Разум убийцы. Как работает мозг тех, кто совершает преступления

Иными словами, больные убивают относительно редко, но, когда это происходит, последствия обычно катастрофические. Это самый страшный ночной кошмар любого судебного психиатра.

На этом этапе я, конечно, думал об убийцах из своего списка пациентов и размышлял, кто из них мог натворить дел. Я подумал о Гэвине Фолкнере, больном шизофренией уроженце Глазго, который зарезал ножом незнакомца и бросил его тело в Риджентс-канал, после того как жертва предположительно начала насвистывать песню David Watts (Гэвину долгое время мерещилось, будто Пол Уэллер[2] его преследует). Или, возможно, это был Пол Кеннеди, веселый ирландец, живший в муниципальной квартире рядом с пабом. Он обезглавил прихожанина саентологической церкви[3], думая, что у него роман с его девушкой. Мужчина действовал в состоянии патологической ревности (слово «патологический» в медицинских и психиатрических терминах означает любое отклонение, обусловленное заболеванием или находящееся за пределами того, что мы называем нормальными эмоциональными состояниями).

В течение получаса я еще дважды перезвонил Дугу, но оба раза попадал на автоответчик. К нам приехали гости, но даже еще один бокал вина не помог мне отвлечься от работы. Я ушел на кухню и снова набрал номер Дуга. На этот раз он наконец снял трубку и подтвердил мои худшие опасения: произошло нечто серьезное, а именно убийство. В мусорном баке нашли части человеческого тела. Расследование велось в разных направлениях, но одного из бывших пациентов разыскивали «для помощи полиции в расследовании».

Этим пациентом был Энтони Харди.

Это стало для меня неожиданностью. Насколько мне было известно, его направили на принудительное шестимесячное лечение на основании закона «О психическом здоровье», и он до сих пор должен был находиться в психиатрической больнице. Позднее выяснилось, что его без моего ведома выписали еще в ноябре, однако на тот момент я был сбит с толку новостью о том, что он не в больнице и что его разыскивает полиция в связи с делом об убийстве.

Надежда все же еще оставалась. Возможно, пациента добавили в стандартный список подозреваемых, поскольку годом ранее в его квартире обнаружили тело женщины, умершей от сердечного приступа. Тот факт, что полиция хотела побеседовать с Харди, мог ничего не значить. Надежда теплилась во мне примерно час, пока мне не перезвонил Дуг. В тот момент я нарезал недоготовленный кусок оленины.

– Не хочу тебя огорчать, Ричард, но Харди точно является главным подозреваемым, – сказал он.

– Ясно, – ответил я, чувствуя, как сердце уходит в пятки. – А почему ты так думаешь?

– В его квартире обнаружили обезглавленный торс, завернутый в мешки для мусора.

«Что ж, это весомое доказательство», – подумал я, ощущая, как волоски у меня на затылке встают дыбом.

– Он в камере предварительного заключения? – спросил я.

– Нет, он в бегах. Преступление тяжкое.

У меня появилось странное ощущение отстраненности, будто все это происходило не со мной. Убийство – нет, двойное убийство – совершил человек, чье психическое состояние мы оценивали всего несколько месяцев назад. Я лихорадочно думал о том, как это могло случиться. Мой разум переключился на случай Кристофера Клуниса, больного шизофренией мужчины, который убил Джонатана Зито на станции «Финсбери-парк» в 1992 году. Хотя изначально этой истории уделили мало внимания, долгая кампания, организованная женой Джонатана Джейн, вызвала интерес общественности. Оказалось, что Клунис проходил лечение в девяти психиатрических больницах за пять лет и нападал на других пациентов и медсестер с ножом. На момент роковой встречи с Джонатаном Зито его осмотрели несколько лондонских психиатрических бригад и выписали из больницы. Он жил один в ночлежке и не принимал лекарства.

