Марс, Сириус и Лис

Виктория Лукьянова

Марс, Сириус и Лис

Рогатый лис юркнул в кусты, росшие вдоль тропинки к холму.

– Бабуля, бабуля! Там демон Лис! Смотри, смотри, вон туда побежал! – Мальчик повис на локте у старой тучной дамы.

– Где? Опять деда наслушался. Просто лиса, не висни на мне!

– Да нет же! У него рожки! Как у олененка… Пойдем, пойдем, вон туда побежал, я тебе покажу!

– Сказала тебе, не висни на мне и веди себя как джентльмен. Хорошие мальчики за лисами по кустам не бегают!..

Человеческие голоса удалялись, а с ними и кисло мерцающий свет керосиновых ламп. В этом обличии искусственный огонь был особенно неприятен Лису. Рогатый посмотрел на раскидистый старый дуб, возвышавшийся на холме, в облачении из красных перевязей и колокольчиков. Худой, как скелет, старик в цилиндре, беззаботно прижавшись к стволу, свесил ноги в лакированных туфлях с одной из веток. Он был окутан сумерками, тени вились вокруг него сами собой, словно живое дополнение к пальто. Старик помахал рукой, а ветви дуба ответили на его взмахи под легким ветерком. Он и был дубом – древним духом, охранителем всего округа Кайсли.

Рогатый не разговаривал с Лайаарнаки больше десятилетия. Застыл в кустах, уставившись на ветви, беззаботно машущие ему, и по спине прокатились мурашки ярости. Шерсть встала дыбом. «Вепрь так вепрь. Ему и так пора перерождаться». Лис передумал приставать к старику с расспросами и тихонько побрел в обратную от холма сторону. Решено. Он отправится за головой красного вепря, стерегущего в оврагах одну из дверей, проход в мир духов и демонов.

Глава 1

Я не был в этой комнате много лет. Но даже и помыслить не мог, что увижу ее такой. Мебель, покрытая льняными робами, задернутые шторы, все мелочи и книги, которые сопровождали беспечное проживание, теперь были сложены в коробки, задвинуты к стене. Пустота и забвение. Я почувствовал, что задыхаюсь.

Мой старший брат без вести пропал полгода назад. Панихида и официальное признание его погибшим уже прошли. Он сбежал от нас с матушкой задолго до своего исчезновения. Последний мой с ним разговор состоялся больше полутора лет назад. Хотя те крики с толикой рукоприкладства разговором можно назвать с большой натяжкой. Я был уверен, что известие о его пропаже я принял весьма достойно. Ни единой слезы, ни единого пропущенного дела, успехи в учебе, вечеринки в столичных салонах, на которых я даже вида не подал, что меня это хоть как-то волнует. Он сам отказался от нас. Он уехал. С чего вдруг мне по нему грустить?

Но, стоя в комнате, в которой мы проводили каждое лето в детстве, я вдруг, задыхаясь, осознал, что каким-то странным образом меня это все-таки трогает. И, обругав себя за излишние домыслы и чувствительность, стянул льняную занавеску с платяного шкафа. Я пробежался по висящим там вещам. Моего любимого пиджака среди них не было.

– Марс, милый, давай окошко откроем. Давно сюда не заходила, и – ох! – дышать же нечем совсем.

В комнату зашла наша тетушка по отцу Люсильда Тарльтон (в девичестве Хартли) и сразу заполнила все пространство вокруг своей суетой. Она сняла накидки с кровати, письменного стола, кресел, раздвинула глухие шторы и, открыв окно, запустила в комнату свежий ветерок, пахнущий сладостью каких-то летних трав.

Я стоял в центре комнаты, словно безмолвная статуя, не зная, чем помочь и нужно ли помогать. Стараниями тетушки пространство с невероятной скоростью преображалось в ту самую комнату, которую я знал и помнил. Она несколько раз успела сбегать на первый этаж и вернуться, утащив накидки и принеся вазочку с цветами – свои любимые маленькие букетики из хвойных веточек. Разложила их на камине. Я же за это время поставил дорожный саквояж на кровать и сел рядом.

Переутомление после суток пути делало пространство вокруг каким-то ненастоящим. Потерев глаза, я осознал, насколько устал, и даже подумал, что, может, стоит прилечь и поспать немного. Но передумал. Чем быстрее разберусь с вещами, тем скорее сяду на дилижанс и уеду обратно в столицу. Хорошо бы успеть к завтрашнему утру.

