Эффективная бабочка

В эту ночь Веня уснул особенно крепким и сладким сном, который ничто не могло потревожить, тем более, мои тихие и аккуратные сборы. Вот бы удивился  муж, увидев, во что я «нарядилась». В ход пошли чёрная старая водолазка, вытащенная из мешков, приготовленных для благотворительного пожертвования в ближайший дом престарых, старая Венькина куртка из тех же закромов, чёрные шерстяные брюки, купленные когда-то на ближайшем вещевом рынке в особо сильные московские зимние холода – просто под шубу, для тепла и надетые раза два по случаю минус тридцати за бортом, старые советские кроссовки, завалявшиеся в кладовке на случай непредвиденных обстоятельств. И в руках у меня был маленький чемоданчик на колёсиках того самого размера, который разрешают брать в салон самолёта. Содержимое чемоданчика могло бы свести Веню с ума. И не его одного.

Из «нормального»: все мои документы – от паспорта до водительских прав, айфон, тёмные очки на полфизиономии, кепка, кошелёк с огромным трудом найденными советскими купюрами разного номинала на сумму 150 рублей. Ну, в отдельном кармашке, уже лежали все ключи от Вениной лаборатории – от «буратинских» до электронных плюс бумажка со всеми кодами и аккуратно записанным по пунктам порядком пользования «машинкой». Конечно, я всё это выучила наизусть,  выжгла в своём мозгу намертво, навеки, но на всякий случай ещё и записала.

Но самое главное в чемоданчике – это примерно двести тысяч долларов разными купюрами. Я собирала, обналичивала, добывала, наскребала эти двести тысяч целый год! Потому что мне нужны были не абы какие купюры, а непременно чтобы до 1987 года выпуска. Ведь я отправлялась в 1986 с не очень известным конечным результатом.  А вдруг я там застряну! Да-да, в советской стране наличие валюты у частного гражданина – расстрельная статья. Но я же знала, где, как и каким образом «валютничали» в те времена мои родители и очень многие в их кругу. В случае чего,  была в курсе, куда кидаться. Но очень, очень надеялась, что не придётся! Мне совсем не улыбалось застревать там после осуществления задуманного. Не для того я туда собиралась, чтобы вновь жить, начиная с 86 года в совершенно непонятном статусе и снова переживая крах СССР. Смешно, но даже всего лишь одно воспоминание о ГКЧП и Ельцине на танке вызывало у меня такой приступ дурноты, что, по моему мнению, проживать нашу новейшую историю два раза – это надо знать особый толк в извращениях. Тем более, будучи в курсе, чем всё закончится.

И, тем не менее, «всякий случай» заставил меня подстраховаться. Ежели застряну, то не пропаду. Со мной будет огромное по тем временам состояние. Стану ворожеей, экстрасенсом, отобью хлеб у самой Ванги: буду предсказывать будущее с точностью снайпера и вплоть до точных дат. Стану Великой! Так я себя утешала, когда пугалась мысли о возможности застрять в прошлом.

А если благополучно вернусь… то тут столько возможных вариантов и всяких случаев, что на все соломки не напасёшься, дабы подстелить. Я выработала общую стратегию, буду её чётко придерживаться, если, конечно, не случится никаких глобальных катаклизмов (как уверяет Веня, чисто теоретически – не должно), и я не окажусь той самой бабочкой, из-за которой разверзнутся небеса, и вся история мира перепишется заново. Вряд ли. Очень вряд ли. Во-первых, так сказал Веня. А во-вторых, не того пошиба моя скромная фигура, не тяну я на бабочку.