Благодаря расследованию дела Клуниса, опубликованному вскоре после моего прихода в психиатрию, специалисты стали уделять больше внимания оценке риска и превентивным мерам. Доказательством этому служил тихий разговор между двумя старшими психиатрами в больничной столовой, который я случайно услышал. Они обсуждали своего коллегу, принявшего участие в расследовании. Согласно правилам, мы должны были тщательно планировать, обсуждать и документировать выписку пациента из больницы и последующее наблюдение за ним. Однако оценка риска вроде той, что мы провели в случае Энтони Харди, – это нечто совсем другое. Обычно мы опрашивали пациентов, которые не подвергались принудительному лечению, но имели признаки опасного психического состояния или поведения. Я всегда считал, что оценка риска не слишком надежна. Сегодня мы используем более структурированные и доказательные инструменты, сочетающие актуарный[4] и клинический подходы, однако они не были распространены в 2002 году. Наши навыки прогнозирования улучшились, но они все равно далеки от идеала. Это примерно то же самое, что пытаться в сентябре составить прогноз погоды на первое июля следующего года: можно говорить об определенных климатических закономерностях, но нельзя предсказать дождь в конкретный день, выходя за общие рамки низкого, среднего или высокого риска.

Если нельзя дать надежный прогноз, тогда мы должны хотя бы попытаться управлять риском. Если психиатры не рекомендуют незамедлительно задержать пациента и направить его в Бродмур (психиатрическую больницу со строгим надзором), то всегда есть вероятность неожиданного тропического шторма – летального исхода, который поставит под сомнение правильность принятого решения. Мои наставники говорили: «Прикрывай свою спину и держи все документы наготове» и «Начинай с расследования убийства и двигайся в обратном направлении».

В случае Харди мы, как всегда, изучили историю риска. Она была основана на выводе о том, что смерть Роуз Уайт наступила по естественным причинам. Таким образом, хотя в анамнезе была склонность к жестоким действиям, а также угрозы и агрессия в адрес проституток и сексуальных партнеров, в нем не было убийств. Видеокамера на штативе была пугающей деталью, и она пробуждала тревожные мысли о том, что могло происходить в спальне. Но, поскольку в ней не оказалось пленки, у нас не было никакой информации о садомазохистских практиках, и мы не обладали достаточной квалификацией, чтобы оспаривать выводы судмедэксперта. Нам пришлось оставить эти подозрения при себе.

Теперь, однако, я мысленно вернулся к телу Роуз. Вероятно, оно имело гораздо большее значение, чем мы предполагали. Что на самом деле произошло с той женщиной?

Когда 2003 год официально начался и гости ушли, эти мысли не давали мне покоя, пока я в одиночестве загружал посудомоечную машину. В ту ночь заснуть так и не удалось.

* * *

В первый день нового года я проснулся с ощущением ужаса глубоко внутри. Придав лицу смелое выражение, я помог мальчикам подняться с постелей и подготовиться к предстоящему дню. Старший жевал вареное яйцо и играл с солдатиками.

На улице было пасмурно, моросил дождь. Я наблюдал через двери, как стоящий в саду мелкий зеленый бассейн в форме черепахи наполняется водой. Я попытаться отвлечься от мрачных мыслей, занимаясь домашними делами, например оттиранием воска от свечи с обеденного стола. Празднование Нового года оказалось не таким расслабляющим, как ожидалось.

Я обожаю кофе, поэтому помыл турку, положил в нее немного молотых зерен из моей любимой алжирской кофейни в Сохо и зажег конфорку. Жена старалась меня приободрить, хотя успела привыкнуть к моим приступам тревожности, связанным с работой.

«Все никогда не бывает так плохо, как ты думаешь», – сказала она. Несомненно, она подразумевала убийство, произошедшее несколько лет назад за два дня до нашего свадебного путешествия, которое пришлось отложить. Я был благодарен ей за утешительные слова, хотя у меня было предчувствие, что все окажется еще хуже, чем предполагалось.

Я подумал о своем стажере Крейге. Добросовестный и внимательный, он являлся одним из лучших учеников, которые у меня когда-либо были, но сейчас юноша находился в блаженном неведении о событиях прошлой ночи. До 10:00 я бродил по кухне – три чашки эспрессо не помогли успокоиться – и потом позвонил ему, чтобы сообщить плохие новости.

«Мне бы очень хотелось перечитать наш отчет, – сказал я ему. – По-моему, Харди не был маниакальным, как считаешь? Судя по тому, что я слышал о преступлениях, он был слишком организованным для такого».

