История культуры повседневности. Учебное пособие

Добро, как высшая и наиболее общая нравственная ценность, реализуется в обычном каждодневном поведении, в повседневных межличностных отношениях. Жизненно важны повседневные искренность, порядочность, деликатность, тактичность, терпимость, сочувствие и т. д. Высокая ценность любви выражена в повседневной заботе о близких, детях, родителях, о домашних животных, в радости от общения с ними; красота – во внимании к украшенности своего жилища, во вполне повседневном любовании природой или архитектурой, удовольствии от фоновой музыки, сопровождающей хозяйственные хлопоты; в небезразличии к собственной внешности. Ж. Ренар в своем дневнике заметил, что «хорошенькая женщина обязана быть опрятной и кокетливой с самого утра и в хозяйственных хлопотах блистать как новая монета в куче мусора»20.

Ценностные ориентации повседневности проявляются в том, какие ценности в ней реально преимушественны, что на самом деле важно и интересно для человека в пространстве обыденности. Та или иная культурная направленность сказывается, например, в выборе телевизионных программ, которые мы смотрим; книг, которые мы читаем и перечитываем; музыки, которую слушаем. Существенно и то, что привлекательно для нас в общении с близкими, бытовых формах этого общения. В них ведь светится ценность другой личности, ощущаемая в череде мелких обычных поступков, в особенностях речи, в чувстве юмора, в душевной теплоте, время от времени излучаемой в тоне, взгляде, улыбке.

В песне, исполняемой известной эстрадной певицей Л. Долиной, это выражено простыми словами:

Важней всего погода в доме,

А остальное – суета.

Есть я и ты, а все, что кроме,

Легко уладить с помощью зонта.

Все отмеченное выше говорит о сложности изучения исторического развития повседневности, культуры повседневности. Наибольшее значение при этом имеют историческое краеведение и микроистория.

Глава 3

Изучение культуры повседневности в историческом краеведении и микроистории

Краеведение – это комплекс научных дисциплин, которые различаются по содержанию и методам исследования, направленных на изучение культуры, истории, географии и экономики края. Повседневность является неотъемлемой частью истории и культуры края. Термин «край» в данном случае обозначает территорию региона, область, населенный пункт, район, город как административно-территориальные единицы.

Краеведение развивалось не только в России, но становление российского краеведения хорошо иллюстрирует общую тенденцию его развития, в том числе и в отношении интереса к истории повседневной жизни. Истоки краеведения в России уходят в народные знания о родных местах. Уже первые русские летописи содержали описания края. Кроме того, сведения краеведческого характера обнаруживаются и в устном народном творчестве. Большую роль в формировании краеведения сыграли преобразования XVIII в. Указом Петра I (1718) предписывалось докладывать царю обо всех любопытных находках и всячески поощрять поиск древностей в своем крае. Так, местные достопримечательности и памятники постепенно приобретали государственный характер. По инициативе М. В. Ломоносова Географический департамент разработал и разослал на места анкеты с вопросами о климате, реках и озерах, растительном и животном мире (1760-е). В 1777 г. Указом Сената предписывалось осуществить топографические описания, а также описание природных условий, экономики и местной истории.

Совершенно очевидно, что интерес к местной истории и предпосылки формирования общетеоретической идеи, зародились в XVIII в. А. А. Севастьянова пишет, что к изучению местной истории перешли только тогда, когда «современники сочли задачу писания общей русской истории выполненной»21. Итогом обращения к локальной истории, истории российской провинции становится понимание необходимости изучения неофициальной народной культуры, которая была заблокирована ученой культурой образованных22. Когда же параллель общих теорий и местных изысканий к середине XIX в. была только намечена, закрепилось обыкновение обходить стороной увлечение историков этого времени местной проблематикой23.

Эволюция и развитие краеведения в XIX в. связаны с общественной активностью населения в области прикладных знаний о своей «малой родине», а также с новыми формами общественного движения и появлением у горожан свободного времени. Расширяется их социальное общение, развиваются разнообразные досуговые формы времяпровождения, одной из которых и становится интерес к прошлому родного края.

В первой половине XIX в. краеведческие материалы стали широко публиковаться как в местной, так и в центральной печати. Прежде всего, в городских газетах и губернских ведомостях, журналах и епархиальных ведомостях. Волна интереса к истории и культуре края была подхвачена местной интеллигенцией, политическими ссыльными, а также приходскими священниками и монастырскими монахами. В этот же период в России и ее регионах стали появляться различные общества: Общество любителей истории и древностей российских (1804); Московское общество испытателей природы (1805); Общество любителей наук, словесности и художеств (1811); Общество поощрения художеств и популяризации художественных знаний (1820); Географическое общество (1845); Русское археологическое общество (1846); Русское музыкальное общество (1859); Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии (1863) и др. В уставах и программах этих общественных организаций предусматривалась краеведческая деятельность членов общества.

