Наездник Ветра

Этот самый дворец, окружённый садом, стоял на большой горе. Выстроен он был из белого камня. Слева от здания находились псарни, справа – конюшни. По всему саду с весны до осени днём и ночью слонялись отроки и их кони. Они старались всё время быть под рукой у князя, чтоб не упустить случая вступить в драку с лихой ватагой или степной ордой, как только прилетит весть об очередном грабеже или нападении на какой-нибудь городишко. Такие вести летели к русскому князю быстро, ибо его заставы стояли по всей степи вдоль больших дорог. Но это всё были дела обычные – не чета тому, что случилось под конец лета в Новгороде. Случилось же то, что тамошние купцы, кузнецы и плотники, взбаламученные боярыней Светозарой, решили объявить Новгород независимым. Понимая, что сами они не утихомирятся, Святослав отправил к ним в гости тысяцкого Касьяна с большею частью своей дружины. Касьян получил приказ решить дело миром, одной только Светозаре уши надрав, и вернуться в Киев до конца осени.

Над Днепром разгоралось ясное утро. Город шумел. Торги шли вовсю. Позади дворца, среди груш и яблонь, стояло мягкое кресло. В нём разместилась дворцовая поломойщица, восемнадцатилетняя иберийка с лицом красивым, но глупеньким и с ногами довольно длинными, но умеющими лишь бегать. Она была одета слишком легко даже для такого тёплого утра, однако же улыбалась несколько посиневшим ртом до самых ушей, когда Святослав её щёлкал по носу или клал ей на плечо руку. Молодой князь сидел рядом с нею, на подлокотнике кресла. Качая одной ногой в красном сапоге, он слушал трёх человек, которые перед ним стояли и спорили. Это были трое вельмож: боярин Гордята, военачальник Свенельд и некий Гийом – белокурый франк, знаток лошадей, вина и всяких других полезных предметов. Он был конюшем у Святослава. Хотя Гийому едва исполнилось тридцать лет, он успел порядком набедокурить во многих странах и предан был Святославу ничуть не менее, чем Лидул, также опасавшийся мести кое-каких особ.

Свенельд и Гордята явились в сад к Святославу с разными целями, но причина была одна – прибытие в новгородскую землю сорока тысяч викингов, которых норвежский конунг отправил в помощь русскому князю против Болгарии. Главарями этого войска были известные всей Европе ярлы Эрик и Харальд.

– Эрик прискакал нынче ночью в Киев, – начал Свенельд, закрутив усы, – просит разговора с тобою, князь.

– Ты дашь нынче пир? – спросил Святослав.

– Конечно! Это дело решённое.

– Пусть он будет на том пиру. И я, может быть, заеду. Там и поговорим.

– Ты знаешь, чего он хочет?

– Очень легко догадаться. Он хочет тут зимовать.

– И что ты ему на это ответишь?

– Надо подумать.

– И думать нечего, Святослав! – подался вперёд Гордята, – их сорок тысяч! Как ты прокормишь эту ораву? Дураки наши, которые за Сновидом ходят, поднимут вой!

– Не слишком боюсь я воя. Пускать ли этих варягов в Киев, решу ещё. Вряд ли, думаю, они мне угодны будут.

– Но это лучшие воины, храбрецы! – заверил Свенельд, который уговорил Святослава принять дружескую помощь от властелина фиордов, – многих из них я знаю не понаслышке!

– Чем их кормить, этих храбрецов? – резко повторил свой вопрос Гордята. Князь поглядел на него.

– А что, разве мало хлеба запасено?

– Очень мало, князь. Весь август ненастен был. И смерды ленились. Пол-урожая на полях сгнило.

– Разве и мяса мало?

– Довольно мяса. Но если придут варяги, его не хватит.

– Возьмём побольше оброков с кривичей и с бужан, – гнул своё Свенельд, – они зажрались там, в лесах своих!

– Подобный совет ты дал уже как-то раз моему отцу, – вышел из себя Святослав, – помолчал бы лучше!

