История Странноприимного дома

Прасковья Ивановна Ковалева-Жемчугова, графиня Шереметева

У девочки оказался действительно прекрасный и сильный голос. Позднее граф Шереметев вспоминал: «Как никакое собрание не может быть равно и одинаково, то из числа тех девиц одна одаренная природными способностями блеснула более всех надеждою».

В одиннадцать лет Параша (в программе она уже именовалась Прасковьей Ивановной) дебютировала в комической опере Гретри «Опыт дружбы» в роли молодой служанки. Позже актеры получили красивые псевдонимы по названиям драгоценных камней: Прасковья Ковалева стала Жемчуговой и первую главную роль играла уже под новой фамилией. Выступления в опере Монсиньи «Беглый солдат» и героической опере Гретри «Самнитские браки» (она представляла на сцене юную самнитянку, возглавившую войско, чтобы защитить родину от завоевателей-римлян) стали настоящим успехом артистки Жемчуговой. В числе зрителей «Самнитских браков» были Екатерина II и Станислав Понятовски. За два-три года актриса стала необычайно известна. Публика валом валила на представления с ее участием, а театр приобрел небывалую славу.

Посвященная лишь искусству московская жизнь не могла продолжаться бесконечно. В 1796 году на трон взошел Павел I, чьим товарищем юношеских лет был граф Шереметев. Царь тут же призвал старинного друга на службу в Петербург, произведя его в чин обер-гофмаршала. Теперь в числе обязанностей Николая Петровича было «пробовать все блюда, назначенные к царскому столу». Уезжая из Москвы, граф забрал с собой лучшую часть труппы, включая приму Жемчугову. Теперь ей предстояло блистать на столичных подмостках и даже обрести нового поклонника своего дарования в лице самого императора: за исключительный талант ей был пожалован перстень. Однако взлет ее театральной карьеры был недолгим. В сыром климате туберкулез, мучивший ее с детства, обострился, и вскоре ей пришлось оставить сцену.

Доверенным лицом Шереметева в первопрестольной остался Алексей Федорович Малиновский. На него были возложены обязанности управляющего домовой канцелярией графа и поручено наблюдение за строительством будущего Странноприимного дома. Алексей Федорович был сыном протоирея Федора Малиновского, духовника Николая Петровича. Отец Федор также принимал участие в работах: вел переговоры с архитекторами, наблюдал за ходом строительства. А кроме того, утешал и ободрял прослышавших о сооружении бесплатной больницы и приходивших искать помощи страждущих.

Когда Малиновский приступил к обязанностям смотрителя, работы шли уже два года и была закончена левая часть корпуса (собственно богадельня) с церковью Живоначальной Троицы. Исходный проект здания и смета на строительство принадлежали бывшему крепостному архитектору Елизвою Семеновичу Назарову. Весьма способный ученик зодчего Василия Ивановича Баженова, он прошел обучение в его «архитекторской команде» при Экспедиции кремлевских строений. В 1798 году митрополит Московский Платон дал разрешение на постройку новой церкви – поскольку Ксенинский храм (так по-прежнему называли церковь на Черкасских Огородах) к тому времени пришел в ветхость. В том же году император Павел одобрил начинание Шереметева и дал разрешение продолжить строительство.

Этот год ознаменовался еще одним событием: видя ухудшающееся здоровье подруги, Николай Петрович решил наконец узаконить отношения с возлюбленной. В 1798 году граф Шереметев дал вольную Прасковье, а потом и ее семье, а спустя три года (уже после свержения Павла и воцарения на престоле Александра I) тайно обвенчался с актрисой. В записке, найденной в бумагах лучшей подруги Жемчуговой – Татьяны Васильевны Шлыковой (балерины графского театра, на сцене именовалась Гранатовой), было отмечено, что случилось это «в Москве, в среду 6 ноября 1801 г., в день святого Павла архиепископа Константиноградского в 7 часов по полудни на Поварской улице, в церкви Симеона Столпника» (храм можно увидеть и в наши дни в центре Москвы). При тайной церемонии присутствовали князь Андрей Николаевич Щербатов, Алексей Федорович Малиновский, Татьяна Васильевна Шлыкова и Николай Никитич Бем, служащий домовой конторы Шереметева.

