Огненная кровь. Том 1

Иррис всеми силами гнала от себя образ Альберта Гарэйла, насильно пытаясь вспоминать Себастьяна, и к концу дороги вконец измучилась этой борьбой, так, что в итоге два этих лица слились в её воспоминаниях в одно. Поэтому Иррис предпочла вообще не думать о предстоящей встрече и занялась сочинением стихов, правда, и они получались почему-то совсем не о том, о чём она хотела написать.

По прибытии она надеялась, что новое место и скорая свадьба заставят её забыть весь тот ужас, который ей пришлось пережить по дороге в Фесс. Но она уже четвёртый день была в Эддаре, и вот уже четвёртую ночь воспоминания об этом возвращались к ней в кошмарах, сплетаясь в странный клубок жутких и будоражащих кровь обрывочных сновидений.

Падение в пропасть, крики, истошное ржание лошадей…

Чудесное спасение, горячие руки мэтра Гарэйла и его пронзительный взгляд…

Радуга во всё небо, и странное чувство, будто у неё выросли крылья…

Страшная гроза, бешеная скачка, обрыв, бурлящий поток под ногами, и молния, расщепившая сосну прямо над головой…

И снова чудесное спасение. И снова его руки, которые удерживали её над бурлящим потоком.

Праздник, вино, танец, от которого всё тело пылало огнём, и необъяснимые желания, каких ей никогда прежде испытывать не приходилось…

Поцелуй, и пламя в глазах Альберта, от которого она сама вспыхнула, как свеча, и страх, что ещё немного – и она сорвётся в пропасть…

В тот день она была трижды на краю пропасти, но последняя пугала её больше всего – пропасть её собственных необъяснимых желаний. И, думая об этом, даже наедине с собой – она лукавила. Не все из её снов были кошмарными. Но забыть она хотела бы их все. А те, в которых к ней возвращался Альберт Гарэйл со своим пронзительным взглядом, поцелуями и радугой во всё небо, она хотела забыть сильнее всего.

Как же это ужасно! Но она была испугана, потрясена, в конце концов, пьяна, да она ведь едва не погибла… дважды! Иначе никогда бы она не стала вести себя так… так неприлично.

Вспоминая о том вечере, она всякий раз испытывала жгучий стыд. И не могла понять, что же такого произошло в тот день, почему она была сама на себя не похожа. Она едва не умерла, у неё на глазах погибли слуги джарта Салавара, которые её сопровождали, ей пришлось перерезать горло лошадям, и она чуть не застрелила из арбалета ни в чём не повинного человека! Но всё это будто смыло тем самым потоком, в котором она стояла над пропастью на расщеплённом надвое стволе сосны. В тот миг, когда мэтр Гарэйл удерживал её над этой пропастью, она словно родилась заново, стала какой-то другой и когда они спускались вниз среди виноградников, это была уже совсем другая Иррис, а та, что когда-то жила с тётками в Мадвере осталась только в воспоминаниях. Иначе как объяснить то, что она, несмотря на все ужасы прошедшего дня, пила вино, танцевала и смеялась, и даже позволила мэтру Гарэйлу решить, что с неё вполне можно взять неприличную плату за спасение! Она точно была не в себе!

И теперь просыпаясь в особняке, в безопасности и покое, Иррис корила себя за то, что ей – невесте Себастьяна – снятся эти странные сны о чужом мужчине. Она шла к окну, смотрела на озеро и мысленно молилась Матери Всеблагой, прося её только об одном – забрать у неё эти воспоминания. А взамен она клялась, что сделает всё возможное, чтобы стать хорошей женой Себастьяну Драго.

