Полная версия
Государство и право в контексте консервативной и либеральной идеологии: опыт ретроспективного анализа
К. Мангейм определил ряд исторических фактов, вызывающих появление консерватизма:
«1. Уклад историко-общественных сил должен перестать быть статичным. Он должен быть динамичным процессом направленных изменений. Отдельные события должны во все большей степени указывать в каждой сфере на ключевые проблемы развития общественной ткани.
2. Далее, динамика этого процесса должна во все большей степени вытекать из социальной дифференциации. Должны появиться разные классы («горизонтальные» социальные группы, реагирующие на события более или менее однородно). Некоторые будут стремиться к подталкиванию общественного развития, другие – к тому, чтобы его задержать или даже сознательно повернуть вспять.
3. Затем, идеи также нужно различать по сходным принципам. Главные мыслительные тенденции, несмотря на то, какие смеси и синтезы возникнут, должны соответствовать общим чертам этой общественной дифференциации.
4. Отметим, наконец, что эта социальная дифференциация (на группы с разной функцией по отношению к общественному прогрессу – ускоряющей или сдерживающей) должна становиться все более политической, а позднее даже чисто экономической. Политический фактор должен быть автономен и должен стать ядром, вокруг которого кристаллизируются новые группировки».[89]
Если обобщить все сказанное, то консервативная волна появляется тогда, когда возникает реальная угроза существующим политическим, правовым, более широко – социальным институтам.
Надо признать, что единой концепции консерватизма в России так и не сложилось. И это несмотря на мощнейший интеллектуальный потенциал. Убежденными консерваторами были Н. М. Карамзин, П. А. Вяземский, А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Ф. И. Тютчев, Ф. М. Достоевский, славянофилы, которых на западе часто называют «романтически настроенными националистами». Вроде бы ничего особенного, но как сразу смещаются акценты. О политиках консервативного крыла и говорить нечего. «Имя им – легион». У консерватизма много лиц. Можно говорить о темпераменте, стиле, юридическом консерватизме, о научном и бытовом и т. д. Из этой мозаики можно слепить более-менее целостную картину российского консерватизма, который был основан на базовых постулатах.
1. Россия должна развиваться по собственному политическому и духовно-нравственному пути, отличному от западного. Из этого следовало признание доминирующей роли государства и незыблемости самодержавной власти в России. Впрочем, консерваторы допускали и возможность проведения умеренных реформ при сохранении основ существующей политической системы.
2. Стержнем всех консервативных концепций являлась религиозная константа, обусловленная идеократическим взглядом на мир, сакрализацией церковной власти и основных явлений государственной жизни.
3. Для русских консерваторов было характерно стремление к сохранению общественной иерархии, традиционного сословного строя.
4. Консерваторы очень осторожно относились к бурному развитию капитализма в России и требовали учитывать специфику оте-чественной экономики, в частности общинный уклад российской деревни.
5. Неотъемлемой чертой консерватизма была последовательная и острая критика либерализма, парламентаризма и социализма.[90]
Освещение эволюции российского консерватизма ориентирует на взгляды, так сказать, людей пишущих. Вместе с тем практически консервативные идеи воплощали граф Алексей Аракчеев (1796–1834 гг.), граф Александр Бенкендорф (1783–1844 гг.), граф Сергей Уваров (1786–1855 гг.), граф Петр Валуев (1815–1890 гг.), граф Петр Шувалов (1827–1889 гг.), граф Дмитрий Толстой (1823–1889 гг.), Вячеслав фон Плеве (1846–1904 гг.), Великий князь Сергей Александрович (1857–1905 гг.).
