Колокол

В одной из подворотен его встретил высокий человек в белых перчатках, спросивший, не надо ли чего. Так и спросил, а господин так и ответил, что надо бы уже хоть где-нибудь заночевать. Так незнакомец проводил его до отеля, представившись другом владельца. Месье Бёрк же представился доктором.

– Я так и подумал, – сказал незнакомец.

Господин не спросил почему. Он любил говорить всем, что доктор, хоть и никого не лечил.

– Вам что-нибудь нужно в номер? – спросил владелец отеля.

– Чашку кофе и письменный стол.

Доктору нужно было работать, потому он и приехал на остров.

Его поселили в лучший номер на втором этаже гостиничного дома; на первом было слишком шумно, в подвале располагался бар, где постояльцы отмечали приезд и отъезд. В номере всё как полагается: кровать, шкаф и письменный стол; кресло было высоким, с похожим на подушку одутловатым подголовником. В таком кресле приятно было сидеть, за таким столом можно хоть вечность работать. Доктор задвинул чемодан под кровать, а портфель положил на стол. В нём было всё – несколько лет теоретической работы и почти год практического исследования. Об открытии доктора скоро напишут все научные журналы, будут гудеть все сообщества в узких и даже широких кругах. Но это пока лишь теория; на практике же он доказал даже большее, что сейчас нужно было зафиксировать в новой работе и научной статье. Разложив все записи перед собой, доктор принялся за работу – читал и зачёркивал, переписывал, складывал законченное в отдельную папку, завязывал её на шнурок, после, что-то вспомнив, развязывал и снова проходился по записям. Перечитывал, зачёркивал, переписывал, добавлял – и так до самой полуночи не вставал из-за стола, где и заснул.

Когда же доктор проснулся, то обнаружил, что на столе ничего нет, никаких записей – ни черновых, ни самой работы по его исследованию, треть которой он уже написал.

– То есть вы хотите сказать… – встав из-за стола, произнёс владелец отеля, которого доктор прождал всё утро, до этого разворотив весь номер и даже забежав в два соседних. – Вы считаете, уважаемый, что ваши записи украли?

– Я полагаю… – Доктор трясся.

– Случайно, не я?

– Надеюсь, что нет.

– Ну, знаете ли, это какой-то абсурд. Вот если б вы, к примеру, пришли ко мне и сказали, что пропали ваши часы или деньги, то я ещё поверил бы; но записи… Простите, что вы писали?

– Научную работу.

– Тем более, кому она нужна?

– Может, произошла какая-то ошибка…

– Скорее всего, так и есть; скорее всего, никаких бумаг вы с собой и не привозили.

– То есть как это – не привозил?

– Хотите сказать, привозили?

– Да я же писал только вчера! Я привёз с собой журнал исследований, я работал целый год, приехал сюда, в это тихое место…

– А место у нас действительно тихое…

– …чтобы доделать всё и получить наконец патент, но все мои труды бесследно пропали!

– Очень интересно… Как же так?

– Это я у вас хотел спросить!

– У меня? Я ведь даже не видел, что у вас были какие-то записи, понимаете?

– Но вы встретили меня вчера…

– Встретил.

– Проводили в номер.

– Проводил.

– У меня были чемодан и портфель.

– Были.

– Вот! А в портфеле – мои бумаги.

– Вот этого я, простите, не видел.

– Да что же это такое! – Доктор аж подпрыгнул.

Ещё немного, и он закатил бы истерику или вцепился бы этому управляющему в глотку; ещё немного, и он разнёс бы здесь всё. Такого равнодушия доктор никогда не видел, такой безответственности никогда не встречал; ещё немного, и он, и он… так и не сделал ничего. Только стоял, покачиваясь, раздувая покрасневшие ноздри на таком же покрасневшем лице.

– Вы слишком волнуетесь, доктор.