Под словом «маниакальный» я подразумеваю период времени, в течение которого пациент находился в экспансивном или раздражительном настроении, а также был постоянно активным или энергичным. Чтобы это была мания, он должен пребывать в таком состоянии бо́льшую часть дня в течение как минимум недели, и оно не должно быть напрямую связано с действием наркотиков или алкоголя.

Разумеется, никто из нас не мог знать наверняка. В то время подробности были, мягко говоря, расплывчатыми. Тем не менее я чувствовал беспокойство Крейга. «Не переживай, – сказал я ему. – Ответственность лежит на мне. Ты ведь работал под моим руководством».

Вопросов не последовало. Разговор на этом завершился.

Следующий звонок Дугу Кардиналу позволил прояснить некоторые подробности: бездомный, искавший еду, нашел человеческие останки в мусорном баке рядом с домом Харди на Роял-Колледж-стрит в Камдене. Это случилось 30 декабря. Бездомный открыл черный мешок для мусора и, ощутив омерзительный запах, увидел в нем пару человеческих ног. Он сообщил об этом в полицию, и место, где была сделана находка, оцепили. Впоследствии было установлено, что человеческие останки принадлежали двум женщинам: 34-летней Бриджит Макленнан и 29-летней Элизабет Валад, работавшим проститутками в районе Кингс-Кросс.

На следующий день полиция получила ордер на обыск квартиры Харди на основании событий, произошедших ранее в этом году. Оказалось, что беспокоиться не стоило. Прибыв на место, полицейские увидели, что входная дверь открыта.

Внутри горел свет, но квартира была пуста. Дверь спальни была заперта, и под ней лежала тряпка, которая никак не сдерживала отвратительный запах, исходящий из комнаты.

Отперев дверь, полицейские обнаружили верхнюю часть торса, частично завернутую в черные мусорные пакеты и замотанную изолентой. Торс принадлежал Макленнан. Позднее были обнаружены две части ноги Валад. В мусорном баке у дома полиция нашла руки и левую стопу Валад, а также нижнюю часть торса Макленнан. Другие части тел находились в разных местах Камдена и были впоследствии обнаружены. Головы и кисти рук обеих женщин так и не нашли.

Лично для меня произошедшее имело все признаки убийства на сексуальной почве (нельзя было забывать о видеокамере на штативе), причем серийного. Я был знаком с типологией мест сексуальных преступлений, разработанной сотрудниками ФБР Робертом Ресслером и Джоном Дугласом [2] в 1980-х годах. И знал, что такие убийства делятся на организованные и неорганизованные (однако британский криминалист Дэвид Кентер впоследствии подверг критике эту чрезмерно упрощенную дихотомию [3]). Как бы то ни было, место организованного преступления не помогало определить наличие или отсутствие у убийцы психического заболевания, поскольку даже в бреду люди могут быть способны к целенаправленному планированию. Однако обертывание торсов казалось слишком большим шагом для человека в маниакальном состоянии.

Я воспользовался модемом и, как только раздался знакомый звук соединения, ввел пароль и открыл электронное письмо Крейга, в котором был наш отчет. Прочитав его, я испытал облегчение оттого, что он был очень подробным. Это хотя бы немного меня утешило.

2

Следующий день был серым и унылым и прекрасно соответствовал моему настроению. Я ехал в психиатрическую больницу с усиленным наблюдением, мое основное место работы.

Психиатрические клиники с усиленным наблюдением находятся на окраинах Лондона, и если вы с ними не знакомы, то, вероятно, даже не знаете, что они там есть. В то время я работал на месте старой окружной больницы викторианской эпохи, как раз рядом с автомагистралью М25, где начинается зеленый пояс[5]. Нужно было проехать по дороге с односторонним движением мимо многоуровневой парковки, а затем, не доезжая до морга, свернуть налево, съехать с холма и миновать невысокое здание психиатрического отделения. В то время пациенты содержались в нем несколько недель, но сейчас они иногда проводят там всего пару дней. С тех пор многие психиатрические отделения были закрыты, и больные оказались предоставлены сами себе. (Закрытие отделений объясняли стремлением к отказу от принудительного лечения, однако в действительности оно было связано с сокращением финансирования.)