Они так и не поставили охранников в лабораторию. Уж сколько об этом было разговоров… Но экономный и рачительный Крюков не стал тратиться на всякие глупости, когда на пути к машине пять замков, из которых три электронные, плюс охранная сигнализация, которая снимается звонком на пульт и с помощью пароля. Пароля, каждый день нового, разумеется, но записываемого вот на этом перекидном календаре, что открыто покоится на рабочем столе одного из Венькиных сотрудников. Эх, ребята! Эх, Крюков… Спасибо вам всем за чисто российское разгильдяйство, – думала я, ожидая ответа от охранной конторы. «Всё в порядке, приняла восемьдесят пятая, Сысоева!» – отрапортовала девушка. «Спасибо!» – с чувством поблагодарила я уже симпатичную мне Сысоеву.

Путь к машине открыт. Я, кажется, готова. Специальный ремень с маленьким аппаратом – главным приложением к машине – надет на талию, дата, время и координаты заданы. Следующий страшный этап – перемещение. Я задала срок на два года больший, чем пока что экспериментировали ребята. Веня рассказывал, что чем дальше перемещение, тем сложнее его выдержать, потому что во время процесса трудно дышать. Дыхание то ли перехватывает, то ли оно полностью останавливается – непонятно пока. Но чем дальше заданная во времени точка, тем дольше ты просто не дышишь. И в груди очень больно, и кости давит. И пока непонятно, что с этим делать. Потому что не вполне ясно, почему это происходит. «Работаем», – обычный уклончиво-озабоченный ответ мужа.

Так вот, на два года больше всех их опытов. Выживу ли я? Хватит ли у меня дыхания, смогу ли перенести боль? Я, конечно, потренировалась задерживать дыхание – будь здоров! Как будто готовилась в водолазы. Но ведь тут будет происходить что-то совершенно другое, просто набрать полные лёгкие воздуха и потерпеть, как под водой, может не получиться. Сколько терпеть? Что там со временем происходит в этот момент? Страшно? Конечно.

Но не до такой степени, чтобы отказаться. Ведь ребята и сам Веня всякий раз возвращались оттуда бледные, измученные, но живые. Ничего, я тоже не сахарная. Не растаю. Выдержу. Смогу. Я сильная. Я всё изменю. Я смогу…

Я повторяла эти мантры почти вслух, мои губы шевелились, дыхание сбивалось. Вот я настраиваю главный компьютер, ввожу туда пароль, получаю доступ, задаю время – год, месяц, день, час. Умная машина письменно предупреждает: «Заданная величина перемещения превышает допустимую. Отменить? Принять?» Принимаю. Задаю географические координаты – никаких вопросов и предупреждений, значит, всё в порядке.

…Я смогу. Веня – гений, машина работает. Надо немножко потерпеть, я сильная, выдержу. Дублирую информацию в аппарате на ремне, надетом на мою талию. Интересно, отчего у этого специально сделанного ремня так много дырок у застёжки, что даже для моей тонкой талии хватило? Тут ведь одни мужики работают. Надо будет потом спросить у Вени. Господи, что я несу? Скорее всего, даже при самом благополучном исходе, я уже никогда у него ничего не смогу спросить.

Так, почти всё сделано, остался последний шаг. Всё идёт хорошо. Я молодец! Раз до сих пор всё шло, как по писаному, чётко по моему плану, значит, я делаю правильно, и всё у меня получится. Время пребывания в заданной точке: хотелось бы побольше, но Веня столько раз говорил про неустойчивость сигналов при задержке. Их максимум на сегодняшний день составлял полчаса. И мне столько же хватит. Итак, ставлю 30 минут.

Захожу внутрь машины в небольшую кабинку и плотно закрываю дверь на электронные замки. Последний шанс остановиться, последний! Но зачем? Во имя чего или кого? Хоть один внятный резон за то, чтобы продолжать жить ту же жизнь, имеется? Чемоданчик пристроен между моих ног, которыми я сжимаю его так, что коленкам больно, руками же намертво обхватываю его ручку.