– Да неужели? С чего бы это…

– Но у меня нет причин не доверять вам, – вдруг сказал владелец отеля. – Если вы говорите, что бумаги были, значит, они были.

– Совершенно верно!

– Если вы говорите, что они ценные, значит, они ценные.

– Так оно и есть.

– Но вот вы говорите, что их украли, а с этим я согласиться никак не могу.

– Но не придумал же я это всё! – крикнул доктор, и голос его сорвался со связок, как со старых скрипучих петель.

– А не заходила ли к вам наша горничная? – Управляющий посмотрел на него исподлобья, будто что заподозрил.

– Горничная? – Доктор задумался. – Нет, я не слышал.

– Но вы же спали.

– Я встаю в семь утра.

– Вот видите, она могла прийти и пораньше…

Управляющий отелем нажал кнопку вызова на стационарном телефоне.

– Да-да, – раздалось из хриплого динамика.

– Пусть Люсинда зайдёт ко мне.

– Хорошо. – Трубку повесили.

– Вы думаете, она могла? – взволновался доктор.

– Могла что? – не понял владелец.

– Украсть мои документы.

– Что вы, это никак невозможно, она ещё никогда ничего не крала.

В дверях показался передник.

– Люсинда, пройди-ка сюда, – подозвал её хозяин отеля. – Ты сегодня в номерах убиралась?

– Только на первом этаже, – совершенно спокойно сказала Люсинда.

Она посмотрела на доктора, обвела его с ног до головы смеющимся взглядом и вроде как ухмыльнулась.

– А на втором, значит, нет?

– Я всего не успею, разве можно успеть обойти столько номеров? Сначала зайти к месье Марсо – а он, знаете ли, тот ещё постоялец, распотрошит все подушки, да так, что перья по всему номеру, разворотит все простыни, а потом скажет, что так и было…

– Ох, у месье Марсо ночные кошмары, – сказал хозяин отеля и посмотрел на доктора, будто ожидая от того какого-то участия.

– Я доктор наук, – сказал доктор.

– А, я думал, вы настоящий, – с сожалением вздохнул владелец отеля.

– Но я и есть настоящий!

– Нам бы здесь доктор не помешал. Никак, знаете ли, не угадаешь, кто здоров, а кто нет…

– Потом, эта девушка, – продолжала Люсинда.

– Я извиняюсь, – не вытерпел доктор, – но какое отношение это имеет ко мне?

– Если вы не доктор, то уже никакого, – владелец отеля развёл руками.

– Значит, вы не заходили в мой номер? – Бёрк решил опросить горничную сам. Ему вдруг показалось, что где-то он её уже видел, но вот не мог вспомнить где. – Простите, как, вы сказали, вас зовут?

– Я ничего не сказала, – горничная посмотрела на него.

– Она ничего не сказала, – подтвердил хозяин отеля. – Это я сказал.

У доктора помутилось в глазах.

– Так вы там были? – переспросил директор.

– Где был? – Доктор Бёрк тёр виски.

– В номере с утра. Может, принимали душ?

– Был, в самом номере, но душ не принимал.

– Нет, вас я точно не помню, я же сказала, что убиралась на первом… – Люсинда уже теряла терпение.

– Хорошо, можешь идти, – отпустил её хозяин отеля.

Горничная развернулась, скрипнула туфлями о потёртый паркет и быстро скрылась за дверью. Доктор сел на стул и схватился за голову.

– Послушайте, месье, – наклонился к нему хозяин отеля, – как, простите, вас зовут?

– Андре Бёрк.

– Месье Бёрк, – он положил руку ему на плечо, – иногда какие-то вещи не зависят от нас; они просто происходят, и всё. А некоторые не происходят, и это тоже от нас не зависит.

– Вы хотите сказать… – Доктор поднялся со стула, будто возвышаясь над этим человеком, хотя был на голову ниже его. – …Вы хотите сказать, что мои исследования, мои записи бесследно пропали в вашем чёртовом отеле?..