У подножия холма находилось несколько двухэтажных зданий из красного кирпича, построенных в начале 1990-х годов. Это и были корпуса психиатрической больницы с усиленным наблюдением. После закрытия приютов для душевнобольных в 1970–1980-х годах стало очевидно, что группа пациентов не может находиться в обществе. Местный приют передал более тысячи больных различным организациям общественного здравоохранения, но группа сложных и агрессивных пациентов была переведена в так называемые промежуточные отделения повышенной надежности. Они были «перевалочным» пунктом между Бродмуром, психиатрической больницей со строгим надзором, и местными учреждениями специализированной помощи и были необходимы, чтобы придерживаться политики содержания психически нездоровых людей не в тюрьмах.

Это было более либеральное время, оптимизм которого был навеян передовыми и хорошо финансируемыми голландскими судебно-медицинскими центрами, такими как Клиника Ван дер Ховена в Утрехте. В Нидерландах уголовная ответственность определяется по гибким критериям: преступник проводит равное количество времени в психиатрической больнице на лечении и в тюрьме. Пионеры в нашей области, вдохновившись примером голландцев, начали проявлять больше смелости в планировании психиатрических учреждений с усиленным наблюдением, которые стали образцом высоких стандартов и щедрого финансирования в небогатой Национальной службе здравоохранения.

К сожалению, сейчас, 20 лет спустя, несмотря на огромный прогресс в развитии доказательной базы судебной психиатрии, повышение качества судебно-медицинской экспертизы и улучшение отношений между врачом и пациентом, мы движемся в неправильном направлении. Мы избрали карательный, но вместе с тем осторожный подход. Судьи неохотно отправляют психически нездоровых убийц в психиатрические больницы, и это отражается на прецедентном праве[6]. В дополнение к этому сдвигу в правовых и судебных отношениях сегодня прилагаются согласованные усилия по сокращению расходов на стационарную и судебную психиатрическую помощь в Национальной службе здравоохранения.

Приехав на работу тем дождливым утром, я оставил автомобиль на полупустой парковке. Мой старый красный Alfa Romeo 164 наконец сломался после многочисленных ремонтов, и теперь я ездил на более надежном хетчбэке[7] с двумя детскими креслами сзади.

Попасть в психиатрическую больницу с усиленным наблюдением непросто: нужно пройти через две электронных двери, контролируемые администратором. Это был 2002 год, и биометрические технологии с использованием отпечатков пальцев были внедрены только через несколько лет.

Тогда, как и сегодня, клиническая зона состояла из одноместных палат и у каждого пациента был ключ от своей комнаты. Такая степень свободы требовала, чтобы в больнице было больше персонала, чем в тюрьме. Иногда за порядком в крыле с преступниками следил всего один дежурный надзиратель. В отличие от тюрьмы, в психиатрической больнице всем пациентам после стабилизации состояния предлагались индивидуальные методы лечения: препараты, борьба с зависимостями, консультации психолога и все виды трудотерапии.

Обычно обстановка в больнице была спокойной, но она могла накалиться очень быстро. Когда это происходило, кто-то из сотрудников нажимал на тревожную кнопку, и группа быстрого реагирования прибывала, чтобы урегулировать конфликт или – только в крайних случаях – изолировать пациентов, проявляющих сильное беспокойство и агрессию.

В отличие от старых приютов, новая психиатрическая больница была чистой и хорошо освещенной, а потолки, которые были в два раза выше обычных, создавали ощущение простора и свободы. Территория больницы производила совсем другое впечатление: по периметру стоял пятиметровый забор с колючей проволокой сверху. Вишенкой на торте были обыски для обеспечения безопасности и персонал, обученный техникам «контроля и сдерживания», как их называли в то время.

Я прикрепил к поясу ключи и личную тревожную кнопку, вошел внутрь и присоединился к приглушенной дискуссии в кабинете главы больницы. На встрече присутствовал заведующий, двое моих коллег судебных психиатров и Дуг Кардинал, который был на дежурстве, когда все произошло. Позднее у нас появился юрисконсульт, но тогда мы думали только об устранении дальнейшего риска для других людей. О материальном ущербе мы должны были поговорить позднее.