Я решительно нажимаю на главную кнопку своего маленького аппарата и…

…Напрасно я набрала полные лёгкие воздуха: меня тут же скрутило так, что я чуть всё нутро своё не выплюнула, какое там воздух удержать! Меня скрючило и по ощущениям будто намотало на огромную спираль, как в металлической советской мясорубке, и начало через неё же перемалывать. Тело закрутило в безумной боли, казалось, я слышу хруст собственных костей. Дышать было нечем, совсем нечем: и рот, и нос будто законопачены намертво. «Чемодану крындец, колёсики наверняка оторвутся», – успела мелькнуть в голове идиотская мысль. Про лицо, от которого, видимо, останется только месиво, почему-то подумалось во вторую очередь. Сколько продолжалась эта пытка, не знаю. В какой-то момент сознание отключилось. А обнаружила я себя на асфальте рядом с тем самым подъездом, который «заказывала».

– Мам, помнишь ту историю с крышей? Ну, когда мы с подружкой…

– Ой, разве ж такое забудешь? – мама машет на меня рукой, не забывая другой рукой кокетливо провести по безупречно уложенной причёске без единого седого волоска. – Ты тогда нам устроила, да… Вырванные годы и предынфарктное состояние! – она засмеялась. Я тоже. Теперь легко вспоминать, да, понимаю, мама.

– А когда это случилось? Я уже не очень помню…

– Да прямо накануне майских праздников, 30 апреля. Как раз на всех домах и на крышах, в том числе, развешивали эти идиотское транспаранты «мир-труд-май», а запереть чердаки после этого забыли. Или специально не запирали, чтобы потом не возиться, когда снимать придётся.

– А в какое время это было? После уроков? Утром я же в школе была наверно.

– Да точно помню: в шесть часов вокруг того дома уже толклась милиция, пожарные машины и толпа народу… Что я пережила, господи! – мама сделала несчастное лицо.

– Бедная моя мамочка! – скроила я губки в умилительную гузку.

Странно, но я цела. Полностью. Ощупала лицо – вроде тоже, даже не болит ничего. И чемодан, смотрите-ка, цел. И колёсики на месте. Только вот почему-то сижу на тротуаре. Мимо идёт тётка-бабка невнятного возраста в невнятном одеянии, с кошёлкой.

– Во нажралась! Праздники ещё не начались, а она уже в стельку! Ладно, когда мужики, так, смотри, и бабы туда же. Вот вам и перестройка, люди совсем совесть потеряли. Лучше бы Сталин воскрес, навёл бы порядок… – продолжая ворчать, она брезгливо обогнула меня и пошла дальше, не оглядываясь. Перестройка? Отлично. Кажется, я на месте. По-моему, с точностью до минуты.

У меня есть полчаса, надеюсь, девочки не подведут. Я поднялась, прислушиваясь к своему организму, в котором только что трещали и перемалывались все кости. Ничего не осталось от той боли, никаких проблем, всё цело и работает. Чемодан. Держу крепко. Значит, не выпускала из рук, так держать! Я опрометью рванула к подъезду. Ага, немного кружится голова, «штормит», надо помедленнее.

Лифт, последний этаж, лесенка на чердак. Дверь открыта. Лезть туда с чемоданчиком было крайне затруднительно, но возможно. Всё-таки не такой уж он тяжёлый: какие-то двести тысяч долларов, остальное по мелочи. На адреналине, который колотил меня ядерным зарядом, это были сущие пустяки.

И вот я на крыше. Я – это чёрный человек в непонятной одежде, на голове нахлобучена кепка, чтобы спрятать волосы, тёмные очки в пол-лица, а в руках  чемодан. Знакомая крыша, припоминаю, да-да. А вот и хихиканье знакомое слева, за трубами. Стараясь ступать тихо, я направилась в сторону звуков и увидела: две дуры сидят на крыше, свесив вниз ноги и орут: «Карлсон, ты где? Карлсон, мы тебя тут с фонарями ищем! Лети к нам, не бойся, мы тебя не обидим!» – и ржут. Я смотрю на них сзади. Слева подружка (даже имени сейчас не помню), справа – я, девчонка, пока что невинная дура, которая наломает кучу дров и станет куском дерьма, себя ненавидящим. Сколько у неё впереди плохого, ужасного, гадкого, стыдного! Кому это нужно? Да никому. А, прежде всего, ей самой. Точнее – мне.

