Две Веры Блаженной Екатерины

Вот туда она с утра и отправится.

Когда было нужно, Катерина умела мобилизоваться. Это потом она раскиснет и станет себя жалеть, но не сейчас. Сейчас ей нужен был план действий, и она его составила. Разложив все по полочкам, Катерина задремала, но вскоре зазвонил будильник, и пришлось вставать.

Центр здоровья «Счастливая жизнь» встретил ее светом и улыбками.

– Чем я могу помочь? – лучилась доброжелательностью администратор за стойкой регистратуры.

– Мне необходимо обследоваться, – пробормотала вдруг оробевшая Екатерина, роясь в сумке в поиске паспорта.

– Вы записаны? – продолжала излучать тепло и понимание регистраторша.

– Н-н-нет, – протянула Екатерина. – А разве нужно было? Я думала, за деньги можно в любое время…

– Ну, конечно, нужно было! – заверила администратор. – Обязательно!

– И что же делать? – расстроилась Екатерина. – Мне срочно, понимаете?

– И все-таки, к какому врач Вам необходимо? – задала вопрос администратор и, не дожидаясь ответа, энергично продолжила. – У нас очень много специалистов и обследований! Наша клиника на рынке медицинских услуг уже более пятнадцати лет, наши специалисты – профессионалы экстра-класса, врачи высшей квалификационной категории и …

– Мне надо ко всем, причем срочно! – прервала вдохновенную речь Екатерина и вздохнула. – И что же мне теперь делать? У меня совсем нет времени ждать, поверьте!

Видя ее отчаяние, регистраторша взяла из ее рук паспорт и спросила:

– Вы завтракали?

– Чашка кофе, – ответила Катерина. – Без сахара. Честно-честно, – зачем-то добавила она.

– Значит натощак, – удовлетворенно застучала по клавиатуре администратор, – это хорошо. Тогда для начала Вы сдадите кровь, общий, биохимия, а я сейчас посмотрю, возможно, у кого-то из докторов появилось окошко.

Катерина замерла в ожидании – ей хотелось, чтобы все обследования начались уже сегодня, пока она настроилась и набралась смелости. Она знала, как только процесс начнется, она успокоится, потому что будет понимать, а значит и принимать происходящее с ней.

– Вам повезло! – прервала ее мысли регистратор. – У Юлии Николаевны освободилось время, одна пациентка отписалась буквально десять минут назад. Юлия Николаевна – это гинеколог, – понизив голос объяснила регистратор, – она же и узи сразу сделает. Юлия Николаевна – прекрасный доктор, а я так считаю, что лучшая! Ну что, пойдете? Записываю?

– Пойду, записывайте, – послушно кивнула Екатерина.

Юлия Николаевна, белокурая, невысокая, на вид ровесница Екатерины предложила начать с узи.

Екатерина покорно улеглась на кушетку и зажмурила глаза – ждала приговор.

Доктор, видимо, поняв свойственный многим пациенткам страх перед «белым халатом», мягко дотронулась до ее сжатой в кулак ладони и успокоительно произнесла:

– Да Вы не волнуйтесь, все хорошо! Давно узи делали?

– Год назад, – пискнула Катерина и покраснела, потому что соврала. На самом деле она и не помнила, когда ходила на обследование, ее ничего не беспокоило, а посещать врачей в целях профилактики она не любила, да и побаивалась. Вон Люська, как ни пойдет к врачу – что-нибудь да есть: то суставы, то давление, то спина, а Екатерина так не хотела.

Между тем доктор, размазывая холодный гель, начала неспешно водить по мгновенно покрывшемуся мурашками Катерининому животу пластмассовым гладким датчиком. Обе не произносили ни слова, аппарат ровно гудел, но вдруг врач остановилась, раздался писк, щелчок и послышался звук печати.

Катерина обмерла. Она прекрасно знала: эти черно-белые с непонятным изображением квадратные снимки, которые выдавал диагностический аппарат, означают, что с ней что-то не так. Сколько этих глянцевых квадратиков с неясным, похожим на смазанный снег на черном фоне, изображением приносила в последние месяцы жизни тетя после посещения окологического центра! И каждый снимок был диагнозом – плохим, смертельным…

– Как Вы себя сейчас чувствуете? – спросила, как показалось Еактерине, чрезмерно бодрым тоном доктор. – Ничего не беспокоит?

– Ничего, – выдавила Екатерина.

– Хорошо, – удовлетворённо кивнула Юлия Николаевна и продолжила обследование.