Во второй половине XIX в. краеведение получило развитие в различных регионах России. Так, развитие краеведения в Сибири, в том числе исторического, связано с открытием новых музеев и активизацией исследовательской деятельности уже существующих (Иркутск – 1782 г., Барнаул – 1827 г., Тобольск – 1870 г., Минусинск – 1877 г., Омск – 1878 г., Енисейск – 1883 г., Нерчинск – 1886 г., Красноярск – 1889 г., Якутск – 1891 г., Троицкосавск – 1894 г., Чита – 1895 г.). Создавались музеи как общественные организации или при организациях местной интеллигенции.

Начало формирования концепций областной местной истории современные исследователи относят ко времени появления рецензии А. Григорьева на монографию Н. И. Костомарова «Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада»24, которая была опубликована в журнале «Время» в 1863 г.25 Важным в этой рецензии является замечание не только об интересе к местной истории, но и демонстрации общности исторических процессов.

Основные идеи местной, локальной истории позже были также предложены А. П. Щаповым. Его концепция имела принципиальное значение для развития исторической науки в провинции 1860–1890-х гг.26 Широкое обращение историков-любителей в регионах России к изучению истории «народной жизни» также повлияло на профессиональных исследователей истории, археологии и этнографии, которые активно начинают свою деятельность по изучению своего края.

В «Истории русской этнографии» А. Н. Пыпина, историографических работах В. С. Иконникова, К. Н. Бестужева-Рюмина, А. С. Лаппо-Данилевского, А. А. Кизеветтера, П. Н. Милюкова уже видны первые попытки обобщения и осмысления отдельных направлений научно-исторической деятельности в русской провинции конца XIX в.27 В своих работах историки опираются на тот богатейший материал, который стал результатом деятельности статкомитетов и архивных комиссий по изучению повседневности различных краев и областей России.

Таким образом, на протяжении второй половины XIX в. в России шло формирование краеведческого актива, на плечах которого лежала основная научно-историческая работа. В краеведении «глубинка» представала совершенно новыми красками. Она жила своими большими и маленькими радостями, жила счастливо и бурливо. «Она была не лучше и не хуже, она просто была иной»28.

Исторические источники, созданные в российской провинции краеведами в XIX – начале XX вв., – это уже определенная система знаний. К достижениям краеведения этого периода можно отнести: 1) обозначение необходимости изучения и осознания локальной истории и культуры как части большого государства, ведь Россия не только территория в пределах ее центральной части, это обширные географические и культурные пространства; 2) тенденцию разделения истории на государственную и локальную; 3) возникновение вопроса о соотношении провинции и государства, центра и периферии.

Обращение к идее Н. И. Щапова под новым углом зрения появляется в 20-е гг. XX в., в период расцвета краеведения в России. Он ознаменовался открытиями в области археологии, истории искусств. Происходили изменения критериев их оценки, возникла потребность научной общественности в осмыслении разных пластов культурного наследия. Несколько позже заработала методика школы «областных культур» (основатели И. М. Гревс, Н. К. Пиксанов и др.). Эта школа, позволившая уже тогда сопоставить типологически близкие ряды историко-культурных объектов, представляется сегодня как предтеча исторической культурологии. Так, в 1926 г. М. И. Успенский пытается выявить значение областной теории для теории и практики краеведения, главной задачей которого является изучение местных условий в хозяйственных целях. Собственно исторический аспект краеведческих исследований уходит на второй план29.

Итоги и некоторые рубежи развивающегося краеведения были обозначены в работе Н. К. Пиксанова «Областные культурные гнезда»30. Среди сибирских историков, занимающихся проблемами локальной истории, краеведения, Ф. А. Кудрявцев31 – один из ярких представителей интеллигенции Сибири – отдаленной окраины России. В регионах, как и в центре России, интеллигенты активно участвовали в изучении местных культур, в создании музейных этнографических и краеведческих коллекций и экспозиций, описывали и учитывали ценные в художественном отношении архитектурные памятники32.

Локальному методу исследования посвящена работа С. И. Архангельского33. Он считал, что обращение к этому методу вызвано необходимостью самоограничения ввиду большого количества источников; интересом к народу и его социальному творчеству, который возник в результате кризиса традиционных институтов европейского государства, и, наконец, как рефлексия на господство сравнительно-исторического метода с насильственной типологизацией в ущерб конкретно-исторической, местной индивидуальности34.