– Ну зачем же вы так…

– И я должен смириться с этим?

– Поверьте, это лучшее, что вы можете сделать.

– Кто-то украл мои записи!

– Простите ещё раз, сэр, я правильно помню, что вы, когда заезжали, попросили у меня ключ?

– Попросил, – выдохнул доктор и протёр лоб.

– Вы сказали, что вам необходимо закрываться на ключ, – мол, только так вы можете работать.

– Только так…

– Номер был закрыт на ключ, месье Бёрк?

Доктор пошатнулся, владелец отеля удержал его за руку.

– Вам нужно вернуться к себе и отдохнуть. Может, вы сами куда-то спрятали свои записи и забыли об этом…

– Забыл?

– А может, их и не было…

– Они были! – Он схватил того за грудки. – Слышите, были!

– Хорошо-хорошо. – Хозяин отеля разжал кулаки доктора. – Если вы говорите, что бумаги были, значит, они были, а то, что было, можно найти.

– И я их найду. – Доктор попятился к двери. – Слышите меня, я всё здесь переверну, но я найду. – Он хлопнул дверью. – Я найду, – бежал он к своему номеру, – найду, – раздавалось эхом по коридору…

– Он их не найдёт. – Люсинда вышла из-за двери.

– Иначе зачем он здесь, – улыбнулся хозяин отеля.

Доктор уже третий час переставлял все вещи с места на место. Отодвинул шкаф и задвинул его, перерыл письменный стол, перевернул матрас, вытащил все книги из книжного шкафа и даже посмотрел за оконными рамами. Мало ли, может, он и правда их спрятал, может, встал ночью и переложил, и теперь не помнит куда… Но он помнит, – доктор остановился, – он помнит свои записи!

– Я помню, – закричал доктор, – я почти всё помню! И если постараться, – он напрягся, стуча себя по виску, – если постараться, то можно хоть часть восстановить по памяти.

Месье Бёрк мерил комнату размашистыми шагами. Нужно сесть и написать, хоть что-то написать, пока это что-то ещё есть в его голове. Он чувствовал… он не хотел себе признаваться, но чувствовал уже пару дней, с тех самых пор как сел на тот корабль, что с ним что-то не так. Что-то с его памятью. Ему казалось, что люди, которых он видел впервые, уже где-то ему встречались. Эта горничная, он точно где-то её видел, что-то знакомое было в её лице… Доктор схватился за голову. Ну, один раз показаться могло. Один раз, с кем не бывает, мало ли похожих людей… но чтобы два! Да, горничная была второй. Первым был сосед по каюте. Месье Бёрк не только лицо его помнил, он помнил и запах; несло от того знатно, по́том и спиртом. Сосед пару раз заходил в его каюту, спрашивал, как дела, улыбался и уходил. И оба раза доктор вздрагивал. Ему вдруг почудилось, что не только он знал этого человека, но и человек его знал. Больно странной была его улыбка: она будто говорила: «А вот и ты!»

– Но это не важно, – доктор встал, – абсолютно не важно. – Он списал всё на качку. – Нужно действовать, нужно что-то предпринять!

Бёрк открыл портфель, достал пару листов и стал писать. «День первый, – написал он, – что же было в первый день… пациент… пациент чувствует себя хорошо…»

Через пять часов он отодвинул себя от стола – кресло вместе с ним отъехало на полметра, – запрокинул голову на кожаный подголовник и уставился в потолок. На столе лежала гора нетронутых чистых листов бумаги, и только один был исписан до середины. Доктор не вспомнил почти ничего.

5 глава

Я пишу это письмо, зная, что скоро всё закончится. Всё, что происходит сейчас, – невыносимо, и если только смерть есть избавление, так пусть она избавит меня. Прошло немало времени, если его можно счесть, я так устала считать дни, они бесконечны, и нет сильнее боли, чем переживать всё снова и снова… Дорогая мадам Лоран, если это хоть как-то поможет вам, нет, не так (зачёркнуто), если это хоть как-то утешит вас, знайте: не было и дня, когда бы я не проклинала себя.

