливрее с серебром, что лежал на камнях лицом кверху, вне всякого сомнения, давно испустил дух.

– Ох, несчастье-то какое! – произнёс Цинта, опасливо поглядывая вниз.

– Ладно, не на что тут смотреть. Поехали! До ночи бы выбраться из этого места, – князь встал, отряхивая с колена налипшие листья.

– Надо бы спуститься, Альберт. Посмотреть, может, там кто живой есть? Может, помощь кому нужна?

– Живой? С такой высоты? Быть такого не может! Если только это нетопырь был, а до нетопырей, как ты понимаешь, мне никакого дела нет.

– Но, мой князь, просто посмотреть, мало ли…

– Тебе надо – ты и полезай. А я спешу. И это вообще не наше дело, – Альберт взял поводья.

– Нельзя так! По-нашему таврачьему обычаю – хуже нет бросить человека в беде на дороге, это плохо очень. Очень, очень плохо! Удачи не будет.

– Удача, Цинта, зависит вовсе не от идиотов, свалившихся в озеро, а совсем от других вещей. Да я и не таврак, меня твой обычай не касается, так что поехали. Скоро и правда будет дождь. Или, если хочешь – лезь туда сам, – князь вскочил в седло.

– Я не могу. Ты забыл, что давеча я подвернул ногу?

– Это когда убегал от меня в подвал? Как же, как же! Помню! Жаль я тебя не догнал! Не обсуждали бы мы сейчас твои таврачьи обычаи.

Но Цинта был неумолим, он насупился и, взявшись левой рукой за один из медальонов на поясе, твёрдо заявил:

– Альберт, если ты не посмотришь, есть ли там кто живой, то я сейчас разворачиваю лошадь и еду обратно в Скандру. И вскоре во всех тавернах станут болтать, что ты нарушил обещание и не смог отдать свой карточный долг.

– Ты, никак, мне грозишь? – брови князя сошлись на переносице, и серые глаза, и без того налитые кровью от ночного вдыхания курьмы, сейчас, казалось, зажглись огнём.

Цинта почувствовал, как вокруг сгущается сила. Она поднялась влажным горячим облаком, и, как жгут, обернулась вокруг его шеи.

– Учитель сказал, такой у вас был уговор. И ты лекарь, Альберт, ты клятву давал. Неужто нарушить хочешь? Бросить человека в беде? Учитель сказал следить, чтобы ты держал слово. А раз ты не хочешь выполнять обещанное, то я еду обратно в Скандру, – произнёс Цинта медленно и твёрдо, не выпуская из рук медальон и не понимая, откуда вдруг вокруг князя взялось столько силы.

И хотя по всему было видно, что он боится до дрожи в коленках, но его чёрные глаза смотрели на Альберта упрямо и твёрдо. И сила медленно отступила.

– А ты умеешь давить на больное! Дуарх с ней, с клятвой, но долг чести – есть долг. И знаешь что, мой упрямый таврачий дружок, если за оставшиеся полгода я не убью тебя по случайности, то потом сделаю это намеренно – ты слишком уж буквально понимаешь тот идиотский уговор, – князь сплюнул в сердцах, спрыгнул с лошади и, бросив плащ и баритту, полез вниз, бормоча ругательства.

С той стороны, где спускался Альберт, обрыв перешёл в каменистую осыпь, которая перемежалась пятнами глины, ещё влажной от дождя. Она липла на сапоги и перчатки, а ноги того и гляди норовили соскользнуть и отправить князя прямиком в озеро.

Альберту попалась вторая оторванная дверь, коричневая бархатная подушка, а чуть поодаль раздавленный сундук с женским платьем. Ближе к отвесной стене обрыва он увидел ещё одного мёртвого слугу в такой же, как у кучера, синей ливрее. Князь обошёл валявшееся колесо, ступая осторожно по голым камням-окатышам, и добрался до кареты, наполовину торчавшей из воды. Ухватившись одной рукой за подножку, хотел заглянуть внутрь и лишь в этот момент заметил, что у обеих лошадей перерезано горло. Значит, кто-то милосердный все же оказался жив. Он почувствовал его спиной и дёрнулся, но слишком поздно. Просвистела стрела, ужалив его в шею.

