Ностальгия по унесенным ветром

Однажды Ретт сообщил сестре, что собирается съездить в Атланту совсем ненадолго, близился день рождения Бонни, и ему хотелось побывать на ее могиле.

– Я скоро вернусь, Розмари, как раз к тому времени, когда рабочие завершат ремонт моей яхты, а потом сразу выйду в море. В последнее время я что-то совсем забросил это занятие.

И он вскоре уехал, но вернулся настолько быстро, что, появившись ранним утром на пороге дома, совершенно шокировал сонную сестру.

Розмари подсчитала, что брат пробыл в Атланте всего один день и уже на вечернем поезде выехал оттуда назад в Чарльстон.

Боже мой – подумала она, совершенно расстроившись – он, что же, совсем не побывал у Скарлетт? Видно, мама была права и у них действительно не все в порядке. Да и потом, поведение Ретта после этой поездки окончательно подтвердило предположение миссис Элеоноры. Ретт стал неразговорчивым, задумчивым и каким-то потерянным. Просыпаясь ночью, Розмари не раз слышала приглушенные шаги в его спальне и переживала, что он снова не спит, а днем он плохо ел и курил теперь гораздо чаще, чем прежде. Розмари мучилась и терялась в догадках, но спросить Ретта о том, что случилось, у нее просто не хватало смелости.

А мысли Ретта были там, в Атланте, и он, полностью ушедший в них, даже не замечал тревожных взглядов, которыми одаривала его любящая сестра, переживая за его душевное состояние. Он думал о Скарлетт, рыдающей на могиле Бонни, и эти рыдания не давали ему покоя. Теперь его мучил вопрос, какие чувства владели его сердцем, когда он чуть было не бросился к Скарлетт, и что его все-таки остановило?! Он никак не мог в этом разобраться и словно ночной лунатик блуждал в тупике своих чувств. Да, в самый первый миг им овладела жалость, и он уже был готов броситься к ней и заключить ее в свои объятия, но сердце подсказало ему, что не стоит этого делать. Жалость – удел натур слабых – она не для Скарлетт – сказал он себе. Ей не нужна его жалость, ей нужна его любовь, по которой она и проливает такие горькие слезы.

И ему тогда стоило огромных усилий повернуться и уйти без оглядки навстречу холодному моросящему дождю, безжалостно бьющему в лицо, прочь от сомнений и противоречивых чувств, в которых он все еще никак не мог разобраться. И он очень долго думал об этом, всю дорогу, вплоть до самого Чарльстона, и по приезде эти мысли уже несколько дней не покидали его. Теперь он пытался разобраться в своих чувствах, и для него было важно понять, только ли жалость владела тогда его сердцем. Одним словом, после этой поездки в Атланту, он стал заниматься самоанализом своего внутреннего душевного состояния.

А Розмари, между тем, была беременна, и это счастливое обстоятельство, о котором она в тайне уже давно мечтала, помогло ей быстро смириться не только с потерей мамы, но и со своими переживаниями за Ретта. Она ждала ребенка, и не могла не чувствовать себя счастливой. Она делилась своим счастьем с Джоном, который тоже с нетерпением ждал малыша и надеялся, что это будет мальчик. Ретт не один раз заставал их мило беседующими в гостиной о своем будущем ребенке. То они обсуждали имя, которое собирались ему дать, то обустройство детской комнаты, то покупку коляски. Да, они были счастливы и премило жили в своем маленьком семейном мирке, а он, Ретт?