И вот я уже совсем рядом с ними, стою за их спинами. Они хохочут и веселятся.

– Эй, – тихонько позвала я.

Две головы резко повернулись назад. Я впилась глазами в неё… в себя. Хорошенькая. Славная. Жалко.

– А ты – быстро вали отсюда, – я ткнула пальцем в подружку, не отрывая взгляда от себя-юной. – Вали быстро, а то хуже будет! – пришлось рявкнуть для пущего эффекта. Подружка взвизгнула, подобрала ноги и, не вставая, прямо на четвереньках быстро-быстро поползла прочь. Девочка Таша попыталась было сделать то же самое, но я сильно и резко положила руку ей на плечо. – Сидеть! У нас с тобой другая история. Печальная…

Слышно было, как подружка скрипит дверью с чердака, потом шорох, кряхтенье и топот. Времени почти не осталось, я не могу рисковать ни при каком исходе дела. Самое бездарное было бы, если б меня здесь повязали.

– Папа и мама мечтали о кнопке, чтобы тебя выключить, помнишь? – спросила я Ташу. У той округлились глазищи, в них появился страх. Поняла? Почувствовала? А что чувствовала я? Не знаю. Пожалуй, главным ощущением была нереальность происходящего. Или просто так легче было думать и чувствовать, чтобы решиться и довершить задуманное. Ну, нереально это – и всё. Такого же не может быть, правда? Значит, будем считать, что этого нет. Оно нам снится. Мнится. Кажется.

– Карлсон, говоришь? – внезапно я вдруг поняла, что язык да и разум, пожалуй, уже плохо меня слушаются. Сцена затянулась. Ещё немного, и я потеряю самообладание, никакой адреналин не поможет. Мне становилось трудно дышать, оказывается, одно простое движение может даваться очень тяжело, а ведь сколько раз я всё отрепетировала заранее, мысленно и даже это движение  отработала во время подготовки! – А ведь у Карлсона как раз была кнопка, – мне всё труднее было решиться на такой простой и правильный поступок: на меня смотрели мои собственные детские глаза. – Понимаешь ли ты, девчонка, – задыхаясь забормотала я, – что Ленка останется жива! Лизонька не родится, да, но мне-то что? Где она, моя Лизонька? Зато Мишенька не умрёт, понимаешь? Да что ты можешь понять! Не вырастет, в общем, одна большая-большая сволочь, которой самой от себя будет противно всю жизнь, пойми ты, идиотка! Я нас с тобой спасаю! О, смотри, летит же! – крикнула я и показала пальцем в небо. Таша отвела от меня обалделый взгляд, ища в небе то, что я будто бы увидела, и я ногой изо всех сил толкнула её вперёд – тем самым способом, который отрабатывала там, дома. В своё время. Моей силы хватило с лихвой, у Таши не было ни малейшего шанса.

Через мгновение уже кто-то истошно орал, визжал и плакал, я на всякий случай глянула вниз: всё было кончено. Так, теперь главное не теряться, не расклеиваться, а действовать чётко по плану. У меня осталось минут пятнадцать, более, чем достаточно. Уже очевидно, что Веня абсолютно прав: я, девочка, лежу девятью этажами ниже, абсолютно мёртвая, и я же, взрослая женщина из будущего, стою себе, живая и здоровая, никуда не исчезнувшая. Парадокс был в тот момент, когда мы были с ней рядом живые: одно и то же сердце билось в двух экземплярах, одна и та же голова с одним и тем же мозгом думала разные мысли одновременно, находясь в раздвоенном положении. Скорее, теперь, когда маленькая Таша разбилась насмерть, парадокса нет, всё пришло в более-менее правильное состояние. Но это размышления между делом, ни для чего.  И всё это не так. А как так?