Венчался Шереметев уже с дворянкой Ковалевской: крепостной стряпчий Никита Скворчев тщательно поработал с архивом графа. Вскоре «обнаружились» нужные документы. Прасковья Ковалева теперь принадлежала к польскому дворянскому роду Ковалевских. В1667 году в русский плен (по этим документам) попал Якуб Ковалевский. Потомки его позднее очутились в доме сподвижника Петра – генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева. Дополнительным свидетельством благородного происхождения Прасковьи стал медальон на золотой цепочке, подаренный ей графом. В нем хранился портрет ее названного отца.

Несмотря на личные заботы и дела, которые накладывала на него императорская служба, Шереметев не забывал о строительстве, ведущемся в Москве. По поручению графа Алексей Федорович Малиновский составил «Мнение о различных обстоятельствах, касающихся до созидаемого богоугодного заведения» (впоследствии этот документ был положен в основу шереметевской записки 1803 года – «Учреждение и стат Странноприимного в Москве дома… графа Шереметева»). В том исследовании Малиновский решительно выступал за «принцип абсолютной бесплатности», высказав твердое убеждение в том, что «всякое доброе дело теряет свою цену, как скоро за исполнение его берется хотя малая плата», а «безвозмездность – главное свойство добродетели». Предварительно Алексей Федорович посетил Голицынскую больницу для бедных, расположенную на другом конце Москвы, за Калужской заставой (также построенной в память о рано ушедшей из жизни молодой женщине – Екатерине Голицыной, дочери молдавского господаря Дмитрия Кантемира). Устройство больницы поверенному Шереметева не понравилось. 5 мая 1802 года он написал графу: «Для жительства лекарей и других смотрителей занято пространства немного менее половины главного корпуса, как будто не они для больных, а больные для них» (это наблюдение главного смотрителя будет учтено в «Учреждении и стате…» в разделах об обязанностях доктора, лекарей и подлекарей). Он полагал более целесообразным организовать «странноприимницу» – богадельню на 100 человек. «…100 человек довольствуемы будут жилищем, пищею, платьем и всякими потребностями жизненными», – впоследствии напишет императору Шереметев (совместно с богадельней будет открыта и больница на 50 человек, еще одним важным направлением деятельности Дома станут различные «общественные вспоможения»). В одном из корпусов выделялась большая зала «для питания в ней обедами неимущих ежедневно до 50 человек»; другая зала отводилась для больницы.

Святитель Димитрий Ростовский, митрополит Ростовский и Ярославский, создатель «Четий-Миней» был почитаем в роду Шереметевых, а в особенности Николаем Петровичем, чьи годы жизни по странной случайности совпали с датами рождения и смерти святого с разницей в 100 лет (1651–1709 и 1751–1809). Кроме того, графскую фамилию сближал со священником тот факт, что до пострижения в монахи Даниил (будущий Димитрий) учился в Киево-Могилянской академии вместе с Борисом Петровичем Шереметевым.

В 1752 году в Яковлевском монастыре произошло обретение мощей святителя. Начались чудесные исцеления, о которых митрополит Арсений сообщил Синоду уже через три недели. Святейший Синод дал разрешение на постройку каменной церкви во имя святителя Димитрия при монастыре только в 1794 году. Строительство осуществлялось на средства Н. П. Шереметева зодчими Назаровым (он же первый архитектор Странноприимного дома), Мироновым и Душкиным – крепостными графа). Ежедневно в этом храме совершалась ранняя литургия для поминовения рода Шереметевых, а сам Димитровский собор до сих пор называют Шереметевским.