Аппарат тихо работал, выдавая очередные снимки, Катерина послушно принимала требуемые позы, но мысли ее уже были не в этом кабинете.

«Со мной все понятно, – думала она. – Все плохо, другого я не ждала. Надо звонить Люське, отдать ей документы на квартиру, пусть ищет покупателя. Хорошо, что Дарий сегодня собрался к родителям, ему объяснять я сейчас не в состоянии. После клиники сразу пойду в турагентство, любое, чтобы купить путевку в Турцию и лететь с тетей к морю, потом могу не успеть, сколько мне осталось? Благо, накопления есть, должно хватить, да и сезон только-только начался, каникул еще нет, с путевкой проблем не будет…».

Тут в кабинет ворвался запыхавшийся голос с истеричными нотками.

– Юлия Николаевна, – прерывисто тараторил голос, – там Остапова пришла, Вас требует, говорит, что записывалась!

– Так она же отменила запись, сама, за десять минут до приема, – спокойно возразила Юлия Николаевна.

– Конечно-конечно, но она скандалит, кричит, что Вы все равно должны ее принять, потому что она передумала!

Катерина открыла глаза и увидела молоденькую растерянную медсестру, стоявшую рядом со столом доктора.

– Ох, грехи наши тяжкие, – вздохнула Юлия Николаевна и повернулась к Екатерине. – Мы закончили, Вы можете одеваться, я пока выйду, хорошо? Сложная пациентка, уж извините. Вернусь – мы с Вами обстоятельно поговорим. Одевайтесь, – повторила она и вышла из кабинета.

Ждать Катерина не стала. «И без всяких бесед все ясно», – решила она и, наскоро натянув джинсы и кроссовки, почти убежала из клиники.

Только через час, уже сидя в туристическом агентстве, она поняла, что забыла у врача свой любимый розовый палантин – тетин подарок.

Путевок не было.

– Просто сезон только начался, первый чарт улетел в субботу, следующий – послезавтра, а потом неделю бортов не будет. Сами понимаете, море еще холодное, поэтому и рейсов немного, – развела руками турагент. – Но у нас есть другие направления: Вьетнам, Таиланд. Там сейчас хорошо, предложить Вам?

Но Катерина упрямо отказывалась.

– Мне нужна только Турция, только Кемер и только на послезавтра. Это вопрос жизни и смерти, понимаете? – отчаянно объясняла она агентше.

– Прям уж жизни и смерти? – недоверчиво смотрела та на Екатерину, думая, что это шутка или клиентка просто познакомилась в соцсетях с каким-нибудь турком и теперь не хочет упустить шанс.

– Еще как, – мрачно ответила Екатерина. – Именно жизни и смерти.

– Ну хорошо, есть у меня вариант, но вряд ли он Вас устроит, – пожала плечами агентша. – Отель пять звезд, все включено, номер двухкомнатный, с видом на море, поэтому дорогой. Даже очень.

– Сколько? – спросила Катерина и, услышав цену, облегченно выдохнула: денег хватало, тютелька в тютельку, но хватало. – Оформляйте, беру!

Из дома Катерина позвонила Люське на работу:

– Люсь, ты должна сегодня вечером ко мне приехать.

– А что случилось, к чему такая срочность? – Люська недовольно шуршала в трубке какими-то бумагами.

«Наверное, составляет очередной отчет», – догадалась Екатерина.

– Да и потом, я сегодня с Олегом договорилась… – продолжала подруга. – Слушай, Кать, это до послезавтра не подождет? А то сегодня Олежка, а завтра с дочкой собиралась в магазин, я ей давно обещала, ей джинсы надо, да и вообще приодеть пора.

– Послезавтра я улетаю в Турцию, – прервала ее Катерина. – Поэтому только сегодня.

– В Турцию? В какую такую Турцию? – переполошилась в трубке Люська и перестала шуршать бумагами. – Кать, ты чего? Чего это вдруг? – Люська вдруг замолчала, и стало очень тихо, так тихо, что Катерина услышала, как капает кран на кухне.

После минутной паузы подруга осторожно и почему-то шепотом спросила:

– Кать, с тобой все в порядке?

И Катерина громко и четко, словно рапортуя неведомому командованию, произнесла:

– Я умираю, Люся. Ты должна продать мою квартиру.

И нажала кнопку «отбой».

Люська примчалась – не прошло и часа.