P.S. Кто-то из нас должен был решиться на это первым, так пусть это буду я.

Ребекка положила ручку в футляр и захлопнула крышку. Ещё раз пробежалась по письму. Бумага дрожала и просвечивала; она была такой хрупкой и тонкой, как и её жизнь сейчас. Стоило написать пару строчек и Фабьену, но на это уже не хватало времени. Они скоро поднимутся к ней, и тогда не будет другого шанса – придётся дожидаться завтрашнего дня, а ещё одной ночи, полной кошмаров и стенаний, она не вынесет. Ребекка услышала шаги, медленно ступающие по лестнице. Так грузно ступал только Фабьен. Ничего, пока он минует двадцать ступеней, пройдёт целая вечность. Ребекка подошла к прикроватной тумбе и выдвинула ящик. На неё смотрел чёрный револьвер. Раньше Фабьен стрелял из него по птицам – там, где они жили, было много птиц. Она не знала, кто положил его сюда, но это уже не имело значения. Барабан был полностью снаряжён.

Месье Лоран поднимался по высокой лестнице, останавливаясь каждые четыре ступени. Одышка подходила к горлу, душила его, не давала сделать и лишний шаг. Когда-то он мог целыми днями гулять по лесу, палить по воронам и почти не уставать. Теперь же не было ни леса, ни птиц, одна проклятая лестница…

Набрав в грудь воздуха на ближайший пролёт, Фабьен поплёлся наверх. Ребекка не спустилась в бар, и он уже знал почему, он всегда это знал и никогда не был готов. Пора бы уже привыкнуть, но разве к такому можно привыкнуть? Перила шатались под тяжестью его грузного тела, ступени скрипели при каждом шаге; Фабьен остановился отдышаться, захрипел глоткой, откашлялся, но ровнее не задышал. Схватившись за шаткие перила, он тянул своё дряхлое тело, тянул и поднимал его на второй этаж. Он почти дошёл. Вон уже дверь Ребекки в самом конце коридора, вот и ступеней почти не осталось, только последняя на самом верху… Знакомая дрожь остановила Фабьена, пробежала по телу, от темени до пальцев ног, свела мышцы, оцепила его всего. Он опустил голову на перила, отдышался; в глазах потемнело, голова закружилась, так бывает, скоро пройдёт…

Фабьен открыл глаза и чуть не споткнулся – у самой лестницы играл ребёнок. Он чувствовал, он знал, что встретит его опять.

– Ты же сейчас упадёшь, – сказал Фабьен, любуясь мальчишкой. – Лестница крутая, видишь, какая высокая, нельзя здесь играть.

Мальчик встал и, с хитрым прищуром посмотрев на Фабьена, пошёл вниз.

Месье Лоран провожал его взглядом.

– Пойдём со мной, – обернулся вдруг мальчик.

– Я не могу, – Фабьен не сводил с него глаз, – мне нужно…

За дверью Ребекки прогремел выстрел. Прихрамывая и задыхаясь, Фабьен побежал к её комнате. Схватился за ручку, оглянулся на лестницу – мальчишка уже ушёл. Будто его и не было вовсе.

Официантка в длинном платье с рюшами, волной спускавшимися книзу, протирала пыль с барной стойки. Посетителей не убавлялось – казалось, этот бар мог растягиваться вширь. Из официантов только она и Фабьен, дочь её ещё не спустилась, но Фабьен – она окинула взглядом толпу – как под землю провалился.

– Всё приходится делать самой, – ворчала она.

– Простите, – сказал еле слышный голос.

Женщина обернулась.

