Безлюдница

То-то притих… Ну пошли тихонечко… Цыц, куда, левее бери, там проход узенький… в-о-от так, между шкафами, чш, ты мне еще урони тут что-нибудь… Вечерний звон, блин… Ну что сник… Я когда-то тоже такой был, весь в мечтах, весь в целях высоких, вот как ты тоже хоть всему миру наперекор готов был пойти. А? Да, бывало, и страдал за идеи за свои высокие… Нет, не отступал. А что, по мне видно, что ли? То-то же… Не-ет, парень, это эти вон все в норки свои забились, и сидят, судьи эти твои, стражники те же самые… Им уже ничего от жизни не надо, как это у Горького… а вы на земле проживете, как черви слепые живут…

А мы с тобой, парень, мир менять будем…

Чш, что притих? Ну слышу, слышу, шаги. Плевать. Ну ходит там кто-то сверху по этажам, а кто ему запретит. И-и, брось, я скажу тебе, когда прятаться надо будет… Тут по всей тюряге хоть бегом бегай, никто не почешется… Теперь направо… Там тихо-онько тихо-онько по ступенечкам… Да вижу, что темно, хоть глаз выколи, а ты не выкалывай… Ты на свободу хочешь? Вот и пошел…

А то тут торчать… Тебя на сколько упекли? М-мать моя, пожизненно. Это вот за такое… пожизненно? Охренели власти наши… скоро уже ни пукнуть, ни чихнуть нельзя будет, за все в кутузку…

Тэ-экс… Теперь направо. Вот, хорошо… Ну чего там, чего? Ну кости и черепа лежат, кто им запретит… Много их тут, ты только не наступи ни на что, хрустят они здорово. Бывает, в кабинет какой зайдешь, за столом скелет сидит, ручка в руках окостенелых… зубы скалит. Жуть такая. Кое-где и по камерам встречаются, не надо ля-ля, что тут камеры чистят… Между нами, эти, которые там на вышках, тоже мертвые… Так что нечего от них шарахаться…

Ну пошли потихохоньку, что дрожишь? Ох, слабоват ты, парниша, смотрю, слабоват, вот на словах мы все не боимся мир переиначивать, а как до дела доходит, как на власть нашу напорешься, все, ушки прижал. Так тоже не делается, уж если решил изменить мир, так дерзай…

Я же знаю, у каждого в жизни свое предназначение… и хоть ты умри, а выполни, или получится, и жил зря, и умирал зря. Что если уж родился с крыльями, так не на кого не смотри – вспорхнул, и к солнцу, если уж с такими ушами родился, что музыку небесных сфер слышишь, так уши расправь, и слушай музыку эту, а не что тебе там родители говорят. Если… Я вот тоже, ну как знал, на роду у меня написано в каскадерах смерти в глаза смотреть, и ни в какие бухгалтерии меня не запихнешь, зря родители старались…

Что, сильно тебя папка с мамкой ругали? О-о-о, лупили даже… и-изверги. А ты их не вини, их в детстве тоже вот так лупили, они там хотели, кто в космос лететь, кто на дно морское, кто еще куда, а их вот так же, как тебя, ругали, наказывали, ах ты, чтоб ты, да горюшко мое, да всю жизнь мне испоганил, да если в институт не поступишь, мы тебя… Вот и начинается, у тебя крылья за спиной, а ты шофером по проспектам круги нарезаешь или по станциям, Новокузнецкая-Серпуховская-Каховская… Или в конторе дебет с кредитом считаешь… А потом вспомнишь про крылья, расправишь – а их и нет уже отсохли…

Так что ты их не вини… Это я сиротой рос без родителей, я-то знаю, уж для чего ты в этот мир пришел, то и делай, гоняешь со скоростью триста в час, значит, гоняй, резец у тебя вместо рук, значит, камень точи, а если взрывчатка у тебя вместо сердца, значит, пока весь берег не взорвешь, не переиначишь, не успокаивайся.