И лишь одно мешало Иррис примириться с собой – осознание того, что, когда ей пришлось рассказывать будущему мужу о происшествии на озере, она всё-таки умолчала о подробностях, сказав лишь, что проезжавшие мимо путники помогли выбраться и довезли её в Фесс. И от того, что ей в первый же день пришлось ему солгать, Иррис было нестерпимо стыдно. Но рассказать Себастьяну, находящемуся в трауре по погибшему отцу, тому, на чьи плечи легли все заботы прайда, о своём фривольном танце в чане и поцелуе она просто не смогла.

Уже четвёртый день Иррис любовалась красотами озера в обрамлении плакучих ив, но своего жениха видела лишь трижды – Себастьян приезжал только для того, чтобы с отсутствующим видом разделить с ней обед. Но, впрочем, она его не осуждала. Сейчас он временно исполнял обязанности верховного джарта, и понятно, что на него свалилось множество хлопот и вопросов, требующих внимания. Он был вежлив и мил, рассеяно ей улыбался, говорил, что она прекрасно выглядит, и целовал руку, но почему-то казалось, что на самом деле он её почти не замечает, как стекло в окнах, выходящих на огромный парк. Они говорили о погоде, о красотах окружающих гор, о том, что она делала утром…

Он задавал одни и те же вопросы, а она давала одни и те же ответы, потому что жизнь её все эти четыре дня была одинаковой: сон, еда, прогулки, книги, живопись, созерцание местных красот и музыка. А погода в Эддаре, как она успела заметить, отличалась завидным постоянством.

Вот и сегодня Себастьян пришёл также, к обеду, сидел за столом, вяло поддерживая беседу и думая о чём-то своём. И в который раз видя его рассеянный взгляд Иррис, наконец-то, насмелилась. Отложив вилку в сторону, спросила, глядя на него в упор поверх изящных ваз для фруктов и хрустальных бокалов:

– Я понимаю, что, может быть, сейчас не самое подходящее время для таких вопросов. Ты занят, но уже несколько дней я здесь, и нахожусь в неизвестности. Я бы хотела узнать, что теперь будет? Вернее, что будет дальше?

Себастьян оторвал взгляд от собственного отражения в большой серебряной чаше и спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду то, что с того дня, как приехала в Эддар, я живу здесь, в этом доме, и, возможно, мне это кажется, но у меня такое чувство, что ты прячешь меня от всех, и я не знаю почему. Меня охраняют, словно какую-то реликвию, и все вокруг молчат, и эта неизвестность меня пугает. Расскажи мне правду. Я прибыла в слишком неподходящий момент? Или смерть твоего отца что-то изменила в нашем соглашении о помолвке?

Взгляд Себастьяна впервые за эти дни стал не рассеяно-вежливым, а наконец-то сосредоточился на ней, и туман в его глазах исчез, сменившись тонкими отблесками стали.

– Видишь ли, милая Иррис, момент сейчас действительно неподходящий, но вовсе не по твоей вине, – он усмехнулся как-то грустно, – отец скончался внезапно, не оставив никакого завещания. Вернее, нет, нашлось его волеизъявление, спрятанное от всех… Но оно только запутало всё ещё сильнее.

Он отложил в сторону нож и вилку и, посмотрев в окно невидящим взглядом, продолжил задумчиво:

– Месяц назад… Всего лишь месяц назад моё будущее было вполне определённым, простым и понятным. Через три года мне предстояло стать верховным джартом, отец готовил меня и должен был передать мне прайд, но… Он не успел. А теперь всё стало слишком расплывчатым.

– Что значит «расплывчатым»? – осторожно спросила Иррис.

– Это значит, что теперь я могу стать верховным джартом, только если на совете прайда за меня будет большинство, – он переплёл пальцы и приложил их к подбородку.

– А если нет?

– А если нет, то выбор верховного джарта будет определяться на поединке силы.

– Поединок силы? И что это такое?

Себастьян перевёл на неё взгляд, и в его голосе послышалась какая-то обречённость:

– Это такое, в некотором смысле, состязание между претендентами на место главы Дома Драго. И кто окажется сильнее, то им и станет.