– Проклятье! – князь отпрыгнул в сторону, перекатившись по песку и, плюхнувшись прямо в воду, укрылся за каретой.

Кровь потекла из раны, заливая рубашку, жилет и куртку, и Альберт, стянув перчатку с левой руки, зажал её, осторожно выглядывая из своего укрытия.

– Да чтоб тебя! – вторая стрела пронеслась прямо над головой. – Дуарх бы побрал вас миледи, вы что, не в своём уме?!

Подумать только, его чуть не подстрелила какая-то баба!

Он выглянул снова, пытаясь рассмотреть женщину, и едва не поймал третью стрелу – та вонзилась в лаковый борт кареты прямо перед носом. Но Альберт всё же успел увидеть, что меткая лучница сидела у самого обрыва, спрятавшись за вывернутой с корнем старой ивой, и, держа в руках арбалет, собиралась всё-таки завершить начатое.

– Что, решили добить, подонки? – воскликнула она яростно.

– Да с какой это стати? Дуарх бы побрал вас с вашими стрелами! Вы меня чуть не убили! – Альберт посмотрел на свою окровавленную руку – хорошо, что стрела не порвала артерию, но крови все же было очень много. – Проклятье! Вообще-то, миледи, я собирался вас спасти, послушав того идиота наверху. Но вот уж точно это было последний раз, чтобы я его слушал!

Он был в ярости.

Ещё бы чуть-чуть, пройди стрела левее, и он был бы мёртв! Да он голову открутит этой сумасшедшей, как только доберётся до неё!

– Кто вы такой? – крикнула женщина, держа арбалет наготове.

И её голос звучал напряжённо и звонко, как натянута тетива.

– Да никто! – рыкнул зло Альберт. – Просто мимо проезжал! А вас, позвольте спросить, какая чума занесла в такую глушь? И с какой дури вы решили вдруг меня застрелить?

– С такой дури, что вы первый начали, милорд! – крикнула она в ответ.

– Вы при падении что, головой ударились, миледи? – рявкнул Альберт. – Или, может, объясните, что именно я начал первый?

– Зачем вы стреляли в моих лошадей?

– Стрелял в ваших лошадей? Да вы спятили, что ли? Ни в кого я не стрелял, на кой ляд мне ваши лошади?

– А если не вы, то кто?

– Да я почём знаю!

Альберт оглянулся и увидел, что в боку одной из лошадей действительно торчит стрела – сразу он её и не заметил, смотрел на перерезанное горло. И стрела эта была совсем другой, не такой, что выглядывала из борта кареты у него перед носом. Та, что принадлежала меткой лучнице, была короче, светлее и с белым оперением. А тут тёмное древко, оперение рыжее…

Проклятье! А если там наверху засада? Грабители? Хотя, если они хотели ограбить карету, то куда они делись и почему не сделали этого до сих пор? Может, они с Цинтой их спугнули?

– Миледи, я понятия не имею, кто это сделал, но это точно был не я, – крикнул он уже более миролюбиво, – может, уберёте арбалет, потому что, если вам не нужна помощь, то я поеду себе дальше.

В ответ повисла молчаливая пауза.

– М-м-мне нужна помощь, – наконец, раздался дрогнувший голос женщины, – я… кажется, вывихнула ногу.

– Всевидящий отец! И вы ещё в меня стреляли? – воскликнул в сердцах Альберт и снова выглянул из укрытия. – Но, знаете, сегодня вам просто четырежды повезло!

– Почему четырежды? – громко спросила она, продолжая держать его на прицеле.

