bannerbanner
Волбешная нчоь
Волбешная нчоь

Полная версия

Волбешная нчоь

Язык: Русский
Год издания: 2018
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 5

Мир замер… Он почти коснулся ботинок Камиля, и хочется бежать, и некуда бежать – а потом бросился на машину.

Все случилось слишком быстро, Камиль даже не понял, сделал этот темный что-нибудь с теми, кто сидел в машине – или нет, машина сорвалась с места, бросилась по шоссе, обгоняя саму себя…

Камиль ждал.

Ничего не происходило. Тот, темный, как будто забыл про Камиля, скользил по шоссе, извивался по травинкам, рассыпался, когда его темная тень падала на частокол сосен. И чем дальше, тем больше казалось, что на Камиля он нападать не собирается.

– Ты… ты прогнал их? – спросил Камиль.

Прогнал.

Как что-то взорвалось в голове. И не поймешь, сказал он, темный, это слово вслух, или послал какой-то мысленный сигнал, или… кто его поймет, как он, темный, говорит с людьми… Кто их вообще поймет, этих темных, они сами себя не понимают, живут с нами бок о бок все века, и мы упорно доказываем сами себе, что их нет, их не бывает, это все суеверия какие-то, детские страхи… и в толчее мегаполиса как будто и правда – их нет, а как занесет тебя черт в лесную глушь, в чащу, вот тогда и поймешь – вот они, есть…

Это было маловероятно. И все-таки Камиль спросил:

– Ты… ты меня защищал? Да?

Конечно.

Конечно… стало не по себе. чего ради ему, темному, безликому, защищать Камиля, кто ему Камиль, что ему Камиль… Ну да, говорят, они людскими страхами питаются, им надо каждую ночь пугать кого-нибудь, тогда они живут…

Или кровь выпьет из Камиля… там и крови-то немного осталось, они все высосали… но все-таки…

Камиль шагнул на шоссе – надо было куда-то идти, что-то делать, искать пристанище, которого не было.

Не уходи.

– А?

Не уходи.

Он не требовал – просил. Осторожно, вкрадчиво, как будто не верил, что Камиль послушается.

Останься… со мной.

Так и хотелось спросить – зачем, и не спрашивалось. Ни для чего хорошего нечистая сила использовать человека не может. Но невозможно было просто так взять и уйти, все-таки он, темный, спас Камиля, что Камиль попал из огня, да в полымя, это другой вопрос…

– Ты… там живешь? В доме?

В доме.

– Дом-то у тебя старый совсем… рухнет дом, где жить-то будешь… – спросил Камиль, сам не знал, зачем.

Не будет дома, не будет меня.

Он говорил это удивительно спокойно, как будто речь шла и не о его смерти. И снова надо было промолчать, и почему-то не молчалось, слова откуда ни возьмись сыпались сами собой…

– А то это… я тебе дом-то подлатать могу… ну стены поправлю, там новые доски надо вставить, старые-то прогнили уже… и крышу перекрыть… и стекла вставить… Я, если что, с руками…

Спасибо.

В этом – Спасибо – было что-то искреннее, по-человечески теплое.

– А ты давно живешь? – спросил Камиль, расставляя нехитрую снедь на кое-как отмытом столе.

Века… много веков.

Кажется, он, темный, не умеет считать – но это не мешает ему чувствовать время. Он и Камилю передал это чувство, неясное, туманное, расплывчатое – глубину веков, уходящих так далеко, что уже не разобрать дат, имен, событий…

И боязно было спрашивать – и все-таки нужно было спросить:

– А я… а я тебе зачем?

Ты же веришь в меня…

Ответ прозвучал как-то неясно, похоже, демон и правда передавал какие-то сигналы в мозг. И не поймешь, то ли «ты веришь в меня», то ли «ты боишься меня». Что-то такое. И что-то очень важное для него, для темного духа…

– А ты что… питаешься страхом?