– И ты, как мне кажется, – произнесла Иррис осторожно, – думаешь о том, что можешь в нём и не победить?

Себастьян склонил голову на бок и, внимательно глядя на Иррис, ответил:

– Ты права. Я могу и не победить.

– И ты поэтому так расстроен?

– Нет, милая Иррис, – ответил он с лёгкой усмешкой, – расстроен я не тем, что верховным джартом может стать кто-то другой. Хотя, да, может быть и этим, но… частично. Это, конечно, неприятно, учитывая, что отец готовил меня к этой роли последние годы, но гораздо больше расстраивает меня другое. Я обеспокоен тем, что если начнётся борьба за Красный трон, то она очень быстро перерастёт в войну. Если только нам не удастся договориться обо всём на Малом совете.

– Но, как мне кажется, ты совсем в это не веришь? – спросила Иррис, не сводя с него внимательного взгляда.

– Я почти уверен в том, что договориться мы не сможем. Хотя я всё ещё надеюсь, что наша семья прислушается к доводам дяди Гаса, как самого старшего по возрасту.

– А если будет этот… поединок силы, то с кем тебе предстоит сразиться?

– Этот список тоже… пока неопределённый. Это могут быть мои дяди, братья или сёстры, даже тётя Эверинн, да кто угодно, в ком есть кровь нашего рода, кто связан с нашим Источником и у кого достаточно силы, чтобы заявить об этом. Но на первом месте, конечно, наша семья, а именно мои братья – Драгояр и Истефан.

– И ты считаешь, что кто-то из них сильнее тебя?

– Ты очень настойчива в своих вопросах, – усмехнулся Себастьян.

– Прости, но я хочу понимать твои проблемы, ведь если мне предстоит стать твоей женой, я должна знать всё это. Всё, что тебя тревожит.

– Да, пожалуй. И если говорить о том, кто сильнее меня… Сейчас в нашей семье всё очень неопределённо… Но скоро станет понятно, кто с кем объединится и против кого.

– Я могу помочь тебе чем-то? Твой отец сказал, что именно по этой причине он и выбрал меня. Он сказал, что во мне есть сила, которая поможет тебе. Я не совсем понимаю, что это значит, но, видимо, от меня всё-таки должна быть какая-то польза, – улыбнулась она ему ободряюще.

Себастьян тоже улыбнулся и ответил:

– Что же, ты права, извини, что я так долго держал тебя в неведении. Через три дня заканчивается строгий траур, после этого я представлю тебя всем, как мою невесту, и познакомлю со своей семьёй. А затем соберётся Малый совет прайда. На нём и будет решаться вопрос о том, кому же стать главой Дома, и если за меня будет большинство, то там всё и закончится. Но я почти уверен, что этого не будет. Так что, скорее всего, там просто будет назначено время поединка.

– Я, конечно, всего не знаю. Но… если отец готовил тебя к этому, то почему ты думаешь, что семья тебя не поддержит?

Себастьян снова посмотрел в окно и ответил как-то грустно:

– Знаешь, у нас… очень сложные семейные взаимоотношения. И довольно много наследников. Не все они изначально были согласны с точкой зрения моего отца насчёт того, кто должен стать верховным джартом. Не все считают, что это должен быть я. Но ты не переживай, я постараюсь сделать так, чтобы тебя это никак не коснулось, – он снова ей улыбнулся.

– Послушай, Себастьян, ты должен знать, – ответила Иррис твёрдо, – мне всё равно станешь ты верховным джартом или нет, для меня это не важно. И я в любом случае поддержу тебя, что бы ни случилось. Просто скажи, что нужно сделать, и я это сделаю.

Он посмотрел на неё как-то иначе и, кажется, впервые за всё то время, что прошло с момента её приезда, его взгляд стал по-настоящему заинтересованным.