Он с каждым днем все острее ощущал свое одиночество и терзался вопросом, чего он все-таки хочет получить от жизни на теперешнем ее этапе. Ему все надоело, пресытилось, он устал от бесконечных поездок и чужих людей, его уже не радовали красоты Мира так, как раньше, и он не трепетал от величия познаваемого. Будучи богатым, он мог удовлетворить любую свою прихоть или желание, уехать туда, куда бы ему только захотелось! Но все дело как раз и заключалось в том, что ни прихотей, ни желаний у него теперь не возникало, а единственным чувством, владевшим им в последнее время, было чувство апатии и неудовлетворенности. Общаясь с Джоном и Розмари, он постепенно становился все более замкнутым и молчаливым, старался как можно меньше попадаться им на глаза или вообще частенько уходил из дома и не появлялся почти до самой ночи, просиживая с кем-нибудь за картами, или в салуне за выпивкой.

Розмари, памятуя о наказе миссис Элеоноры, старалась проявлять к Ретту как можно больше внимания, однако чувствуя явное нерасположение с его стороны, терялась в догадках, как себя вести, проявлять это самое внимание, или наоборот, оставить его в покое. Она поговорила об этом с Джоном, и они, посоветовавшись, решили не докучать Ретту излишней навязчивостью, но при первом изъявлении его интереса или расположения к ним, отвечать радушием и взаимностью.

Так, мало, помалу, жизнь в красивом бело-зеленом домике на Беттери, окруженным зеленой пеленой деревьев и многообразием всевозможных цветов, протекала своей чередой. По выходным Саймеры принимали гостей, и тогда Ретт старался не бывать дома, посещая какой-нибудь клуб или бар. Если же они сами уходили в гости, он, напротив, оставался дома в совершенном одиночестве. Он теперь чаще стал выходить в море на яхте, задерживаясь в своих морских путешествиях по нескольку дней, а потом возвращался обветренный, загорелый и жутко изголодавшийся, но заметно повеселевший. После таких путешествий Розмари обычно целую неделю не могла утолить его аппетит, и целыми днями командовала на кухне, изобретая для брата всевозможные сытные блюда.

И вот однажды, после очередного такого путешествия, он получил письмо от Скарлетт, в котором она просила его срочно приехать в Атланту, чтобы решить какое-то важное дело. Как странно, но это короткое письмо его обрадовало, и он долго держал его в руках, и вновь перечитывал, словно смысл этих нескольких коротких строчек не доходил до его сознания. А потом, невольно задумавшись, он задал себе вопрос – а что, собственно, его так обрадовало, уж не возможность ли увидеться со Скарлетт? – Нет! – Тут же сказал он своему упрямому сердцу – мне просто наскучило однообразие, и Розмари, и Джон, их постоянные разговоры о семейных делах и о своем будущем ребенке. Меня радует возможность сменить обстановку, только и всего, и для разнообразия съездить в Атланту.

А потом он увидел Скарлетт, спускающуюся по лестнице ему навстречу, и ее зеленые, искрящиеся счастьем глаза, устремленные на него, полные такой беспредельной любви и обожания, от которой захватывало дух! А что же он, неустрашимый морской путешественник, только что бесстрашно состязавшийся с могучими ветрами? Какие чувства владели им в тот момент? – Страх, уже вошедший в привычку, который всякий раз заставлял его даже и не пытаться заглянуть в глубину своих чувств. И прежде всего, это был страх за желание поддаться ответному порыву, который заставлял его в который уже раз спросить себя, а что потом? Так ли велико будет его желание потом? А если нет, что тогда, разве сможет он, не испытывая ничего подобного, смириться с потерей своей свободы?

Он был подобен старому уставшему путнику, шагающему много лет по пустыне и наткнувшемуся на желанный источник воды, к которому ему мгновенно захотелось припасть, но он засомневался в чистоте этой воды и остановился как вкопанный, состязаясь с неутолимым желанием и разумным подходом к делу.

Тот же страх заставил его и немедленно покинуть Атланту, когда Скарлетт приехала из Нью-Йорка. Она вернулась, и увидев ее, счастливую, отдохнувшую, окрыленную своими успехами, он невольно залюбовался ею и обрадовался встрече. Им овладело желание заключить ее в свои объятия, но, увы, он опять испугался своих неуверенных чувств и тут же уехал, чтобы не испытывать их.

