Советское уголовное уложение (научный комментарий, текст, сравнительные таблицы)

Для редактирования законопроектов всех Наркоматов создавалось 6-е отделение, редактором был назначен А. А. Шрейдер, он же заведовал библиотеками бывшего Госсовета и Комиссариата юстиции.

Помимо общего руководства И. З. Штейнберг возглавлял первый (личного состава и судопроизводства) и пятый (тюремного управления) отделы (последний – временно).

Исаак Захарович Штейнберг (в еврейских публикациях – И́цхок-На́хмен Ште́йнберг; 13 июля1888, Динабург – 2 января1957, Нью-Йорк) – Народный комиссар юстиции РСФСР с декабря 1917 г. по март 1918 г., член партии левых эсеров, литератор на идише.

Родился в семье купца Зераха Штейнберга и его жены Хьены Эльяшевой (дочь ковенского раввина, сестра еврейского литературного критика Исроэла Бал-Махшовеса). Учился в хедере, Перновской гимназии.

Обучался в Московском университете, где присоединился к эсерам. Был арестован и выслан в Тобольскую губернию на 2 года в 1907 г. После ссылки уехал в Германию и защитил магистерскую диссертацию. После возвращения в Россию занимался адвокатской деятельностью и журналистикой. Во время первой мировой войны вел антивоенную и революционную работу, многократно арестовывался. В 1917 г. работал адвокатом в Уфе, где руководил клубом левых эсеров Уфимской губернии.

Избирался гласным городской Думы, был членом исполкома Уфимского Совета рабочих и солдат.

26 октября 1917 г. осудил восстание в Петрограде. Вошел в состав губревкома комиссаром земледелия. Был избран депутатом Учредительного собора по списку эсеров от Уфимской губернии. Был членом ЦК партии левых эсеров.

С 10 декабря 1917 г. по март 1918 г. был Наркомом юстиции в СНК РСФСР. Помимо общего руководства Наркомюстом заведовал отделом личного состава и управлением тюрем, являлся редактором отделения уголовного судопроизводства. 18 декабря 1917 г. по ордеру Дзержинского были арестованы некоторые члены Учредительного собрания (как участники «Союза защиты Учредительного собрания»), но И. З. Штейнберг освободил их. 19 декабря 1917 г. подписал «Инструкцию» ревтрибуналу о прекращении систематических репрессий против лиц, учреждений и печати и направил соответствующую телеграмму Советам всех уровней. В декабре 1917– январе 1918 гг. Совнарком несколько раз рассматривал претензии И. З. Штейнберга в адрес ВЧК. 31 декабря 1917 г. СНК по его инициативе принял решение разграничить функции ВЧК и Следственной комиссии при Петросовете.

После скандала, вызванного убийством в ночь с 6 на 7 января 1918 г. А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина, 7 января Совнарком, заслушав доклад И. З. Штейнберга, поручил НКЮ «в кратчайший срок проверить основательность содержания в тюрьмах политических заключенных… всех же, кому в течение 48 часов не может быть предъявлено обвинений, освободить».

11 января по его предложению СНК постановил расследовать деятельность членов коллегии Наркомюста, большевиков М. Ю. Козловского и П. А. Красикова, обвиненных И. З. Штейнбергом в противозаконной деятельности. 18 февраля 1918 г. освободил из заключения В. Бурцева. В марте – апреле 1918 г. происходит конфронтация И. З. Штейнберга с Ф. Э. Дзержинским. 15 марта 1918 г. он вышел из состава СНК в знак протеста против заключения Брестского мира и 19 марта в составе Южной делегации ЦК ПЛСР (и) выехал в Курск для организации партизанских отрядов. Оттуда отправился на юг страны, посетил Харьков, Ростов-на-Дону и принял участие во Всеукраинском съезде Советов в Екатеринославе. Избран в Президиум Всеукраинского ЦК ПЛСР (и) от российских левых эсеров. Стал вместе с Б. Д. Камковым и В. А. Карелиным организатором Главного военного штаба левых эсеров в Таганроге. Весной 1918 г. активно участвовал в работе II съезда ПЛСР (и). Выступил с речью, одобрив выход левых эсеров из СНК, и предупредил об опасности возникновения советской бюрократии.