– У шефа отпросилась, сказала, что мама заболела, – подруга вручила Катерине бутылку вина и стала снимать куртку.

– А что с мамой? Чем она заболела? – бесцветным тоном спросила Катерина, покорно принимая бутылку из Люськиных рук.

– Кать, ты чего? Мама уж сто лет в Испании живет, все у нее хорошо, – посмотрела на нее Люська и испугалась.

Катеринин взгляд, отстраненный, направленный сквозь нее, словно в пустоту, словно она видела что-то, чего другие люди не видят, мгновенно убедил Люську, что Катькина смертельная болезнь – правда, и изменить ничего нельзя.

Как ругала она себя потом! Почему не расспросила, не растормошила подругу, почему не потребовала заключения врача, почему поверила на слово?! Ведь у нее есть связи, знакомые доктора, она ведь могла запросто попросить проконсультировать Екатерину, услышать другое мнение!

Но нет. Единственный вопрос, который она тогда задала, был про Дария.

– Дарий знает? – сдавленно спросила она и зажала рот ладонью, чтобы не расплакаться.

– Дарий уехал к родителям, он не знает. Не надо ему знать, Люсь. Когда он вернется – я уже буду в Турции, – все тем же потусторонним голосом ответила Катерина. – А мне надо тетю на море везти. Пойдем, я тебе все объясню, – и она по-старушечьи пошаркала в комнату, прижимая к себе вино, как грудного младенца.

… Ну вот как-то так, Люся, – закончила свой рассказ Екатерина и, виновато улыбаясь, повторила, – как-то так…

Они сидели на жестком антикварном диване, словно незнакомые, случайно оказавшиеся на одной парковой скамейке женщины – каждая со своей стороны и каждая со своей бедой. Люська ссутулилась и молча накручивала на палец прядь волос, Катерина, наоборот, сидела прямо и неподвижно, глядя в одну точку. Люська вздохнула и хотела что-то сказать, но передумала и снова вздохнула. Вздох получился глубокий, с каким-то присвистом и бульканьем. «Простыла, что ли?», – вяло подумала Люська и проследила за Катерининым взглядом. Подруга все так же смотрела в никуда, рассеянно улыбаясь своей странной, кривоватой улыбкой. «Даже не заплачет», – почему-то рассердилась Люська и опять вздохнула.

– Злишься, что не плачу? – не глядя на подругу, вдруг спросила Екатерина.

Люська испуганно кивнула:

– Ты бы поплакала, легче будет, – она скользнула в Катину сторону по гладкой диванной поверхности и чуть не свалилась, – что ты все улыбаешься как … – Люська пыталась найти сравнение, чтоб не обидеть, – как… как…

– Улыбаться – это приказ, – ответила Катерина, и Люська отпрянула, решив, что подруга от всех своих переживаний и бед чокнулась окончательно.

– Ч-ч-чей приказ? – заикаясь, поинтересовалась Люська.

– Человечка! – зловеще произнесла Катерина и скривила губы. – Стра-а-ашного, ма-а-аленького и, мне кажется, он был в колпаке! Он приказал улыба-а-а-аться! Всю жи-и-и-знь… – и тут из Катерининых глаз, наконец, полились, а, вернее, хлынули слезы.

Они лились мощно, как струя воды из открытого на полную крана. Они текли по щекам, по шее, затекали в треугольный вырез пуловера, и когда Катя запрокидывала голову, чтобы остановить этот поток, затекали за уши, на волосы, капая на блестящую кожу дивана огромными кляксами.

Сквозь эти слезы Катерина рассказывала подруге свой дичайший детский сон, а та, не пытаясь даже уловить смысл содержимого, обняла несчастную и, медленно, словно укачивая ребенка, раскачивалась вместе с ней и шептала: «Бедная моя, блаженная, блаженная Екатерина, бедная моя..».

И укачала.

Слезы закончились так же, как и начались: кран выключили, поток иссяк. Обессиленная Катерина, пробормотав «я прилягу на секундочку», легла и, неудобно поджав ноги и подложив ладони под голову, мгновенно уснула.

Люська подождала немного: подруга крепко спала, дышала глубоко, ровно, и было понятно, что проспит всю ночь. Люська аккуратно накрыла ее пледом, оделась, погасила в комнате свет, оставив включенной лишь маленькую настольную лампу, но, выйдя за порог, вдруг вернулась.