Я живу… пока ты боишься… пока кто-то… меня боится.

(…пока кто-то в меня верит)

– И много вас… таких?

Спросил, тут же мысленно ударил себя по губам, похоже, спрашивает что-то не то, запретное, чего человеку знать не положено.

Мало… теперь мало…

Камиль снова не услышал его ответ – почувствовал глубину веков, бесконечное время, где когда-то на заре эпох мир был темен от темных сил, снующих в каждой чаще. Тогда люди верили, действительно верили в них, долгими вечерами у гаснущего костра пугливо всматривались в ночную чащу, искали, не мелькнет ли острый рог или желтый кошачий глаз демона…

Шли века, люди забывали свои страхи, человечество понемногу вырастало из сказок и легенд. Духам перестали приносить жертвы, духов перестали бояться. Собирались на какие-то праздники в честь каких-то темных сил – просто так, в силу привычки, уже сами не помнили, зачем…

Демоны вымирали. Демоны уходили в леса, в чащобы, скрывались ото всех, казалось – от самих себя. Там, в лесу, случайные люди еще верили в нечистых – в силу каких-то древних суеверий, зова предков, пробуждавшегося там, наедине с собой.

И темные силы искали людей, которые еще умели бояться…

Камиль растянулся на старых газетах в углу – белых посередине и желтых от времени по краям. В темноте комнаты металось по стенам что-то еще более темное, чем сама ночь, чуть слышно шуршало невидимыми крыльями. И было боязно взглянуть на него, и хотелось как в детстве прикрыть голову – и в то же время хотелось смотреть и смотреть, от этой нечисти веяло покоем, безмятежностью, какая бывает только в детстве, когда весь мир кажется таким простым, а сам себе кажешься таким хорошим…


Вставай.

– А?

Вставай… пошли… со мной.

Камиль ничего не понимал, грешным делом подумал на них – но их не было, люди не ходят по медвежьим углам и захолустьям. Над Камилем скользил он – темный, безымянный, безликий, сам не понимающий, кто он и что он.

Пойдем… со мной.

Сердце сжалось, покрылось инеем: ага, вот оно, началось…

– Слушай, давай утречком, а? Спать охота… думаешь, не умаялся я стены твои латать?

Нет… надо ночью.

И не откажешь ему, и не прогонишь его, говорит – пошли, значит – пошли. Вот ведь черт, Камиль как чувствовал, что этим все и кончится, ну не может такого быть, чтобы демон с человека ничего не потребовал. Нет, мало ему фанатичной веры в него самого, нет, мало ему человечьих страхов, нет, мало ему, что Камиль день-деньской как проклятый латает старенький домишко, думает, где еще заработать тысчонки две на кровлю – нет, еще что-то надо темному демону…

Что?

– Далеко пойдем-то? А то в куртешке холодно уже…

Нет… не на улицу.

– В подпол? И-и, не проси, там болото… только что лягушки не квакают…

Нет… пойдем…

Странное дело, чего ради он зовет Камиля не в комнату, не на второй этаж – куда-то в стену. Не, шалишь, темный, человек сквозь стены ходить не умеет…

Камиль шагнул в пустоту вслед за темным – тут же понял, что ошибся, умеет человек через стены ходить, еще как умеет. Какое мерзкое чувство, так и кажется, что сейчас вывернет наизнанку… как болтанка в самолете, только хуже…

Сердце подпрыгнуло. Он видел эти холмы – не раз и не два, они приходили во сне – синие холмы под черным небом, что-то ледяное, нездешнее, потустороннее. Что-то манящее – и в то же время наводящее ужас, что-то, куда совсем не положено ходить человеку…

– Это твой мир? – шепотом спросил Камиль.

Мой.