Тетушка гремела на кухне внизу и кричала мне что-то про чай.

– Я переоденусь и спущусь, дайте мне пару минут.

Я так и сидел на кровати, безотрывно смотря на одно из кресел. Точнее, даже под него. Солнечный зайчик, заглянувший в открытое окно, переливался и играл на латунной табличке небольшой шкатулки. Сделанная столичными мастерами из черного дуба, шкатулка была подарком нашей матушки на совершеннолетие брата. На правом боку красовался скол от пресс-папье, которое я метнул в него в пылу ссоры. Витиеватым почерком на табличке было выведено в обилии листиков и гербов имя – Сириус Хартли, а под ним зияла темнотой замочная скважина.

Я достал шкатулку из-под кресла и положил ее на кровать. Возможно, поиски не будут такими долгими, как мне изначально подумалось, и я уеду уже вечером. Из всех вещей Сириуса мне была нужна только одна – фамильное кольцо нашего отца. Перстень с камнем – черным обсидианом. Остальной хлам пусть Люсильда просто раздаст нуждающимся и сиротам.

– Марс! Чай стынет! Спускайся! – раздались крики из кухни.

Я попытался открыть шкатулку, но, конечно, она не поддалась без ключа. И радость от надежды сесть на вечерний дилижанс сразу испарилась. Обреченно поглядев на груду коробок, подумал, что чай, может быть, и неплохая идея, и спустился на кухню.

В доме Люсильды все выглядело сумбурным: какие-то связки сушеных трав свисали с кухонных шкафчиков, мелкие баночки, тряпочки, полотенца и мусор (хотя она, конечно, не считала обилие предметов, разбросанных повсеместно, мусором). Но обеденный стол в гостиной всегда содержался в абсолютной чистоте и пустоте. Меня с детства удивляла такая ее непоследовательность. Но сейчас скорее радовало, что хоть здесь ничего не поменялось.

– На вот, достала твой любимый сервиз – помнишь, как в детстве любил эти чашки? Отнеси за стол.

Я перехватил у нее опасно накренившийся поднос с чайником и тостами.

– Ох, милый, голодный с дороги?

– Нет, не особо. Но я бы съел рисовый пирожок, если вы их до сих пор печете.

– Так вырос, а совсем не изменился, – просияла тетушка и умчалась куда-то в холодную кладовую.

Рисовые пирожки получались у нее восхитительно. Поселение округа Кайсли славилось своими гастрономическими предпочтениями. От столицы округ находился всего в паре дней пути (хотя с изобретением паровых поездов добраться стало возможно и быстрее, но часть дороги все же приходилось проделывать на дилижансе), а еда, обычаи и обряды разительно отличались. В детстве, когда я приехал к тетушке в первый раз, меня это повергло в ужас. Сириус, конечно, всегда был в восторге. Но местные рисовые пирожки я полюбил с первого укуса. Чего не мог сказать о привычке жарить котлетки из мяса. Никогда не мог понять, зачем измельчать отличные стейки.

– Мне нужно будет добежать до Мари и Лиззи, а потом, как вернусь, пообедаем. Так что на пирожки не налегай. Или, если хочешь, можешь сходить со мной, они будут очень рады тебя видеть.

– Нет, думаю, не в этот раз, но передавайте кузинам от меня привет. Тетушка! Пока не забыл, там под креслом шкатулка, в которой он обычно всякие ценности хранил. Но заперта, вам ключ не попадался?

– Ох, нет-нет-нет, милый. Я же ничего толком не разбирала и не искала, просто все сложила в коробки. Даже если и видела его, то в жизни уже не вспомню в какой, а может, и не видела вовсе. Это же Сириус. Он же его мог и с собой носить, а мог в шкафчике в ванной оставить. Ты ведь лучше меня знаешь, какой он.

И я знал. Сириус всегда и везде сеял хаос. Вещи вокруг него терялись, ломались, он разбрасывал их где попало и жутко меня этим раздражал с самого детства. В нашей общей комнате я даже натянул как-то раз ленточку, за которую ему запрещалось раскидывать вещи. И он никогда ничего не мог найти. Зато всегда мог я. В какой-то момент я этим даже сильно гордился. Мне почему-то казалось, что я знаю его лучше, чем он сам. Но потом это прошло. Я вырос. И в ту ссору ко мне пришло осознание, что я вообще не знаю своего брата. Хотя в том, что быстро найду ключ, я не сомневался. Просто нужно сначала посмотреть в тех местах, куда ни один здравомыслящий человек ключ не положит.