– Спасибо, милая Иррис. Пока ничего не нужно, займись нарядами и подготовься к церемонии представления и помолвке. Я надеюсь, что всё обойдётся.

Но что-то в его голосе подсказывало Иррис, что всё не обойдётся. Слишком уж мрачным остался его взгляд.

Себастьян поцеловал её в щёку и уехал, перепоручив Иррис заботам помощницы. Та уже который день занималась портнихами и её платьями, весело щебеча о том, какой из оттенков рыжего шёлка больше контрастирует с цветом синих глаз, но Иррис её почти не слушала. Она соглашалась с каждым из предложенных вариантов, держа в руках палитру и глядя в окно на раскинувшийся за озером город.

Холмы окружали его, обступив со всех сторон первым рядом, а за ними возвышались цепочкой белые пики Аргаррского хребта, уходившего на север. Город лежал внизу, ступенями спускаясь с холмов и собираясь к порту витиеватым узором переплетённых улиц, поблёскивал золотом куполов и шпилей, словно роспись на дне глубокой чаши. Длинный мыс, выброшенный далеко в море, как клешня краба, защищал большую бухту с одной стороны, а с другой возвышалась неприступная скала. Мыс принимал на себя яростное дыхание моря, и бухта была спокойна и недвижима, как зеркало, а такелаж и мачты множества пришвартованных кораблей отсюда, издалека, выглядели паутиной, наброшенной на её тихую водную гладь.

Мазки ложились на холст ровно, и мысли Иррис были далеко…

Она лишь услышала, как внезапно замолчала Армана, краем глаза увидела её, отступающую к стене в реверансе, и обернулась.

– Джарти Таисса, – пробормотала Армана, замерев в почтительном поклоне.

Она стояла в комнате, появившись, словно из воздуха, во всяком случае, Иррис не слышала её шагов, а слух у неё был преотличный. Их не знакомили, но догадаться, что перед ней сестра её будущего мужа, было совсем нетрудно.

Они несколько мгновений разглядывали друг друга, и Иррис готова была поклясться, что в сестре Себастьяна она видит точную копию Салавара Драго, только заключённую в оболочку очень красивой женщины. Тот же ледяной взгляд серых глаз, похожих на два стилета, готовых вонзиться в самое сердце. Та же уверенность в себе, и тот же кипящий котёл огня, взнузданный крепкими цепями несгибаемой воли. Облегающее платье, перстни на пальцах и длинные волосы, аккуратно перевитые нитками розового жемчуга – просто статуя богини в храме.

– Вон пошла, – коротко бросила она Армане, даже не взглянув на неё, и помощница почти растворилась за дверью, исчезнув настолько быстро, насколько это вообще было возможно.

Сестра Себастьяна была высокой, тонкой и обманчиво изящной. Но эта точёная фигурка, затянутая в дымчато-сиреневый шёлк, не могла ввести Иррис в заблуждение. В этот грациозный силуэт было заключено всё то, что скрывает в себе такое же обманчивое изящество стальной баритты – смертоносная сила и беспощадность.

Таисса окинула оценивающим взглядом комнату – мольберт у окна, руки Иррис с палитрой и кистью, и её пальцы, испачканные красками, платья, разложенные на диване и креслах, отбросила одно из них небрежно и присела на подлокотник, сложив руки на коленях.

– Так вот, значит, кого прячет здесь мой скрытный братец, – произнесла она, разглядывая Иррис с ног до головы без всякого смущения, – но я так и думала. Ты, значит, и есть та самая Иррис из дома Айфур, которую отец нашёл в какой-то завалящей деревне на западе? А так ведь и не скажешь. Хотя… наш отец мог польститься и просто на красивое личико. Или же всё-таки нет?

Иррис от неожиданности даже растерялась.