Стало не по себе. Почему-то не верилось, что эта тварь, эта чужая сила так просто отпустит Камиля из своей вселенной. Может, вот так и попадают сюда – навсегда, безвозвратно, доверчиво идут за мрачным проводником…

Камиль шел никуда, наугад, странно, что темный дух ничего не объяснял, сновал вокруг, как собака на прогулке. То тут, то там проступали из тумана изогнутые мерцающие врата, они казались порталами в другие миры, почему-то не хотелось испытывать судьбу, заходить по ту сторону…

…да это и так уже по ту сторону… по ту сторону пространства, времени, по ту сторону сознания, по ту сторону страшных снов. Камиль пытался представить себе, как далеко расстилается этот мир – и не мог, он казался не просто бесконечным – бесконечным в степени бесконечность…

Шел в никуда, спотыкаясь об обломки порталов – кажется, эти врата тоже имеют свой век, рождаются, умирают… Красивые обломки, сверкают золотыми бликами…

…золотыми бликами…

– Это что, золото у тебя, что ли? – спохватился Камиль.

Золото.

– А… а можно я чуть-чуть себе возьму?

Сколько угодно.

В его тоне не было щедрости радушного хозяина – кажется, ему было все равно, есть у него золото или нет. Камиль наклонился. Тихонько проклял себя, что ничего не взял, ни сумки, ни ведра, ни мешка, а кто же знал, что здесь будет такое… И не хотелось возвращаться, и все больше казалось, если вернешься, второго шанса не будет, порталы открываются перед человеком только единожды…

Скинул рубашку, начал сворачивать подобие узелка. Донести бы, не рассыпать, не обронить, так и кажется, что если уронишь – все обратится в прах. Камиль огляделся, коленям стало холодно-холодно – он искал и искал единственно нужный портал, не находил…

Домой…

Знать бы еще, как выбраться в это – домой…

Сам не понял, как шагнул через стену. Кажется, в этом мире, чтобы оказаться где-то, достаточно просто захотеть… бережно опустил сверток на пол, развернул, ожидая увидеть черепки или рыбью чешую. Нет, золото, все без обмана…

Ты вернулся? Уже?

Темная тень метнулась по стене.

– Ну да…

Кажется, Камиль сделал что-то не то, только сейчас понял – что-то не то. Не зря же вел его темный дух туда, по ту сторону сознания, может, хотел что-то показать, тот бесконечный мир… А Камиль сгреб в охапку золото и бросился назад, как вор…

– Ты где?

Тень не показывалась.

Надо бы ему завтра прикупить молока… помириться… а то все в кофе себе выливаю…


Здесь остановите.

– В Янгиюле? – не понял водитель.

– Нет… здесь…

Шофер изумленно посмотрел на тощего парня, одетого с иголочки. Такие парни не ездят в убитых жизнью газельках, такие парни не просят остановить машину в лесу, такие парни если и приезжают в лес, то только в лендровере с компанией деловых партнеров и красивых девчонок, жарят шашлыки и пьют вино…

– Ага, вот тут… спасибо… – странный пассажир выскочил из газельки, побрел по хвойному бездорожью в никуда. Прячется он от кого-то, что ли… Шофер на всякий случай оглянулся, не едут ли позади братки на бронированном мерсе, не привяжут ли сейчас шофера к дереву, говори, гад, кого подвозил, куда он пошел, а?

Никого и ничего не было, водитель пустил газельку дальше по трассе, доехать быстрее, гори оно все, пассажиров хрен да маленько, только бензин трачу…

Камиль посмотрел вслед газельке, заспешил в лес. К штанинам тут же прицепились какие-то зеленые шарики, лес хватался за человека всеми коготками, терся о ноги, просился на руки, как ласковый кот. Чего ради вообще поперся в костюме, никогда его не надеваю, что на объекты езжу, с молотками-болгарками, что дачу кому построить, что квартиру отделать… А вот перед ним, перед темным, почему-то хотелось появиться при полном параде…