Пошли… тихохонько… За меня не хватайся, видишь, рука у меня на соплях держится, отвалится, чем здесь будем присобачивать? То-то же. Хоть думал бы. Да не бойся, не попадемся. А-а, попадемся, худо будет. Власти таких не жалуют, которые мир менять хотят… Чего? Па-амятники ставят… Ну, посмертно, может, и ставят, а пока ты живой, так они… стараются это безобразие исправить. Левее давай… Они думают, тут вечно все будет, как было… Недолго им думать…

Ну что, что опять? Ой, какие мы нервные, косточек испугались. Говорил тебе, на каждом шагу кости валяются. Ну вот, как тогда все случилось, вот так и валяются. Что случилось… и ты у меня спрашиваешь. У них вон спроси, у мертвых, что они тут устроили, только что-то не больно они… разговорчивые. Лежат и лежат. В городах старых был? Не таскали вас на экскурсии, или не модно сейчас? Во-от, там этих трупов до хренища, за рулем, за прилавками там, на улицах… чш-ш, ком-му сказал, костями не хрустеть? Щ-щас поймают тебя, мало не покажется… Сам виноват будешь…

Чего? Чего ты там боишься… счас дам тебе хорошенько, перестанешь бояться… Вот так, если бы все боялись предназначение свое выполнить, жизнь вообще застопорилась бы. Ой, скажите, какой нежный, он миру навредит… Ну, знаешь, нового ничего построить нельзя без того, чтобы старое не разрушить. Вон, тоже был такой… черт пойми, какой… было у него на роду что-то написано, что надо ему реку перекрыть. Вот так, течет река, а он ее перекрыть должен. Его уже от этих рек и гоняли, и в кутузке держали, и в дурке, и еще много где… И что думаешь, смотался он ото всех, в Сибирь, в захолустье в какое-то, речку выискал, бревнами какими-то загородил, как у него на роду в программе написано было… Чего кошмар, чего кошмар, у кого сейчас электричество покупают? У него. Электростанция у него там. Эти вон, у которых на роду написано нефть из земли сосать, и то с ним не сравнятся. Так что не надо ля-ля… Уж что тебе сердце твое подсказывает, то и делай, и не папа с мамой тут решают, а фабрика, которая нас всех делала…

Вот и ступенечки, вот мы и в лесочке, вот и волюшка вольная… а ты боялся… выдумали, парней молодых по тюрьмам прятать, скоро уже новорожденных за решетку швырять будут… Правильно тебя испугались, чуют, большой у тебя потенциал, захочешь – весь мир перекроишь. Вот таких они и боятся, вот таких и гонят в конторы, в офисы, или по трассам круги нарезать, сиди, не высовывайся, только чтобы головы поднять не смел…

Давай тихонечко лесом… да не шурши ты так, они, думаешь, не слышат? Стражники-то у нас с одной извилиной на всех, да тоже бывает, и над лесом пролетят, и прожектора включат, не век же экономить… Вот, молодчина, по костям хрустит, не замечает даже… а что замечать, светлая им память… Этим… кому этим… не знаю…

Это все от этих пошло… которые до нас были. У них вроде на роду ничего написано не было, что вылепишь из них, то и будет. Вот и лепили всех… под одну гребенку… Сам видишь, ни лопаты у них, ни сверла, ни крыльев, лапочки, пять пальчиков, два глазочка… А ты на них не смотри, тебя каким фабрика сделала, таким и будешь, и не надо ля-ля…

Чш… Затаись, ком-му сказал, или жизнь уже не мила? Проснулись, окаянные… не сидится им… долбохлебы… Вот как надо, так хрен с кисточкой до этой стражи докричишься, а как не надо, так нате вам… шарят лучами… шарики долбанные… Ты их не вини, у них на роду так написано, вишь, какие родились, с прожекторами, с пушчонками, так они только и могут, что заключенных охранять… крылья им прилатали, так то не крылья, то срамотища одна, так, над лесом парить… Я тебе по секрету всему свету скажу, они же завидуют нам, вот и охраняют, как церберы… мстят, что нет у них в жизни ничего кроме видеокамер и говорилки этой, первый-первый-я-вто… Бежим.