Таисса не была вежливой. Она даже не пыталась такой казаться. Или хотя бы соблюдать элементарные правила приличия. Её взгляд оценивал Иррис, словно лошадь, выставленную на продажу. И в это мгновенье она, и в самом деле, почувствовала себя не человеком, а всего лишь средством для достижения чьих-то целей. Охотничьей собакой, от которой ждут, что она будет хорошо гнать зайцев или приносить с озера огарей. Это было настолько неожиданно и неприятно, что рядом с Таиссой Драго даже тётки, оставшиеся в Мадвере, вдруг показались Иррис, в сущности, добрыми женщинами.

– И что же ты хочешь от меня услышать? – Иррис, наконец, пришла в себя от такого внезапного натиска. – Что я просто симпатичная мордашка, которая понравилась твоему отцу или что я двигаю руками горы?

Она не хотела быть грубой. И она не хотела в первую же неделю своего появления в Эддаре испортить отношения с родственниками будущего мужа. И видят Боги, она хотела стать ему хорошей женой и уважать его дом, но…

…но уважение должно быть взаимным.

– О! Надо же! Я задела чью-то гордость! Ну хотя бы гордость есть, уже что-то, – тонко улыбнулась Таисса, встала, обошла Иррис вокруг и остановилась перед мольбертом.

Её незаконченная картина – горы, бухта, заходящее солнце. Таисса смотрела на неё некоторое время, потом обернулась и произнесла голосом, привыкшим отдавать приказы:

– Я очень надеюсь, Иррис из рода Айфур, что в тебе есть хотя бы толика того, что подразумевал наш отец, говоря о буре в твоей крови. Хотя, глядя на твою картину, я в этом очень сильно сомневаюсь.

– И что же не так с моей картиной? – спросила Иррис, чувствуя, как стало не хватать воздуха в лёгких, как в носу защипало, и единственное, чего ей захотелось в этот момент, это швырнуть палитру с красками прямо на идеальное пепельно-сиреневое платье.

– Обычная, ничего не значащая мазня. Если бы в тебе жила буря, как говорил наш отец, её сила была бы во всём, к чему ты прикасаешься, даже в этом убогом рисунке. А я её там не вижу. И это очень плохо, «милая Иррис». Для тебя.

«Милая Иррис»? Она что же, подслушивала их разговор с Себастьяном? Это ведь он так её называл.

Она захватила кистью побольше зелёного и сделала шаг навстречу Таиссе, выставив вперёд и палитру, и кисть, и чуть прищурившись, произнесла:

– Что тебе от меня нужно?

Таисса перевела взгляд на зелёную краску, а потом посмотрела Иррис прямо в глаза.

– Мне – ничего, – ответила она, будто отрезала, но всё-таки отступила на полшага назад, – но вот моему брату понадобится вся твоя сила, чтобы стать верховным джартом. И было бы лучше, если бы она у тебя всё-таки была. Потому что, в противном случае, в тебе нет никакого смысла. Совсем, как в твоей картине. И если сила в тебе всё-таки есть, то тебе следует поторопить со свадьбой Себастьяна, потому что, если о тебе узнала я, то завтра узнает и вся наша прожорливая стая. И когда они сюда доберутся, от тебя даже перьев не останется. Подумай об этом.

– Полагаю, тебе лучше уйти.

– Полагаешь? – она усмехнулась. – Вообще-то этот милый домик принадлежит мне. А мой братец столь хитёр, что решил спрятать тебя на самом видном месте, у меня под носом, и, должна признать, у него это почти получилось. И да, я уже ухожу, но… я не прощаюсь, милая Иррис. Мы увидимся снова. И очень скоро.

Она развернулась и грациозно удалилась, оставив за собой лёгкий фиалковый запах.

– Боги милосердные! – воскликнула Иррис, когда Армана вернулась. – Это красивое чудовище – сестра Себастьяна?

Армана попыталась спрятать улыбку.

– Да, миледи. Но вы ещё не видели джарти Милену… к слову о чудовищах.