– Во-первых, вы паршиво стреляете, – он развязал шейный платок и, свернув, приложил к ране, – во-вторых, вы остались живы после падения в такую пропасть, что само по себе чудо. В-третьих, я пришёл вас спасти, чего делать, по правде сказать, не собирался. Достаточно?

– А в-четвёртых?

– Хм, какая пунктуальность! – Альберт даже усмехнулся. – В-четвёртых, я лекарь. Так что вы понимаете, миледи, какой у вас сегодня удачный день? Может, уже опустите арбалет?

Шея горела огнём, но злость понемногу отпускала. И стало даже смешно. Альберт понял, что сама ситуация, в которой он сидит задницей в мокром песке, спрятавшись за каретой и опасаясь, как бы его не застрелила хрупкая женщина, выглядит, конечно, довольно комично. Цинта теперь долго ему будет это припоминать.

– Вы точно лекарь? – крикнула лучница.

– Вот, смотрите! – он поднял вверх руку, оттопырив палец с кольцом.

Змея, свернувшаяся в клубок – знак гильдии лекарей.

– Очень смешно, милорд! – воскликнула она. – Хотите ещё стрелу?

– Дуарх побери, миледи, простите, я не хотел вам показывать неприличных жестов, но это перстень гильдии лекарей!

Хотя жест и впрямь получился неприличный, но женщина опустила арбалет на колени и даже усмехнулась в ответ.

– Так я могу выйти? – спросил Альберт.

– Можете, только руки держите на виду.

– Всевидящий отец! – прошипел он и осторожно вышел из-за кареты, держа одну руку с платком на шее, а вторую подняв вверх. – Видите, я вообще-то без оружия?

– Сколько вас? – спросила незнакомка, её рука так и лежала на арбалете.

– Я и Цинта – мой помощник, – ответил князь, медленно направляясь к поваленному дереву, за которым пряталась лучница. – Вы же понимаете, что будь я разбойником, то уж наверняка не с голыми бы руками сюда полез.

– Откуда мне знать, может вы любитель душить женщин!

Альберт даже опешил.

– Так вы и правда лекарь? – спросила лучница, окинув его недоверчивым взглядом.

– А что, не похож?

– Ну… не совсем похожи, – ответила она как-то неуверенно.

– И как же, по-вашему, должен выглядеть настоящий лекарь? – усмехнулся Альберт. – Толстый, лысый, в кровавом фартуке, очках и со щипцами? Ну так вашей милостью я весь в крови, да и щипцы у меня тоже есть. Эй, отравитель? Ты тут ещё? – крикнул он наверх, и тут же над обрывом появилась лохматая голова Цинты. – Скажи, что я не вру! Что я и правда лекарь, и покажи миледи мои щипцы!

– Не врёт, миледи, клянусь заступницей Мирной, не врёт. Он самый настоящий лекарь, да ещё какой! А щипцы что, прям все показывать?

– Нет… не надо щипцы, – нервно улыбнулась незнакомка. – Я вам верю.

– Эй, Цинта! Осмотрись вокруг и будь осторожен, кто-то выстрелил в лошадей миледи!

– Ухт! – только и воскликнул Цинта и тут же исчез из виду.

– Я вообще-то хорошо стреляю, у меня просто руки дрожали, – произнесла лучница виноватым голосом.

– Если это извинения, миледи, то они довольно странные. Вам повезло, что у вас дрожали руки и вы меня не убили, а то лечить и спасать вас было бы некому.

Альберт приблизился к дереву и остановился, разглядывая женщину.

Силы небесные! Какие глаза!

Синие глаза, такие яркие, просто два сапфира, и в них то ли ярость и страх, то ли слёзы, но от этого взгляда у Альберта просто дыхание перехватило. Незнакомка сидела, прислонившись спиной к глиняному обрыву и выглядела очень испуганной: платье мокрое и в песке, каштановые волосы спутались, прилипли к щекам, а лицо бледное и губы дрожат.

Да она же перепугана до смерти! Вообще-то и немудрено, упасть с такой высоты!