Жив-вей давай! Что, не можешь? Не ври… жить хочешь, значит, можешь… болванище… живее, пока не хлопнули… А-ах, ч-черт, с-суки… Да ничего… Ты-то целенький? Ну и на том им спасибо… подбили, долбанные… да чтоб тебе самому вот так видеокарту раскокали…

Да на меня не смотри, дело-то привычное, меня где только не бивали. С детства еще, как с конвейера сошел, так началось охи-ахи, да куда он пойдет, да кому нужен, да на хрена все эти трюки… Веришь, нет, крылья мне оборвать хотели… Ну у меня сам видишь, рубаки спереди какие, сказал, кто ко мне полезет, зарублю на хрен… Так что давай, пацан, держись, кто тебе что отвинчивать будет, не давайся… Мы родились мир менять, а не мусор возить в кузове…

Ну давай… и-и, не благодари, потом отблагодаришь, когда мир переиначишь, и при жизни тебе памятник поставят… Я про тебя в газете прочитал, чуть не заплакал, вот так, парня молодого ни за что ни про что упекли, вишь, не понравилось им его Предназначение… Хоть не казнили, и на том спасибо, а то раньше Предназначение не понравится, и все, и под пресс, и на вторчертмет…

Иди, давай, делай, что тебе предназначено… Дай хоть посмотрю на тебя… У-у, далеко пойдешь, гусеницы у тебя какие матерые… И башня вон какая солидная, что у тебя тут на башне… это же ракеты? Это чтобы в космос лететь, да? А-а, ты не знаешь еще… Ну ничего, разберешься… красавец… Гляньте, и цветок у него на каждой ракете, трилистничек такой… А это что за буквы, пэ-тэ… А-а, не знаешь еще… Ну ничего… разберешься… Ты давай, осторожнее только, а то ты вон матерый какой, выше леса… уж и не знаю, где тебе прятаться… А не знаешь, где прятаться, так не прячься, давай уже… иди, покоряй мир… Ой, чует мое сердце, после тебя от старого, прежнего мира хрен да маленько останется… А то ишь чего выдумали…

Сто имен благодетеля

Я этого психа увидел там, на перекрестке, еще подумал, откуда здесь психи взялись. А что значит, откуда, где люди, там и психи, можно подумать, где-то психов…

…а ну да, псих… В отчаянии бил по экрану, выкрикивал какие-то проклятия, издалека я ничего не слышал, обрывки фраз, чтоб тебе сдохнуть, сдохнуть, сдохнуть… что-то такое.

– Он что… псих? – спросил я в пустоту.

Пустота не ответила, кто-то передернул плечами, а что, так, что ли, непонятно, что псих. С кем не бывает.

Да вот как-то ни с кем не бывает, я нормальный, он нормальный, все нормальные, а это…

– Благодетеля нашего бьет, – сказал я.

Люди вокруг пожимали плечами, точно, благодетеля своего бьет…

Его увели. Как-то быстро увели, мы даже толком не успели понять, что случилось. проще сказать себе, что этого не было. Ничего не было. Не бил человек в исступлении по экрану, не кричал проклятия, не уводили никого, мы не пожимали плечами…

– А ведь не первый случай, – сказал кто-то.

– Точно не первый, – кивнул я.