– Что, на свете есть кто-то ужаснее этой «Богини презрения»? – удивлённо спросила Иррис, откладывая палитру и вытирая руки.

– Джарти Милена может и вазой швырнуть или выплеснуть воду тебе в лицо, – как ни в чём не бывало начала перечислять Армана, подбирая подол платья булавками, – ударить чем-нибудь. Отхлестать по щекам. Джарти Таисса такого себе не позволяет.

– А сколько ещё… родственников у Себастьяна? – спросила задумчиво Иррис, вспомнив их недавний разговор за обедом.

Армана оживилась и, отложив булавки, принялась с удовольствием сплетничать о семействе Драго.

– Драгояр и Милена, брат и сестра единокровные – это дети от первого брака Салавара. Себастьян и Таисса, единокровные, но уже от второго брака. От третьего брака Истефан, а сейчас эфе Салавар женат… простите, был женат на леди Хейде, и от этого брака у него сын Абертол. Ну, не считая ещё всяких бастардов. Ещё есть братья эфе Салавара: джарт Гасьярд – глава клана Заклинателей, джарт Тибор и джарт Грегор, и сестра джарти Эверинн – главный казначей прайда.

– Боги милосердные! Сколько родни! А почему эфе Салавар столько раз был женат? – удивилась Иррис.

– Ну, знаете, миледи… эфе Салавар был… да простят меня Боги, – Армана оглянулась и добавила шёпотом, – ужасным бабником! Он изменил первой жене, она в отместку изменила ему, и он её выгнал из дому, оставив у себя её детей: Милену и Драгояра. Говорят, был ужасный скандал, и ругались они так, что эфе Салавар сжёг в порыве гнева старый дворец. А она была родом из прайда Молнии, так что с тех времён у семейства Драго с ними… натянутые отношения. Вторая жена эфе Салавара погибла – несчастный случай. Третья сама сбежала. А вот четвёртую жену он не стал брать из прайдов, она человек. Правда, стерва ещё та. Ничем не хуже Милены.

Армана ещё долго рассказывала о том, кто кого ненавидит, кто с кем дружит и против кого, но Иррис вконец запуталась и расстроилась. Она ведь не думала и совсем не ожидала, что, выбравшись из Мадверы, из той банки с пауками, которой ей представлялся дом тёти Огасты, она попадёт прямиком в осиное гнездо.

И поэтому на следующий день за обедом, ставшим для них уже традицией, Иррис попыталась деликатно поговорить с Себастьяном о вчерашнем приходе Таиссы. Он слушал рассеянно и, кажется, не был удивлён внезапным появлением своей сестры, лишь пожал плечами и ответил спокойно:

– Не обращай на неё внимания. Она, конечно, бывает иногда немного высокомерна…

– Немного? – воскликнула Иррис. – Да меня словно в грязи вываляли! Извини.

– У неё сложный характер, но, несмотря на это, Таисса не желает тебе зла, – ответил он, пригубив вино, – она иногда бывает жёсткой и ранит словом, но поверь, она единственная из нашей семьи, кому я по-настоящему могу доверять. Так что попробуй поладить с ней. Это нетрудно. Со временем она поймёт, что ты не представляешь угрозы.

Иррис стало не по себе. Она надеялась, что Себастьян поддержит её, всё-таки подобное поведение со стороны его сестры было возмутительным, а законы гостеприимства вообще не предполагали подобного поворота событий.

– Не представляю угрозы? – спросила она удивлённо и отложила в сторону нож и вилку. – Себастьян, послушай, она… «В тебе нет никакого смысла». Вот что она мне сказала. Поверь, это очень неприятно, это унизительно! Я понимаю, она твоя сестра, и, по идее, я должна её полюбить, но как можно полюбить того, кто видит в тебе всего лишь средство для достижения цели? Всего лишь вещь и, по её мнению, скорее всего, бесполезную?

