Аркадия

Крох такой маленький. А лес такой черный, большой.

Когда он находит прогалину между деревьев, полянку, ног он уже не чует – онемели. В воздухе там безветрие и духота. Из выжженной снегом травы торчат камни, и Крох вспоминает про зубы Астрид, какие они желтые и натыканы как попало.

Он садится, чтобы собраться с мыслями, и обнаруживает, что пальцы его обводят слова, вырезанные на камнях. “Минерва”, вырезано на одном, “Чье Имя Читается В Небесах”.

“1857 год”, вырезано на другом.

А на крохотном, как молочный зуб, вырезано только “Вздохнул разок – и исчез”.

* * *

Он не знает, долго ли там сидит. Деревья перешептываются между собой. Камень под ним совсем остыл, сгущаются сумерки. И кажется, будто чья-то рука, схвативши натянутую ткань посередке, стянула ее и приподняла.

* * *

Краем глаза он видит: движется что-то белое. Десять вдохов, не шевелясь, он косится на это, а потом поворачивает голову, рассмотреть. Наверное, один из камней уползает в темноту, думает он, но нет, это не камень.

Это животное, островерхое, белое и высокое, с бахромой. Грациозное, как белый олень, но не олень.

Оно смотрит на Кроха желтым глазом и принюхивается. Сбоку от него тени сгущаются. Рисунок их течет вертикально и становится тканью. Крох, съежившийся, тихий и неподвижный, поднимает глаза вверх по платью, чтобы найти лицо. На него смотрит женщина, очень старая.

Это ведьма – та, встретить которую он мечтал. Но она не уродлива: у нее мягкие белые волосы с черной прядью, а на щеках – розы. Вокруг рта много глубоких морщин, зато сами губы как бархатные. Она так на него смотрит, что он чувствует себя наколотым на булавку.

Они разглядывают друг друга, женщина и Крох.

Вот она, сердцевина Задания, то, что он стремился найти, поворотная точка. Он ждет, что она заговорит или даст ему мешок золота, даст приворот или противоядие, пузырек, яблоко, желудь, который надо расколоть и высыпать что там внутри, даст шелковое платье, подкову, перо, слово. Она скажет, она даст, она поможет ему. Он ощущает свою малость в этом огромном сумрачном мире, но знает, что сделает то, о чем она его попросит. Даже если придется вечно жить с ней в каменной башне в лесу и никогда больше не видеть Аркадию, он все равно сделает это.

Он думает о Ханне, как она лежит кучкой в постели. Он просит: Пожалуйста!

Хочется закричать, но страшно, что сработает старое проклятие, которое обрушится на Ханну, если его губы расколются и высыплется его тоска.

Он ждет, но женщина отступает назад и снова становится лесом. Затем и белое существо поднимает свою тоненькую переднюю ногу и, пыхнув из ноздрей паром, уносится прочь. Звуки все затихают. Он сидит в синих сумерках, один. Его руки пусты, как прежде.

Понемногу сердце начинает биться ровней, он решает, что готов отправиться в путь. Джинсы мокрые на заду и в паху. Лес подавляет так мощно, что едва получается дышать. И плакать не получается, не до того.

Крох бежит, громко хрустя хворостом, оступаясь на выбоинах. Деревья, как сны, высятся над ним в темноте, а он только и может, что их обогнуть. Позади него что-то шуршит сухими листьями, вот сейчас оно догонит его и схватит своими костлявыми пальцами. Он бежит все пуще, и оно за ним тоже, торопится, и он слышит за собой пугающее дыхание, но, долго ли, коротко ли, до него все-таки доносится плеск воды, и он выскакивает на каменистый край Пруда. Пруд сейчас кажется огромным, и он понимает, что находится напротив того берега, где они обычно купаются. Поверху длинной черной лужайки видны приземистые хозяйственные постройки: Соевый молокозавод, Пекарня, Восьмиугольный амбар; виден и Аркадия-дом, окна которого освещены кое-где благодаря новому генератору, который раздобыли парни из Гаража. Даже здесь, на дальней стороне Пруда, слышно, как он рокочет.

Свет согревает окно наверху, где, представляет себе Крох, его отец, добрый бородатый Эйб, навешивает новую дверь. Сразу становится легче, если представить себе, как Эйб в свете фонаря чинит, мастерит, улучшает. В этом суть Эйба, он уравновешивает и утешает. В арочных окнах Едальни также золотое тепло. Сегодня на вечер, вспоминает он, назначен первый совместный ужин в Аркадия-доме. Приготовят его на сверкающей нержавейкой кухне, добытой в заброшенном ресторане в Итаке. Хорошо бы и мама потянулась к свету, теплу и еде. Больно думать о том, что кто-то будет смеяться в Едальне, а мама будет лежать одна в своей постели.

Лед вдоль границы Пруда тонкий, как стеклянное украшение. Крох на бегу им хрустит. Добежав до той тропки, где летом расцветет львиный зев, он наддает. Вдалеке движутся цепочкой, светя себе фонариками, люди, поднимаются из Эрзац-Аркадии по дорожке.