– Говорят, где-то на сервере север взорвать пытались…

Фыркаем. Хорошо сказано, на севере – сервер, на севере – сервер, на сервере – север…

И тут же пугливо крестимся, надо же, благодетелей своих рушат…

Просыпаемся утром, перво-наперво молимся благодетелю. Бережно жмем на клавиши, бережно переводим в рабочий режим, целуем экран, бережно протираем тряпочкой.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь…

Ждем хлеб наш насущный, стоим на коленях перед благодетелем, Берта четки перебирает, откуда только выискала, я зажигаю свечу, блаженный фимиам благодетелю…

ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ

Ждем, припоминаем молитвы, кто какие знает, да мало мы знаем молитв, не умеем мы воздавать хвалы Благодетелю. А надо бы выискать в архивах, надо бы подучить, а то не любит Благодетель, когда непочтительно с ним, обидится, вот как сейчас обиделся, думает о чем-то своем…

1 ИЗ 100…

2 ИЗ 100…

3 ИЗ 100…

Повторяем магические руны, как мантру, как заклинание. Вчера в телевизоре решали, что это за мантры, сто имен Благодетеля, или ещё что.

ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ

День клонится к вечеру, красное солнце ползет по стенам вечного города.

79 ИЗ 100

Просим прощения у Благодетеля, если обидели его чем, да что значит, если, ясен пень, обидели, не дает Благодетель хлеб насущный…

Выхожу на улицу, поискать что-нибудь, опавшие колосья в поле или еще несорванные яблоки. Как же, щ-щас, уже собрали все, до последней крошки, до последней крупинки, до последнего зернышка, толпится народ на поле…

Кто-то бросается на экран уличного благодетеля.

Кто кто-то, псих, нет, не тот псих, другой, много их развелось. Бьет молотком, еще, еще, еще, что есть силы, молоток отскакивает от экрана, Благодетеля не убить…

Кого-то хватают, кого-то уводят, кто-то отбивается, сыплет проклятиями… Уводят быстро, так, что не успеваем понять, что случилось, может, и не было ничего, не бил человек в исступлении молотком по экрану…

– Па, а тут смотри, по истории…

– В кои-то веки за историю взялся, чучелко ты мое…

– А тут смотри, учебники разные… вот тут написано, что благодетели всегда были, вместе с людьми на земле появились…

– Кто тебе эту чушь сказал?

– Да вот, в учебнике.

– Учебник сжечь. И автора тоже. Выдумал, идиотище… одновременно… Ну-ка давай, остальные учебники покажи… вот… вначале не было ничего, и Благодетель сотворил землю и небо… и звезды небесные, и гром небесный… тоже чушь полная… убери…

– А вот еще…

– В процессе развития Благодетелей появились отходы производства, материальные белковые тела, которые по мере усложнения… вот это больше похоже на правду.

– Пап, а тут еще написано, как человек благодетеля стон… скостру… скон-сту-ри…

– Сконструировал? Интересная версия… где выискал?

– А вот… в учебнике…

– Молодец, далеко пойдешь… надо же такое верование выискать…

Портал закрывается, наскучил Благодетелю наш спор. Иду вдоль порталов, во времена моей юности Благодетели еще пускали людей к дальним городам и континентам, ну тогда и люди были другие, чистые и безгрешные, а сейчас погрязли в пороке, какие уж нам континенты и города…

– Еще трое сегодня, – говорит полицейский.

– Кто трое?

– Психи… набросились на экраны, из гранатомета расстреливали…

– Офигеть, – охает девушка в углу лифта, – как так можно… ничего святого в людях не осталось…

– Ну вот… я двоих выловил, третьего упустил, – продолжает полицейский.

– Бывает, – пожимаю плечами, – вы же не благодетель, чтобы всемогущим быть, где и упустите…

Лифт не шевелится. Сидим в кабине, признаемся друг другу во всех грехах, вольных и невольных. Крепенько покарал Благодетель, закрыл в тесной кабине, не выберешься, и сиди теперь, вспоминай все свои грехи вольныя и невольныя, за которые тебя заперли… Исповедуемся друг перед другом, девушка рассказывает про какие-то свои гулянки, сегодня с одним, завтра с пятым-десятым, тошно слушать, а приходится. Я припоминаю, как сын орал, в десятый класс не пойдет, и верно, нет, чтобы в музыкалку его сдать, нет, в лицей запихнул, на хрена…

Так парень этот прокурорский сыночек, как его не упустить было… – полицейский разводит руками.