Свенельд потупил глаза. Он был невысок, широк, седовлас, красноват лицом, всегда одевался очень нарядно и носил меч. Гордята превосходил его ростом, но уступал ему толщиною.

– Ну так что, князь? – не стал он терять внезапное преимущество, – как решил ты?

– Пока никак, – прозвучал ответ, – решу позже. Идите оба.

Сановники повернулись и зашагали к воротам, возле которых их ждали кони.

– Так что ты мне хотел рассказать, Гийом? – спросил Святослав, внимательно глядя в серые глаза франка.

– Мы не одни, – сказал тот. Святослав спихнул разнежившуюся девушку с кресла.

– Иди отсюда!

– Ты обещал не гнать меня, Святослав! – запротестовала служанка.

– Пускай сидит, если ей охота проникнуть в тайны Залмаха, – предложил франк, – мне интересно даже, когда Залмах сумеет её зарезать – уж нынче днём или всё же дождётся сумерек?

Любопытная иберийка с визгом умчалась. Князь рассмеялся. Ловкий конюший умел его веселить. Чем-то он напоминал ему Калокира. Кроме того, Гийом был лучшим саблистом в Киеве. Сам Лидул, который однажды встретил в степи десять печенегов и изрубил их всех, утверждал, что он не решился бы вызвать Гийома на поединок. Ему, впрочем, того и не нужно было. Они дружили.

– Ну, говори, – поторопил князь.

– Сперва отдай мне свой меч, государь.

– Зачем?

– Дай сюда свой меч, Святослав! Иначе, клянусь тебе, не услышишь ты от меня ни одного слова.

Князь улыбнулся, отстегнул меч и молча швырнул его к ногам франка. Тот подобрал его, отошёл с ним шагов на десять и сообщил:

– Залмах говорил в Путивле, что у Роксаны гораздо ниже пупка есть короткий шрам, будто от удара ножом.

Святослав вскочил и кинулся на Гийома. Но хитрый франк, бросив меч в одну сторону, побежал в другую и вскоре скрылся среди деревьев. Князь не погнался за ним. Не стал и подбирать меч. Тряхнув головой с короткими светлыми волосами, он зашагал к воротам. Неподалёку от них трясли грушу отроки. Было их человек двенадцать.

– Что, князь, скоро уж ты нас поведёшь на греков? – крикнул один из них Святославу, когда тот проходил мимо.

– Скоро, – отвечал князь. Чтобы скрыть волнение, он прибавил: – Но ты, Талут, не пойдёшь со мной ни на каких греков! Сыт я по горло тобою здесь.

Идя вдоль конюшен, князь размышлял, не взять ли коня. Решил – нет, не брать. У ворот он встретил Рагдая. Тот был взъерошенный, заспанный, без кафтана – забыл его у лихих. Правда, и в рубашке ему после пути в гору было не зябко.

– Пошли, – сказал Святослав, быстро выходя за ворота. Рагдай, даже не успев растеряться, нагнал его, зашагал с ним рядом. Пологим спуском они сошли на Боричев въезд, где с утра народу было полно. Свернули направо. Князь торопился. При этом он не желал пачкать сапоги, обходя толпу по вязкой обочине, и пришлось Рагдаю пихать в грязь увальней, не успевших посторониться. Таковых, правда, было немного – почти все знали Святослава в лицо и быстренько убирались с его дороги.

За городскими воротами травяная обочина была суше. Князь и Рагдай спустились по ней к Почайне. Перейдя речку по мостику из сосновых брёвен, двинулись они вверх по склону горы, более крутой, чем все горы в Киеве. Её правый, восточный склон внизу был обрывистым. Уходил обрыв прямо в Днепр.

– Что за дела у тебя с Калокиром были? – спросил у Рагдая князь, замедляя шаг.

– Мы с ним влезли в дом к епископу, чтобы взять там письмо, – объяснил Рагдай.

– Письмо? Какое письмо?

– Я думаю, из Царьграда. Очень уж Иоанн хотел его прочитать.

– Когда это было?

– Ровно два года тому назад.