Однако с тех самых пор, как он вернулся в Чарльстон, его жизнь превратилась в сплошное испытание. Уже тогда в глубине души он начал понимать, что его сердце рвется к Скарлетт, и здесь, в Чарльстоне ему совсем не место. Но он упрямо не хотел признавать этот факт, пытаясь объяснить свое состояние обыкновенным одиночеством. А он в последнее время и впрямь был одинок, даже в доме своей сестры.

Как только у Розмари родился ребенок, в их тихой, спокойной обители начался сплошной переполох. Его причиной явилось здоровье младенца, которое висело на волоске, и убитая горем сестра была чернее тучи. Она не отходила от маленького, стараясь со скорпулезной точностью выполнять все указания врачей, не подпускала к нему никого, даже Джона, а бедняжке Кетлин и вовсе было запрещено подходить к двери, за которой находился младенец, чтобы не дай Бог, не занести какую-нибудь инфекцию.

Розмари теперь совсем не замечала брата и едва поздоровавшись с ним за завтраком, тут же поднималась в верхние комнаты к своему малышу. Джон, хмурый и озабоченный, не меньше Розмари, старался, по – прежнему общаться с Реттом, однако его удрученное состояние делало это общение совершенно невыносимым и вскоре Ретт сам от него отказался. И только спустя месяц, когда малыш пошел на поправку, все в доме немного повеселели, и жизнь постепенно стала входить в свою обычную колею. Жизнь семьи Саймеров, но не жизнь Ретта, ибо теперь он уже совершенно отчетливо понимал, что его место совсем не здесь.

…Это случилось весенним солнечным утром, когда Ретт, проснувшись в ожидании завтрака вышел в сад и проходя по дорожке, усыпанной шуршащим гравием, внезапно услышал тихий смех Розмари, которая как раз в этот момент вытаскивала из коляски своего любимого карапуза. Он окликнул сестру, чтобы поздороваться, и Розмари повернулась к нему, сияя счастливой материнской улыбкой. Ретт тоже ей улыбнулся, порадовавшись тому, что давно уже не видел такого счастливого лица у своей сестры. И тут Розмари тряхнула головой, призывая брата этим жестом немедленно взглянуть на малыша, который состроил на удивление забавную рожицу, и ее тяжелые, темные волосы, наспех закрученные в слабый пучок, внезапно рассыпались по плечам, заставив яркое утреннее солнце заиграть своими лучами в темных, блестящих прядях. И этот жест Розмари, и черные, рассыпавшиеся по плечам волосы, мгновенно воскресили в душе Ретта воспоминание о Скарлетт, которая, вот так же, перед сном, тряхнув головой, заставляла свои непокорные волосы выпрыгивать из пучка, после того как из него были вынуты шпильки!

Скарлетт! – пронеслось у него в голове. – Скарлетт! И сердце тоскливо заныло, больше не в силах сдерживать своей запрятанной любви. Он стоял на месте и смотрел на Розмари, не смея от нее оторваться. А она, глядя на его взволнованное лицо и неподвижную позу, тут же стала озираться по сторонам, выискивая глазами то, на что бы брат мог так заинтересованно смотреть. Ее попытки не увенчались успехом, и она, недоумевая, спросила у Ретта, что с ним случилось.

– Ничего, дорогая, ничего! – Сказал он, счастливо улыбаясь. – Я просто радуюсь за тебя и маленького Уильямса.

Откуда ей было знать, что, глядя сейчас на нее, Ретт видел свою Скарлетт, и в голове его окончательно укреплялась мысль, что он ее по – прежнему любит, а теперь, после долгой разлуки, и еще больше во сто крат!