Перед темным… хотелось что-то принести этому темному, все-таки столько для Камиля сделал… Руки до сих пор помнят холодок золота, недоверчивый прищур ювелира, а не фальшивое ли, потом многое было, картинки, как разрозненные слайды какого-то диафильма, а вы комнату сдаете, да? А вы не смотрите, что я как с помойки, я за три месяца вперед заплачу… А эти джинсы у вас в какую цену? Беру, беру, все беру, хоть на человека буду похож… девушка, объявление у вас дать можно? Ремонт квартир, строительство… Да все, все могу, руки у меня каким надо концом вставлены…

Долгое время было не до темного – первый раз вспомнил про него, когда купил комнату, прикидывая, когда можно будет раскошелится на квартиру…

Хотелось что-то привезти этому темному. Будь он человеком, принес бы Камиль хороший коньяк, что, друг сердечный, угощаю… или еще что-нибудь, дорогое, хорошее, нужное для человека, может, деньгами бы помог…

А темному ничего не надо, и хочешь отблагодарить, и не знаешь, как. Конечно, Камиль ездит к темному, конечно, верит в него, раз в месяц ночует в богом забытом домике, как в детстве, шарахается от темной треугольной тени, снующей по стенам и потолку.

И все-таки…

Хочется для него что-то сделать…

Особенное что-то…

Хотя бы потому, что избавил от них – про них Камиль уже и не вспоминал, они ушли куда-то в бесконечно далекое прошлое, как будто – в другое измерение, в другую жизнь.

Нет, надо хоть что-то узнать про этого темного – где живет, как живет, что любит, что ест, а что про него знать, он сам про себя ничего не знает… может, и не существует сам по себе, потому что он – наш страх.

Деревья расступились, пропуская Камиля к заброшенному дому. Камиль шагнул на опушку, замер, как громом пораженный.

Только этого не хватало…

Это еще что…

Он еще не понимал, еще думал, что бредит – ну не может быть такого, чтобы здесь, вокруг заброшенного дома толпились люди, много людей, ревели машины, бульдозеры какие-то… это все там, в городах, на фабриках, но не тут, не тут…

Камиль медленно, как по воздуху, пошел навстречу ревущим машинам. Нужно было что-то сказать, что-то сделать, что-то…

– Заблудились? – окликнул его один из парней, снующих вокруг бульдозера.

– Да нет… Это вы что тут делаете?

– Как что, сносить будем… нет, знаешь, на пикничок собрались на бульдозерах.

– Ч-что… сносить?

– Тебя. Хибару эту, что же еще…

– Как сносить… нельзя ее сносить.

– Чего ради нельзя?

Камиль почувствовал, что проигрывает. Но тут же нашелся.

– Это… моя хибара.

– Документики есть?

– Э-э… привезу.

– Привезет он… Ой, привираешь, парень, земля-то эта Уфимского.

– Кого?

– Игоря Ивановича Уфимского… вот и бумага есть, разрешение на снос.

В сердце как будто набили иголки. Камиль уже не верил, что победит – эти парни были настолько земными, настолько дневными, заземленными, в их мире не было места духам и призракам, темным силам и тайнам заброшенных домов.

– Слушайте, парни, дело-то серьезное… это же исторический памятник, не кот начихал…

– Ха, похоже… на памятник…

– А ты думал, все памятники сверкают, как храмы на Красной площади? И такие есть, и всякие… жизнью битые. Так что вы это бросьте, вы мне телефончик этого вашего Уфимского дайте, поговорю с ним…

– Еще чего… Ему делать больше нечего, с тобой говорить?

– Чего там, Антош?

– Да псих какой-то привязался…

– А одет вроде ничего…

– Да что одет, ты смотри, как глаза сверкают… псих и есть… Айда, по машинам… мы эту хреновину не снесем до вечера, большой босс нас закопает этими бульдозерами…

Камиль сам не понимал, что делает, чего ради бросился на крыльцо старого дома, который в свете дня растерял всю свою мрачность, уже не казался большим и зловещим – хрупким и беззащитным на ветру…

Утробно заурчали машины.