И злость отпустила Альберта совсем, ему вдруг даже не жаль стало своей ободранной шеи, которая пульсировала и горела огнём. Спасти прекрасную незнакомку, вырвать из лап смерти – такое приключение точно скрасит пятьсот квардов до Эддара!

– Я ранила вас, простите, – произнесла она, закусив губу и глядя на его залитую кровью куртку. – Я… я просто испугалась!

– Ничего, это я переживу. Учитывая, что вы и в самом деле собирались меня убить, я легко отделался, – Альберт улыбнулся и протянул ей руку, – можете встать? Давайте, я вам помогу.

Она тревожно посмотрела наверх, потом на его руку, как будто колебалась, и спросила:

– Как вы здесь оказались?

– Ехали мимо.

– И никого не видели?

– Никого. Если не считать разбитой кареты и сундука на дороге, то и ничего больше. Мне так и стоять с протянутой рукой?

– Я… Я подвернула ногу и не могу стоять.

– Только ногу? Удивительно, что вы вообще остались живы! И как вас угораздило поехать этой козьей тропой? Вашему кучеру шею бы свернуть за такое. Хм, – он покосился на труп в синей ливрее, и добавил, – фигурально выражаясь. Ну, давайте же руку, вас надо вытащить оттуда.

Он перебрался через поваленное дерево и дотянулся до её руки. Его пальцы были в крови и песке, и её тоже.

Надо было руку помыть…

Но едва их ладони соприкоснулись, Альберт ощутил резкую боль, как удар куда-то пониже рёбер, удар такой силы, что на мгновенье у него остановилось дыхание. Боль прошила его насквозь, как стрела, выпущенная из лука, и стало нечем дышать. Все вокруг поплыло и заволокло алым туманом. Пахнуло жаром, внутри всё запылало так, словно он выпил жидкого огня, и кровь едва не вскипела в венах, заставив сердце пуститься в бешеный пляс. Альберт судорожно вдохнул, и его лёгкие чуть не лопнули, таким глубоким был этот вдох. Откуда-то пришла сила, наполнила его, разлилась по телу, ударила хмелем в голову, от чего он даже покачнулся и так неловко дёрнул на себя незнакомку, что она просто упала ему на грудь.

Странный туман в глазах растаял также быстро, как и появился.

– Что с вами?! – воскликнула она, резко оттолкнувшись от него рукой, отступила и тут же опустилась на поваленное дерево.

Альберт выдохнул.

Что это было?

Никогда ещё сила не была в нём такой мощной и такой внезапной. Если бы он захотел, то сейчас, наверное, смог бы поджечь даже воду в озере.

– Со мной? Ничего, это, наверное, от потери крови, – он тряхнул головой, отгоняя наваждение.

Вдали утробно заворчал гром, и сразу запахло грозой. По верхушкам сосен, там, где недавно стоял Цинта, пронёсся ветер, лизнул дорогу, сметая сухие листья и хвою, закрутил в хороводе, пустил по воде рябь и исчез.

Гроза посреди осени! Клятый Индагар с его грозами!

Альберт снова прижал к ране платок и присел рядом с незнакомкой.

– Прежде, чем я начну лечить вашу ногу, миледи, вам придётся заняться моей шей, если не хотите, чтобы я тут истёк кровью. Вы боитесь крови? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.

Она была бледна, так бледна, что того и гляди хлопнется в обморок, но вот эти глаза… В них было какое-то упрямое выражение, и он снова невольно ими залюбовался.

– Ничего, как-нибудь выдержу, – произнесла она твёрдо. – Что нужно сделать?

– Исправить то, что вы сотворили, – усмехнулся он. – Правда, боюсь, у вас не хватит смелости.

– Так вы скажете, что делать, или будете подтрунивать надо мной? – её брови сошлись на переносице.

Альберт достал из кармана огниво.

– Сможете прижечь рану?

– Что? – воскликнула она. – Огнём?