Он врывается внутрь, в ошеломляющее тепло. Здесь тоже заросли ног, похожих на березовые стволы, он чуть не натыкается на один из них. Эй, ты, чувачок, окликает его один. Что случилось, малыш? – спрашивает другой. Оппа! Что это сейчас было? – удивляется третий, и ему отвечают: Ничего такого, подумаешь, лесной эльф, – и все хохочут, а он стискивает кулаки и ломится дальше.

В кухне так жарко, что даже больно. И пахнет до того вкусно, хоть плачь. Что-то они жарят, овощное рагу. Он находит Ханну, которая над огромной стальной кастрюлей подмешивает к жареной свекле уксус, обнимает ее колени. Она улыбается ему сверху вниз. Подхватывает его, над одной из раковин теплой водой отмывает ему лицо, огладив руки, бормочет: Брр, вытаскивает из волос листья и веточки, поднимает повыше, принюхивается к его заду и, дернув плечом, ухмыляется. С кем не бывает, шепчет она. Как по мне, так это нормально – время от времени обмочиться.

Он прижимает лицо к теплому рту матери, и вот тут существо из лесу, гонитель, отступает и растворяется в ночи.

В Едальне, под деревянными балками, они садятся за недавно покрытые лаком столы, чтобы выразить благодарность. Кто-то говорит: Итадакимас, я принимаю эту пищу с благодарностью ко всем существам, что участвовали в ее приготовлении; затем все накладывают еду на тарелки. Ханна сажает Кроха к себе на колени, обхватывает его, укачивает. Со своей вилки скармливает ему кусочки хлеба с подливкой, и все, что случилось за день, накрывает его с головой. О чем толкуют люди вокруг, становится не понять. С непрожеванным ломтиком сейтана[18] во рту он смыкает глаза и засыпает.

* * *

У него вышло, хотя он понятия не имеет, что сделал, как это удалось. Ни ключа ему не вручили, ни слова не велели сказать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Амиши – самое консервативное направление в меннонитстве (разновидности анабаптизма), возникшее в 1693 г. в Эльзасе. Отличается простотой жизни и нежеланием принимать современные технологии и удобства (Здесь и далее прим. пер.).

2

На санскрите – название влагалища, матки.

3

Меньше полутора килограммов.

4

Бартлби – герой новеллы Германа Мелвилла (1819–1891) “Писец Бартлби”, который, концептуально бездействуя, все-таки дает понять, что политическая позиция у него есть.

5

Темпе – ферментированный продукт питания, приготовляемый из соевых бобов, со вкусом грибов, сыра и мяса одновременно.

6

Кокейн – мифическая страна изобилия и безделья во французской и английской литературе XII–XIII веков; в старых русских переводах – Кокань, “молочная река, кисельные берега”.

7

Ле Петоман – прозвище французского артиста эстрады Жозефа Пюжоля (1857–1945). Напрягая мышцы живота, он “художественно” пускал газы.

8

Капитан Америка – супергерой комиксов, придуманный писателем Джо Саймоном и художником Джеком Кирби в 1940-х гг.

9

Аллюзия на виниловую пластинку с речами Ричарда Никсона, президента США в 1969–1974 гг., под названием “Я не плут!” (“I am not a crook!”), выпущенную звукозаписывающей компанией “Альбатрос Рекордс”.

10

Римский поэт Вергилий (70 г. до н. э. – 19 г. до н. э.) в “Буколиках” поэтизировал Аркадию, область Древней Греции, где счастливо пасут свои стада пастухи. Латинское выражение Et in Arcadia ego в силу своей грамматической неясности трактовалось по-разному. Так, в стихотворении Батюшкова, вошедшем в либретто “Пиковой дамы” Чайковского (романс Полины), оно цитируется как “И я, как вы, жила в Аркадии счастливой”. Однако и стихотворение это называется “На гробе пастушки”, и на упомянутой в книге картине французского живописца Николя Пуссена (1594–1665) изречение исходит от Смерти: “и в блаженной Аркадии я есть”.

11

Илиум – возможно, подразумевается Трой, город на востоке штата Нью-Йорк, под именем Илиум фигурирующий в ряде романов Курта Воннегута (1922–2007). Саммертон – возможно, аллюзия на Саммертаун в штате Теннесси, где до сих пор существует община “Ферма”, подобная той, что описана в этой книге.

12

Нет, я ни о чем не жалею (фр.).

13

Пиньята – полая игрушка довольно крупных размеров, изготовленная из папье-маше или легкой оберточной бумаги, с орнаментом и украшениями.

14

“Tiptoe through the tulips” – песенку, написанную в 1929 г. для кинофильма “Золотоискатели Бродвея”, в 1968 г., когда происходит действие этой книги, перепел фальцетом популярный певец Тайни Тим (1932–1996), Крошка Тим.

15

Очень приблизительный пересказ фрагмента второго сонета из “Сонетов к Орфею” Райнера Марии Рильке (1875–1926).

16

Песня канадского композитора Джеффри О’Хара (1882–1967) в исполнении Энрико Карузо (1873–1921), запись 1913 г.

17

Секретариат – чистокровный американский скакун, прославился тем, что выиграл Тройную Корону в 1973 г.

18

Сейтан – пшеничная клейковина. С середины XX в. вегетарианцы на Западе используют ее как альтернативу мясу.