– Да прекратите вы! Да вы хоть сами понимаете, что делаете? Вы хоть понимаете, что они вымирают, подчистую вымирают, этот, может, последний остался?

– Кто… последний?

Да люди-то в них верить перестали! Золотому тельцу поклоняются… во что там верить, мы уже в самих себя не верим, самих себя потеряли в делах… Да стойте вы, кому говорю! Мне не его жалко, мне вас жалко, он же вам сейчас устроит…

Камиль ждал. Тот, темный, в доме, не мог не слышать его, не мог не видеть столпившихся вокруг бульдозеров. Сейчас он им покажет, сейчас он вырвется из темноты, бросится на машины, на людей, как тогда бросился на них, в синих одеждах… сейчас он им покажет, почем фунт лиха… А что, знай наших, что такое бульдозеры против древней жути, которая жила и процветала, когда этих работяг еще на свете не было, которая помнит Чингисхана и царя Кира, которой на заре веков приносили кровавые жертвы…

Тупая морда машины ткнулась в жалобно заскрипевшие стены.

– Да ты что, не слышишь что ли? – Камиль отчаянно постучал в стену, – выходи давай! Выходи! Ну, скорее! Они же дом твой снесут, тебя убьют! Ты прогонять их будешь, или нет?

Краем глаза Камиль заметил что-то очень знакомое и что-то очень зловещее. Но это был не темный, нет, темный упорно не показывался из своего убежища. К дому подкатила знакомая желтая машина, из которой показались они, люди в синем, которые запирают в темницу и пьют кровь…

Камиль не боялся – ни тех, ни других, он уже знал, что вот сейчас распахнутся двери старого дома, и вырвется он, темный, зловещий, всесильный, протянет страшные лапы, и сделает с ними со всеми что-нибудь… утянет в какие-нибудь другие миры…

Но почему он медлит… почему… дом трещит и шатается, а он все не идет…

– Ну где же ты? Ты слышишь меня? эй!

– Чего это он… сумасшедший, что ли…

– Сумасшедший и есть… я про этого парня слышал…

– Что за парень?

– Да… год назад из психушки сбежал, ловили, не поймали… Глюки его какие-то преследовали, видения… Потом в этом доме старом жил, тут клад нашел, золотишко какое-то… Ну и все, дело свое открыл, квартиры ремонтирует, дачи строит, потом комнату себе купил, квартиру… дела у него в гору пошли…

– Сумасшедший-то? А врачи куда смотрели? А милиция?

– А что врачи-милиция, он же нормальный, вроде, стал… вот уже как год без сучка без задоринки, человек и человек… а тут, видно, весеннее обострение началось, он сорвался… все ему там в доме старом дрянь какая-то мерещилась…

– А ловко его скрутили…

– Да, санитары свое дело знают… Ну что рот разинул, ворона залетит… Поехали, что ли, до вечера дом этот не своротим, большой босс нам ноги отпилит…

Камиль ничего не понимал – почему он, сильный, всемогущий, древний, не выходит из своего убежища, чего он боится, вот ведь уже трещат и рушатся стены, так бережно отстроенные Камилем, и они – в синих одеждах скручивают руки за спиной, пойдем, пойдем, парень, тихо, тихо, все хорошо…

Камиль в последний раз обернулся на руины старого дома, все еще не верил, что оттуда не вырвется темное создание, не расправит крылья в лучах заката, не утащит человечков в темные миры… Я же в тебя верю, ты не можешь исчезнуть…

…просто так…

Подъезд

– Образование?

– Гхм… неоконченное высшее.

– А что так? – старик с потрепанной бородой испытующе посмотрел на меня.

– Ну… так, надоело все.

Не мог же я ему сказать, что меня отчислили за неуспеваемость…

– Зря вы так, молодой человек. Всем бы так все надоело, так и жизни бы на земле не было… И земли бы не было. И истории.