Если вести речь о консерватизме как политико-правовом направлении, то первым консервативно-мыслящим интеллектуалом был, по всей видимости, князь М. М. Щербатов. Хотя нетрудно предвидеть и возможные возражения против этого заявления. Михаил Михайлович Щербатов был выдающимся историком, публицистом и государственным деятелем, автором множества работ на историческую и политико-правовую проблему. Выступив против реформаторской деятельности Екатерины Великой, Щербатов обосновал свою позицию тем, что государство только тогда будет прочным, когда оно основано на «знатных и достаточных фамилиях». Он выступил категоричным противником равенства людей, сторонником крепостничества и сильной государственной власти. В 1784 г. он издает утопический роман «Путешествие в страну Офирскую», где описал свой идеал государства, опирающегося исключительно на дворянство, государства явно полицейского, которое экономически держалось на труде самых настоящих рабов. В лице Щербатова мы имеем дело с зарождающимся российским консерватизмом патриотического толка, в котором доминировала установка на соблюдение традиций предков и неприятие разных «заморских премудростей». С этой целью он и написал свою знаменитую работу «О повреждении нравов в России».
Большой вклад в развитие русского консерватизма внес Николай Михайлович Карамзин (1766–1826 гг.) – выдающийся историк, писатель, публицист. Как и многие передовые люди своего времени, он во многом симпатизировал политическому и экономическому быту передовых европейских государств. С восторгом встретил французскую революцию 1789 г., однако затем разочаровался в ней и очень страшился распространения идей европейского Просвещения в России. В свои 24 года удививший познаниями самого Канта, просветитель и масон, совершает решительные шаги в своей жизни – он пересматривает свои воззрения.[91] Получив заказ от Александра I на написание истории России в 1803 г., Карамзин был приближен к императору и отчасти к его семье, в которой едва ли не главную роль играла княгиня Екатерина Павловна. Войдя в ее ближайший круг, Николай Михайлович вольно или невольно оказался в роли оппонента М. М. Сперанскому, «локомотиву» либеральных преобразований в России. Консервативная партия явно нуждалась в одаренном «вожде» мысли, и она его получила в лице Карамзина. Еще в «Письмах русского путешественника» Карамзин выдвинул гипотезу о том, что каждому народу объективно присуще свое индивидуальное государственное устройство в соответствии с его культурными, историческими, правовыми, политическими традициями.
Категорично пресекая возможные возражения, историк утверждает, что «самодержавие есть палладиум России, ее счастье». Из этого следует, что государь – единственный источник власти. Следовательно, европейская теория разделения властей для России бесплодна, а может быть, даже и вредна. Он вообще советовал Александру I быть более осторожным в своих преобразованиях.
Как и его коллеги по консервативному лагерю российского общества, Карамзина более всего заботит не преобразование государственных институтов, а нравственное здоровье народа. Недостаточно для России дать ей хороших губернаторов, ей потребны и хорошие священники. А без прочего можно обойтись, и нет оснований завидовать Европе. Что же касается его взглядов на социальную структуру российского общества, то она укладывается в знаменитую формулу «народ работает, купцы торгуют, дворяне служат». Это очень типично для консервативно мыслящих людей, т. е. статусная стратификация.
В России государь есть живой закон. Не бояться государя – не бояться и закона! В монархе российском соединяются все власти. Наше правление, пишет историк, есть отеческое, патриархальное.[92] Дворянство и духовенство, Сенат и Синод – хранилище законов. Над всеми – государь, единственный законодатель и источник власти. Это и составляет, по его мнению, основу российской монархии.
К видным российским консерваторам принадлежал и А. С. Шишков, который поддерживал политические идеи Карамзина, но категорично выступал против его реформаторской деятельности в области языка. В 1803 г. он публикует свою книгу «Рассуждение о старом и новом слоге русского языка». Через год выходят в свет «Рассуждения о любви к отечеству». Обе эти книги имели широкий общественный резонанс. А. С. Шишков был знаком с Жозефом де Местром. Последний, как известно, считал, что деградация нации, общества, культуры начинается с деградации языка. Мысль между прочим здравая и для нынешнего времени. Своим друзьям-консерваторам, в том числе и А. С. Шишкову, де Местр назвал три основных источника подрыва стабильности российского государства. Во-первых, это дух скептического вопрошания, подпитываемый изучением естественных наук. Во-вторых, протестантизм, полагающий, что все люди рождаются свободными и равными, а власть опирается на народ, и называющий сопротивление власти естественным правом. В-третьих, требование немедленного освобождения крестьян.
