Приключения в Новом мире. Магаданский мятеж

– Любимый.

Как же давно он мечтал об этом мгновении, когда сможет целовать ее. И сейчас от этого поцелуя мир, казалось, завертелся, унося его за собою в сладком водовороте чувств.

Сколько длился этот поцелуй, мгновение, или вечность, Елисей не знал, но внезапно раздавшийся звон заставил его поднять голову. Он с удивлением обнаружил, что они лежат не на зеленом лугу, а на огромной черной наковальне. А звуки повторялись вновь и вновь. Пока Елисей не понял, откуда же они идут эти разрывающие душу тревогой звуки ударов железа по железу. Отец, огромный будто скала, в прожженном фартуке, надетом поверх парадных княжеских доспехов, мерно и тяжело взмахивал огромным молотом. И молот этот опускался все ближе и ближе к ним.

– Бум … бум … бум, – все ближе и ближе.

Он попытался скатиться с наковальни вместе с Утрянкой, но не мог сдвинуться с места, пробовал закричать, но голос тоже отказался повиноваться. Он мог только наблюдать, как смерть приближается к ним. Но странно, что девушка, казалось, совершенно не чувствовала опасности. Она, как будто, была в счастливом забытьи, погруженная в него их близостью, а на ярких полных губах играла спокойная и радостная улыбка. Снова и снова опускается огромный молот, вот он уже примял длинные распущенные волосы Утрянки. Вот завис над их головами. Вот пошел вниз…

Елисей сел на постели, обливаясь холодным потом.

– Сон, это же только сон. – пытался он внушить себе. – Это ведь только сон.

Но внезапно он понял, что звуки, слышанные им во сне, продолжаются. Сообразить, что же это за звуки, было делом одной секунды. Это был набат вечевого колокола Детинца. Мгновенно, сказалась выучка в казачьих войсках, Елисей оделся. Схватив пояс с шашкой и кобурой, выскочил из комнаты. Словно вихрь скатился по лестнице, едва не сбив с ног слугу. Тот что-то кричал ему в след, но Елисей только отмахнулся.

На конюшне Елисей вывел из загона своего любимого коня – Урагана. Боевой конь, слыша тревожные звуки, прядал ушами и тихонько всхрапывал, позволяя хозяину седлать себя. Заседлав коня Елисей ласково потрепал его по морде, и, вскочив в седло, стрелой вылетел из конюшни. В тот момент, когда он появился в воротах усадьбы, колокол смолк, но офицер продолжал нахлестывать коня, он уже понял, что случилось.

Непривычно стучали по булыжной мостовой, привыкшей к мерному движению повозок, копыта мчащегося во весь опор верхового коня. Елисей не обращал внимания на удивленные и испуганные лица горожан, выглядывающих из-за заплетенных плетями цветущего вьюнка заборов. Проскочив наметом несколько улиц и, едва не сбив выбежавшего на дорогу ночного сторожа, он вылетел на Вечевую площадь. Пересечь площадь было делом нескольких секунд. У открытых ворот детинца он увидел несколько трупов, в которых узнал ночных сторожей с рогатинами и двоих китайцев. Видимо сторожа из ближайших лавок поспешили на помощь ротникам, и приняли смерть за свой Город.

Влетев в ворота, Елисей осадил коня. Все уже было кончено, и наемники сейчас выкидывали из окон во двор тела убитых ротников. А на верху неровной кучи убитых лежало бездыханное тело ротницкого воспитанника Ганьки.

У стены он увидел десятка три ротников в окружении вооруженных китайцев. Никто из них не успел надеть форму, а некоторые даже были в исподнем. Рука молодого офицера сжалась на эфесе шашки. Нет, не так он хотел бы взять власть в Городе. Без крови и насилия, убедив людей в том, что власть княжеская лучше вечевой. Но отец решил иначе, он не хотел ждать, не хотел объяснять что-либо людям, которых считал темной и глупой толпой.