– Точнее, горячим ножом, – он следом достал из ножен небольшой кинжал. – Нагреть и приложить. Я бы и сам смог, но, как вы понимаете, я не вижу своей шеи.

– Но… вам же будет больно! Может, есть ещё какой-нибудь, менее изуверский способ?

– Мне уже больно, – усмехнулся Альберт, нагревая нож. – Вы думали об этом, когда стреляли в меня? Или теперь вам не хватает смелости?

– А вам это точно поможет? Разве так вообще можно делать? Может, лучше прижечь арнской смолой или…

– Миледи разбирается в лекарствах, как я погляжу? – удивился Альберт, глядя на незнакомку.

Она смутилась и отвела взгляд.

– Немного.

– Огонь лечит, – он протянул ей нож, – ну же, давайте.

Пальцы её были холодными, и руки дрожали, она храбрилась изо всех сил, и Альберт её подбодрил:

– Я не боюсь боли, миледи, так что и вы не бойтесь.

– Боги всемогущие! – воскликнула она тихо, прикладывая к ране нож дрожащими руками.

Альберт схватил её за запястье, удерживая нож, потому что она бы его точно выронила.

Больно не было.

Было странно.

Очень странно.

Он закрыл глаза, чувствуя, как в крови мгновенно закипает неистовая сила и рвётся наружу. Гром прогремел где-то уже над озером, и снова пронёсся ветер, взметнув жёлтые листья по краю обрыва, но Альберт все не мог разжать руку.

Кровь к крови…

Кровь к огню…

Странные слова всплыли из глубины его памяти. Что-то такое говорил его дядя Гасьярд, проводя очередной ритуал в башне.

– Да отпустите уже! – воскликнула незнакомка, разжимая пальцы, и нож упал на песок. – О, Боги! Да вы ненормальный! У вас же ожог будет во всю шею!

Но кровь перестала идти, и рана сразу схватилась.

– Я же говорил – огонь лечит, – подмигнул ей Альберт. – А вот теперь займёмся вашей ногой. Кстати, я не представился, – Альберт Гарэйл из Индагара, к вашим услугам, – князь приложил окровавленную руку к сердцу и чуть поклонился. – А тот лохматый придурок наверху – мой помощник и ученик Цинта. А как зовут вас, прекрасная незнакомка?

– Ир… ри… Рита… Миора, дочь купца Миора из Фесса, – ответила она и чуть смутилась под пристальным взглядом Альберта.

– Можете звать меня просто мэтр Гарэйл, а лучше по имени – Альберт. Я же лекарь, формальности ни к чему. А теперь, Рита Миора, позвольте осмотреть вашу ногу. И, кстати, у вас красивое имя…

– Не бойтесь, миледи, он вас вмиг поставит на ноги, – крикнул откуда-то сверху Цинта.

– Рифмоплёт, тоже мне, – усмехнувшись, пробормотал князь. – Ты осмотрелся там?

– Никого нет! Но… кто-то тут точно был!

– Ладно, следи за дорогой, мы скоро!

Пока Рита расшнуровывала сапог, он продолжил её разглядывать. Всматривался в её лицо и думал – была ли она красивой? Да, безусловно. Но не той красотой, что обычно волновала его тело, а какой-то слишком уж воздушной и утончённой, как у статуи Богини в храме. И хотя Альберт и не питал страсти к женщинам недоступным и высокомерным, но Рита не показалась ему высокомерной. Хотя и доступной она ему тоже не показалась.

Дочь купца? Надо же! Знал бы раньше, поселился бы в Фессе, а не в Индагаре.