Был арестован ВЧК 10 февраля 1919 г. Провел в заключении 4,5 месяца.

В 1923 г. выехал за границу для работы в Венском Интернационале, после чего ВЦИК лишил его советского гражданства. Жил в Берлине. Вместе с А. А. Шрейдером основал издательство «Скифы».

Представлял партию левых эсеров и Союз эсеровмаксималистов в Международном бюро революционно-социалистических партий (Венском интернационале).

И. З. Штейнберг занимался литературной и журналистской деятельностью на идише под именем Ицхок-Нахмен Штейнберг. Был теоретиком территориализма и редактором журнала «Афншвэл» (На пороге).

В 1933 г., после прихода нацистов к власти в Германии, переехал в Лондон. В 1939–1943 гг. жил в Австралии, где безуспешно пытался организовать еврейское поселение.

Умер в 1957 г. в Нью-Йорке 36.

Комиссия по подготовке Советского уголовного уложения исходила в первую очередь из необходимости коренной ломки лестницы наказаний. При этом, как указывается в объяснительной записке, авторы Уложения рассматривали личность виновного только с точки зрения опасности для общества, а наказание – как акт законной самозащиты общества от покушений на его существование, право и спокойствие. Меры указанной защиты должны определяться размерами реальной опасности.

Редактированием Советского уголовного уложения занимался А. А. Шрейдер.

Александр Абрамович Шрейдер (псевд. С. Разин, А. Зевин) (? –1930) – философ, политический деятель, публицист, издатель. Сын зубного врача, преподавателя зубоврачебной школы в Екатеринославе. Участник революционного движения, эсер. Получил юридическое образование. В 1917 г. – член Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов и Исполкома Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Участник Демократического совещания (сент. 1917 г.), входил во Временный Совет Республики (предпарламент). Член редакции газеты «Знамя труда». На 2-м Всероссийском съезде Советов избран членом ВЦИК, возглавлял отдел Учредительного собрания ВЦИК, позднее был членом ВЦИК 3-го и 4-го созывов. Входил в Центральное бюро левых эсеров, на 1-м съезде партии избран в ЦК. В январе – марте 1918 г. заместитель наркома юстиции, в январе – феврале – председатель Петроградского революционного трибунала печати, с марта – комиссар юстиции в Совнаркоме Москвы и Московской области (обобщил опыт этой работы в книге «Народный суд»). Член комиссии по составлению Конституции РСФСР. Входил в делегацию левых эсеров, направленную в июне 1918 г. в Швейцарию для установления контактов с левыми социалистами Запада: в Женеве члены делегации основали заграничное издательство партии, выпускавшее литературу на трех языках, но в октябре 1918 г. они были высланы из Швейцарии вместе с посольством Советской России. Редактор-издатель легального левоэсеровского журнала «Знамя» до ареста в феврале 1919 г. в связи с «заговором» левых эсеров. В Бутырской тюрьме написал «Очерки философии народничества». Освобожден в августе 1919 г. Вместе с И. З. Штейнбергом возглавлял фракцию левых эсеров, был сторонником легализации партии. Осенью 1919 г. выехал из Москвы под видом дипломатического курьера персидского шаха в составе группы возвращавшихся на родину грузин; намеревался пробраться в Швейцарию, где хранились партийные деньги левых эсеров, был задержан в Новоград-Волынске польскими военными властями, арестован (при этом у него была отобрана расписка Федерального банка Швейцарии на 50 тыс. франков). До 1 августа 1920 г. находился в заключении в Варшаве. После заступничества депутатов сейма был освобожден, выехал в Рим, затем перебрался в Берлин (1921). Издал книгу «Республика Советов» (Берлин, Милан, 1920), в 1921 г. под его редакцией вышли два номера «временника литературы, политики и искусств» – «Знамя» (на рус., нем., итал. яз.). Один из создателей и руководителей основанного в сентябре 1920 г. в Берлине издательства «Скифы», которое поставило задачу «ознакомить русского и иностранного читателя с Россией переходной эпохи в областях поэзии, литературной критики и политики». Летом 1921 г. А. А. Шрейдер обратился с радио-запросом к В. И. Ленину и г. В. Чичерину о разрешении ему приехать в Россию для отчета перед центральными органами партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР). В августе прибыл в Москву, вел переговоры с А. Белым, Р. Ивановым-Разумником, и др. об образовании в Берлине «Скифской академии» – ответвления Вольфилы (Вольной философской ассоциации). Ввиду угрозы ареста осенью вернулся в Берлин; впоследствии был лишен советского гражданства. На состоявшемся 5 декабря 1921 г. организационном собрании учредителей берлинского отделения Вольфилы, «ставящей себе целью исследование и разработку в духе философии вопросов культурного творчества, вне всякой партийности и партийных устремлений», был избран секретарем Совета отделения. Принимал участие в работе берлинского Дома искусств. В 1922 г. «Скифы» начали выпускать «международное обозрение современного искусства» – «Вещь» (под ред. И. Эренбурга и художника Эль Лисицкого). В 1923 г. в издательстве «Скифы» вышла книга А. А. Шрейдера «Очерки философии народничества». В 1922 г. вместе с Ф. Брауном и Е. Лундбергом организовал Комитет помощи голодающим в России, написал обращение к трудящимся всего мира о голоде в России. Представлял левых эсеров в Международном рабочем объединении социалистических партий (Венском Интернационале), образованном в феврале 1921 г. Участвовал в его учредительной конференции и в Международной конференции трех Интернационалов в Берлине (апр. 1922 г.). Вел переговоры с западными революционными синдикалистами и левыми коммунистами об образовании 4-го Интернационала (план не был реализован); вместе с И. З. Штейнбергом представлял в Международном бюро революционно-социалистических партий (Париж) заграничную делегацию ПЛСР и Союза эсеров-максималистов. Принимал участие в выпуске бюллетеня левых народников – «Знамя борьбы» (1924–1930). В 1929 г. выпустил в Париже работу с книжной маркой «Скифов» «Тетрадь о Достоевском (Из записок читателя)». Покончил жизнь самоубийством 37.