Теперь мне важно выбраться отсюда, но сначала кое-что проверю, хотя я и уверена в том, что всё нормально: открыв чемодан, я просмотрела свои документы. Всё цело и сохранно, никакие фото никуда не исчезли, все даты, печати и штампы на месте. Всё, что было со мной, осталось настоящим и реальным. А что там случилось в будущем, мне скоро предстоит узнать. Или не предстоит, если всё изменилось настолько, что, скажем, машины больше нет. Но в это я тоже не верю, зная своего мужа. Она всё равно есть, она должна быть! И работать должна в точности так, как Веня задумал. Ремень с аппаратом на мне, всё тикает и мигает. Значит, работает. Так с чего бы что-то изменилось из-за смерти какой-то девчонки в 86 году? Это надо сильно не уважать интеллект и науку, недооценивать таких гениев, как Веня, чтобы подобное предположить. Выберусь. Я доверяю науке.

Но с крыши лучше бы уйти – и поскорее! Стою здесь у всех на виду, как дура. Для милиции у десятка людей уже готова страшная рассказка: там, на крыше, был чёрный человек с чемоданом. Подружка подтвердит. Только уточнит, что то была женщина непонятного возраста в темных очках, закрывавших лицо. И милиция будет старательно искать. Флаг в руки.

Я вернулась на чердак и решила именно там дождаться минуты икс. Тем временем с лестничных площадок уже слышался шум, люди выскакивали из квартир, возбуждённые и испуганные происшествием, кто-то орал «Вызывайте милицию и скорую!», кто-то визгливо причитал, в общем, всё завертелось. Через некоторое время я услышала, что кто-то лезет на чердак. Мне оставалось всего две минуты до возвращения. Или – или. Мои доллары. На кой чёрт я тащила сюда эту прорву денег, если меня сейчас скрутят, причём, даже не менты, а доблестные граждане? Если аппарат вдруг не сработает? Зачем была вся эта подготовка? Всё-таки я бездарная дура, имела кучу времени сбежать, а меня парализовало, будто я решила подставиться и не…

На этом месте лихорадочных размышлений снова заработала «мясорубка», и я второй раз накрутилась на её винт, а мои кости снова перемалывались. Очнулась я в машине, в той же самой кабинке. На полу, на коленях, прижимая к себе чемодан.

Когда я выбралась из машины, то первым делом внимательнейшим образом оглядела всё вокруг: вроде всё то же и так же. Это успокаивает. По крайней мере, никаких сейсмических сдвигов реальности, пространства и времени явно не случилось. Какое счастье: я не бабочка!

Вот совсем не бабочка. Всё оказалось так же, на том же месте, в том же виде. Может, за исключением некоторых деталей, на которые я не обратила внимания. Мне без проблем удалось выбраться из лаборатории и из здания, все ключи подошли. Но я прекрасно понимала, что это лишь видимость неизменённости. Потому что такого быть не могло.

СЕГО ДНЯ. ПОСЛЕ УБИЙСТВА

В сегодняшнее время, к великому счастью давно не советское и весьма безалаберное, мне без труда удалось в своём престранном виде снять среди ночи номер в неплохой гостиничке на краю Москвы. Дорого до безумия, но у меня же с собой чемодан денег. А вот банковские карточки я не решилась использовать: чёрт его знает, как отразился мой вояж в прошлое на их платежеспособности. Если меня до сих пор не было, значит, и моего счёта быть никак не может.

К счастью, в отельчике работал интернет, и мой айфон прекрасно сговорился с гостиничным вайфаем. Поэтому наутро, отоспавшись, я очень быстро вызнала очень и очень многое – слава поисковым системам и вообще этой волшебной штуке – мировой сети. Пожалуй, до машины моего Вени, это всё же самое великое изобретение. Ну, а поскольку про машину человечество ни хрена не знает, то для него, для человечества, таки самое. Наравне с кондиционером и ватерклозетом. Ага, шучу. Но если только совсем немного.