– Тетушка, что вы потом собираетесь делать с его вещами?

– А? А что мне с ними делать?

– Я хотел сразу вам сказать, хотя я об этом писал, но на всякий случай повторю. Я приехал только за кольцом. Мне больше ничего не нужно. И я больше ничего не заберу.

– Ох, а вся одежда? Книги, там же столько книг, а рукописи? Его работа по теологии… Он же ее почти дописал, даже списывался со своим научным руководителем из университета. Может, ее нужно туда отвезти и они издадут?

– Он списывался с кем-то из университета? Верится с трудом. Наверное, выдумывал, как всегда.

– Прекрати. Теперь уже нельзя такое думать и тем более говорить.

– В любом случае, даже если так, с его рукописями никто никогда не разберется.

– И то верно. Хорошо. Я подумаю, что делать с вещами. Но после того, как ты уедешь. Я потом напишу тебе, что решила, – так пойдет?

Я смотрел на нее, никак не понимая, что же она на самом деле думает. За ухмылками и улыбками, охами, ахами и причитаниями Люсильда всегда, как отличная актриса, скрывала свои настоящие чувства. Она была очень умной и строгой женщиной, но никто за пределами нашей семьи об этом, скорее всего, не догадывался. В деревне многие считали ее добродушной простушкой, а еще, как и у нашего отца, у нее была одна страшная привычка. Или умение, или дар – я не знаю, как охарактеризовать эту способность. Они умели отвечать на вопросы, которые только крутились на языке.

– Я думаю, он не вернется. С оврагов не возвращаются.

– Что? О чем вы?

– О том, что ты сидишь и всем своим видом пытаешься мне показать, что думаешь: может, он когда-нибудь вернется. Поэтому вещи не хочешь забирать?

– Нет, я… я вообще не об этом! Они мне просто не нужны. Я приехал только за кольцом.

– Ладно. Тогда не делай такой унылый вид. Устал – ложись поспи. Грустишь – сходи отнеси цветов на могилу. Нечего зависать в сумерках. Еще тебя потерять не хватало!

Видимо, на моем лице мелькнуло, что она перегнула.

– Марс, милый, не так я хотела, конечно, сказать. Но поверь… легче искренне порадоваться, если он когда-нибудь вернется, чем всю жизнь прожить в печальных ожиданиях.

* * *

Суета на кухне настораживала. Тревожно было думать о том, каких размеров обед решила накрыть тетушка. Звон кастрюль, мисок, постукивание лопатки о край сковородки долетали до комнаты на втором этаже, не давая мне сосредоточиться.

Я снял крышки со всех коробок. Вещи Сириуса были в полном хаосе, как всегда. Ничего другого я и не ждал. С ходу предположить, в какой из них мог бы оказаться ключ, было невозможно. Я пробежался по пустым полкам, заглянул на всякий случай под кровать и проверил карманы одежды, висевшей в шкафу. Но, кроме мусора и записок, ничего не нашел. Еще раз взглянув на коробки у стены, решил начать с той, что одиноко стояла под письменным столом.

От разнообразия вещей внутри нее немного закружилась голова. Как можно было сложить носки, бумаги, носовой платок, сборник стихов, раскладной нож и до середины проверенную работу какого-то младшеклассника в одну коробку?! Мне в голову закралась мысль, что она стояла здесь с самого переезда Сириуса.

– Почти год прожил здесь, а вещи так и не разобрал… – пожаловался я коробке.

Странно, но это даже не разозлило меня. Когда мы делили совместную комнату, увидев подобное, точно пришел бы в ярость. Я разгладил скомканный листок с кучей подчеркнутых слов. Имя ученика было выведено кривым детским почерком в углу страницы и совершенно ни о чем мне не говорило.

– Наверняка сказал ему, что потерял, чтобы не проверять до конца…

– Ох, он им никогда не говорил, что забыл или потерял.

Я подпрыгнул от неожиданности и задел коробку, опрокинув ее на бок. Как долго тетушка стояла за моей спиной?

– Рассказывал детишкам всегда небылицы какие-то, что антилопы саблезубые выкрали у него контрольные, унесли лесным духам на проверку, домовые духи выпросили их себе, чтобы показать своим ученикам. В общем, детишки обожали его. Ой, милый, напугала тебя?

– Нет, просто отвык уже. Что-то нужно? Опять?

Тетушка прищурилась, и этим своим классическим прищуром, передающимся из поколения в поколение семейства Хартли, она стала до ужаса похожа на нашего с Сириусом отца.