23 февраля 1803 года не стало графини Прасковьи Ивановны. Она скончалась от туберкулеза, оставив новорожденного сына и безутешного супруга. Перед смертью графиня попросила, чтобы ей принесли образ святителя Димитрия Ростовского Чудотворца, и благословила им своих близких. На следующий день после смерти жены Шереметев без промедления поставил императора Александра в известность о своем браке и рождении сына. Царь признал маленького Дмитрия законным наследником. Церемония прощания прошла в узком кругу преданных друзей: в последний путь графиню провожали граф Николай Петрович, старый мудрый архитектор Джакомо Кваренги, друзья-актеры, да несколько почитателей таланта. Прасковью Шереметеву похоронили в Петербурге, в Александро-Невской лавре, в церкви Святого Лазаря. На могильной плите была высечена надпись:

Храм добродетели душа ее была,

Мир, благочестие и вера в ней жила,

В ней чистая любовь, в ней дружба обитала.

Современники вспоминали Прасковью Ивановну как необычайно способную актрису, очень доброго и отзывчивого человека. «В минуты обаяния, которое невольно охватывает вас при взгляде, приобретают весь смысл и все значение – и эта казавшаяся неправильность в овале лица; и эти глаза, равно сильные и нежные во взоре своей глубиною и влажностью; и эта томность, близкая к слабости… Но в то же время смуглый колорит, готовый засвидетельствовать твердость воли и силу натуры» (Безсонов П. Прасковья Ивановна графиня Шереметева. М, 1872).

После смерти графини к строительству будущего Странноприимного дома привлекли архитектора Кваренги, чтобы тот превратил уже наполовину выстроенное здание в памятник замечательной русской женщине и прекрасной искренней любви, соединившей графа Шереметева и крепостную актрису. После смерти любимой жены Николай Петрович решил: Дом станет великолепным дворцом для нуждающихся в помощи, и существенно изменил проект здания.

Джакомо Антонио Доменико Кваренги

В «Переписке графа Николая Петровича Шереметева и его завещательном письме своему сыну» (изданной в 1896 году) можно было прочесть: граф нашел в будущей жене «украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность… привязанность ко святой вере и усерднейшее богопочитание. Сии качества пленили меня больше, нежели красота ее; ибо они сильнее всех внешних прелестей и чрезвычайно редки. Они заставили меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать ее моею супругою».

Император Всероссийский Александр I (Благословенный)

В 1803 году граф с помощью верного помощника Малиновского подготовил письменное обращение к государю, в котором просил оказать поддержку новому учреждению: освободить Странноприимный дом «от всяких обывательских повинностей», обеспечить охрану дома военным караулом, обязать Дворянское собрание Москвы всячески помогать учреждению и его деятельности, а всех, кто станет в нем работать, считать «в действительной Вашего Императорского Величества службе» и награждать их чинами, когда прослужат установленное законами время. Император Александр выполнил все просьбы действительного тайного советника и обер-камергера графа Шереметева и подписал «Учреждение и стат Странноприимного в Москве Дома…».

Кроме того, он обязал опубликовать данный документ на русском и немецком языках. Царский именной указ предписывал «издать его во всеобщее известие, чтобы сведомо было всем столь благотворительное заведение и благоразумный образ его устройства». «Образ устройства» заведения и вправду был весьма четким и продуманным – Малиновский и Шереметев определили всю его будущую деятельность на многие годы вперед. Были точно рассчитаны расходы, необходимые на содержание каждого работника и жителя Дома, выделены ежегодные суммы (22 тысячи рублей в год) на общественные вспоможения и непредвиденные расходы.

Также строго определялись обязанности всех обитателей Странноприимного дома. Главный смотритель, «ответствовавший за все», должен был не только следить за внутренним распорядком Дома, но и придирчиво отбирать будущих его жителей. Чтобы любой из них «не по одной токмо бедности, – как говорилось в указе, – но и по безпорочному своему поведению достоин был оказываемого милосердия, чтоб сие заведение отнюдь не послужило приютом праздности и чтоб наглый тунеядец не похищал от руки благодетельной то, что назначено отцу семейства». Тем, кого уже определили в Дом, также вменялось выполнять все предписанные правила поведения и «жизнь вести смиренную, миролюбивую и непраздную, удаляясь от всякого порока». В подчинении у главного смотрителя было три помощника: по экономической, исполнительной части и по общественным вспоможениям (при этом каждый год помощники должны были меняться своими должностными обязанностями). Видов пособий было пять: на замужество не имеющих приданого девиц (тех, кто получит помощь, определяли ежегодно в день памяти Прасковьи Ивановны – 23 февраля), помощь оскудевшим семьям, обедневшим ремесленникам, вклады в святые обители и церкви и так называемый предохранительный капитал для непредвиденных случайностей (пожара, «необычайной дороговизны» и т. д.). Доктор, в подчинении которого находились лекари и подлекари, обязан был лечить не только обитателей приюта, но и «страждущих вне Дома бедных», ежедневно посещать всех больных и разделять пациентов «по сортам болезней их», чтобы выздоравливающие не имели возможности заразиться.