Записи о психическом здоровье Харди были опечатаны, чтобы предотвратить фальсификацию каких-либо данных, поэтому я сжато пересказал присутствующим историю болезни. Главная проблема заключалась в том, что преступник все еще был на свободе, поэтому мы обсудили, какую информацию следует сообщить полиции.

«Уверен, что полиции известно об инциденте с его женой, но я им напомню», – сказал я. Я боялся, что Харди, возможно, направляется к ней. Вдруг он хотел совершить последний акт возмездия?

Все журналисты будут направлены в отдел коммуникаций. Согласно стандартной процедуре, на данном этапе мы не собирались ни подтверждать, ни отрицать тот факт, что Харди был известен судебным психиатрам.

Разумеется, наш разговор перешел от него к другим известным психически нездоровым убийцам, и тут я не мог не вспомнить дело «Теплокровного Люка». Пациент Майкл Фолкс, сменивший имя в качестве причудливой дани уважения персонажу Пола Ньюмана из фильма «Хладнокровный Люк», находился под наблюдением психиатров, после того как совершил преступление небольшой тяжести.

Фолкс приехал в психиатрическую больницу Модсли в крайне возбужденном состоянии, но персонал отпустил его. На следующий день он нанес Сьюзен Кроуфорд 70 ударов ножом и избил ее огнетушителем. Это произошло всего через восемь часов после выхода распоряжения о его экстренной повторной госпитализации. В 1995 году преступника признали виновным в совершении непреднамеренного убийства и направили в Бродмур.

Расследование, которое длилось четыре года и стоило 750 тысяч фунтов стерлингов (более 78 миллионов рублей), показало необходимость выделять место пребывания людям с психическими заболеваниями. А также оно подтвердило необоснованность решения позволить Фолксу отказаться от принудительного лечения с длительным курсом инъекционных препаратов в пользу самостоятельного приема таблеток. Для главного судебного психиатра, принявшего это решение, последствия были очень серьезными.

Вскоре после этого случая было принято решение усилить наблюдение за преступниками с психическими заболеваниями. Команды специалистов должны были пристально следить за пациентами, покидающими лечебные учреждения, особенно за теми, кто ранее уже совершал убийства. Вполне естественно, что после расследования такого преступления судебные психиатры становятся более опасливыми и осторожными, когда дело касается выписки больных, однако важно не позволять этим инстинктам влиять на свободу пациентов. Сегодня «позитивный риск» и «поток пациентов» стали модными фразами, которые менеджеры используют, побуждая нас активно выписывать больных и экономить деньги. Это крайне легкомысленно: в конце концов, именно психиатру придется нести ответственность за это решение, если что-то пойдет не так.

Ничто из этого не улучшило мое хрупкое душевное состояние. Коллеги бормотали слова сочувствия, но все знали, что подобные случаи могут поставить на карьере крест. Плохо проведенная оценка психического состояния, даже если она была основана на неполной информации, может вызвать отстранение от работы, увольнение или публичное унижение. Она способна положить начало судебному разбирательству по делу о врачебной ошибке или расследованию Генерального медицинского совета. Вы имеете право на ошибку, но только в том случае, если бы ваши коллеги поступили приблизительно так же. Самые серьезные проблемы обычно связаны c тем, как судебный психиатр документирует свои выводы и предоставляет информацию другим агентствам.

Я знал, что пройдут месяцы до дачи показаний перед комиссией и более года до начала общественного расследования убийства.

После собрания мне нужно было решить множество важных вопросов. Поскольку риск серьезного вреда перевешивал мои опасения по поводу конфиденциальности пациента, я позвонил своему знакомому в полиции, который предложил напрямую поговорить со старшим следователем. Я набрал номер, который он мне дал, и ответил командир Энди Бейкер, глава Управления по расследованию убийств Службы столичной полиции. «Чем я могу вам помочь, доктор? – спросил он. – Сегодня утром я довольно занят: ищу человеческие головы на свалке».