Киваем. Бывает.

Теперь точно выловлю, вот провалиться мне, если не выловлю.

Лифт покачивается, вздрагивает, неуклюже ползет вверх. Переводим дух. Падаем на колени, молимся Благодетелю, уберег, пресвятой…

Иду домой, иду пешком, Благодетель решил, хватит с нас сегодня эскалаторов, можно и пешочком. Растрепанная женщина бьется головой об экран, выкрикивает какое-то имя, отсюда не слышу, неважно, без меня скрутят и уведут…

– Колька… Колька…

– Да что с тобой?

Жена выходит сама не своя, как говорится – лица нет, руки дрожат, что такое…

– Ленка, чего, сердце?

– Кольк… Кольку забрали…

– Кто? Кто забрал?

– Заб… ра… ли…

Ленка всхлипывает, уймись, уймись, только приступа твоего сердечного мне не хватало…

– На сервер… на сервер напал… с парнями…

Ослышался я, что ли… вот так, растили себе на радость…

– С чем напал?

– Говорят… с отвертка… ми… хоте… ли… сервер… раз… вин…

Развинтить… да-а, быстро увели Кольку, так, что мы и понять не успели, что случилось, может, и не было никакого Кольки, не развинчивал он никакой сервер, север, или как правильно…

– Колька где?

Спрашиваю, мог бы не спрашивать, и так понятно, где может быть человек после того, как напал на сервер с отвертками. Ленка не отвечает, куда она заваливается набок-набок-набок, давится слюной, хрипит…

Черт…

– Жить будет? – спрашиваю жреца при Благодетеле.

– Ну, к кардиостимулятору подключили, там посмотрим, что будет…

ЗАГРУЗКА ЦП 100%

Стимулятор замирает, беспомощно пищит, хочется заткнуть уши от этого тонкого писка…

1 ИЗ 1000…

Сердце падает в тартарары.

ПОЖАЛУЙСТА ПОДОЖДИТЕ…

– А… а Ленка? – спрашиваю в пустоту, ни у кого.

– Ну что вы хотите… на все то воля Благодетеля нашего…

Я этого психа увидел на перекрестке, еще подумал, откуда тут психу взяться… А что значит, откуда, кто ему запретит. Кидался на экран с топором, откуда только топор взял, орал надрывно – Ленка, Ленка, Ленка, бился головой в отчаянии.

– Он что… псих? – спросил я в пустоту.

Пустота не ответила, отвечать было некому. Вчера Благодетели пропустили ток через дома, из домов никто не выходил, пахло смертью.

А как мы хотели, кара она и есть кара, не все же благодетелям терпеть прегрешения наши…

Брачок

Становлюсь на одно колено.

Как учили.

Навожу цель.

Тоже как учили.

Выжидаю. Голос инструктора в голове, куда стреляешь-то с разбега, ты еще на бегу выстрели, чтобы получше промазать…

Не стреляю с разбега. Не промажу. Не бойтесь, господин инструктор, не промажу, можете мне в голову не шептать…

Сладко покалывает виски. Так всегда бывает, когда выходим на дело, инструктор своё дело знает, как нас взбодрить…

Вижу цель. Вон она, тоненькая, миловидная, сидит в глубине двора, листает книгу. Знать бы еще, в чем она провинилась против нашего босса, дорогу ему перешла, или узнала что-то, чего знать нельзя…

Неважно.

Не мое дело.

Как там шеф говорил, индюк много знал, в суп попал… или нет… будешь думать, скоро состаришься…

Не так.

Не помню, не помню, опять я ничего не помню, все помнят, я нет, все как все, а я…

Навожу цель.

Сегодня я не промахнусь. Сегодня я докажу им всем, всем, что все как все, и я как все, что я один из…

Год рождения 2030

Дата рождения: 7 февраля

Номер, данный при рождении…

– Девяносто пять, сорок четыре!

Шум инкубатора.

– Девяносто пять, сорок пять!