Чтобы «Странноприимный в Москве дом» еще много лет мог оказывать помощь нуждающимся, Шереметев решил продать три своих дома (один в Петербурге, на Миллионной улице, два в Москве, на Воздвиженке и на Никольской), а «все вырученные из того деньги обратить в капитал, который бы вечно и неотъемлемо принадлежал заведению». Деятельность Странноприимного дома должны были поддержать и доходы с имения в Тверской губернии – села Молодой Туд с деревнями (отныне потомкам Шереметева запрещалось продавать его). Так, за 100 лет до Альфреда Нобеля русский дворянин распорядился своим состоянием схожим с известным ученым образом, только назначил выдачу денежного вознаграждения не за выдающиеся способности, а за выдающуюся бедность.

21 апреля 1803 года, утвердив доклад графа о будущем Странноприимном доме, Александр отправил Шереметеву рескрипт:

«Желая ознаменовать отменное наше уважение к добродетельному Вашему подвигу в учреждении иждивением Вашим для призрения бедных и больных и доставить Вам залог той признательности, каковая в памятниках человечества и благотворительности всегда к учреждению сему сохранится, мы признали справедливым возложить на Вас орден Святого Владимира Большого креста Первой степени, установленный в награду изящных гражданских деяний. Препровождая к Вам при сем знаки сего ордена, удостоверены мы, что отличие сие тем более будет для Вас драгоценно, что оно будет сопровождаемо благословениями всех благомыслящих и отечественные добродетели чтущих».

Орденом Святой Анны Второй степени (с алмазом) был награжден Алексей Федорович Малиновский. Правительствующий Сенат получил императорское распоряжение о награждении графа Николая Петровича Шереметева именной золотой медалью и оповещении других русских городов о его разумных и по-настоящему необходимых действиях.

Изготовление медали было возложено на главного медальера Лебереха. На одну сторону поместили портрет Н. П. Шереметева. С другой стороны медали была изображена аллегория добродетели – женщина с пальмовой ветвью в руке. Алексей Сергеев в «Статистико-историческом обозрении Странноприимного в Москве дома графа Шереметева» описывал рисунок так:

«…В правой руке хлебных колосьев, в левой сосуда здравия, подавая бедной женщине с грудным младенцем, под видом колосьев, хлеб насущный; а других исцеляет, представляя дряхлому старику, сидящему на голом камне, сосуд здравия».

Сверху был расположен евангельский девиз: «Милосердова» (10:33, Евангелие от Луки), внизу – надпись «От Правительствующего Сената 1804 год». Но лишь в 1820 году медаль смогли изготовить и вручить единственному сыну Шереметевых – молодому графу Дмитрию Николаевичу.

В 1804 году граф Николай Петрович Шереметев уже написал духовное завещание. Он обращался к сыну – просил похоронить его там, «где любезнейший и драгоценнейший чувствиям моим прах моей супруги, а твоей матери графини Прасковии Ивановны…» Говорил о том, что место для будущей могилы уже выбрано и приготовлено (обложено камнем). Сделана уже и могильная доска. Роскошной прощальной церемонии – как и величественного надгробного памятника – граф не хотел: просил, чтобы православный обряд прощания был более чем скромным. Не хотел и траура – просил близких обойтись без него: «…Траур виден на лице и в добрых поступках, ибо сердечное сокрушение человека часто на благие дела его направляет».