На заре великой катастрофы Вольтер изрек: «Все это от книг». Де Местр старался как мог объяснить роль книги, которая, как потом пишет Л. А. Тихомиров, «приобрела совершенно ненормальную силу». С. С. Уваров, попечитель Петербургского учебного округа, в 1811 г. запретил преподавание философии, политической экономии, эстетики и основ коммерции в подведомственных ему школах.
Победа России в Отечественной войне 1812 г. дала новый импульс развитию консервативной идеологии в России, поскольку она расценивалась как торжество русского традиционализма и охранительства. В сфере образования консервативная партия в лице М. А. Балугьянского, а особенно М. Л. Магницкого, попечителя Казанского учебного округа, провела такие «реформы», что они до сих пор глядят курьезом. Прежде всего Магницкий подверг аракчеевской экзекуции профессуру университета, изгнав одиннадцать «неблагонадежных» ученых и заменив их десятью «благонадежными» неучами, а затем издал руководство, которое унифицировало задачи преподавания каждой учебной дисциплины, как говорил сам попечитель, «на началах Священного союза». К примеру, смысл предмета всеобщей истории сводился к тому, чтобы разъяснять студентам, «как от одной пары все человечество развелось», причем новейшая история – «вместилище всех смут» – исключалась из преподавания. Математики должны были высчитывать неоспоримость «священных истин», вроде следующей: «Как числа без единицы быть не может, так и вселенная, яко множество, без единого владыки существовать не может». Старые, языческие определения и формулы Магницкий заменил новыми, христианскими. Например, гипотенузу стали определять так: «Гипотенуза в прямоугольном треугольнике есть символ сретения мира и правды, правосудии и любви, чрез ходатая Бога и человеков, соединившего горнее с дольним, небесное с земным».[93]
Деятельность Магницкого стала примером для подражания другим представителям консервативного направления, как, например, попечителя Петербургского учебного округа Д. П. Рунича, директора Петербургского педагогического института Д. А. Кавелина, инспектора университетского пансиона Я. В. Толмачева.
В разработке теории официальной народности значительна роль талантливого педагога и ученого М. П. Погодина и поэта, литературного критика С. П. Шевырева. Общественная роль их неоднозначна. Своей профессорской и публицистической деятельностью они содействовали распространению знаний, повышению культурного уровня русского общества, росту в нем национального самосознания. Но в силу своей консервативной общественно-политической позиции Шевырев и Погодин оказались на стороне устаревшего режима и во вражде с теми, кто пропагандировал «европейские идеи», т. е. либеральные, демократические, просветительские.[94]
Да, консерваторы тормозили перемены, которые назрели и фактически были необходимостью. Но они желали блага для своей страны. Граф А. Х. Бенкендорф имеет репутацию сатрапа, но разве не он высказал идею о том, что «крестьян лучше освободить сверху, чем ждать, пока они освободят себя снизу». С. С. Уваров однажды в близком кругу сказал: «Мы, т. е. люди девятнадцатого века, в затруднительном положении: мы живем среди бурь и волнений политических. Народы изменяют свой быт, обновляются, идут вперед. Никто здесь не может предписывать своих законов. Но Россия еще юна, девственна и не должна вкусить, по крайней мере теперь еще, сих кровавых тревог. Надобно продлить ее юность и тем временем воспитать ее. Вот моя политическая система… Если мне удастся отодвинуть Россию на пятьдесят лет от того, что готовят ей теории, то я исполню мой долг и умру спокойно».[95] За шестнадцать лет своей министерской деятельности Уваров завершил формирование учебных программ на основе классического образования, создал централизованную систему управления учебными округами с ограниченной университетской автономией, ввел обязательные заграничные стажировки за казенный счет для выпускников, предназначенных к преподаванию в высших учебных заведениях.[96]
Революционная волна в Европе 1848 г. также способствовала росту консервативных настроений в России. В. А. Жуковский, автор государственного гимна России «Боже, Царя храни», в котором две строфы написаны А. С. Пушкиным, считал самодержавие воплощением «слова евангельского» перед хартиями, которые написаны человеческой рукой. Революцию 1848 г. он называл «отвратительным детищем эгоизма». Ф. И. Тютчев направил Николаю I записку «Революция и Россия», в которой отстаивал тезис о том, что революция – враг христианства! Антихристианское настроение есть дух революции. Россия – прежде всего «христианская империя». Само существование России – залог будущего всего человечества.