Я кивнул. Я и так знал, что зря, только сейчас не хотелось рвать когти, бороться за свое место под солнцем, и все такое. Не было сил… весна вообще отнимает все силы, и странно, что зиму как-то переживаешь, и март, и все-все, а конец апреля как будто выпивает всю кровь.

– Так что же теперь… почтальоном решили податься?

– Ну.

– Ну, смотрите. Работа-то собачья…

– Да где она не собачья-то…

– Да сидели бы себе в теплом офисе, – не согласился старик.

– Ну… всему свое время, сейчас и почтальоном неплохо.

– Да… плохо, что у вас образование-то то еще, я только с высшим беру…

– В почтальоны? – ахнул я.

– Ну да. Это же ответственность. Номера подъездив, этажей, квартир… Что куда, в какую… Знать, кто где живет…

– Думаю… что я справлюсь.

Старик засмеялся, еще раз посмотрел пачку документов, чему-то кивнул.

– Ладно… на испытательный срок. Вот вам первое задание… Так, на пробу. Вон, соседний дом видите?

– Это который? Семнадцатый?

– Это который без номера. Там один подъезд. Вот… – он протянул мне увесистую сумку, – разнесете. По адресам. Там посмотрим, на что вы годитесь.

Я кивнул. Сумка оказалась неподъёмной, я еле-еле взвалил ее на плечо, кивнул. А кажется, сумочка-то крохотная, у кондуктора и то больше.

– Стой… Вот, парень, возьми.

Я отрешенно посмотрел на револьвер.

– Бери, бери. Мало ли какая шваль в подъезде околачивается.

– Заряжен?

– А ты как думал. Все при всем. Ты вот что… в людей-то прямо не стреляй, так, в стену… припугнуть их, если что. Ну все, иди давай. Надоело ему… меня вот никто не спрашивает, надоело мне или нет…


Двадцать пять…

Нет, двадцать пять уже было. Только что набирал.

Двадцать шесть.

Вызов.

Курр…

Куррр…

Курррр…

Это уже десятый номер, если этот чертов домофон не откликнется, я не знаю, что со мной будет.

– Кто?

– Почта, откройте.

Пик-пик-пик.

Я вошел, в лицо мне ударил трупный запах. Этого я не ожидал. Конечно, в подъезде попахивает всяким, но чтобы трупами… Хотелось податься назад, я посмотрел на сумку, пересилил себя, шагнул в темноту. Ступени были кривые и неровные, стены казались вырублены каменным топором, я даже не сразу понял, куда попал – в подъезд или в пещеру. Я прошел мимо разрисованных стен, присмотрелся, хотя можно было и не присматриваться, и так понятно, увижу что-нибудь неприличное, все лохи, и свастика на самом видном месте… Нет, тут что-то получше, красиво даже… звери какие-то, охотники с палочками – ручками-ножками… Даже какая-то композиция…

Он выскочил, казалось, из ниоткуда, на четырех ногах, и в зубах у него был зажат кусок мяса – я даже не сразу понял, что вижу передо собой, какое-то существо, очень смутно напоминающее человека. Он смотрел на меня – желтыми дикими глазами, чуть покачивался на месте, переминался – не то с ноги на ногу, не то с лапки на лапку. А потом заскулил и двинулся ко мне.

– Пшел… пшел вон, – приказал я.

Он не остановился, продолжал идти на меня, даже бросил кусок мяса. Я вытащил револьвер – что-то быстро я его пускаю в дело, а что делать, если в подъезде такое. Не то человек, не то зверь подался назад, сел на корточки и показал мне три пальца, как будто собирался креститься. Я сначала не понял, тут же посмотрел на проход вреди камней, на занавеску, кое-как сплетенную из соломы, на три палочки на стене – цифру три. Значит, квартира третья. Третья… Я порылся в сумке, чуть не сломал пальцы о каменную дощечку. Так вот почему сумочка-то неподъёмная… Три… да, вот, третья. Я протянул дикарю дощечку, успел мельком заметить на ней что-то – кажется, чертеж арбалета какого-то. Все ясно, дикарь хочет знать, как бить из арбалета диких оленей и тигров.