Уложение построено по пандектному принципу, состоит из семи разделов. Первый раздел объединяет нормы Общей части, остальные – Особенной. Разделы поделены на главы, некоторые из последних – на отделения, которые охватывают согласно нумерации 378 статей (фактически 380), 55 из них относятся к первому разделу.

Первый раздел состоит из гл. 1 «О преступных деяниях и наказаниях вообще», которая включает восемь отделений:

1) положения общие;

2) о пространстве действия Уголовного уложения;

3) о наказаниях;

4) об условиях вменения и преступности деяний;

5) о видах виновности;

6) о смягчении и замене наказаний;

7) об обстоятельствах, усиливающих ответственность;

8) об обстоятельствах, устраняющих наказуемость.

Уложение содержит следующие группы деяний:

а) преступления против государства и государственного управления;

б) преступления против общественного порядка и спокойствия;

в) преступления против личности;

г) преступления против имущественных прав;

д) преступления против народного хозяйства;

е) преступления по должности.

Глава II

Уголовный закон

Вопрос об уголовном законе в целом теоретический. Наука уголовного права вырабатывает его определение, выделяет признаки, строение и т. д. Причем надо заметить, что эта проблема стала изучаться намного позже, чем другие уголовно-правовые вопросы38.

В литературе уголовный закон рассматривали, как правило, в двух значениях: широком и узком. Так, по мнению П. А. Фейербаха, «наказательным законом (Lexpoenalis) в пространном смысле называется каждый закон, относящийся к преступлениям и наказанию оных. В тесном смысле закон есть определенное или точное объявление о необходимости чувственного зла на случай нарушения известного какого права»39.