– Милая Иррис, это не совсем так, – ответил Себастьян всё также спокойно, – сейчас все немного агрессивны из-за того, что будет на совете. А Таисса… она переживает за меня и наше будущее, не стоит видеть в ней врага.

И в этот момент Иррис поняла, что вряд ли чего-то добьётся этим разговором. Но, кроме вызывающего поведения его сестры, у Иррис был и ещё один вопрос, который не давал ей покоя.

– Да я и не вижу в ней врага, но… Послушай, – Иррис понизила голос, – она сказала, чтобы я поторопила тебя со свадьбой. Почему? Почему это так важно? И что она имела ввиду, когда сказала, что скоро до меня доберётся «вся эта прожорливая стая»? Себастьян, от кого ты прячешь меня на самом деле? Что всё это значит?

– Милая, не обращай внимания, Таисса вечно сгущает краски, – он попробовал улыбнуться, но улыбка вышла какой-то фальшивой.

– Но всё-таки? Чтобы сгустить краски, Себастьян, эти краски должны быть на холсте! О чём именно она говорила? – Иррис не собиралась сдаваться так уж легко, и, судя по выражению лица её будущего мужа, у неё и в самом деле был повод для волнений. – Я же понимаю, что дело тут в том, о чём говорил в Мадвере твой отец. Всё дело в какой-то силе. Но я не чувствую этого, Себастьян! Никакой силы. Так зачем кому-то до меня добираться, и что вообще кому-то может быть от меня нужно? Расскажи! Пожалуйста. Если нам предстоит быть мужем и женой, у нас не должно быть секретов друг от друга, тем более таких секретов. Я должна знать об опасности, которая грозит мне или тебе.

Себастьян рассеянно посмотрел в окно, отставил бокал, который держал в руках и, переплетя пальцы, ответил, как-то устало:

– Хорошо. Ты очень настойчива, и я расскажу. Мне жаль, что Таисса тебя напугала, впрочем, особого повода бояться нет.

Он встал, прошёлся вдоль окон, глядя на озеро за стеной плакучих ив. Некоторое время молчал, а потом, повернувшись к Иррис, произнёс, тщательно подбирая слова:

– Видишь ли, по словам Гасьярда, ты – Проводник. Он предположил, что ты им можешь быть по некоторым его выкладкам.

– Проводник? И что это значит? – удивлённо спросила Иррис.

– Мне довольно трудно это объяснить тебе, пока ты не связана с нашим Источником и со мной, и я не могу делиться с тобой своими ощущениями. Но если совсем уж аллегорично… Представь, что перед тобой лежат сухие дрова и солома. В них есть сила, много силы, но она скрыта. И ты смотришь на них, но не можешь использовать эту силу – она спит. Это лишь дрова, они недвижимы. И вот ты берёшь огниво и высекаешь искру – всего-то маленькая искра, но именно она превращает дрова в костёр. Так вот Проводник, это и есть искра, способная превратить в костёр любого из нас. Через тебя идёт Поток, ты сама его не чувствуешь, не видишь и даже не подозреваешь о нём, но, соприкасаясь с другими, ты порождаешь в них силу.

– И что для этого нужно? – спросила она задумчиво. – Как это происходит?

– Для этого нужен всплеск – чувства, эмоции или желания. Страсть, ненависть, отчаянье, боль… А как это происходит? Ну, по-разному, – он улыбнулся и добавил голосом, в котором послышались бархатные нотки, – например, через любовь…

Его взгляд внезапно стал таким, как тогда, в Мадвере, сияющим и манящим, словно луна в тумане, и глубоким, как таинственное лесное озеро. Иррис смутилась, покраснела и опустила глаза. Сердце забилось неровно и гулко, и вдруг стало жарко, а где-то внутри под рёбрами всё сжалось в сладкий клубок. И в этот момент ей стало понятно, почему Таисса торопила её со свадьбой. От смущения она взяла бокал и, не глядя на Себастьяна, отпила вина.