Я пошел дальше. Ящиков не было, приходилось раскладывать дощечки на подоконнике, кое-кто тут же их и забирал. Пятая, седьмая, десятая квартира… то есть, не квартира, пещера… Я поднимался по лестницам выше, раскладывал дощечки, спрашивал себя, что я вижу. Как могло сохраниться это племя, дикие люди – в центре большого города. Нет, я слышал, конечно, про индейские резервации, но то где-то там, за океаном, и то для индейцев, а чтобы вот так, для кроманьонцев каких-то… Интересно, как долго они живут здесь. Интересно, знают они вообще, что творится там, за стенами дома, или нет. Наверное, и не знают, прожили здесь миллионы лет, потом кто-нибудь выйдет наружу, увидит проехавшую машину, будет рассказывать, как встретил злого духа.

Этажи и дощечки все не кончались. К дощечкам прибавились бусы, бронзовые наконечники для копий, резаки, кожаные сандалии, еще что-то такое, давно забытое, отжившее. Но для них, живущих в подъезде, это было, несомненно, прогресс. Так, понятно, дикарей потихоньку приучают к цивилизации…

Я посмотрел в сумку – там оставалась глиняная чашка с чем-то серебристо-голубым, как только не рассыпалась. Квартира… черт, палочки, палочки, палочки, нет чтобы цифру нормально написать… Я остановился, растерянный, посмотрел, как смуглая девушка разрисовывает стену в подъезде. Все то же – звери, птицы, охотники, хижины на берегу реки… она обернулась, посмотрела на меня, взгляд был почти человеческий. Шагнула ко мне, долго разглядывала чашку в моих руках, потом показала пальцами десять и еще раз десять.

– Двадцатая квартира? Вы? – догадался я, протянул посылку. Не ошибиться бы, а то, кажется, ловкие здесь ребята, за ними глаз да глаз… девушка поклонилась мне, снова вернулась к стене, начала растирать стену голубым порошком, картина стала рельефной, сияющей, живой… Я улыбнулся. Хотелось сказать ей что-нибудь теплое, хотя бы узнать, как ее зовут, а то если что я еще в вашем подъезде буду, что надо, обращайтесь…

Я не успел додумать – она упала, и я даже не сразу заметил стрелу в горле девушки. Метко сбили… я обернулся, понял, что били из арбалета, да, вот так-то они охотятся на оленей… наклонился, сжал ее холодеющую руку, это было мерзко, снова вспомнился трупный запах там, на первом этаже. Посмотрел в сумку – ладно, жалко-жалко, а всех не пережалеешь, мне еще письма разносить.

Слава богу, на каком-то этаже дощечки кончились, пошли свитки, бересты, папирусы, еще что-то такое древнее, но легкое, воздушное, я все боялся, что оно раскрошится в моих руках. Появились почтовые ящики – вернее, то, что с очень большой натяжкой можно было назвать почтовыми ящиками. Колонны, анфилады, фонтаны, мраморные статуи смотрели на меня со всех сторон, изредка мелькали люди в бесформенных балахонах, кое-кто кланялся мне. Кажется, почтальон – это что-то священное и, будем надеяться, неприкосновенное. Хотя, как знать, не зря же мне дали револьвер…

Ступеньки тянулись и тянулись вверх, я спрашивал себя, сколько еще осталось этажей. А ведь этот дом… мать твою, он же был пятиэтажный, это я хорошо помню, когда заходил, в нем было пять этажей. Пятое измерение получается…. Или что похуже. Становилось страшновато, хотелось вернуться – а возвращаться-то было нельзя. Вместо номеров квартир пошли даты, эпохи, какие-то эоны и грегорианские календари. Да, работенка не из легких, вот почему старик берет только с высшим образованием, а еще лучше – с ученой степенью…

На страницу:
4 из 5