Итак, в первой четверти XX в. краеведение превращается в мощное общественное движение, которое способствует формированию у интеллигенции региональной/локальной идентичности. Оно стимулирует создание локальной истории, ориентированной на исследование повседневного быта различных слоев местного населения. Краеведение этого периода было пропитано поистине народническим духом просвещения масс. Оно давало возможность понимания вариативности исторического процесса.

В 1922 г. при Российской академии наук было открыто Центральное бюро краеведения (ЦБК). Не случайно 1920-е гг. называют «золотым» десятилетием краеведения. Краеведческие организации становились массовыми. Исследования малой родины получают научную поддержку. В новые школьные программы стали вводить краеведческие материалы, разрабатывается «Родиноведение». Научная школа И. М. Гревса и Н. П. Анциферова уже тогда в краеведении сформулировала основные принципы комплексного междисциплинарного исследования35. И. М. Гревс писал: «Краеведение – это насущная просветительская нужда, от удовлетворения которой не могут отказаться заинтересованные труженики»36.

«Концепция краеведения Н. П. Анциферова предполагала практическое освоение (более глубокое понимание) окружающей природной и социальной среды»37. Таким образом, в 1920-е гг. была создана модель краеведения как область активности, которая была свободна от прямого государственного воздействия и контроля и которая отвечала потребностям конкретных людей.

Однако усиление тоталитарного режима, «неперспективность» формирования самосознания народа в регионах России привели к практической ликвидации местных краеведческих организаций. В 1933–1934 гг. НКВД инициировало «дело краеведов». А в 1937 г. вышло постановление СНК РСФСР о признании деятельности Центрального бюро краеведения и местных краеведческих обществ «нецелесообразной». В эти годы члены ЦБК и активисты-краеведы были репрессированы за «контрреволюционные взгляды». Лишь в годы «оттепели» стали появляться отдельные публикации, призывающие к возрождению массового краеведения, возникали местные общественные организации, занимающиеся краеведческими исследованиями.

В отличие от массового краеведческого движения 1920-х гг. в 1950-е гг. санкционировались только определенные исследовательские темы. Основной темой был подвиг советского народа в Великой Отечественной войне как на фронте, так и в тылу. С 1966/67 учебного года в школьные программы по истории СССР стали включать краеведение. С этого времени краеведческая деятельность в России стала оживляться.

Интерес к локальной истории, свободной от идеологического контроля, стал формироваться в 1980–1990-е гг. Д. С. Лихачев писал, что «краеведение может стать в той или иной местности самым массовым видом науки… Оно в силу специфики предмета изучения требует от человека неравнодушного отношения»38. Сформировалось устойчивое представление о том, что локальная история должна интерпретироваться в зависимости от конкретных социально-экономических и культурных условий края, региона. Она предоставляет возможность видеть общее через частное, далекое через близкое.

В начале XXI в. интерес к краеведению и локальной истории переживает своеобразный бум. Появляются научные исследования, интернет-проекты, публикуются сборники конференций, посвященных осмыслению и изучению местной локальной истории39. В современном толковом словаре краеведение определяется как «совокупность знаний о том или другом крае, изучение его природы, истории, экономики, быта и т. п.»40. В это же время появляется исследовательский проект «Роль краеведения в гражданском воспитании молодежи» (2003). Краеведение включают в учебные планы гуманитарных специальностей как региональный компонент. В конце концов краеведение возрождается не только как учебная дисциплина, но и как род деятельности людей, любящих свой край, свою историю и культуру.

В современном краеведении на основе изучения различных аспектов края сформировалось отраслевое краеведение – географическое, экономическое, топонимическое, историческое, этнографическое. Историческое краеведение – раздел исторической науки, опирающийся на принципы и методы исторического исследования. Объектами исследования исторического краеведения являются памятники культуры, связанные не только с историческими событиями в жизни края, но с повседневностью. Историческое краеведение позволяет связать микроисторию с макроисторией, региональное и национальное, общее и особенное в культурах разных народов.

Источниками краеведческого исследования являются: особо охраняемые природные и культурные территории, имеющие природоохранное, научное, культурное значение (заповедники, заказники, природные и культурные парки, сады и т. п.); памятники истории и культуры (сооружения, памятные места, предметы материального и духовного творчества, рукописи, книги, архивные документы, археологические и этнографические материалы, памятники архитектуры и искусства), в том числе устное народное творчество (мифы, легенды, предания, песни и т. п.).