Уголовный закон, как считает автор, обращен, во-первых, ко всем гражданам как возможным преступникам, поскольку посредством психологического принуждения и угрозой предусмотренного им наказания демонстрирует силу и действие власти; во-вторых, адресован государственным чиновникам и служителям, осуществляющим судебную власть, которые обязаны применять закон против действительных преступников. «Из качества закона вообще следует в рассуждении наказательного закона необходимо: 1) что наказательный закон есть действителен сам по себе. Применение его не может сначала зависеть от особого суждения о его приличии или правомерности; что наказательный закон есть действителен для всех содержащихся в нем случаев. Ни единый, под наказательный закон подходящий случай, которой имеет на себе признаки законного предположения наказательности, не исключается от применения правомерного последствия закона, разве случай сей особым каким законным основанием исключен будет»40.

Таким образом, автор подчеркивает, что применение уголовного закона не требует предварительной оценки свойств, лежащих в его основе (моральных, нравственных, гуманистических, политических, религиозных, правовых и др.). Уголовный закон – всеобщ, применяется ко всем случаям, указанным в нем в качестве преступных деяний. Исключение из этого правила возможно только в одном случае – наличие изъятия, предусмотренного специальным законом.

Достаточно неопределенное понятие уголовного закона предлагает А. Ф. Бернер. По его мнению, «уголовным законом называется воля государственной власти, высказанная по отношению к преступлениям, согласно учредительным (конституционным) законам»41. Из этой дефиниции можно сделать ошибочный вывод о том, что преступление якобы существует само по себе, вне уголовного закона; последний не определяет его, а лишь отражает отношение к нему волю государственной власти. Это, разумеется, не так. Только уголовный закон формулирует понятие преступления, определяет перечень деяний, условия ответственности и наказуемости за их совершение. То обстоятельство, что в разные периоды истории уголовно-правовые нормы содержались в актах неуголовно-правового характера, не влияет на сказанное.

Н. А. Неклюдов трактовал уголовный закон в обширном (широком) и тесном (собственном, узком) смысле. Под уголовным законом в обширном смысле слова предлагалось понимать всякое законодательное постановление, касающееся уголовного правосудия, в тесном смысле слова – законодательный запрет или приказ, нарушение или неисполнение которого гарантируется предусмотренным им наказанием42. По сути, таким же образом определяет уголовный закон А. Ф. Кистяковский: «Уголовным законом называется постановление, которым запрещается или повелевается что-нибудь под страхом наказания»43.

Н. Д. Сергеевский критикует указанный подход к определению рассматриваемого понятия, замечая, что «противоположение норм охраняемых и уголовного закона не всегда сознается в литературе»44. Сам он, рассматривая уголовный закон в «обширном смысле слова», видит в нем «всякое, имеющее законную силу, т. е. обязательное для суда и граждан определение (закон в тесном смысле и обычное право), касающееся преступных деяний и наказаний»45.

Думается, критика Н. Д. Сергеевским позиции А. Ф. Кистяковского и Н. А. Неклюдова безосновательна. Сформулированные указанными авторами дефиниции, в целом отражающие точку зрения Биндинга, выдержали испытание временем и в основном восприняты современной наукой уголовного права46. Н. Д. Сергеевский же, как думается, смешивал уголовный закон как источник уголовного права и объект уголовно-правовой охраны. Это видно из следующих его рассуждений: «Уголовный закон, или правоположение, на основании которого преступник наказывается, существенно разнится от того правоположения, которое он, совершая преступное деяние, нарушает. Мы не можем сказать, что преступник нарушает уголовный закон»47. Последний нарушает известные запреты, на которые в уголовном законе есть лишь ссылки. Преступник нарушает правила: не убей, не укради, не совершай поджога и т. д. Именно за их нарушение он подвергается воздействию закона, т. е. терпит наказание. «Таким образом, мы должны различать, с одной стороны, уголовный закон, определяющий за то или другое преступное деяние известное наказание, а с другой – те правовые нормы или обязательные для всех приказы и запреты, что делать и чего не делать, за нарушение которых виновные подвергаются действию уголовного закона… Уголовный закон заключает в себе лишь общие определения наказаний за такие действия; но ясно, что именно это определение наказания предполагает предварительный запрет»48.