Князь остановился и пристально поглядел Рагдаю в глаза.

– И что у вас вышло? Взяли вы то письмо?

– Нет, не удалось. Наткнулись на слуг. Иоанн успел от них убежать. А я не успел. Меня оглушили и заковали.

– Ты не назвал Калокира?

– Нет. Меня ни о чём таком и не спрашивали. Решили, что я за деньгами лез.

– И как долго пробыл ты на галере?

– Четыре дня. Я ушёл бы сразу, если бы руку в драке не повредил. Как только она болеть перестала, я сорвал цепь, которой меня к уключине приковали, и прыгнул за борт. Берег был близко, и я сумел до него доплыть. Какая-то женщина указала мне монастырь, где нужен был человек, чтоб колоть дрова, ухаживать за скотиной, на огороде работать. В этом монастыре я пробыл полтора года. Потом оставил его и пошёл на Русь.

Святослав, дослушав, зашагал дальше. Рагдай опять поспешил за ним, но отстал – болела нога, которую он расшиб у лихих. Вершина горы была уже в ста шагах. Там, за частоколом из толстых еловых брёвен, сияли маковки терема и конёк на высокой крыше. Князь и Рагдай шли прямо к воротам, сколоченным из досок и крепко обшитым узкими полосами железа.

– Увидишь ты Иоанна, – пообещал Святослав, вновь остановившись, чтобы его попутчик с ним поравнялся.

– Он плывёт в Киев на корабле Всеслава? – спросил Рагдай.

– Так и есть. Откуда ты это знаешь?

– Все это знают. Ему грозит большая опасность, князь!

– От кого?

– По-моему, от Залмаха.

Князь лишь кивнул и продолжил путь. Думая о чём-то другом, он задал вопрос как будто и не Рагдаю:

– Верхом когда-нибудь ездил?

– С четырёх лет. Мой отец коней разводил.

– Это хорошо. Ты мне нужен.

Как только Рагдай и князь подошли к воротам, те распахнулись. Вышли семь дюжих отроков при мечах.

– Как дела, Лешко? – спросил Святослав самого высокого и пригожего.

– Тихо всё и спокойно, – отвечал тот, глядя на Рагдая, – а ты кого, князь, привёл?

– Ничего ты больше не хочешь знать?

Лешко усмехнулся, и все ребята посторонились. Войдя за князем в ворота, Рагдай увидел широкий двор, за ним – высоченный дубовый терем. Дальше тянулся сад, который был отделён от леса лишь частоколом. Яблони и берёзы переплетались ветвями поверх него. Около крыльца стояли ещё два десятка отроков.

– Она спит? – обратился вновь Святослав к Лешку, что шёл рядом с ним.

– Нет, князь. Ведь мы, едва увидали тебя близ пристани, сразу послали девок будить её. Вчера флорентийцы приволокли ей целый мешок всяких побрякушек. Час она будет их надевать! Ты лучше войди к ней сам.

Но князь пожелал остаться перед крыльцом. Он вдруг покраснел. Это удивило Рагдая. И только впоследствии, через много лет, Рагдай смог понять, что тогда случилось со Святославом. Он всего-навсего терял твёрдость некоего решения, и ему казалось, что все это замечают.

Не через час, а через минуту дверь терема распахнулась, и на крыльце появились четыре рослые босоногие девки в длинных рубашках. Все они были как на подбор, очень миловидны, и все улыбались князю. Чуть погодя вслед за ними вышла ещё одна – и слегка повыше их, и постарше. Она была в белоснежном римском хитоне с широким парчовым поясом и в сандалиях со шнуровкой вокруг лодыжек. На её пышных, чёрных кудрях лежал золотой венец, осыпанный бриллиантами. Это был необыкновенный венец. Калокир сказал бы, что он дороже всех вместе взятых венцов, колец и браслетов царицы Римской империи, Феофано. Черты лица самой длинной девки были египетскими. Рагдай, конечно же, стал смотреть на это лицо. Чем дольше он вглядывался, тем больше ему казалось, что он – уже в ином мире. И было теперь понятно, почему мёртвые не шевелятся, что бы с ними ни вытворяли.