К середине XX в. в европейской науке формируется повышенный интерес к изучению повседневности, результатом которого стал историко-антропологический подход. Сторонниками данного подхода были представители французской исторической антропологии, собравшиеся вокруг издания журнала «Анналы» (1950). Это М. Блок, Л. Февр и Ф. Бродель. В основе концепции антропологов лежала идея восстановления истории в ее целостности. Они предложили не ограничиваться политико-событийной, экономической и военной историей, а сделать ее всеохватной. Так повседневность стала частью макроконтекста жизни людей. Она превратилась в одну из линий исторического узора, который ложился на ткань, сотканную из разных исторических нитей – демографической, производственно-технической, экономической, финансовой, политической, культурной и др.

Микроистория, по версии Ф. Броделя, должна включать два уровня: структуру материальной (предметной) жизни и структуру нематериальной жизни, которая охватывает человеческую психологию и каждодневные практики – «структуры повседневности». Ф. Бродель сумел показать, что именно человеческая психология и практика, а не абстрактные «товарно-денежные», «рыночные отношения» или «капитал» питали «рыночную экономику» и определяли ее пределы в эпоху Старого режима. Его работа «Структуры повседневности»41 дала мощный импульс переориентации исторических исследований – переходу от событийной политической истории, от поисков общих закономерностей экономического развития к аналитическому изучению историко-психологических, историко-демографических, историко-культурных сюжетов. Французские историки, принадлежавшие ко второму поколению «Школы Анналов» углубили метод Ф. Броделя, показывая, насколько важны взаимосвязи между образом жизни людей, их бытом и их ментальностями.

Метод Ф. Броделя получил наибольшее признание у медиевистов и специалистов по истории раннего Нового времени. Они изучали коллективные и индивидуальные ценности, привычки сознания, стереотипы поведения во всех сферах материальной жизни. Изучение повседневности стало изучением человеческого сознания, психологии и социального поведения для понимания «духа времени». Они реконструируют «картины мира» разных эпох. Сторонником этого метода в России был, например, А. Я. Гуревич42. В повседневности исследуется прежде всего ментальная составляющая.

Несколько другой подход в понимании истории повседневности возник в германской и итальянской историографии. Немецкий сборник «История повседневности. Реконструкция исторического опыта и образа жизни», который вышел в конце 1980-х гг., был замечен за рубежом, но сдержанно принят в Германии представителями традиционной науки. «От изучения государственной политики и анализа глобальных общественных структур и процессов обратимся к малым жизненным мирам»43 – такова идея германских исследователей, которые предложили написать «новую социальную историю» как историю рядовых, обычных, незаметных людей.

Х. Медик и А. Людтке предлагали обратить внимание на изучение «микроисторий» людей или групп, носителей повседневных интересов (отсюда второе название «истории повседневности» в Германии – Geschichte von unten, «история снизу»). «История повседневности оправдывает себя как самая краткая и содержательная формулировка, полемически заостренная против той историографической традиции, которая исключала повседневность из своего видения»44. И далее: «Важнее всего изучение человека в труде и вне него. Это – детальное историческое описание устроенных и обездоленных, одетых и нагих, сытых и голодных, раздора и сотрудничества между людьми, а также их душевных переживаний, воспоминаний, любви и ненависти, а также и надежд на будущее. Центральными в анализе повседневности являются жизненные проблемы тех, кто в основном остались безымянными в истории. Индивиды в таких исследованиях предстают и действующими лицами, и творцами истории, активно производящими, воспроизводящими и изменяющими социально-политические реалии прошлого и настоящего»45.

В Италии, в 1980 г., под руководством К. Гинзбурга и Д. Леви была основана специальная научная серия Microstorie. Авторы этой серии были уверенны, что, только не отворачиваясь от единственного, случайного и частного в истории, – индивида, события или происшествия – признавая частное достойным научного изучения, можно приблизиться к пониманию взаимосвязи между индивидуальной рациональностью и коллективной идентичностью.

В 1980–1990-е гг. школа «микроисториков» расширилась. Она пополнилась американскими исследователями, сторонниками «новой культурной истории» и некоторыми представителями третьего поколения «Школы Анналов» (Ж. Ле Гофф, Р. Шартье). Многообразие образов повседневности, которое нес с собой этот подход, определялось общим идейным контекстом его возникновения. Подходы микроистории оказались востребованы в эпоху постмодернистского интереса к языку и к образам «другого».