Она подошла к спящей Екатерине и неловко, размашисто перекрестила ее. Зачем она это сделала, она и сама не смогла бы объяснить: всю жизнь атеистка, ни в какого бога Люська не верила, в храм никогда не ходила и не собиралась. Может, ее рукой водил тот, в кого она не верила – как знать?

Всю дорогу домой Люська сердито бурчала себе под нос: «Приказ ей дали – улыбаться, это ж надо такое придумать! Ну точно – блаженная, блаженная!». Редкие прохожие равнодушно проходили мимо бормотавшей растрепанной тетки – в большом городе встретишь еще не такое.

***

Уже сидя в накопителе в ожидании посадки, Катерина пробовала написать Дарию сообщение, но ничего не выходило. Получалось то слишком коротко и сухо, как телеграмма, то, напротив, слишком длинно и слезливо. Катерина задумчиво глядела в пустой экран телефона, пытаясь подобрать нужные слова и тон, как негромко звякнуло уведомление и в почтовом ящике обозначились два новых письма: одно – с официального имейла центра здоровья «Счастливая жизнь», а другое – с незнакомого адреса. Прочитав адрес, Катерина поняла, что отправитель та самая доктор Юлия Николаевна, которая позавчера ее обследовала и от которой она так спешно сбежала.

Открывать письма Катерина не стала – перетрусила. Непослушной рукой она отключила телефон, малодушно подумав, что Дарию все объяснит Люська, ведь перво-наперво он станет искать Катерину именно у нее.

Катеринин отель был первым в списке размещения и туда, кроме нее, никто из их автобуса не заселялся. Приветливый гид-турок проводил Катерину на рецепшен и, пожелав прекрасного отдыха, отправился развозить других туристов. Девушка-администратор отнеслась к Катерине более чем любезно, наверняка из-за статусного номера, догадалась Екатерина.

И отель, и номер оказались выше всяких похвал – агентша не обманула. Сезон только начался, но майские праздники, когда на курорты высаживались десанты жаждущих отдыха «олинклюзив», еще не наступили, и на обширной пятизвездочной территории было почти безлюдно. После зимнего перерыва приведенный в порядок отель блестел чистотой и свежестью, в огромных холлах царила прохлада, пышные растения в расписных керамических горшках радовали глаз, плетеные диваны и кресла с мягкими разноцветными сиденьями, вышитыми подушками и аккуратно свернутыми пледами так и манили прилечь и отдохнуть, а может, почитать или выпить чашечку кофе, чей волшебный аромат ненавязчиво и нежно обволакивал ленивого туриста. Катерина обожала этот, свойственный хорошим отелям запах, – кофе, прохлады, цветочного, едва уловимого, аромата и – моря.

Море – всегда! – она начинала чувствовать, едва только покидала борт самолета, даже если до самого моря нужно было еще добираться многие километры. «Наверное, ты в первой своей жизни родилась на море, – шутил Пашка и добавлял, – или из моря, русалка…». А что – может, так оно и было?

Еще дома Катерина планировала, что развеет тетин прах сразу, как только разместится в отеле, а теперь передумала. Весь полет ее немилосердно тошнило, и она то и дело отлучалась в туалет, протискиваясь через пожилую женщину, чьи внуки сидели на соседнем, через проход, ряду. Женщина и стюардесса, у которой Катерина без конца просила бумажные пакеты, смотрели неодобрительно и с осуждением, и Катерине было ужасно неловко, и она старалась почти не дышать, но проклятая тошнота изматывала ее, накатывая жуткими спазмами, справиться с которыми не оставалось никаких сил. А ведь накануне она специально ничего не ела, и, конечно, отказалась от завтрака на борту. В конце концов соседка предложила Катерине поменяться местами и сесть с краю («внуки и без моего присмотра обойдутся, а Вам не нужно будет через меня лезть!»), а стюардесса спросила, не требуется ли Екатерине помощь врача («мы сделаем объявление, наверняка в салоне есть врач!»). От того, что плохо подумала об этих милых женщинах, Катерине стало еще более неловко, и в такой маяте прошел весь полет.

Но вот странность, как только она оказалась в своем, по ее меркам роскошном, двухкомнатном номере, плохое самочувствие сняло как рукой и ужасно захотелось есть. А ведь еще час назад мысль о еде приводила ее в ужас и она почти поклялась, что больше никогда не будет есть! К счастью, обед только начался и, наскоро приняв душ и переодевшись, Катерина бегом отправилась в ресторан.

После вкуснейшего сытного обеда ее разморило, она прилегла вздремнуть и проспала всю ночь.