Когда года полтора назад Феофано почтила визитом Таврику и заехала в городок, где Рагдай работал в монастыре, ему посчастливилось бросить взгляд на царицу, которую охраняла целая сотня воинов. И поэтому он не верил, когда ему говорили, что Феофано не так прекрасна, как египтянка Роксана. И вот теперь оказалось, что зря не верил. Роксана была красивее, чем царица. Куда красивее!

Долго ли она простояла возле дверей, рассерженно глядя на Святослава и его отроков и с досадой слушая своих девок, которые ей шептали что-то наперебой в оба уха сразу, привстав на цыпочки? Для Рагдая время как будто остановилось, и он не мог потом вспомнить, минуту всё это длилось или мгновение. Наконец, Роксана велела всем замолчать, скорчила презрительную гримасу и важно сошла с крыльца. Тут вдруг её важность куда-то делась. Точнее, стала насмешливой. Подойдя к Святославу, пышноволосая египтянка вдруг ни с того ни с сего встала перед ним на колени, склонилась лбом до земли да так и застыла, задрав обтянутый шёлком зад. Белый шёлк хитона был очень тонким и не скрывал ничего. Все отроки, на которых это и было рассчитано, покраснели.

– А ну-ка, встань! – не выдержал Святослав. Она поднялась, кусая губу от сдерживаемого смеха. На её длинных пальцах виднелись следы колец, а в ушах – проколы. Только на левой руке у неё остался тонкий витой браслет, который она, судя по всему, позабыла снять. Потом уж Рагдай узнал, что князь расплатился за этот самый браслет целым табуном отборных коней. После состязания, кто кого уничтожит взглядом, между Роксаной и Святославом произошёл такой разговор:

– Неужели, князь мой, тебя я вижу? Два дня ты не приходил! И не звал к себе. Я была в отчаянии!

– А теперь, я вижу, ты опять счастлива? Кого надо благодарить за это?

– Ты груб со мной, Святослав! Твой голос звенит, а глаза сверкают!

– Скажи спасибо, что я вообще с тобой разговариваю!

– Спасибо. Но я даже на колени встала перед тобой, чтоб выразить благодарность! Тебе это не понравилось.

– Как ты смеешь кривляться передо мною?

– А ты хотел, чтобы я рыдала?

Князь огляделся по сторонам, как будто ища поддержки, и устремился к крыльцу. Взбежав на него, он яростно рванул дверь и исчез в темноте за нею. Четыре девки вмиг обступили Роксану и снова что-то затараторили, успокаивая её ласкающими прикосновениями к рукам. Сердито тряхнув чёрными кудрями и сдвинув тонкие брови, она воскликнула:

– Ну, всё, хватит! Это уж мне вконец надоело!

И пошла в терем. Девушки кинулись за ней следом, а три десятка парней, что-то обсудив, подошли к Рагдаю.

– Кто ты такой? – спросил у него Лешко. Рагдай коротко ответил, назвав ему только своё имя. Ребята переглянулись. Стало им весело, и они начали расспрашивать про историю в кабаке. Рагдай, удивлённый тем, что по всему Киеву треплют эту историю, рассказал в двух словах, как там было дело.

– Эта Агарь – с огоньком! – заметил Лешко, когда вслед за тем разглядели Хлеськин засос на шее Рагдая, – куснула, будто волчица! Может, Рагдай, то было от злобы, что не пустил ты к ней Василя?

Дружинники засмеялись.

– Я не был с ней, – отвечал Рагдай.

– Его укусила Хлеська, – сказал один из ребят. Лешко цокнул языком.

– Без Хлеськи и в этом деле не обошлось! Везде она влезет. Рагдай, ты брагу пить с нами будешь?

– Можно. А где вы пьёте её?

– Да вон там, под яблонями.

Глава седьмая

– В тысячный раз тебе говорю: не знаю я, чёрт возьми, никакого Шелудяка! – вскричала сидевшая на кровати Роксана, хлопнув ладонями по коленкам. Святослав в гневе бегал из угла в угол её светлицы, стены которой были увешены высохшими лесными и полевыми цветами.