– Простите, что отвлекаю вас, – повторил доктор, – понимаете, тут такое дело, полнейший абсурд, но всё же, но всё же это произошло, а мне никто не верит. – Он бегал суетливыми глазками под толстыми линзами больших очков. – Они думают, я псих, директор отеля и горничная, они думают, я не в себе…

Ирен кивала. Она тоже так думала – и даже не пыталась это скрывать. Этот доктор уже третий день искал свои записи, третий день обыскивал номер, переворачивал всё; он хотел обыскать и другие, но Люсинда не дала ему ключи.

– Я им сказал, что приехал сюда поработать, понимаете, это тихое место, – он осмотрелся вокруг, – нет, не именно это, а в целом весь остров. Я приехал в свой отпуск, я хотел дописать… Но бумаги пропали – и, самое страшное, я не помню, что именно писал, ничего не могу вспомнить…

Доктор прищурился, снял очки, достал платок, протёр линзы, положил платок, надел очки.

– Простите, мы нигде раньше не встречались? – спросил он, глядя на Ирен.

Мадам Лоран оглядела его с ног до головы, задержала взгляд на покосившемся галстуке и смачном пятне на рубашке, вздохнула и покачала головой.

– К счастью, нет, – соврала она, – не встречались.

– Так о чём это я, – продолжил доктор, – может, вы их нашли?

– Нашла что? – не выдержала Ирен.

– Мои бумаги…

Она хотела сказать, где ему искать свои бумаги и куда бы уже пойти, но с лестницы спускался Фабьен; он что-то вопил, как всегда задыхаясь.

– Ирен, – он не мог отдышаться, – простите, любезный, – отодвинул доктора, – Ирен, тебе нужно подняться наверх.

– Что-то случилось? – вмешался тот.

– Нет, пожалуйста, – замахал на него Фабьен, – идите себе куда шли, идите-идите…

– Я искал свои бумаги…

– Да идите вы уже! – крикнула на него Ирен. – Чёрт тебя подери, Фабьен, почему ты всё время мямлишь? Ты можешь сказать, что случилось?

– Дорогая, – посиневшими губами пролепетал он, – тебе лучше подняться наверх.

– Да что с тобой?

– Случилось, случилось…

– С-с-с… л-л-л… никакого толку от тебя! – Ирен бросила тряпку на стойку бара и пошла к лестнице. Фабьен, кашляя и задыхаясь, еле поспевал за ней.

– Если вы найдёте мои бумаги!.. – крикнул им вслед доктор.

– Идите к чёрту, любезный, – выплюнул Фабьен.

В комнате стало свежо и прохладно, ветер гулял по волосам Ребекки, по её ещё тёплому телу, поглаживая хрупкие руки и умиротворённое белое лицо. Окна хоть и были распахнуты настежь, запах крови никуда не уходил.

– Как я устала каждый раз отмывать эти полы и застирывать платья, Фабьен, – ворчала Ирен, выжимая тряпку. – Теперь твоя очередь. – Она вытирала красные капли возле кровати.

– Моя? – Месье Лоран отшатнулся от тела. – Ты же знаешь, как я боюсь крови!

– А чего ты не боишься, Фабьен?

– Господи, Ирен! Это труп твоей дочери! – Он еле сдержал рвотные позывы.

– Тебя каждый раз будет тошнить? Мне ещё и за тобой чистить? – Она убрала с лица дочери окровавленные кудри.

– Я говорил тебе, что надо ей сказать! Лучше сказать, Ирен! Я этого больше не вынесу, – взвыл Фабьен, – я скорее сам застрелюсь.

– От тебя дождёшься, как же…

– Знаешь, – он перешёл на шёпот, – я опять видел его. Он сидел на лестнице и играл, а потом позвал меня за собой, и я сказал, что не могу…

– Это я уже не могу! – Ирен расстёгивала платье на дочери. – Помоги мне переодеть её и перенести в ванную.

Платье сняли, Ребекка осталась лишь в нижней сорочке. Ирен осмотрела её.

– Бельё в порядке, нужно только простирнуть платье и помыть ей волосы.