Н. С. Таганцев, формулируя понятие уголовного закона, также писал, что им признается «повеление, в установленном порядке от верховной власти исходящее, которым определяется уголовная ответственность за посягательство на нормы права»49. Но при этом автор соотношение указанных норм и уголовного закона воспринимал иначе, чем, например, Н. Д. Сергеевский. По мнению Н. С. Таганцева, норма есть всегда логическое, но не всегда фактическое предположение уголовного закона, «она может существовать независимо от закона уголовного в виде нормы неписаного права или в виде закона, но она может быть и неразрывно слита с уголовным, распознаваема только из него; в этом последнем случае вполне возможно, что норма возникает одновременно с уголовным законом, живет и видоизменяется с ним и вымирает с его отменой»50.

П. П. Пусторослев не формулирует понятия уголовного закона, а называет условия, которым должно соответствовать повеление, признаваемое в качестве такового:

1. Необходимо, чтобы оно было издано органом верховной власти государства;

2. Требуется, чтобы это повеление было надлежащим образом обнародовано;

3. Повеление должно содержать в себе какое-либо общее правило или исключение из общего правила относительно уголовных правонарушений или наказаний, либо содержать запрещение или предписание совершения какого-либо действия под угрозой наказания за нарушение этого запрета или за неисполнение приказа как за уголовное правонарушение51.

Автор, как и другие дореволюционные ученые, также различает уголовный закон в обширном и тесном значении, однако вкладывает в такое деление совершенно иной смысл, чем было до него. «Если повеление, удовлетворяя первым двум условиям, – пишет П. П. Пусторослев, – содержит в себе только какое-нибудь общее правило или исключение из общего правила относительно уголовных правонарушений или наказаний, а тем более тех и других вместе; в таком случае это повеление называется уголовным законом в обширном смысле слова. Такими законами наполнена общая часть уголовных уложений.

Если же повеление, удовлетворяя двум первым условиям, заключает в себе запрещение или предписание какого-либо определенного действия, под угрозой наказания за нарушение этого запрета или за неисполнение этого приказа как за уголовное правонарушение; в таком случае это повеление называется уголовным законом в тесном смысле слова. Такими законами наполнена особенная часть уголовных уложений»52.

Наряду с общетеоретическими вопросами проблема уголовного закона имеет и прикладные аспекты, которые, как правило, находят отражение в законодательном акте. В первую очередь речь идет о действии уголовного закона во времени и в пространстве, последний момент, как известно, охватывает и действие закона по кругу лиц.

В Советском уголовном уложении отд. 2 гл. 1 разд. 1 называется «О пространстве действия Уголовного уложения», однако содержание норм, интегрированных в нем, шире его названия – ряд норм посвящены действию закона во времени. По сути, также можно охарактеризовать и отд. 2 «О пространстве действия уголовного уложения» гл. 1 «О преступных деяниях и наказаниях вообще» Уголовного уложения 1903 г.

В теории уголовного права под временем действия уголовного закона понимается период, характеризующийся временем его вступления в законную силу и утраты силы. Следовательно, действующим считается закон, который вступил в силу после его обнародования или вследствие наступления особо указанных для него обстоятельств и не отменен новым законом либо не утратил силу по иным основаниям53. Н. С. Таганцев замечает, что «установлением этих признаков еще не разрешается вопрос о том, по отношению к каким именно юридическим отношениям, действиям или событиям восприемлет силу закон в момент вступления в действие или утрачивает силу в момент прекращения действия, или, формулируя иначе, какие отношения, действия или события нормируются законом с момента вступления его в действие и какие продолжают оставаться под господством закона прежнего?»54.