– Да, может быть, ты и вправду не знаешь Шелудяка, – согласился он, – а вот твой Залмах эту сволочь очень хорошо знает! И он, Залмах, сказал ему про обоз из Новгорода!

– Отлично, – устало произнесла Роксана, – я здесь при чём?

– Да при том, что ты рассказала о нём Залмаху!

– Вот чёрт, опять! Залмах, Залмах и Залмах! Залмах, которого я в глаза не видала никогда в жизни!

– О, неужели? Ты отдавалась ему с завязанными глазами? Где? Прямо здесь? Или, может быть, в каком-нибудь кабаке?

– Молчи, Святослав! – страдальчески выдохнула Роксана, сжав кулаки, – тебе, как я вижу, мало того, что ради тебя я предаю Бога, живя с тобою в разврате? Ты, злой язычник, меня толкаешь на худший грех – на самоубийство?

– Довольно врать!

Лицо Святослава было уже скорее упрямым, нежели злым. При угрозе, которая прозвучала из уст Роксаны, он на неё даже не взглянул, но стал ходить медленнее. К окну он старался не приближаться, словно боясь, что кто-то его заметит и высмеет. Египтянка за ним внимательно наблюдала.

– Ты что, только мне говорил про этот обоз? – спросила она.

– Не только.

– Так в чём же дело?

– В том, что никто из тех, кому говорил, с Залмахом не спит!

– О, черти бы меня взяли, в конце концов! А с чего ты взял, что я сплю с этим Залмахом?

– Он всем рассказывал про твой шрам!

Роксана захохотала. От её смеха на спине князя выступили мурашки. Он сделал то, чего не хотел – подошёл к окну, лишь бы не встречаться глазами с ней.

– А сколько он заплатил служанке? – осведомилась она, перестав смеяться, – об этом он не рассказывал?

– Что? Какая служанка? Ты, вообще, в уме?

– Да я-то в уме! Ты сам войди в ум и вспомни, скольких служанок я выгнала за два года! Любая из этих сук за ломаный грош может рассказать не только про шрам под моим пупком, но и про всё прочее, что пониже! О, Святослав! Клянусь тебе, твоя ревность просто смешна! Ты с ума сошёл!

С утра брага Рагдаю была не в радость. Выпив с парнями лишь один ковш за знакомство, он их оставил в споре о том, кто лучше – Хлеська, Агарь или третья дочь боярина Яромира. Позади терема находилась маленькая конюшня. В ней было пять лошадей. За ними ухаживал черноглазый худенький мальчик по имени Ибрагим, родом из Дербента. Рагдай перекинулся парой слов с этим Ибрагимом о лошадях и о городах на Хвалынском море. Потом ему захотелось оглядеть терем. Войдя в боковую дверь, он увидел лестницу на второй этаж, почуял запах поварни, которая находилась возле неё, и тут же услышал за дверью этой поварни голос старого Вирадата. Тот говорил:

– Злой ворон летит на Русь – греческий патрикий, которому царь велел смущать наш народ, чтоб Сварог прогневался и явились страшные беды! Всё зло – от греков. К тому ведут козни их, чтоб князь воевал с болгарами. А болгары – наши друзья.

– Не лез бы ты, дед, во все эти княжеские дела, – раздался голосок Хлеськи.

– Да, помолчи, – сказала другая женщина, – не то князь нам всем свернёт шеи!

Рагдай открыл скрипучую дверь, вошёл. На него пахнуло приятным паром. В углу поварни топилась большая печь. В ней стоял котёл. Две бабы месили тесто возле печи, на длинном столе. За столом поменьше сидели Хлеська и Вирадат в приподнятом настроении. Между ними стоял ковш браги. Хлеська была в красивом синем кафтане и босиком.

– Ах, Рагдай! Ты здесь уж? – пролепетала она, поднявшись. Гусляр удивился меньше.