Позаботился граф и о строящемся Доме (в завещании указаны все суммы, определяемые на его содержание): «Сыну завещаю, наблюдая обязанность и должность истинного христианина во внимании к человечеству, страждущему в болезнях и бедствующему от несчастных приключений, иметь неусыпное попечение о предписанном устрояемом в Москве Странноприимном доме, дабы оный навсегда существовал на твердом основании».

Достигнув совершеннолетия в 1824 году, граф Дмитрий Николаевич принял обязанности попечителя Дома и оставался им еще 47 лет – до конца жизни (1871 год).

«Поставляя неусыпное об оном Странноприимном доме попечение делом богоугодным, – добавлял в завещании граф, – исполнять оное с истинным удовольствием». Забота о Странноприимном доме становилась обязанностью всех последующих поколений Шереметевых.

В помощь Кваренги Шереметев пригласил других знаменитых мастеров: живописца Доменико Скотти, скульптора Гавриила Тихоновича Замараева, скульпторов Фортини и Кампиони, резчика по дереву Эрке.

В проект были внесены значительные поправки. С внешней стороны центра фасада теперь возводили полукруглую ротонду – из двух рядов белокаменных колонн. Фронтон предполагалось украсить «всевидящим оком» с лепным сиянием вокруг. В четырех нишах поместили скульптуры евангелистов Марка, Луки, Иоанна и Матфея.

Эскиз работы Кваренги

Архитектор позаботился не только о красоте, но и об удобстве строения: был спроектирован внутренний теплый коридор, чтобы жители Дома могли без затруднений перемещаться из левого крыла в правое. По рисункам зодчего строители возвели ограду Дома (расходы на работы составили 6100 рублей): 20 железных решеток укрепили между белокаменных столбов (на каменном же основании). Ворота из восьми колонн расположились в центре ограды. Зодчий приготовил рисунок для каждой детали – как внешнего, так и внутреннего облика Дома (карнизов, барельефов и т. д.), составил проект строительства для каждого из четырех флигелей: Сухаревского, Спасского, Главного смотрителя и Докторского.

Трудности начались, когда приступили к выполнению проекта. Кваренги не мог отлучаться из столицы (Петербурга) надолго; нужен был кто-то другой для наблюдения за строительством и воплощением в жизнь намеченных знаменитым архитектором целей. Руководство работами предложили первому зодчему – Е. С. Назарову, но тот отказался от выполнения нового проекта. Тогда граф решил прибегнуть к помощи крепостных архитекторов Миронова и Дикушина. Но зодчий Кускова Алексей Федорович Миронов был уже очень стар – здоровье не позволяло справиться с обязанностями. А помощник его, Григорий Дикушин, не обладал необходимыми способностями. В итоге Малиновский пригласил нового заведующего стройкой – Франца Ивановича Кестнера (он принимал участие в строительном надзоре за Сухаревой башней). Алексею Федоровичу Миронову поручили готовить сметы и планы на работы. Сделанное он представлял на утверждение Малиновскому. Фактически главный смотритель долгое время сам заправлял всеми делами по возведению зданий. 23 мая 1804 года А. Ф. Малиновский писал Шереметеву: «…Сам редкий день пропускаю о всем своими глазами удостовериться». Протоиерей Федор Малиновский очень беспокоился за сына. В письме графу 21 марта 1804 года он сообщал, что тот, «будучи болен, томит себя делом по ночам и, не давши оправиться после болезни, ходит на строение». 22 мая 1804 года произвели закладку всех четырех флигелей.

Приступили к внутреннему облику нового храма Живоначальной Троицы. Правый придел его был освящен в честь Святителя Николая Мир Ликийских Чудотворца, левый – в честь Святителя Димитрия Ростовского. С западной стороны с церковью соседствовала колокольня. В скором времени там должны были зазвонить пять колоколов из бывшего Ксенинского храма.

Прославившийся своими росписями московских церквей итальянец Доменико Скотти на внутренней стороне купола церкви Живоначальной Троицы изобразил «Триипостасное Божество в славе», а под куполом – четырех евангелистов. Тридцать шесть икон – во всех трех иконостасах – также написаны им.