– Я пришла сказать, что если ключ не найдется, то и не беда. По воскресеньям на площади ярмарочные лотки, можно попросить мистера Чопсли. Он у нас умелец на все руки и сможет аккуратно вскрыть шкатулку, не повредив ее.

– Спасибо. Но я в любом случае еще поищу. Может и само кольцо найтись в очередной коробке с мусором. К тому же я думал уехать утренним дилижансом: дома столько дел – не хотелось бы задержаться до воскресенья.

После обеда, пока я помогал складывать в корзинку расписанный красными цветами сервиз, в дверь постучали. Это оказался посыльный одного из четырех поместий округа. По границам владений этих семей и формировалась граница округа Кайсли. Всю северо-восточную долину занимало поместье древнего рода Дэ Норт. Я проложил последнюю тарелку мягкой тканью и завязал плетеную корзинку красной лентой. Бант вышел совсем неаккуратный, но мне не хотелось даже притворяться, что может получиться лучше, и пробовать его перевязать.

– Куда это убрать? – Я застал тетушку с конвертом в руках. Вид у нее был недовольный.

– В кладовую, на полку рядом с той, что с бабочками, спасибо. Марс, конверт – тебе.

Тетушка отточенным, легким движением перевязала бант, и он моментально засиял магазинной прелестью.

– Мне?

Я приладил корзинку на пыльной полке и забрал у нее конверт. На нем и правда было мое имя.

– Что там? – засуетилась тетушка.

Я решил сначала подняться наверх и открыть письмо там, но, посмотрев на огонек в ее глазах, подумал, что она будет бродить за мной, пока не покажу ей письмо.

– Ну? Скорее открывай! Вдруг опять случилось что-то в поместье!

– Тогда бы оно было адресовано вам. Наверняка приглашение или соболезнования. Только вот как узнали, что я приехал?

– Ох, уж с доносчиками у чертовки точно никаких проблем. Везде свой носик сунет.

Я смотрел на Люсильду в недоумении. Она всегда была ужасной сплетницей, но при этом почти никогда не позволяла себе ругать или осуждать кого-нибудь вслух.

Насчет содержания письма я оказался прав. В конверте были и соболезнования, и приглашение. Молодая леди Дэ Норт приглашала отужинать с ней сегодня вечером после девяти часов.

Письмо было написано сухо и как-то совсем не по-девичьи. «Странно», – подумалось мне. Точнее, не показалось странным само приглашение, так как наша с Сириусом матушка тоже происходила из древних родов, и когда в детстве мы приезжали в округ Кайсли, то обязательно получали по одному приглашению за лето от каждой древней семьи. Иногда и больше, но вот от Дэ Нортов всегда только по одному. Леди Лана много раз ходила с нами к Риффингам, у которых обычно собиралось с десяток детей, а я не мог вспомнить даже ее лица. Кажется, она была моей ровесницей или совсем немного младше… Вроде они дружили с Сириусом, но и этого достоверно я вспомнить не смог.

– Леди Лана приглашает на ужин. Странно получить приглашение от нее, а не от ее матушки.

– Ох, милый, леди Найры не стало уже три года как. Ужасная трагедия. Ночью на реке, совсем одна… Как вспомню, так и до сих пор грусть раздирает. Достойная была женщина.

– Утонула? А старый лорд? По всем правилам приличия тогда он должен был написать приглашение или кто-то из ее тетушек…

– Старый лорд совсем плох после той ночи и всех неприглядных слухов, что за ней последовали. Ох, но не мне об этом тебе рассказывать. Говорят, что он совсем помутился рассудком и практически не выходит на улицу. Тетушек у леди Ланы нет, вот она и возомнила себя хозяйкой поместья. Хотя, если тебе интересно мое мнение, по всем нормам этикета ты должен отказаться от ужина. Леди Лана еще не замужем.

– А Сириуса она приглашала?

Люсильда нахмурилась, как после глотка кислого травяного чая.

– Я тебе так скажу. Сириус, конечно, к ней тоже постоянно бегал. Но ты не он. Тебя здесь многие и не помнят уже, а его знали и любили. И в его репутации никто бы не позволил себе усомниться. Даже после того, как юная бесовка приложила все усилия, чтобы эту репутацию подпортить.

– И чем же? Есть какие-то слухи о них?