– Да, – подтвердил Рагдай, – я уж здесь.

– Ой, какой красавчик! – вздохнула одна из баб. Вторая лишь усмехнулась, смерив Рагдая паскудным взглядом. Обеим было под тридцать.

– Садись, пей с нами, – предложил дед.

– Не буду я с тобой пить, – ответил Рагдай, – верно сказал князь – где ты, дед, там драки! А нынче, вижу, и вовсе смертоубийство грядёт.

– А ну-ка, пошли, – поманила Хлеська Рагдая. И, улыбнувшись обеим женщинам, юркнула в коридор. Рагдай поспешил за нею. Захлопнув снаружи дверь, она взяла его за руку и спросила:

– Ты здесь зачем?

– Святослав привёл. А ты здесь зачем?

– Я приношу Роксане всякие травы от разных хворей и для сохранности красоты. Никто в этом деле не разбирался лучше, чем моя бабка. Она меня научила.

– А Вирадат?

– Вирадат Роксане песни поёт.

– Плохие у него песни!

– Он просто пьян. Рагдайчик, мне нужно поговорить с тобою! Только не здесь. Пойдём в сад!

– Там отроки.

– Сад большой!

Лешко и его ребята, а также присоединившиеся к ним девушки, из которых одна была до необычайности хороша собою, всё веселились, крича и звеня ковшами над бочкой браги. Рагдай и Хлеська прошли на другой край сада, откуда были видны ворота. Там они улеглись на груду опавших листьев, среди кустов смородины и малины.

– Сдаётся мне, что Сновид сочиняет песни для Вирадата, – сказал Рагдай, вспомнив разговор за столом лихих.

– Вирадат спьяну проговорился сейчас, что Сновид встречался сегодня утром с одним арабом, – вздохнула Хлеська, – после той встречи он приказал ему, Вирадату, всюду твердить о том, что греческий царь отправил на Русь какого-то чёрного человека, чтобы тот князя околдовал и Русь погубил, вызвав гнев Сварога!

– А кто он, этот араб?

– Богатый купец, Джафар. Он часто торгует в Киеве. И другие всякие дела мутит.

Хлеська лежала на животе, уткнув подбородок в маленький кулачок, поставленный на другой. Болтала ногами. Рагдай растянулся навзничь и подложил под голову руку, глядя на ярко-синие небеса. По ним проплывали редкие облака. Осеннее солнце грело, но не пекло.

– Ты, значит, с Роксаной дружишь?

– Конечно! Уже давно.

Дав такой ответ, Хлеська улыбнулась. Затем ей вовсе стало смешно. Хихикнув и засопев, она объяснила:

– Правда, однажды мы с ней поссорились.

– Это как?

– Честно говоря, вспоминать об этом мне неприятно. Да ладно уж, расскажу, ты ведь не отстанешь! Хотела я у неё стащить рубиновые серёжки.

– Не получилось?

– Почти уже получилось. Кабы Роксана вдруг не хватилась этих серёжек да не велела всех обыскать, я разбогатела бы сильно! Впрочем, Роксана меня простила.

– Простила?

– Да. Но только сперва приказала выпороть на конюшне. Порол меня Ибрагим. А я его старше на восемь лет. Мне так стыдно было! Никогда в жизни так не позорилась.

Почесав ногтями главный предмет своего рассказа, Хлеська прибавила:

– Плохо то, что Роксана часто приказывает пороть и своих девчонок. Одна из них – да вон та, Маришка, которая сейчас пьёт с ребятами, через день к Ибрагиму ходит! Она Роксану не любит.

– Правильно делает.

– Этот самый Джафар, как видно, поклялся погубить грека, который плывёт на Русь, – внезапно вернулась Хлеська к прежнему разговору, – сплёл целый заговор!

– Хорошо бы князю об этом знать.

– Не суйся ты лучше в эти дела, а то нахлебаешься! У меня к тебе есть дело получше. Ты помнишь, я говорила тебе вчера про золото Игоря?

– Да, конечно.

– Хочешь узнать до конца всю тайну?