Наутро первым делом я отправилась в магазины, чтобы приодеться и вообще привести себя в порядок. Чемодан оставила в гостиничке в камере хранения. Тоже очень дорого, но выбора у меня не было.

Потом я арендовала машину и поехала к своему… то есть к дому, который считала своим. По домофону поговорила с хозяевами квартиры, где ещё вчера (по моему летоисчислению) жила. Там жили совершенно незнакомые мне люди, которые встревожились не на шутку и даже хотели вызвать полицию. Ведь я их спрашивала про какого-то Вениамина Львовского и его жену Наталью. Они впервые слышали эти имена и сильно насторожились. Женщина нервно подозвала к домофону мужа, который строго сказал мне, чтобы я не приставала с дурацкими вопросами, иначе они будут вынуждены… Дальше я не слушала, всё ясно. Извинилась за то, что как бы ошиблась адресом. Значит, меня тут никогда не было, и Вени тоже. Хотя он жив, слава богу, здоров, работает, создаёт программы и, как я могла убедиться, по прежнему и весьма успешно работает над машиной у того же Крюкова.

Обошлись без моего папаньки, молодцы! Кто же сыграл роль проводника гения Львовского в мир секретных технологий? Интернет мне в помощь.

К трём часам ночи меня в моём номере обуяло дикое и нервное веселье: я всё узнала окончательно.

Моя Ленка… Ленка моя… Жива и здорова. Она не сиганула из окна. Она, видимо, вылечилась, выучилась и тоже на переводчика! Ну, да, помню: мы часто с ней планировали выучить языки, желательно штуки три, чтобы вместе путешествовать по миру, как по собственному району.  К Крюкову меня в своё время пристроил отец. А поскольку Ленкин отец-мразь-чудовище был в одной деловой компании с моим папой, вместо меня в фирму попала Ленка. И всё то же самое у Вени получилось с моей теперь живой и здоровой подругой детства. И уже её папА, очевидно, заглаживая своё безумное преступление, устроил Вене всё, что в другой, прошлой (прошлой?) реальности сделал для Львовского мой отец. Потому-то я так успешно и без приключений выбралась из прошлого и вернулась в изменённую мною реальность. Но изменена она была лишь для меня! Впрочем, что я несу! И для Ленки, которая, на минуточку, теперь жива! Значит, я всё же бабочка. Вполне эффективная бабочка, оказывается.

Следующим вечером я стояла у калитки роскошного огороженного малоэтажного дома почти под боком у Кремля и ждала. Через всякие гаишные и прочие слитые в сеть якобы внутренние и секретные данные мне удалось узнать нынешний адрес четы Львовских. Был июнь, тепло, самые длинные дни, но уже вечерело. Обычно в это время Веня приходил домой, если не оставался на работе на всю ночь.

Чтобы не выглядеть странно и не привлекать к себе внимания охраны, я делала вид, что разговариваю по сотовому, ходила туда-сюда и курила, аккуратно выбрасывая окурки в урну рядом с калиткой. Ну, ждёт кого-то женщина, по телефону болтает, ничего такого.

А ведь у этого домика может быть подземный гараж. И тогда я ни хрена никого не встречу, не увижу. Одна надежда на то, что в таком центровом месте с подземным гаражом всё-таки не срослось – не разрешили, невозможно из-за всяких секретных коммуникаций. Мне оставалось только на это надеяться и ждать.

Я внимательно вглядывалась в каждую подъезжающую тачку. Веня любит нашу БМВ, но, кто знает, какая у него машинка в этой жизни. Таки бэха. Всё та же. С теми же номерами, вот это да! Всё-таки я какая-то хилая бабочка, если даже номер машины в новой реальности изменить не в состоянии. Забавно!