Царствование Николая I сказалось самым печальным образом на судьбе русского консерватизма, поскольку в этот период наметилось серьезное расхождение между самодержавной властью и образованной частью общества, что в конце концов привело к трагическим событиям.
Крымская война (1853–1856 гг.) с очевидностью поставила проблему необходимости проведения реформ, в том числе отмены крепостного права. Этот вопрос и был тем оселком, который позволял определить степень прогрессивности того или иного человека. Консерваторы вынуждены были менять свои позиции, несмотря на то что делать им это было очень трудно хотя бы по «техническим причинам». Весь вопрос в том, что практически все печатные издания плотно контролировались либералами и консервативных мыслителей просто не печатали. В этих условиях консерватизм уже более не отстаивал незыблемость существующего строя, а медленно стал трансформироваться в теорию изменений. И тем не менее консерватизм не сдавался. В 1864 г. в журнале «Эпоха» выходят «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского, прямо направленные против Н. Г. Чернышевского – кумира молодежи. Достоевский выступал также против распространения идей европейского просветительства. Федор Михайлович мечтал об обращении государства в церковь, за строй, основанный на моральном совершенстве личности, за «русский социализм».
В пореформенное время символом российского консерватизма становятся М. Н. Катков и К. П. Победоносцев. К этому времени они располагали и солидными информационными возможностями. К их услугам были газеты «Московские новости», «Русь», «Гражданин», а также некоторые журналы. На страницах «Московских ведомостей» М. Н. Катков изложил свое кредо: «Говорят, что Россия лишена политической свободы; говорят, что хотя русским подданным и предоставлена законная гражданская свобода, но они не имеют прав политических. Русские подданные имеют нечто более, чем права политические; они имеют политические обязанности. Каждый из русских обязан стоять на страже прав Верховной Власти и заботиться о пользах государства. Каждый не то что имеет только право принимать участие в государственной жизни и заботиться о ее пользе, но призывается к тому долгом верноподданного. Вот наша Конституция».[97] Главный порок российской жизни Катков видел в независимости судов и самостоятельности земских учреждений. М. Н. Катков был блестящим публицистом, передовыми статьями которого зачитывались даже его оппоненты. Существовала даже расхожая поговорка «В России два императора – Александр II и Катков».
Константин Петрович Победоносцев (1827–1907 гг.) считается символом российского консерватизма, фигурой столь противоречивой, которая и поныне вызывает ожесточенные споры. О степени его влияния лучше всего говорят стихи А. Блока:
В те годы дальние, глухие
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи,
А только – тень огромных крыл,
Он дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи
Стеклянным взором колдуна.