Да, я люблю ее – сказал он себе, и ему стало легко, словно все горы мира, которые столько времени давили на его сильные плечи, разом рухнули, и, превратившись в груду песка, моментально скатились на землю. И ему тут же нестерпимо захотелось домой, так, что в пору хоть поворачивайся и беги на поезд, как есть, прямо в домашних туфлях и халате. – Скарлетт, Скарлетт, Скарлетт, теперь уже пело его сердце!

Он подошел к Розмари и на радостях выхватил у нее маленького племянника. А потом, приподняв его на своих сильных руках прямо к солнцу, заставил вскрикнуть от испуга удивленную Розмари.

– Господи, Ретт, да что с тобой такое, ты просто сам не свой!

– Я уезжаю, Розмари, сегодня – он отдал ей малыша – прямо сейчас!

– Уезжаешь? Как, ведь ты же ничего не говорил мне вчера об отъезде?

– Я говорю тебе о нем сейчас. – Ретт загадочно улыбнулся и чмокнул сестру в лоб.

– И куда же ты поедешь на этот раз?

– Домой, в Атланту, к Скарлетт, она меня совсем заждалась.

– К Скарлетт? Но разве… Вы что же, вы, у вас все нормально? – Розмари совсем растерялась и посадив малыша в коляску, беспомощно развела руками.

Ретт же, напротив, взглянул на нее с интересом, и сразу все понял по ее недоуменному, виноватому взгляду. Сестра все это время догадывалась, что между ними что-то не ладится, однако молчала и в угоду ему делала вид, что ничего не подозревает.

Ретт, не спеша, подошел к Розмари и обняв за плечи, нежно прижал ее голову к своему плечу.

– Спасибо тебе за все, Розмари, теперь не стоит за меня волноваться, теперь у меня будет все в порядке. Да, я уверен, что все будет в полном порядке!

Розмари нежно отстранилась от брата и заглянула ему в глаза, и в ее кротком, любящем взгляде Ретт прочел понимание.

Ах, какая жалость, что он уже опоздал на утренний поезд, а до следующего оставалось еще более трех часов. Ему совсем не терпелось сидеть дома, и он слонялся из угла в угол не зная, куда себя деть. Окрыленный своим открытием и чувствами, которые отпустив, было уже не удержать, словно ретивых лошадок, он негодовал от досады, что опоздал-то всего на двадцать минут. А Розмари наспех собирала его вещи и улыбаясь, украдкой поглядывала на брата, угадывая его необузданное нетерпение.

Боже мой, да он сведет себя с ума за эти несколько часов – думала она. И Джон, как назло, уехал из дома с самого утра, а не то бы она попросила его хоть чем-то занять Ретта. И тут ее осенила мысль, которую она тотчас же и высказала брату.

– Дорогой, может тебе проехаться пока по магазинам и купить что-то для детей, ведь ты так давно их не видел?

– А в самом деле, почему бы мне это не сделать? – воодушевился Ретт – тем более, что я обещал Уэйду купить велосипед.

И он тут же велел кучеру заложить карету и отправился на Кинг-Стрит. Проехавшись по магазинам он купил несколько фарфоровых статуэток для Эллы, очень забавных, величиной с ладонь, представлявших собой разных зверюшек и модную детскую шляпку, украшенную цветами и лентами. После этого он принялся за поиски велосипеда для Уэйда. Но это дело оказалось намного сложней. Велосипеды, производимые только во Франции, даже в Америку попадали пока небольшими партиями. И хоть это удовольствие стоило немалых денег, купить его было совсем не просто. Однажды, правда, он видел велосипеды у Дюрана, расположенного в самом конце Кинг-Стрит, когда они с Джоном вот также колесили по всем магазинам в поисках подарков для Розмари, после рождения Уильямса, но сейчас тащиться через всю улицу в самый ее конец было чревато опозданием и на следующий поезд. Однако Ретт решил рискнуть, и велел кучеру погонять лошадей.