Рев орущих детей.

– Девяносто пять, сорок шесть!

– Девя…

– Тпрр-р-ру, стой, куд-да его тащишь?

Сдавленный писк младенца.

– Брачок вышел…

– А что так?

– Да не видишь, что ли? Вот… на мыслеграмму посмотри…

– Точно, я и не заметил… чего… в утиль?

– Ну… давай следующего…

– Девяносто пять, сорок восемь!

Я не помню этого. Я не могу этого помнить, почему же я в таком случае не могу этого забыть.

Номер, данный при рождении…

Записываю в анкете – девяносто пять, сорок семь.

Почему я покрываюсь испариной, почему руки дрожат, почему, почему, почему…

– Ну что… заданьице есть, – хозяин смотрит чуть свысока, загадочно, как и подобает хозяину, – справитесь?

– Справлюсь.

– Даже не знаете, что за заданьице…

– Все равно. Справлюсь.

– Ну, смотрите… завтра в Парадизе открывается фестиваль английской культуры…

Брезгливо морщусь, ходить по фестивалям, выискивать каких-то людей мне не хочется, ну да ладно, приказ есть приказ…

– Так вот, там кое-кто взрывчатку пронести хотел…

Холодеет спина. Это дело.

– Стойте, помощников вам определю… А-а-а, помощников-то у нас и нету…

– Сам справлюсь.

– Да ну, хорош дурить уже…

– Сам справлюсь.

Агент говорит так, что становится понятно – возражений не будет. Справится. Костьми ляжет, выполнит задание шефа. Смотрю на агента на экране, в кожаной куртке, в шлеме, в очках, такой задание выполнит, можете не сомневаться…

Я тоже выполню задание… если меня возьмут…

Навожу цель.

Цель не видит меня, цель и не должна меня видеть. Она не успеет обернуться. Не должна успеть. Сидит, перелистывает книгу, отсюда вижу строки, Унылая пора, очей очаро…

Дальше не вижу. Цель сидит на скамейке, обступают скамейку плотными рядами большие дома.

Состояние здоровья: удовлетворительное.

Воспитание: общее…

– Левой! Левой! Левой! Сорок восьмой, ты там чего копаешься, вчерашний день ищешь? Стой, раз-два. Сорок пятый, шапка где?

– Ук… ура…

– Чего? Выплюнь крупу, которой ты рот набил, или чего у тебя там? Четче говори, не слышу!

– Укра…. Ли…

– У нас нет понятия украли, есть понятие, потерял! Вон пошел, без шапки не возвращался чтобы! Раз-два… левой! Левой! Левой!

Этого я не помню.

Этого я не могу помнить.

Потому что со мной такого не было.

– Есть в осени первоначальной… Ну давай теперь сам.

Я пугаюсь, я не хочу – сам, почему-то это страшно, когда сам, когда нет рядом этого тихого голоса, этих рук с длинными пальцами, этих подслеповатых глаз…

– А… не могу…

– Сможешь… давай…

– Ко-рот-ка-я-но-див-на-я-по-ра…

– Правильно. Дальше.

– Весь… день сто-ит… как бы… хруть… хруть… хрус-таль-ный… и лу… лу-зе….

– Ну же?

– Не могу…

– Ну, давай вместе. Лу-че-зар-ны.

Повторяю за ним, слово, только что такое непонятное, неподатливое, разбивается на слоги, ложится передо мной прирученным зверем.

– Лу-че-зар-ны… ве-че-ра…

Это я помню.

Это было со мной.

Дома плотным кольцом обступают двор, душат, давят…

Навожу цель. Я выслеживал её слишком долго, чтобы сейчас промахнуться, я искал её слишком долго, чтобы сейчас потерять. Цель чуть поворачивается, откидывает со лба светлые волосы, ну не дергайся ты, сиди уже смирно. Мне надо не промахнуться. Все должно быть красиво, с одного выстрела, мне не простят, если я сработаю грязно. Кому угодно простят, только не мне, на меня и так уже смотрят косо, все смотрят косо, да точно ли наш…

– Сорок…

– …седьмой, – подсказываю я.