– Конкретного ничего. Только после его пропажи она постоянно приставала к лорду Риффингу и всякое ему рассказывала: мол, и видела его последняя, и то он ей сказал, что в ту сторону отправится… то потом вспомнила другое что-то. В итоге поискам она только мешала, хоть и старательно делала вид, что помогает.

– Что-то из этого могло быть правдой?

– Шутишь? Конечно же, нет. Не знает она ничего полезного. Просто внимания хотела к своей персоне. Как и всегда.

– Я все же схожу.

Люсильда нахмурила брови.

– Конечно, если вы не настолько против.

– Кто я такая, чтобы тебе запрещать?

Я так и не понял, сильно ли она злится, но решил, что не буду выяснять. Пускай себе злится. Мне казалось маловероятным, что моя репутация могла бы пострадать после обычного ужина. В самом деле, мы же будем не одни в доме. Поместье, насколько я помнил, было огромное, и наверняка (если Дэ Норты все еще процветают) в нем много слуг, а может, леди Лана пригласила на ужин не меня одного. Вечер пятницы, даже в сельской местности молодые люди вместе ужинают и веселятся. Но, еще раз взглянув на надувшуюся тетушку, решил, что стоит ее отвлечь, дабы окончательно не впасть в немилость.

– Единственное, мне без вас никак не справиться. Я практически не взял с собой вещей… Вы поможете мне подобрать что-то из вечернего?

* * *

В витрине магазинчика я рассмотрел свое мутное отражение. Я шел через центр деревушки в одном из вечерних костюмов Сириуса. В юности я часто таскал его одежду, и мысль о том, что на мне она всегда сидела лучше, чем на брате, обычно доставляла какое-то специфическое удовольствие. Обычно, но не сегодня.

Заметив знакомый поворот на улицу, уходящую в обходную дорогу, я не задумываясь свернул. Придется сделать круг и зайти в поместье через южные ворота, но зато я миную скопище местных жителей, снующих по своим вечерним делам от магазинчика к магазинчику.

Я много раз ходил этим путем в детстве. Некоторые деревья, которые отчетливо помнил, исчезли, а их место заняла молодая поросль – время беспощадно ко всему. Улицы проросли вдоль леса на два, а может, и на три новых квартала, захватив и стерев с лица местности небольшой пустырь, на котором мы играли в мяч. Я никогда не считал себя человеком сентиментальным, но сделал вывод, что сердце приятно екало, когда проходил мимо мест, оставшихся примерно такими, как я их помнил. Солнце катилось по горизонту, готовое нырнуть в облака. Самым коротким был путь через холм и старый дуб – священное место для многих жителей округа.

На холм вела извилистая каменная тропинка, заканчивающаяся лесенкой в девять ступенек, с массивными каменными перилами. Верхнюю ступеньку обрамляли арка и две статуи, сточившиеся со временем наподобие каменных снеговиков. На своде арки тихонько позвякивали колокольчики и вились на легком ветерке выцветшие ленты. Я не любил это место. Оно заставляло меня чувствовать себя неуютно. Не могу сказать, что в золотых и пышных, как пирожные, столичных церквях я ощущал себя лучше, да и частым их посетителем точно не был, но этот холм… он всегда нагонял на меня какую-то тоску. В детстве она была необъяснима, а теперь я отчетливо ощутил, что же меня так отталкивало все это время. Увядание.

Подзабытые верования, растерявшие почти все свои земли, адептов, величие. Не справившиеся с новыми временами, истертые до неузнаваемости статуи. Я пнул ногой приличных размеров булыжник, отвалившийся от круга каменного постамента, и пригляделся к главному символу округа Кайсли.

В лучах заходящего летнего солнца дедушка дуб был еще более уродливым, чем я его запомнил. Кривые ветки, подпертые палками, непропорционально огромные наросты на разных сторонах ствола, перевязь из красных канатов и тряпок. Зачем так мучить дерево? Кажется, Сириус что-то такое рассказывал, но вспоминать мне не хотелось, я помахал рукой у лица, отгоняя то ли нахлынувшие воспоминания, то ли столпившуюся мошкару.

Сириусу нравились подобные места, а про этот холм он говорил, что чувствует здесь себя спокойно. Я замешкался на полпути, обходя каменный постамент, и попытался представить брата сидящим с какой-нибудь книжкой и термосом мятного чая. И полностью провалился. Так и не смог ощутить ни толики умиротворения или того самого «спокойствия» – только нарастающее чувство отвращения.