К его счастью, велосипеды были в продаже, и он приобрел обещанный подарок для Уэйда, после чего не теряя времени поспешил обратно. Проезжая мимо ювелирного магазина, он подумал и о подарке для Скарлетт, и, взглянув на часы, приказал кучеру остановиться. Заглянув в магазин, он купил там дорогое бриллиантовое кольцо. Эта идея пришла ему в голову, как только он подошел к витрине с драгоценностями. Новое кольцо! Он подарит его и снова сделает ей предложение! И пусть это выглядит совсем по- мальчишески, ему наплевать! Он сейчас окрылен своей любовью, и кто знает, на что еще может сподвигнуть его это сильное неугомонное чувство.

Глава 61

Монотонный стук колес уже до тошноты въевшийся в его раскрученные нервы, стал, наконец, замедлять свой ритм, приближаясь к вокзалу Атланты и за дверью купе засуетились люди, пробираясь к выходу. – Ну, наконец-то! – с облегчением вздохнул Ретт, и, приспообив чемодан на сидение велосипеда, направился в конец вагона, сливаясь с толпой людей, покидающих поезд.

В Атланте был полдень, но на вокзале почему-то находилось совсем мало наемных карет. Ретт еще с перрона, приметив одну из них, стал торопливо выбираться из толпы. Однако на его глазах карету оккупировали двое шустрых мужчин и женщина, которую они, поддерживая с двух сторон, уже усаживали на сидение. Да и к двум другим наемным экипажам, которые пустовали без клиентов, уже подбирались люди, вышедшие из конечных вагонов поезда, откуда расстояние до площади было самым коротким. У перрона осталось всего несколько частных карет с домашними кучерами, которые приехали сюда специально кого-то встречать.

Ах, какая досада! Если он никого не наймет, ему придется тащиться с этим чертовым чемоданом и велосипедом через всю Атланту.

– О, Ретт Батлер! – услышал он в это время чей-то голос за своей спиной.

Ретт оглянулся. На перроне стоял его давний знакомый Боб Мерфин, с которым он частенько просиживал в салуне до утра и резался в карты.

Боб подал ему руку.

– Здравствуй, Ретт, давненько я тебя не видел, дружище!

Ретт ответил ему рукопожатием.

– Приветствую тебя, Боб, как поживаешь?

– Нормально, Ретт, нормально! Вот, встречаю сейчас брата, который должен прибыть на этом поезде из Огасты. Ты прости меня, дружище, но я должен его отыскать, а то еще пропущу, чего доброго, и он уйдет один.

И он направился к головным вагонам поезда, выискивая встречаемого глазами.

– Эй, Боб, постой, – окликнул его Ретт. – ты с экипажем?

– Да!

Ретт сделал несколько торопливых шагов, и настиг Боба.

– Послушай, Боб, может мы с тобой вместе встретим твоего брата, а потом вы подбросите меня до дома?

– Ради Бога, Ретт, ради Бога! Да вот и он. – Роджер! Эй, Роджер, я здесь!

К Бобу подошел невысокий мужчина с черными пышными усами, играя широкой улыбкой на лице. Братья обнялись, а потом Боб представил Роджера Ретту, и они все втроем направились к экипажу.

Они быстро ехали по Атланте, минуя одну улицу за другой и пока соскучившиеся друг по другу братья обменивались новостями, Ретт, предоставленный самому себе, думал о встрече со Скарлетт.

Сегодня вторник, будний день – рассуждал он – значит, дети пока еще в школе и у него есть шанс застать Скарлетт одну. Ах, да, Фердинанд, вот кто может помешать их встрече с глазу на глаз, если конечно Скарлетт сама окажется дома. А ведь ее, скорее всего нет. Разве будет она сидеть дома, при своих-то делах! А может и будет, время-то обеденное. Он решил, что признается Скарлетт в любви и попросит прощения за их нелепую разлуку сразу же, если застанет ее одну. При свидетелях он ей ничего не скажет и будет терпеливо дожидаться удобного момента. О, господи, какой удобный момент! Да он не сможет и минуты выдержать, чтоб не заключить ее в свои объятия! Нет, он тут же попросит ее уединиться с ним где-нибудь, а там… а там будет все как получится! Господи, боже мой, ну отчего же так медленно тащится эта карета?!