А что-то я не видел вас раньше… – инструктор прищуривается, смотрит на меня так, что чувствую – видит меня насквозь. Уже не сомневаюсь, он меня просек, такие не ошибаются…

– Хотите сказать, вы все сорок тысяч или сколько там в лицо знаете?

– Ну а то…

Смеемся. Понимаю: прокатило. Еще сам не понимаю, как, но прокатило…

Образование: общее высшее

– Квадрат гипотенузы… равен сумме двух квадратов катетов… Записывайте, записывайте, все записывайте, вам это потом перед экзаменом зубрить…

Хочется выйти и хлопнуть дверью. А еще лучше зашвырнуть тетрадку в морду лектору, трещи свои катеты кому-нибудь другому, пошел ты на хрен. Давно уже диктофоны изобрели, нет же, в тетрадочках пишем…

Этого я не помню.

Это тоже было с другими, но не со мной.

– А это что?

Показываю на что-то разлапистое, не похожее на планеты, что-то за орбитой Плутона…

– Читай.

– Во-дя… Во-дя-жер…

– А если посмотреть?

– Во-дя-жер.

– А если хорошо посмотреть?

– Во-яд-жер…

Слово какое-то получается корявое, неправильное, Вояджер, как будто кто-то ошибся, когда писал…

– Правильно. Это корабль такой, его построили люди. Он летел от земли до Плутона тридцать пять лет…

Вспоминаю:

– Это целое поколение.

– Больше. А внутри корабля знаешь, что?

– Люди?

– Не-ет, что ты… там…

Вот это я помню.

Это было со мной.

Навожу цель.

Цель перелистывает страницы, уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало, короче становился день…

Думаю, чем она насолила шефу, что она узнала такого, чего не надо было знать. Есть такие, которые лезут, куда не просят, а потом удивляются, чего это их труп нашли в соседней речке. Ладно, не мое дело, мое дело сегодня доказать, что я как все, что я как они…

– Стой, раз-два!

Стоим, раз-два.

– В стойку!

Становимся в стойку.

– Ружье!

Вскидываем ружья, все, в едином порыве, и все-то мне кажется, что вскидываю я ружье недостаточно быстро, или наоборот, слишком быстро, не как все, чем-то выделяюсь из строя солдат, чем-то…

– Цельсь!

Целюсь. Молю кого-то, чтобы попасть, будь я проклят, если не попаду, я должен доказать им, что я такой же, как они все, как они, как они…

– Пли!

Стреляем. И снова мне кажется, что стреляю с каким-то мимолетным опозданием, не как все…

Сердце замирает.

– Седьмая мишень не поражена! Промазал парень…

Гром среди ясного неба. Мерзкое такое чувствишко, а вдруг я, да нет, не я, что я на себя наговариваю…

Смотрю на мишени, нет, точно, седьмой, я седьмой, пропади оно все пропадом, промазал. Чувствую, как все смотрят на меня, все, сколько их ни есть, безликие, одинаковые до тошноты…

Инструктор подходит ко мне, пронюхал, пронюхал, скотина такая, чувствую, что это конец…

– Ничего… тяжело в ученье, легко в бою…

Киваю. Даже знаю, кто это сказал. Но не скажу. Здесь такие вещи знать не положено.

Вот это я помню.

Вот это уже было со мной.

В смертный бой уходят солдаты,Обескровлены, разорены,И не верится, что когда-тоБудем мир, и не будет войны.Души темные крови жаждут,Души темные ждут зимы,И не верится, что однаждыБудет свет и не будет тьмы.Ночь неумолимо права,Зимний вечер неумолим,И не верится, что бывает,Чтобы не было вечных зим.

Это тоже было со мной. Читаю перед ним, он смотрит подслеповатыми глазами, перебирает длинными пальцами…

– Сам написал?