По поводу значения микроисторического подхода можно сказать, что он позволил включить в исторический контекст множество частных судеб и историй. Можно сказать, что история повседневности – это истории из «жизни незамечательных людей». Метод микроистории позволяет произвести реконструкцию несостоявшихся возможностей и причин частной истории, понять, почему был невозможен другой сценарий46. Кроме того, микроистория позволяет по-новому отнестись к автобиографии и биографии в исторических исследованиях. За ними признается более существенная роль в формировании картины исторического процесса. Таким образом, история повседневности, становится близкой «истории частной жизни» и «устной истории». И, наконец, именно «микроисторики» поставили задачу исследовать не только повседневный, обычный опыт, сколько опыт экстремального выживания в условиях войн, революций, террора или голода.

Таким образом, и «Школа Анналов», и «микроисторики» впервые обратились к «истории снизу». В центр внимания таких исследований была поставлена жизнь «маленького человека». Оба подхода позволяют на макро- и микроисторическом уровнях изучить символику повседневной жизни и в равной мере исходят из признания отличий человека прошлого от человека настоящего, что изменило также и методы изучения элит.

С середины 1980-х гг. понятие «повседневность» начинает употреблять в отечественных исследованиях, в которых под изучением повседневной жизни подразумевалось изучение трудового и внерабочего быта. В числе тех, кто в конце 1980-х – начале 1990-х гг. убедил российский научный мир в необходимости разведения понятий «повседневность» и «быт», был выдающийся российский историк и культуролог, создатель научной школы в Тартуском университете (Эстония) Ю. М. Лотман. Детали одежды, особенности поведения служили Ю. М. Лотману особым шифром к скрытому за ними культурному коду, ключом к пониманию и оценке общественной позиции индивида. Взгляд Ю. М. Лотмана уже не был описывающим – он был аналитическим взглядом истолкователя бытового поведения, норм и ценностей изучаемой культуры. Бытовое поведение Лотман видел как единство обычного и необычного, «обрядового поведения»47. Исходя из подобных позиций историков и краеведов разных стран и строится рассмотрение исторического развития повседневности, культуры повседневности в данном учебном пособии.

Глава 4

Особенности повседневности первобытных культур

Становление человеческой повседневности – это время так называемого антропосоциокультурогенеза, периода генезиса, становления человека (антропос – человек), общества (социума) и культуры. Наши знания об этом периоде во многом гипотетичны. До сих пор неясно, когда, почему и как появилось и стало развиваться то, что мы именуем человеческой культурой, культурой и цивилизацией. Период, о котором идет речь, чаще всего называют эпохой первобытности. И он самый долгий в истории. Однако традиционно (хотя есть об этом и иные представления) формирование физического типа человека и первых человеческих сообществ относят ко времени примерно 800 тыс. лет назад и обычно связывают с появлением каменных орудий. Поэтому период становления человека и общества называют каменным веком. Антропологи все еще выделяют в этом периоде несколько этапов.

Прежде всего это палеолит (древний камень), который делится на нижний (800–100 тыс. лет назад), средний (100–40 тыс. лет назад) и верхний (40–14–12 тыс. лет назад) палеолит. Раньше считалось, что только в верхнем палеолите появляется то, что можно рассматривать в качестве остатков жизни и деятельности разумных существ, зачатков культуры. Но постепенно признаки появления разумной деятельности и элементов неприродной культурной активности начали относить все далее вглубь тысячелетий.

За палеолитом следует мезолит (средний камень) – с нижней границей 14–12 тыс. лет назад и верхней – примерно 5 тыс. лет до нашей эры. И, наконец, неолит (новый камень) – от 5 тыс. лет до нашей эры – местами до наших дней.

Вся так называемая первобытная культура развивается в периоды палеолита, мезолита и частично неолита. И все, что мы знаем о начальном состоянии культуры, становится нам известно по интерпретациям изученных вещных остатков (орудий труда, оружия, захоронений, обработанных пещер, хозяйственной утвари, наскальных рисунков), а также по результатам изучения племен и отдельных этносов, которые до сих пор сохранили в своей жизни что-то (а местами и очень многое) от неолита и даже мезолита. Мезолитические племена остались в Африке, Австралии (бушмены, пигмеи, австралийские аборигены); подобные племена сохранились в Океании и Южной Америке, бассейн Амазонки. Что-то от глубокой древности сохранилось в традициях ряда горских и северных народов, у североамериканских индейцев. Раньше всем им отказывали в наличии культуры, считая дикарями. На самом деле именно в каменном веке появилось и существенно проявилось то, что обусловило возможности развития и цивилизации и культуры; возможности, которые потом по-разному реализовывались в разных географических и исторических условиях, а кое-где и не реализовались вполне. Там и сохранился зачаточный уровень и характер цивилизации и культуры. И в этом зачаточном состоянии особенно трудно отделить первичные признаки будущих цивилизации и культуры.