С трепещущим сердцем он позвонил в дверной колокол, и через некоторое время услышал знакомые шаркающие шаги Джимма, приближающегося к двери.

– О, мистер Ретт! – удивленно воскликнул дворецкий, открывая дверь – добро пожаловать!

Ретт переступил порог и тут волнение охватило его еще сильнее.

– Миссис Скарлетт дома? – спросил он, стараясь не волноваться.

– Нет, мистер Ретт, она в отъезде.

– Что значит, в отъезде? Она уехала в город по делам, или что?

– Нет, она уж, почитай, вторую неделю как в отъезде.

– И где же она?

– Не могу знать, мистер Ретт, мне не докладывали.

Ретт поставил на пол свой тяжелый чемодан, который все еще держал в руках, и тут же почувствовал, как волнение постепенно исчезает, уступая место разочарованию, а потом досаде. Скарлетт уехала, куда, зачем? Может она уехала в Тару?

И тут он услышал торопливые шаги Уэйда.

– Дядя Ретт! Дядя Ретт!

Запыхавшийся Уэйд как вихрь ворвался в прихожую и остановился, глядя на Ретта сияющими от счастья глазами.

– Здравствуй, Уэйд! – Ретт улыбнулся мальчику, стараясь скрыть свою досаду.

– Здравствуйте, сэр!

Ретт распахнул Уэйду свои объятия.

– А ну-ка, дружок, дай я тебя обниму, ох, и соскучился же я по тебе!

И мальчик, не веря своим ушам, с разбега бросился в его объятия.

Они прошли в гостиную и присели на диван. Ретт достал из кармана портсигар и вытащив сигару, закурил.

– А где же Элла?

– Она еще не вернулась из школы.

– А ты почему не в школе?

– А нас уже два дня подряд отпускают c занятий, потому что наш учитель по математике ушел со службы.

– А где мама, Уэйд, надеюсь, ты-то хоть знаешь?

– Конечно, знаю! Она уехала в Новый Орлеан.

– В Новый Орлеан? Зачем? У нее, что там какие-то дела?

– Этого я не знаю, дядя Ретт.

– А ты уверен, что она уехала именно в Новый Орлеан?

– Уверен, но зачем, не знаю. А вот Фердинанд наверняка знает, и Вы можете спросить его об этом, когда он вернется.

– А где он?

– Я точно не знаю, но он сказал, что вернется сегодня поздно.

– И что же, он не сказал куда пошел?

– Да он, наверное, на фабрике, или в каком-нибудь из магазинов, где ж ему еще быть.

– На фабрике?! В магазинах?!

Уэйд внимательно посмотрел на изумленное лицо своего отчима, который от удивления чуть не выронил сигару изо рта.

– Да! Он ведь теперь занимается делами вместо мамы.

– Она, что поручила ему заниматься ими на время своей поездки в Новый Орлеан?

– Да нет, уже давно.

Ретт ухмыльнулся, а потом, еще больше поразив Уэйда, начал громко смеяться и качать головой.

Да, это Скарлетт! Ну какая еще женщина способна на такое? Это ж надо! Бедный Фердинанд! Заграбастать его со всеми потрохами в свои прелестные цепкие лапки, да еще и за мой счет! Да, это Скарлетт, и этим все сказано!

– Так что, Уэйд, вы теперь не занимаетесь с Фердинандом?

– Занимаемся, но гораздо реже, а сейчас, когда мама уехала, у него совсем не хватает на это времени.

– Надо думать!

– Дядя Ретт, а Вы надолго приехали?

Ретт посмотрел на ребенка и увидел в его любящих кротких глазах немую надежду.