Проснулась рано – выспалась, да и разница во времени сказалась: у нее дома было уже девять, а здесь – всего лишь пять часов утра. Отдохнувшая и бодрая, Катерина положила в рюкзачок заветную коробку и вышла из номера, аккуратно и тихо, чтоб не разбудить еще спящих крепким утренним сном немногочисленных постояльцев отеля, закрыв за собой дверь.

Солнце уже взошло и подсветило море всеми оттенками розового и оранжевого. Небольшие волны накатывали на берег и негромко бились об опоры пирса, по которому шла Екатерина. Освещенная ласковыми солнечными лучами, она не спеша шагала по еще прохладным доскам настила, ее волосы развевались от легкого утреннего ветерка, и, если бы она увидела себя в этот момент, то невольно залюбовалась бы собой, как это сделал старик-садовник, подстригающий кусты в саду и заметивший ее сразу, как только она вышла из отеля.

Стоявшие на пирсе огромные зонты от солнца были сложены и напоминали почетный караул, вытянувшийся в струнку при виде прекрасной Катерины, идущей выполнить свою важную и печальную миссию – развеять над синими водами Средиземного моря прах родного и, пожалуй, самого близкого человека – своей тети Веры.

На краю пирса Катерина остановилась и достала из рюкзака цилиндр с прахом. Помедлив секунду, она решительно открыла крышку и высыпала на ладонь немного содержимого. Похожие на серый мелкий песок легкие частицы немедленно слетели с руки, но полетели почему-то не вниз, в воду, как положено по всем физическим законам, а взмыли вверх, в небо – как положено по законам высшим, нематериальным. Они рассеивались в воздухе, пропадая без следа, и Катерина бросала, пока все не закончилось. Она убрала опустевший цилиндр обратно в рюкзак и побрела на берег. Странно, но она ничего не чувствовала, ни о чем не думала, ей хотелось только одного – сидеть на песке и смотреть на море.

Старый садовник, сразу же понявший, что за ритуал выполняла красивая светловолосая туристка, печально улыбнулся и, отложив ножницы, направился на кухню выпить первую на сегодня чашечку обжигающего целительного кофе, выпить не спеша, вспоминая любимую жену, так же обретшую вечный покой в вечных водах неумирающего моря.

Спустившись с пирса, Катерина села на чуть теплый утренний песок и уставилась на море. Только что спокойное, море вдруг взволновалось, с шумом накатывая на пустой берег и почти доставая до Катерининых ног, хотя Катя находилась далеко от кромки воды. Это был, конечно, не шторм, но добродушия и радости уже не ощущалось. Синяя прозрачная вода, а ближе к горизонту – темно-бирюзовая, загребала, как широким крылом, песок с берега, а потом возвращала обратно. «Ш-ш-ш-шух – ш-ш-ш-шух, – говорило море Екатерине, – ш-ш-ш-шух – ш-ш-ш-шух!».

Катерина достала телефон и только тут поняла, что так и не включила его со вчерашнего дня. Осветившийся экран выдал миллион сообщений от Дария (сплошь вопросительные знаки – от волнения) и два миллиона от Люськи (сплошь восклицания – от негодования). Но Катерина их читать не стала, а, собравшись с духом, открыла те два письма, из клиники и от врача, в которых, по ее мнению, не могло быть её спасения, но совершенно точно был её приговор.

Читала Катерина медленно, по слову, разбирая по слогам, как будто за ночь разучилась понимать печатную речь. Письмо от врача перечитала дважды, а может быть и трижды, не сразу уловив смысл.

Катерина запустила руки в песок и перебирала его, пытаясь осознать содержимое послания. Иногда в песке попадались мелкие камешки или плоские половинки овальных раковин. Тогда она поднимала руку и, размахнувшись, пыталась забросить их в море, но ни камешки, ни ракушки до воды не долетали, а падали недалеко от Кати, а некоторые – на Катины ноги, и оставались там, взблескивая под лучами солнца, бесхитростными украшениями.

Она снова открыла письмо и тут же закрыла. Она, конечно, все поняла. И сразу же поверила. Теперь оставалось – принять. А чтобы принять, Катерине требовалось только одно – ПЕРЕЛЕЖАТЬ.

Катерина легла и вытянулась, как когда-то учила тетя – поясница прижата к песку, и он, еще непрогретый, приятно холодил, руки вытянуты вдоль тела, подбородок чуть вниз, глаза закрыты, короткий вдох – очень длинный выдох…и вот Катерина почувствовала, как ее затягивает куда-то, а потом она взрывается на тысячи частиц, и улетает высоко, за небо, в бесконечность, куда только что улетела ее Вера.