На макушку с ветки упал желудь и, отскочив, завалился за воротник. Пытаясь достать его, я расцарапал шею. Швырнув желудь на землю, обиженно зашагал к северной лестнице. Нелюбовь к этому месту, видимо, была взаимная.

Почти на ступеньках я почему-то оглянулся и краем глаза заметил Сириуса! Как я его только что и представлял: сидящим под ветвями дуба с книжкой в руках. В висках застучало. Я проморгался, и все исчезло. Видимо, недосыпание решило оживить мои фантазии. На всякий случай я еще раз обошел дуб по кругу. И, подобрав с земли злосчастный желудь, сунул его в карман. По лестнице спускался уже почти бегом. Солнце село, и над холмом нависла темнота.

* * *

Двухэтажный особняк раскинулся почти на гектар. Фамильное поместье Дэ Нортов не было самым большим из владений древних родов, зато по своей древности вполне могло поспорить со многими столичными усадьбами. Серый песчаник, залитый столетиями дождей, вкупе с отблесками многочисленных фонарей обворачивали дом жутковатой атмосферой угрюмости. Мне подумалось, что этому поместью очень подошел бы туман, но ночь обещала быть ясной и звездной.

– Мистер Хартли, это вы? – Старичок-дворецкий прищурился, уткнув свой свечной фонарь почти в самое мое лицо.

– Здравствуйте. Да, Марс Хартли, я получил приглашение от леди Дэ Норт.

Я вдруг осознал, прохлопав карманы летнего пальто, что оставил конверт с приглашением на письменном столе Сириуса.

– Все в порядке, мистер Хартли, – прочитав мое замешательство, поспешил успокоить дворецкий. – Мы ждали вас, сэр. Просто немного необычно, что вы решили воспользоваться южными воротами. Западные куда удобнее, и местные сэры и леди всегда предпочитают их.

Больше разговоров не требовалось, и дворецкий зашагал по грунтовой тропинке, задрав фонарь так высоко, как только мог, периодически оглядываясь и проверяя, достаточно ли мне света. Он проводил меня через массивные двери и предложил оставить верхнюю одежду. Я на секунду замешкался, вспомнив, что в кармане пальто лежит подобранный мною желудь. Незаметно завернул его в платок и запихнул в нагрудный карман пиджака. Совсем не хотелось снискать славу натуралиста или городского сумасшедшего в глазах прислуги местного знатного дома, если желудь вылетит из кармана и со стуком покатится по каменному полу.

Я отдал пальто. Миновав вторую дубовую дверь и очутившись в полукруглой гостиной, сразу увидел ее.

Уверен, это появление было спланировано и расписано поминутно, как у актрисы сельского театра. Леди Лана томно спускалась, легонько вышагивая по ступенькам. Застыв на середине лестницы, присела в самом легком, едва заметном приветственном реверансе. С десяток свечей, громоздившихся в подсвечниках на пролете, выверенно оказались позади нее. Утопая в контурном свете, молочным звездным небом сияло расшитое пайетками платье, а на лице сгустился мрак. Я на мгновение застыл истуканом, но, вспомнив о манерах, подошел и поцеловал руку в атласной перчатке, поприветствовав по всем правилам приличия хозяйку этого дома.

Пройдя лестницу и оказавшись в коридорах, с радостью отметил, что леди Лана выглядит и ведет себя куда проще, чем могло показаться после того бессмысленно-пафосного появления в фойе. Она была невысокого роста, вполне миловидная девушка, щечки не такие румяные, как любили в столице, а волосы темноваты, на мой вкус. В этом сезоне все столичные кавалеры гонялись за светлыми оттенками. Ее до неприличия короткая стрижка вполне соответствовала новомодным тенденциям дамских причесок, так ненавистных мне, как наверняка и всем мужчинам в столице. Леди, и молодые, и старые, начали обрезать себе волосы, и, видимо, это докатилось уже и до округа Кайсли.

Для себя я отметил весьма кокетливое поведение леди Ланы, сразу прилипшей к моему локтю. Мы шли по коридору пару минут, а мне два раза почудился в ее болтовне второй, словно чужой голос. В первый раз – когда она упомянула тетушку, вежливо справившись, как у нее дела и не помешал ли я ее летним планам своим внезапным приездом. Мне послышался какой-то журчащий, стрекочущий призвук, когда Лана выговаривала «Люс-с-си-ильда». Дальше я поведал ей, что визит к тетушке был обговорен в нашей переписке и я приехал на день или два, чтобы завершить дела и забрать кое-что из вещей Сириуса.