В отечественной поэзии вообще нет образа русского государственного деятеля, соизмеримого по изобразительной мощи с блоковским Победоносцевым.[98] Для Победоносцева было характерно глубочайшее недоверие к несовершенной, испорченной человеческой природе. Только государство, построенное на религиозных началах, способно удержать человечество от гибельного хаоса. В «Московском сборнике» он яростно атакует одни за другими фетиши европейской демократии, будь то система отделения государства от церкви, суд присяжных, «идея правового государства», «свободная пресса», но главной мишенью обер-прокурора Священного Синода станет «священная корова» Запада – парламентаризм.[99]
Видной фигурой российского консерватизма являлся Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891 гг.) – философ, религиозный мыслитель. Общество, особенно под влиянием идей французских просветителей и революционных демократов, а затем и используя опыт наиболее преуспевающих государств, выработало безусловную шкалу понятий развитого социального организма «прогресс, равенство, свобода, всеобщая образованность, передовая наука, техника». Все эти понятия как раз подверг беспощадной критике К. Леонтьев, потому-то не могло быть более одинокого мыслителя, странным образом выпавшего из колеи общепринятых, безусловных представлений.[100]
Наиболее часто повторяемое Леонтьевым словосочетание – эгалитарный (т. е. уравнительный) процесс, который смешивает многоцветие жизни и несет с собой усредненность, однообразие вкусов и потребностей. К. Леонтьева страшит, что западные общества, а за ними и Россия начинают все более походить друг на друга. Он даже написал работу по этому поводу «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения». К. Леонтьев как бы знает возраст смерти национальных культур, но не желает принять его в отношении к России. Он уговаривает соотечественников одуматься, противодействовать гниению, уравнительности, демократизации, уже поразившими европейскую цивилизацию. Вслед за уравнительным разложением Европы лопнут и славяне во все разрушительной буржуазности. Идея демократизма, нарушающего естественный порядок гражданского устройства, особенно опасна для России, в которой из-за полного отсутствия даже малейших демократических традиций обоснование иллюзии политического равенства есть приглашение к мужицким мятежам и бунтам. Русский демократизм, по Леонтьеву, имеет явно выраженную склонность к подстрекательству и народным волнениям, которые при условии приобретения ими массового характера могут стать причиной национальной катастрофы.[101]
К плеяде выдающихся российских консерваторов принадлежит и Лев Александрович Тихомиров (1852–1923 гг.). Тихомиров справедливо причислен к разряду наиболее вдумчивых, образованных и убежденных консерваторов. Мотивы разрыва с либеральными идеями содержатся в его известной работе «Почему я перестал быть революционером?». Мысли о революционных разрушениях составляют, по Тихомирову, религию нашей демократической интеллигенции. А все потому, что в российском способе мышления, особенно образованной части общества, присутствует увлечение гипотезами, идеями, которое сочетается с полным игнорированием фактов. Его консерватизм окрашен в национальные, державные интересы. Тихомиров отмечает, что «особенно часто истинно враждебное чувство к Великороссии. Это натурально, потому что в конце концов только гением Великороссии создана Россия действительная. И не будь Великороссии, особенно Москвы, все наши окраинные русские области представляли бы ту же картину обезличенной раздробленности, как весь остальной славянский мир. Из всех славянских племен одна великорусская раса обладает великими государственными инстинктами. Поэтому она возбуждала особенную ненависть в том, кому противно в обществе все историческое, органическое, не случайное, не произвольное, а необходимое».[102] Парламентаризм, демократия, псевдорелигиозность – эти и другие явления ничего не несут России, кроме разрушения и смуты. Интеллигенция и пролетариат стали соответственно носителями двух разрушительных теорий – демократии либеральной и демократии социальной. А вообще, «демократия – это тот разрушительный яд, действующий более или менее быстро, в зависимости от присутствия или отсутствия в государстве психологического противоядия – сильно развитого национального сознания».
Русский консерватизм XIX – начала XX столетия никогда не был однородным. Нельзя поставить знака равенства между К. Леонтьевым и М. Катковым. Он постоянно развивался во времени. На него оказывали существенное влияние как объективные факторы, так и личные пристрастия отдельных его представителей. Иногда взгляды консерваторов сближались с позициями либералов, и наоборот. Отсюда появились термины «консервативный либерал», «либеральный консерватор» и другие вариации. Как и консерваторы, А. Градовский, профессор С.-Петербургского университета, в статье «Что такое консерватизм?» обратил внимание на абсурдность противопоставления терминов «консерватор» – «либерал». Но различия между ними все-таки были, и очень существенные. И те и другие желали добра своей Родине. Надо всегда помнить, что люди практически никогда не спорят о целях, а только о средствах.