Вдруг Катерина почувствовала, что кто-то достаточно болезненно тычет в ее живот чем-то твердым. Она инстинктивно закрылась руками и распахнула глаза.

И тут же увидела устремленный на нее внимательный детский взгляд. Мальчишка («Года три-четыре, не больше», – подумалось Екатерине) с интересом смотрел прямо в Катеринины глаза и сопел. Потом он помахал перед ее лицом пластмассовой лопаткой ярко-желтого цвета, и снова уставился, не мигая. Его глаза были огромными и очень голубыми, нос-курнос, приоткрытый рот, два крупных белых передних зуба, загорелые щеки, россыпь веснушек по всему лицу и выгоревшие на солнце, спутанные вихры.

… неожиданно Екатерине вспомнился другой любопытный малыш. Несколько лет назад они с мужем отдыхали на побережье Южно-Китайского моря. Катерина нигде больше не видела таких приливов и отливов: море то уходило так далеко, что воды совсем не было видно, то возвращалось так близко, что вода плескалась почти на крыльце их бунгало. Возвращаясь, море приносило с собой много всего и однажды выбросило огромную медузу. Медуза издалека походила на большой полиэтиленовый пакет и возмущенная Екатерина («вот что за люди, бросают в море всякую гадость!») устремилась к берегу, чтобы подобрать мусор, пока его снова не унесло отливом. Рядом с ней туда же спешил мальчишка, китайчонок, из местных. Они переглянулись и зачем-то побежали наперегонки, каждый стараясь успеть к валяющемуся на берегу предмету первым. Китайчонок опередил, и когда Катерина оказалась на месте, то увидела, что мальчишка тычет в «пакет»-медузу длинной палкой, но «пакет» не шевелился и признаков жизни не подавал. Впрочем, одного взгляда было достаточно, чтобы понять – медуза мертва. И все-таки Екатерина бестолково пыталась ее оживить, поливала морской водой из ладоней, сложенных ковшиком, пыталась оттащить на глубину, жестами прося китайчонка ей помочь. Но тот сосредоточенно исследовал медузу и ничего не отвечал.

Ее сегодняшний мальчишка был также сосредоточен, и Катерина, почувствовала себя той медузой. Поэтому нисколько не удивилась, когда ребенок вдруг неуверенно спросил:

– Ты живая?

– Живая, – кивнула Катерина.

– Точно? – недоверчиво уточнил мальчишка.

– Точно! – подтвердила Катерина и улыбнулась.

Мальчишка подпрыгнул, поднял лопатку вверх, и с победным воплем так резко рванул с места, что из-под его пяток вылетел песок и посыпался Екатерине в глаза.

– Мама! – орал мальчишка. – Мам! Она живая! Живая! Она сама мне сказала!

Катерина осторожно повернула голову в сторону убегающего ребенка и увидела, как ему навстречу торопится мама – молодая женщина в развевающемся сарафане. Она села перед сыном на колени и что-то говорила ему, но тот не слушал и лишь прыгал вокруг нее, крича во весь голос «Живая! Живая!».

И Катерина расхохоталась.

Она хохотала как сумасшедшая. Смеялась и рыдала, размазывая песок и слезы по щекам. Смеялась и икала, как жалкий пьянчужка. Хохотала и не могла остановиться. Живот и щеки уже болели от смеха, слез и икоты. Наконец она села, сделала огромный вдох соленого вкусного морского воздуха, заполнив легкие так, что зазвенело в голове, и, глядя вслед уже далеко ушедших мальчика и его мамы – ярко-желтая точка пластмассовой лопатки и зеленый парус легкого сарафана, обращаясь к ним, закричала на весь, начавший заполняться отдыхающими, пляж:

– Я живая!!!

И море, словно собравшись с силами, высокой победной волной окатило Катерину с головы до ног, как окунают грудных младенцев в купель со святой водой при обряде Крещения.

Год спустя

Екатерина сидела на любимом кожаном диване с ноутбуком на коленях – наводила порядок в своей электронной почте. В письмах за прошлый год нашла два из клиники «Центр здоровья».

Одно – информационное: «Екатерина, добрый день! Во вложении – результаты Ваших обследований и анализов. Письмо отправлено автоматически, ответа на него не требуется. Спасибо, что выбираете нас!».