Он встал, подошел к камину, на котором стояла хрустальная пепельница и аккуратно затушил в ней сигару, а потом подошел к мальчику и озорно потрепал его волосы.

– Я приехал надолго, Уэйд, на очень, очень долго!

И тут он вспомнил о велосипеде, который оставил за порогом, когда звонил в колокольчик и который еще до сих пор стоял там.

– И ты знаешь, Уэйд, я ведь привез тебе подарок. А ну-ка, угадай, что я купил?

Заинтересованный взгляд мальчика упал на чемодан, который выглядывал из прихожей в гостиную одним своим краем. Что мог привезти ему отчим в этом тяжелом чемодане. – Все что угодно, но только не обещанный велосипед, о котором он мечтал, и который уж точно нельзя было запихнуть даже в такой большой чемодан.

Он смущенно пожал плечами.

– Ну, я не знаю, дядя Ретт, наверное, какую-то игрушку.

– Да, игрушки я тоже привез, но только не для тебя, а для Эллы, и они как раз лежат в моем чемодане, на который ты только что посмотрел. А свой подарок, Уэйд, ты найдешь за дверью.

Мальчик посмотрел на Ретта как на волшебника, готового сиюминутно одним взмахом своей палочки совершить чудо и в его глазах засветилась надежда.

– За какой дверью, дядя Ретт? – взволнованно спросил он, ничего не понимая.

– За входной! Я оставил там твой подарок, чтобы сделать тебе сюрприз! А ну-ка сбегай посмотри, что там!

Уэйд опрометью бросился к двери, чуть не сбив с ног Джимма, который как раз в это время вносил в гостиную чемодан хозяина, и спустя минуту до Ретта донесся счастливый возглас мальчика.

– Велосипед! Велосипед!

После обеда, который ему пришлось провести в обществе с детьми, Ретт решил немного вздремнуть, чтобы скоротать время до прихода Фердинанда, приказав Порку разбудить его сразу же, как только гувернер появится. И старый слуга, хлопотливо суетившийся вокруг своего хозяина во время обеда, тут же поспешно окликнул Эмили и приказал ей постелить в комнате мистера Ретта.

Не надо, Эмили, я прилягу в спальне миссис Скарлетт. – сказал Ретт девушке, явившейся на зов, Порка.

У Эмили от этих слов округлились глаза, а Порк, от удивления выпятил свою нижнюю черную губу как обезьяна и чуть не уронил поднос с тарелками, который держал в руках.

Все слуги в доме давно привыкли к тому, что их хозяева уже много лет спят раздельно, догадываясь о тайной, холодной войне, царившей между ними, и заявление Ретта о том, что он намерен не только войти, но и лечь спать в комнате жены, не могло не шокировать их своей неожиданностью. А Ретт, глядя на их удивленные лица, сделал вид, что ничего не заметил и преспокойно отправился в ванную комнату, улыбаясь себе в усы.

Он вошел в спальню Скарлетт и прежде, чем лечь в постель, окинул эту недоступную для него столько лет комнату жаждущим взглядом человека, невостребованные чувства которого дали о себе знать. Здесь, в этой комнате все принадлежало ей, его Скарлетт, здесь каждый предмет хранил ее след, а воздух был наполнен ароматом ее тела, волос, губ… Обуреваемый жаждой встречи и не получивший того, чего хотел, он не мог не придти в эту комнату.

Скарлетт! Любимая! – кричало его истосковавшееся сердце, а глаза жадно вбирали в себя каждую мелочь, каждый предмет, которого еще совсем недавно касалась ее рука. Он подошел к трюмо, где Скарлетт обычно приводила себя в порядок и опустился на стул. И тут же всевозможные шпильки, расчески, заколки, и другие мелкие предметы женского туалета, которые Скарлетт хранила в небольших выдвижных ящичках трюмо, впервые предстали перед ним в полной своей откровенности.