– Сколько это ещё будет продолжаться, – трясся Фабьен, – она же должна понимать…

– Она ничего никогда не поймёт. Норах сказал, это последнее, чего она хотела.

– Но почему мы не знали?..

– Это я должна была всё знать? Ты хочешь сказать, это я виновата?

– Не начинай, прошу тебя! – Он схватился за голову. – Если тебе будет легче, это я во всём виноват.

– Мне не легче.

– Послушай, Ирен, надо объяснить ей, надо попытаться…

– Чтобы она совсем с ума сошла?

– А так по-твоему лучше? – Он вылупился на неё.

– Так она хотя бы ничего не помнит. Мы ничего не сможем сделать.

– Мы можем убрать револьвер! – Фабьен поднял оружие дрожащими пальцами.

– Мы, по-моему, с тобой уже решили, что лучше так, чем по-другому. – Ирен включила воду, постепенно наполнявшую ванну, окрашиваясь в красный цвет. – Или ты забыл, что было месяц назад?

Фабьен не забыл. Он очень чётко помнил, как под окнами их спальни собралась толпа зевак. Ребекка тогда выбросилась из окна. Слава Господу, что они с Ирен успели затащить её тело к себе до приезда жандармов. А когда те всё же вломились к ним, сказали, что девушку уже забрали медики. Наутро полиция обзвонила все госпитали и морги, но Ребекки, естественно, не было ни в одном. Вернувшись к ним, они с удивлением увидели живую Ребекку, пусть и немного уставшую. После таких ночей она всегда просыпалась без сил. Директор отеля уверял полицию, что всё в безусловном порядке, что никакого самоубийства в его отеле не было и быть не могло. Это абсурд, полнейший абсурд, говорил директор, а девушка была просто пьяна и валялась под окнами; её родители, мол, были тоже не в себе, потому и мололи всякую чушь…

Они помыли Ребекке волосы и уложили на чистую постель. Ирен забрала с собой грязное платье и вышла из комнаты.

Пока её не было, Фабьен и не взглянул на Ребекку, он не мог на это смотреть. К смерти невозможно привыкнуть, думал он, даже если видишь её тысячу раз. Вдруг за дверью кто-то пробежал; шаги быстрые, мелкие. Фабьен обернулся – только сандалик сверкнул в дверях. Месье Лоран вздрогнул, припал к окну и закрыл глаза рукой.

– Ты опять плачешь, Фабьен? – В комнату вернулась мадам Лоран с новым платьем и принялась расстёгивать на нём пуговицы.

– Я опять видел его, Ирен, – сказал осипшим голосом Фабьен. – Он преследует меня.

– Даже не говори мне об этом, не начинай. Мне хватает её, – она кивнула на дочь, – ещё и тебя я не вынесу.

Фабьен попятился к двери – от запаха крови его постоянно мутило.

– Вот и всё, – она положила новое платье рядом с Ребеккой, – словно и не было ничего. – Погладила волосы дочери.

– Мы так и будем жить, Ирен, делая вид, что ничего не случилось? – обернулся на неё Фабьен.

– А ты ещё не привык? – И она выдала какую-то горькую, несвойственную ей улыбку.

6 глава

Я бродил по Сен-Мало до полуночи, ища тот проклятый дом. Все они были как один, и никакой не запомнить: серые и тёмно-серые, с каменной кладкой и белыми окнами, с высокими арками и маленькими балконами, с покатыми крышами и флюгерами на них. Лавки – посудные, кондитерские, сувенирные… Узкие улочки, старые лестницы, невысокие домики в три-четыре этажа… Каким же был тот дом? Я ничего не помнил, ничего, кроме белых перчаток и такого же белого лица. Чего он хотел от меня? Почему от меня? Почему моя Маргарет?

– Почему бы и нет, – сказал тот же голос.

Он стоял напротив, всё такой же, каким я его и запомнил.

– Хорошо, что вы пришли, – он протянул мне руку.