Из сказанного автором видно, что при ответе на этот вопрос он предлагает исходить из нормирующего закона или нормируемого отношения. Исходные позиции столь разные, что они приводят к выводам, имеющим существенные различия как в формулировках, так и практическом значении, так как в одном случае во главу угла ставится политический аспект, в другом – юридический.

Первый подход отражен в законодательстве XIX в. и предполагает, что закон: а) действует только на будущее время; б) не имеет обратной силы; в) не распространяется на деяния, совершенные до его вступления в силу. Другими словами, отношения, которые имели место до вступления нового закона в силу, последним не регулируются; отношения, которые возникли после вступления его в силу, охватываются только им. В нем заложена идея общественного порядка и обеспечения гарантий прав личности.

При переносе акцента на юридический аспект подчеркивается, что деяние получает юридическую оценку по закону, действующему в момент его совершения. «Деяние считается учиненным при действии того уголовного закона, при действии которого закончилось осуществление законного состава той стадии, на которой остановилось осуществление данного уголовного правонарушения в данном случае. Деяние признается учиненным до вступления закона в действие, если до этого времени осуществился весь законный состав этой стадии преступления, предусмотренный этим законом. Если же осуществление состава, свойственного данному уголовному правонарушению, началось при действии одного уголовного закона, а закончилось при действии другого; в таком случае признается, что деяние учинено при действии второго закона»55.

Однако надо иметь в виду, что законодатель может сделать изъятие из общего правила действия нового закона. Не нарушая юридической логики, он может постановить, что определенная группа общественных отношений по прежнему будет регулироваться предыдущим законом, причем объем этого изъятия может быть значительным и по сути разнообразным. В этом случае сохраняет свое значение коренной правовой принцип, согласно которому любое отношение, действие или событие охватываются действующим уголовным законом.

В теории уголовного права в XIX в. сложились четыре подхода к определению действия уголовного закона во времени:

а) преступность деяния устанавливается только законом, действовавшим во время его совершения;

б) преступность деяния закрепляется законом, действовавшим во время его совершения; закон, устраняющий преступность деяния или смягчающий наказание за его совершение, имеет обратную силу;

в) всегда применяется новый закон, однако если он устанавливает преступность деяния или усиливает наказание, то такой закон обратной силы не имеет;

г) новый закон применяется ко всем деяниям, признававшимися преступными до его издания, но подлежащими суду и наказанию после его издания56.

Дореволюционная уголовно-правовая доктрина считала аксиомой положение, согласно которому действие закона направлено только в будущее. Однако при этом признавала и его обратную силу. «Основание для этого заключается в том, что исправление погрешности закона есть официальное признание прежней его несправедливости или недостаточности, которая, засим очевидно практикуема быть не может. Отсюда то общее правило, что при столкновении старого и нового закона обратную силу имеет закон более снисходительный к участи подсудимого…»57.

Исключение в пользу более мягкого закона обосновывается различными соображениями: требованием справедливости, гуманности, стремлением ограждения личности от произвола властей, отсутствием карательного права государства в отношении тех деяний, которые не признавались преступными во время их совершения, и др.58

Позиция Н. Д. Сергеевского по рассматриваемому вопросу была своеобразной. Он исходит из правила, согласно которому преступность деяния должна определяться законом, действовавшим во время его совершения, а наказание должно назначаться по закону, который действует во время постановления приговора. Таким образом, в этом случае преступление и наказание он рассматривает изолированно друг от друга, считая, что «преступное деяние и наказание суть два отдельных момента, два совершенно самостоятельных факта»59.

Допуская смягчение наказаний, предусмотренных новым законом за деяния, совершенные до его принятия, он указывает: «Такое переживание старых законов, выражающееся в форме смягчения более строгих наказаний, назначаемых новыми законами (но не в форме применения старых законов), кроме соображений гуманности и снисхождения к преступнику имеет основание более прочное: возвышение наказаний за известные преступные деяния вызывается в наше время почти всегда какими-либо временными, преходящими условиями общественной жизни; деяние, учиненное до издания нового закона, предполагается совершившимся вне этих условий, а потому и не требующим наказания свыше прежней меры»60.