Из авто вышел мой обычный Веня. Всё такой же лохматый, красивый, в жутких очках, но совершенно чужой. Он захлопнул дверцу авто и, не торопясь, направился в мою сторону. «Забыл поставить на сигнализацию! – отметила я. – Сказать ему об этом?» Веня одет в незнакомую мне рубашку с короткими рукавами и совершенно неопознаваемые, не имеющие своего «лица» и прописки во времени и реальности, джинсы. Мой дорогой гений приближался, как неизбежность, судьба, рок, окончательный диагноз. Он смотрел прямо на меня и не замечал. То есть, на его лице не отражалось ничего, никаких эмоций, кроме лёгкой усталости после тяжёлого рабочего дня.

– Привет, Веня, – негромко обронила я, когда муж… то есть когда-то муж… или бывший… но не в этой жизни муж поравнялся со мной. Веня вздрогнул, посмотрел на меня внимательно и с явным удовольствием. Ведь я красивая женщина.

– Добрый вечер! Мы знакомы? – такой родной мягкий и глубокий голос. Вежливые интонации и полуулыбка учтивости совершенно чужого человека.

И тут я увидела что из бэхи выскакивает… Ленка.

– Вень, всё, я иду уже! – она включает сигнализацию, и авто издаёт характерный писк, на прощание мигнув всеми лампочками. Моя любимая машинка, такая знакомая до каждой царапинки на кузове или панели приборов. Машинка будто подмигнула мне – мол, я-то тебя знаю.

Ленка торопится к нам. Абсолютно узнаваемая, хотя очень взрослая, я её такой не знала, не могла знать. Высокая, опять статная, никакой не  скелет, фигура дивы. Фарфоровая кожа с нежным румянцем. Длинные иссиня-чёрные волосы,  собранные в элегантный балеринский пучок. С безупречным макияжем и белоснежной улыбкой. С Ленкой всё в полном порядке. Нет, я – отличная бабочка, эффективная! Подумаешь, номер машины, вон как всё хорошо сложилось у людей в созданной мною (мною!) реальности.

Когда новая жена моего бывшего мужа поравнялась с нами, я, улыбнувшись им обоим, небрежно бросила, отвечая Вене:

– Это всё уже неважно, простите, всего хорошего! – и быстро пошла прочь. Не оглядываясь и чувствуя себя престранно: с одной стороны – немножко богом, с другой…  У меня перехватило горло и захотелось плакать.

Теперь родители. По моему плану мне предстоял к ним важный визит, но несколько позже. До этого момента я должна была устроить свои паспортные дела. Мои нынешние документы, совершившие со мной путешествие во времени и только поэтому уцелевшие, могли мне прослужить недолго, рано или поздно всё рухнуло бы, стоило хоть где-нибудь хоть кому-нибудь один раз всерьёз их проверить. И выяснилось бы, что этой женщины нет на этом свете, она погибла, упав с крыши 9-этажного дома, когда ей было двенадцать. Поэтому да здравствует новое имя, новая дата рождения и вообще – всё!

Какое счастье, что мне довелось родиться и жить в насквозь продажно-коррупционной стране! Ибо только благодаря этому, зная нужные адреса и явки, которые всегда были необходимы родителям в их номенклатурной бизнес-деятельности, мне удалось без проблем, а всего лишь за большие деньги, получить все требуемые документы на новое имя, новую, прежде не существовавшую личность.

Кроме денег, для этого потребовалось два месяца беготни по инстанциям и жуликам, по жуликам и инстанциям. В половине случаев мои дорожки приводили дважды, а то и трижды в одно и то же место: в инстанциях сидели жулики, собирающие деньги со всех желающих что-то у них получить. Даже по закону. Ну, а уж когда без закона, аппетиты их хотелок не знали ни границ, ни удержу. Спасибо папиной школе: я знала, куда обращаться, как разговаривать и даже способы эффективного торга. Хотя на некоторые вещи есть чёткий прайс, и ничего выторговать было невозможно.