Р. Пайпс считает, что эволюция консервативной идеологии в России прошла четыре фазы, и каждая фаза ознаменовалась созданием теории, выражающей идеи определенной социальной группы, а именно: духовенства, дворянства, интеллигенции и чиновничества. Эти четыре типа консервативной идеологии в России известны под названием церковного, дворянского, интеллигентского и бюрократического консерватизма.
Церковный консерватизм оправдывал московский абсолютизм. В середине XV–XVI вв. церковные теоретики легко сформировали и внушили московским князьям идею самодержавия. Церковь, которая владела значительными земельными угодьями и боролась с еретиками, нуждалась в поддержке государства. Теория самодержавия формировалась школой Иосифа Волоцкого. Попытка Никона поставить церковь над государством стала гибельной. Таким образом, церковь оказалась скомпрометированной в глазах монархии. Воспитанники Киевской Академии – Симеон Полоцкий, Стефан Яворский, Феофан Прокопович стали насаждать в России идею государственных интересов. При Петре I монархия стала секуляризованной. Дворянство отказалось от власти политической взамен абсолютной власти над крестьянами. Пайпс полагает, и не без оснований, что дворянский консерватизм наиболее ясно сформулирован Щербатовым и Карамзиным, к которым в последние годы примкнул Пушкин.
Дворянский консерватизм по вступлении на престол Петра I пошел на убыль по двум причинам. Пайпс утверждает, что русская монархия, опять же от Запада, воспринимает идею о нации и отказывается от концепции законного разделения государства на классы. Власть начинает накладывать первые ограничения на власть дворян над крепостными, прекращает раздавать крестьян в частное владение. Кроме того, великое предательство монархии в 1825 г. сильно подорвало авторитет дворянства.
На смену дворянскому консерватизму приходит интеллигентский в лице И. Аксакова, Данилевского, Достоевского, Каткова, Аполлона Григорьева, Леонтьева, Победоносцева, Самарина. Он перестал быть идеологией элиты, его идеалом стало единство самодержавия и народа вместо единства самодержавия и дворянства. Помимо этого консерватизм стал сугубо националистическим.
И наконец, бюрократический консерватизм с его крайне скудным идеологическим содержанием. Он характеризуется подозрительностью, основанной на убеждении, что свобода повлечет за собой бунт и разрушения. Бюрократический консерватизм – это идеология государственных деятелей, рассматривающих любое проявление общественной инициативы как «неповиновение», которое необходимо подавить, а если это невозможно, то хотя бы подорвать.[103]
Характерным представителем бюрократического консерватизма является фон Плеве, который пытался насадить в России полицейское государство.
Периодизация эволюции российского консерватизма, предложенная Р. Пайпсом, не вызывает особых возражений, но вместе с тем его характеристика «видов» консерватизма не всегда удовлетворяет. Консерватизм по своей природе не может быть космополитичным, в отличие от либерализма он всегда национально ориентирован, поэтому здесь никаких особенностей именно русского консерватизма нет. Против квалификации «интеллигентский» консерватизм и вовсе хочется протестовать. То, что консервативные идеи исповедовали пишущие люди, не дает оснований его так характеризовать. Назвать Достоевского интеллигентом можно только с одной целью – бесконечно унизить его. То же самое можно сказать и в отношении Каткова или Победоносцева, что добавляет ситуации и вовсе гротесковый характер. С интеллигенцией и ее порождением – нигилизмом как раз и боролись российские консерваторы, прежде всего Достоевский. Великий писатель полагал, что под цивилизованной внешностью человека скрываются иррациональные, разрушительные инстинкты. Человека удерживает от убийства только вера в бессмертие души и страх перед наказанием после смерти.