Он окинул её взглядом всю: дорожные штаны цвета охры, а поверх юбка наездницы, открывающая спереди ноги, которая собиралась сзади множеством оборок, приталенный жакет с рядом жемчужных пуговиц, и из рукавов выглядывали тончайшие кружевные манжеты. Рита, как ни странно, была одета по южной моде. И, видимо, купец Миора был очень богат, раз его дочь могла позволить себе такие дорогие наряды. Хотя при этом на ней не было никаких украшений, что показалось князю довольно странным, памятуя о купеческих дочках в Индагаре, которые ходили сплошь увешанные красным золотом. Он посмотрел на её руки – колец не было. Значит она не замужем и даже не помолвлена. А что ещё ему показалось странным, так это то, что незамужняя, богатая и красивая девушка вдруг решила поехать по этой пустынной дороге. Да и слуг при ней было как-то маловато для эскорта.

Взгляд скользнул по изящной шее…

Что-то было в этой девушке такое, что невольно притягивало к себе. Но что – непонятно. И ничего из того, что нравилось князю в женщинах – ни томного взгляда с поволокой, ни пухлых капризных губ. Наоборот, взгляд у неё был прямой и искренний, и глаза синие, как небесная лазурь, казались слишком чистыми и глубокими. Она не порхала ресницами, как делает любая девушка, изображая смущение, а смотрела на него прямо и открыто, и не улыбалась, заигрывая. Но его взгляд невольно скользнул по её губам, своенравным и нежным, с красивым изгибом, похожим на силуэт крыльев птицы в полёте. Эта девушка не была томной и капризной, более того – и князь очень этому удивился – она даже не попыталась с ним кокетничать, изобразить слабость или обморок, как будто он и не мужчина вовсе.

Она, наконец, справилась с сапогом и поставила ногу на камень. Альберт оторвался от созерцания линии её скул и, посмотрев на ногу, нахмурился и покачал головой. Лодыжка Риты выглядела плохо, похоже, что перелом – нога уже опухла и даже появилась синева.

И она ещё пыталась в него стрелять!

Альберт снял вторую перчатку, присел рядом и положил ладонь на больное место. И в самом деле – перелом. Он отчётливо ощутил жар, идущий изнутри, и нарастающую боль. Видимо, Рита была ещё в шоке от падения и только сейчас начала её чувствовать, стала совсем бледной, а на лбу появилась испарина.

Князь медлил, не убирая руки.

– Ну что? – спросила она тревожно. – Только, пожалуйста, скажите, правду.

– Плохо дело, – пожал он плечами, – похоже на перелом.

– О, нет! – сплеснула она руками, и на глазах у неё снова заблестели слёзы. – Да как же так!

– Стойте, стойте! – он поднял руку вверх. – Рита, только не надо плакать! Подумайте, вы упали в такую пропасть и выжили, а перелом – это же ерунда! Это не так уж и плохо.

– Это? Это очень плохо, мэтр Гарэйл, – развела она руками, указывая на озеро, обрыв и разбитую карету, – а учитывая обстоятельства, хуже не бывает!

– Хм. Обстоятельства так себе, согласен, – он попробовал её приободрить, – но мы сейчас что-нибудь придумаем. Только не плачьте, прошу вас, это же не смертельно, это всего лишь перелом, вам же не голову оторвало! С переломом я как-нибудь справлюсь.

Она посмотрела на него так, что у Альберта сердце сбилось с ритма. Больные иногда смотрели на него с благодарностью и даже плакали от счастья, когда он избавлял их от боли и мук, женщины смотрели с восхищением, но чтобы вот так, искренне и доверчиво, словно на Бога или чудо какое-то, так на него никто никогда не смотрел. И этот взгляд внезапно его смутил, что случалось с ним крайне редко, и заставил думать, что зря он ляпнул про то, что ничего страшного нет. Потому что срастить перелом, да ещё быстро – дело очень сложное. Для этого придётся забрать много силы у других органов и ослабить всё тело. Так иногда делают опытные лекари, но на свой страх и риск и только когда риск этот оправдан. Хотя после такого она ослабеет настолько, что ему придётся всю дорогу везти её на руках, и в себя она придёт дня через два, не раньше, при условии, что всё получится как надо. Он ведь не такой уж и опытный лекарь, что бы там не говорил Цинта. Есть риск и немалый, что это приведёт к отказу одного из органов.