У меня перехватило дыхание. Мог ли я предотвратить это? Следовало ли мне перевести Харди в нашу психиатрическую больницу с усиленным наблюдением и обратиться за экспертным мнением к специалистам из Бродмура? Я рассказал о том, как Харди преследовал свою бывшую жену, и командир Бейкер подтвердил, что его команде об этом известно и что полицейские в униформе дежурят у дома бывшей супруги убийцы.

Харди был в бегах почти неделю. Видеозаписи с камер наблюдения, на которых преступник покупает мусорные мешки в супермаркете и списывает бонусные баллы с карты лояльности, свидетельствуют о его спокойном и целенаправленном поведении в то время, когда он расчленял тела в своей квартире.

Также выяснилось, что ранее в декабре 2002 года Харди позвонил Фрэнсис Мэйхью, 25-летней жительнице Камдена, и сказал, что нашел ее сумку. Она потеряла ее в местном пабе, недалеко от квартиры Харди. Позднее Мэйхью рассказала, что, когда она подошла к его квартире, чтобы забрать сумку, он попытался заманить ее внутрь, но она отказалась. Женщина испугалась и сказала: «Послушайте, вы можете оставить сумку себе. Она мне больше не нужна». «Когда я попыталась убежать, – продолжила она, – он сказал: “Ладно, можешь ее забрать” – и бросил сумку мне». Через три дня она получила от Харди несколько писем и рождественскую открытку. Девушка уезжала из города на каникулы, но, вернувшись в Камден, узнала, что мужчина в розыске, и решила рассказать свою историю полиции. «Если бы он проявил агрессию и затащил меня в квартиру, вероятность того, что я сейчас была бы распилена на кусочки, очень велика», – сказала она. Во время обыска в жилище Харди нашли рисунок, на котором Фрэнсис Мэйхью была изображена с петлей на шее.

Поскольку преступник все еще был на свободе, все боялись, что он найдет еще одну жертву, прежде чем его поймают.

Через несколько напряженных дней полицейский, не находившийся на дежурстве, заметил Харди в кафетерии детской больницы на Грейт-Ормонд-стрит. Это учреждение располагалось примерно в двух с половиной километрах от квартиры убийцы, и при нем была аптека, где мужчина покупал инсулин по рецепту. При попытке ареста завязалась драка, во время которой один полицейский потерял сознание, а другой получил ножевое ранение в руку и удар в глаз. Затем Харди наконец задержали.

После ареста детектив, досматривавший убийцу, сменил одноразовые перчатки. Харди рассмеялся и сказал, что предпочитает перчатки «Мэриголд». Действительно, изделия этой фирмы были обнаружены при обысках его жилища вместе с дьявольскими масками, которые он надевал на лица жертв, прежде чем сфотографировать их. В квартире было обнаружено огромное количество кассет с порнографией. Полиция нашла написанные им письма, которые он хотел отправить в журналы. В них убийца рассказывал о многочисленных сексуальных контактах, которые у него якобы были. Он написал на стеклянной бутылке: «Покойся с миром, Роуз Уайт».

За семь недель обысков полиция обнаружила в его квартире многочисленные крестообразные граффити и причудливые сатанинские рисунки. Харди также отправлял своему другу негативы, которые были проявлены в фотоателье в Сохо. Там было 44 фотографии его жертв (уже мертвых, что подтвердил судебно-медицинский эксперт, отметивший трупные пятна, вызванное силой тяготения покраснение кожи, которое появляется из-за оседания крови в тканях тела после смерти). На их лицах были маски, и они позировали с секс-игрушками. Сотрудники, которые проявляли негативы, предположили, что женщины позировали добровольно (работники ничего не знали о посмертных кожных изменениях). На Валад Харди надел пару носков со смайликами, которые он купил 6 декабря.

Анализ поведения до, во время и после совершения преступления очень важен для определения психического состояния убийцы. Досудебную оценку состояния Харди должны были провести психиатры, ранее не имевшие отношения к этому делу, однако я забеспокоился, как это может отразиться на судебном процессе. Хотя у Харди была депрессия в рамках предполагаемого биполярного расстройства, у нас пока не было доказательств, что у него имелись активные симптомы. Однако это двойное (или тройное) убийство имело все признаки преступления на сексуальной почве, совершенного психопатом или садистом.