Я не ответил.

– Ваше право, – он улыбнулся.

– Где Маргарет? – спросил я.

– Не с вами?

– Нет.

– Вы уверены?

– Вы же знаете, что уверен!

– С чего мне знать?

Удивительно, но лицо это было настолько степенным, что не выдавало никаких эмоций; даже вопросы его звучали не вопросами, а утверждениями. Он только и делал, что соглашался со мной, отчего ещё больше злил.

– Пока я не встретил вас, она была рядом. – Я подошёл к нему.

– Может, она и сейчас рядом, просто вы не видите её? – Человек снова улыбнулся.

Он что-то знал, точно знал – и издевался надо мной. Чёртов псих… Я не мог понять его взгляд; он вроде как изучал меня, оценивал, примерял на меня что-то…

– Что вы сделали с Маргарет? Зачем она вам?

– Мне – незачем, – сказал он совершенно спокойно. – Люди теряются, друг мой.

– Я вам не друг, – я разжал дрожащие кулаки, чтобы ненароком не врезать ему.

– Это не вам решать.

Уголки его рта слегка приподнялись; он надвинул широкую шляпу на свой ровный и длинный нос и указал мне вперёд, будто там видно было, куда идти. Ни одного фонаря не горело на этой проклятой улице.

– Сегодня на острове перебои с электричеством, – сказал он, – глупые чайки поджарились на проводах. Вы когда-нибудь видели, как падают сгоревшие птицы?

– Нет, не видел.

– Они какое-то время ещё сидят на проводах, а через миг, как куски угля, падают на землю, поднимая своей чёрной тушкой такой же чёрный клуб пепла. Вы не были в лесу после пожара?

– Не был.

– Ваше счастье. Пройдёмте.

Мы пошли, только вот я не видел куда. Я ступал осторожно, боясь наткнуться на спящих бродяг или мерзких крыс, на что-либо спящее, – я не любил темноты. Было слышно, как кто-то шерудится по углам подворотен и пищит; я боялся этих тварей до жути.

– Не бойтесь, почти пришли, – сказал незнакомец.

Через пару метров мы уткнулись в массивную дверь. Он потянул её на себя. Та заскрипела, но поддалась, не сразу, нехотя, с тугим стоном проржавевших петель; дверь отделяла себя от каменной кладки проёма.

Темнота, такая же, как и снаружи.

Этот незнакомец… Как же его звали… Норах. Он взял что-то со стены и чиркнул спичкой; свеча затлела, испуская чёрный взвивающийся дым. Норах нёс чугунный подсвечник, освещая мне путь.

Вниз вела длинная лестница, крутая и мелкая, как раз чтобы удобнее было упасть. Я ступал боком, только так мои ноги не соскальзывали со ступеней. Одну за другой, одну за другой я перешагивал их, пока не спустился в подвал.

Это был бар или что-то вроде того. Обычная пивнушка с толпой людей. Все они разом посмотрели на меня. Тот, кто пил, оставил бокал, кто докуривал, обжёгся подступившим к пальцам тлеющим пеплом. Замешательство их длилось недолго, пока Норах не посмотрел на них. Тогда они продолжили пить, ударяя кружки о кружки, роняя пену на деревянный стол; сигары дымились и тлели, гогот и смех отлетали от стен. Я искал глазами Маргарет, всматриваясь в женщин.

– Её здесь нет, – сказал Норах, – пойдёмте присядем.

– Откуда вам знать? – Я не унимал нарастающей злобы. – Вы же не знаете, где она!

Норах выбрал ближайший столик.

– Если б я не знал, – равнодушно сказал он, – то не предложил бы вам вернуть её, не так ли?

Он придвинул под собой стул, я сел рядом.

– Что вы сделали с ней?

Норах будто не услышал вопрос. Единственное, чего мне хотелось, это вцепиться в его глотку; единственное, что удерживало меня, – мысли о ней.