В алтаре на горнем месте находилась большая картина Скотти «Коронование Богоматери», в царских вратах – шесть образов, принадлежащих его кисти (им же были украшены и все стены церкви). Эскизы всех лепных украшений – как в храме, так и на фасаде – были созданы Кваренги.

Воплотил замысел великого архитектора Гавриил Замараев, лучший скульптор Первопрестольной. На боковых стенах храма он же изваял два белых барельефа: «Воскрешение Лазаря» и «Избиение Иродом младенцев». Его рукой были созданы и все архитектурные украшения в столовом зале, во впадинах над нишами, коленопреклоненные ангелы в иконостасе. Шереметев был в восторге от искусства Замараева и сверх обговоренной суммы в 100 рублей заплатил еще 400. Фигуры апостолов в 1817 году предоставил Дому скульптор Фортини. «Воскресение Христово», написанное Николаем Аргуновым, крепостным живописцем Шереметева (автором портрета Прасковьи Ивановны), привезли в Странноприимный дом в 1808 году. Орнаменталист Кампиони работал над колоннами, расположенными перед трапезной и перед иконостасом. Художественной резьбой по дереву занимался Эрке. 10 июля 1806 года, по завершении основных работ, митрополит Московский Платон разрешил увенчать купол нового храма позолоченным крестом.

Одновременно со строительством велись работы по устройству будущего сада Странноприимного дома. Руководил ими Маннерс, останкинский садовник. Старые постройки сносили, стараясь не трогать деревьев, а на освободившемся пространстве высаживали новые растения. На месте древней Ксенинскои церкви установили памятный знак – три (по числу престолов) каменные горки с деревянными крестами.

Дом еще не был открыт, а уже обращались к главному смотрителю Малиновскому за помощью неимущие москвичи (согласно записке Шереметева к дню открытия Странноприимный дом полагалось полностью укомплектовать). Как только опубликовали «Учреждение…», Алексею Федоровичу стали вручать прошения о денежной помощи или принятии в богадельню. До 1807 года он лично проверил многих просителей (опять же по инструкции, разработанной самим Малиновским и утвержденной Александром I), о чем докладывал графу Шереметеву: «В течение трех лет многие бедные люди являлись ко мне с письменными и словесными просьбами о разных вспоможениях. Ни отказывать им, ни обнадеживать я права не имел, а записывал только для памяти имена их, а некоторых при удобном случае освидетельствовал». 28 октября 1807 года Малиновский сообщал Николаю Петровичу, что все работы по строительству здания «генерально проведены к окончанию», добавляя, что «красивость и прочность во всем строении такова, что для самой зависти трудно сыскать хулу». До начала работы больницы оставалось еще три года, но уже был назначен старший доктор: им стал шотландец Яков Вильгельмович Кир, проработавший впоследствии здесь 32 года.

В 1808 году Алексей Федорович направил графу в Петербург «реестр по алфавиту прозвищ». Каждое имя сопровождалось результатами его наблюдений – краткими сведениями о просителе.

Так, о вдове-полковнице Анне Римской-Корсаковой главный смотритель сообщал: «Стара; была в плену у черкес и там лишилась имения и детей, оттуда искуплена». Упоминая об отставном титулярном советнике Федоре Рейлисе, указывал: «Негодный человек, под судом за утайку денег, но жена и малолетние дети возбуждают к соболезнованию».

Были и те, кому Алексей Федорович помогал лично. «Единовременного вспоможения» просил семилетний «Беляев Василий Николаев, сын действительного статского советника, внук знаменитого морехода англичанина Беринга». Рядом с его именем Малиновский приписал: «Дитя мне известное, в котором по сиротству и неимуществу я интересуюсь. А. М.».

Шереметев заблаговременно, составляя завещание, позаботился о том, чтобы назначить попечителем Странноприимного дома генерал-майора Василия Сергеевича Шереметева (по причине доверия к известным ему добродетельным качествам Василия Сергеевича, «в том числе по скромному житию и бережливости от расточения, похвальному попечению о воспитании детей своих в добродетели и в благоправии и потому в несомненной надежде на добрые их, детей его, соответственно отцовским, качествам, а дабы все недвижимое навсегда осталось в роде Шереметевых…»).