– Хочу.

– Я её открою тебе, но прежде скажи – точно ли ты знаешь, где одноглазый?

– Знаю.

– А как зовут его, знаешь?

– И это знаю. Трувор. Он прежде служил в киевской дружине.

Хлеська кивнула и продолжала, зорко следя за пьяницами у бочки:

– Вижу, не зря Залмаховские ребята засуетились! Теперь ты должен поклясться, что половину денег ты отдашь мне. Может быть, ты сам найдёшь клад. Может быть, расскажешь об одноглазом Сновиду или Залмаху. Как бы там ни было, половина денег – моя. Клянёшься?

– Ну, ладно, – сдался Рагдай, не очень-то понимая, какая будет заслуга Хлеськи во втором случае. Но она давно всё решила твёрдо.

– Так не пойдёт! Поклянись.

– Хорошо, Клянусь.

Облака мешали Рагдаю слушать внимательно, потому что тянули мысли вслед за собой. Он перевернулся и точно так же, как Хлеська, примял локтями листву.

– Ты, должно быть, слышал о том, что Игорь два раза ходил войной на Константинополь, – начала Хлеська, грызя сухую травинку, – второй поход был удачным. Князь заграбастал огромную уйму золота – говорят, несколько возов. И где-то его запрятал. Через полтора года он был убит…

– Древляне убили его за жадность.

– Да, но сперва они его загнали в болото и предложили сдаться. С Игорем были, в числе других, Сновид и Трувор. Он им доверял больше, чем остальным. Предчувствуя свою гибель, князь подозвал Сновида и пошептался с ним, а затем, велев ему отойти, тайно переговорил и с Трувором. Лишь после этого сдался. Всех, кто с ним был, князь Мал велел отпустить, а самого Игоря – разорвать. Древляне пригнули одну к другой две берёзы, за ноги привязали Игоря к их верхушкам, и…

– Про это я знаю, – вновь перебил Рагдай, – ты лучше скажи, о чём он шептался тогда с Трувором и со Сновидом? О своём золоте?

– Да. Сновиду он назвал реку, возле которой зарыл сокровища, а Трувору растолковал, где именно их искать у этой реки. Получилось так, что только вдвоём Сновид и Трувор смогли бы добыть то золото, а поодиночке – никак.

– И какой резон во всём этом был?

– Игорь их заставил поклясться, что это золото они пустят на благо княжича Святослава. Как видно, князь рассудил, что если не оба, то хоть один останется верен клятве. Но, на беду, и тот и другой вдруг сошли с ума. Сновид стал волхвом, а Трувор исчез. Оказывается, он принял христианскую веру! Значит, плевать ему и на золото, и на княжича Святослава, который давно стал князем.

– Как ты узнала про это всё?

Хлеська с важным видом надула губы и почесала ногтями левой ноги щиколотку правой.

– Я знаю много! А узнавать меня научил Залмах.

– Кто? Залмах?

Рагдай даже приподнялся.

– Залмах, Залмах! – зашипела Хлеська, дурачась, – но не гордись! Он со мной не спит.

– Тысяцкие едут! – крикнул дозорный отрок с высокой теремной башни. Маришка, не допив брагу, бросила ковш на траву и помчалась в терем. Лешко и его приятели с ещё большею торопливостью устремились к воротам и распахнули их настежь. Во двор въехали три всадника. Это были всё тот же самый Лидул и двое каких-то светловолосых. Один из них если и казался старше Рагдая, то на год-два, а второму точно перевалило за тридцать. Рагдай у Хлеськи спросил, кто это такие.

– Тот, который помладше, Филипп-датчанин, – вдруг начала жеманно кривляться Хлеська, качая ножками, – его мать, известная киевская красавица, выжав соки из всех здешних богачей, отправилась за море и вернулась уже с сынком полугодовалым, пинка под зад получив! Сынок – весь в неё, такой же неугомонный. Второй – тысяцкий Сфенкал. Это он вёл конницу на хазар. И он опрокинул их в тот момент, когда Святослав отчаялся победить.