Вслед за Елисеем в ворота влетел на коне Гарко. Осадив коня он заорал:

– Бить в колокол к Большому Вече, немедленно, пока горожане не поняли в чем дело и не выпустили нам кишки, – соскочив с коня, приказчик подбежал к Елисею.

– Умоляю, не делайте глупостей, – жарко заговорил он. – Вы уже ничего не сможете изменить, а поэтому смиритесь и доверьтесь своему отцу.

Елисей мрачно кивнул и, проводив взглядом скользкую фигуру отцовского милостника, медленно разжал руку на эфесе. Спрыгнув на землю, он подошел к пленным. И обратился к старшему из конвоиров.

– Что с ними будет?

– Князь приказал предложить им службу, а если не примут – убить.

– И что же, согласны они?

– А мы не таковы, как у твоего отца дети, – отозвался рыжий ротник, вытирая рукой кровь, стекающую из раны на голове. – Мы Правды Русской не продаем и клятвы Городу не нарушаем.

Елисей медленно обвел взглядом пленных ротников, ведь еще вчера ел и пил с ними за одним столом, а теперь пролегла меж ними черта, и правы были их обвинения. Но почему именно так? Резко повернувшись, он схватил за рукав цветастого халата пробегавшего мимо китайца и, тряхнув его для порядка, приказал:

– Сейчас же сюда вашего старшину. Марш.

Сбитый с толку китаец повернулся, чтобы бежать, но споткнулся и, под хохот товарищей, растянулся на земле. Но он тут же вскочил и скрылся в центральном хранилище. Вскоре он появился в сопровождении толстого и важного мандарина. Елисей прищурился, этого человека он уже видел у отца, они о чем-то совещались и теперь понятно о чем.

– Счастлив видеть тебя, господин, – расплылся в улыбке мандарин, сгибаясь в поклоне.

– Взаимно, Чжо-Лин, – небрежно ответил Елисей. – Тебе отец приказывал убивать пленных, которые откажутся от службы?

– Точно так, господин.

– Так вот, это он погорячился, отпустить их нужно.

Он, казалось, видел, как под толстым черепом ворочаются недоверчивые мысли. Оглянувшись на своих солдат, мандарин осторожно спросил:

– А чей же это приказ?

– А ты подойди сюда, я тебе на ушко скажу, – ответил Елисей. – не гоже всякому сброду тайные мысли княжеские ведать.

Только китаец приблизился, как офицер в мгновение ока выхватил пистолет и ткнул его в толстый живот подошедшего.

– А приказ этот, Чжо-Лин, мой, и если ты его не выполнишь, то получишь в пузо добрую свинцовую горошину. – Проворковал почти ласково офицер.

Мандарин взмахом руки остановил своих солдат, бросившихся было на помощь своему начальнику, и приказал:

– Отпустить пленных.

– А мы с тобою, Чжо-Лин, их проводим, – проговорил Елисей. – Ведь я думаю, что даже китайцев в детстве учат, что доблестному противнику необходимо оказывать почести.

– А вы, ребята, чего встали, или ждете особого приглашения? – обратился он к ротникам.

– Айда, братцы, на выход, – рыжий ротник по имени Карислав подтолкнул своих товарищей к воротам мимо застывших конвоиров.

Затем он подошел к Елисею и мандарину.

– Елисей Петрович, а может приказать им сейчас побросать оружие, так мы бы мигом обернули их из куля в рогожку.

– Нет, этот его приказ они не выполнят, в этом они подчинятся только моему отцу, – задумчиво ответил Елисей, заметивший в этот момент, что лежавший на телах убитых ротников мальчишка пошевелился. – Лучше прихвати Ганьку, он, кажется, еще живой.

– Есть, – и Карислав, подхватив мальчишку на руки, направился к воротам, а Елисей, все еще не отводя пистолета от живота мандарина, двинулся следом.

Выйдя из ворот детинца, они плотной группой направились к воротам города. Елисей понимал, что только за воротами, где можно будет укрыться в лесу, пленные будут в безопасности от погони. И поэтому он подгонял своих спутников, под их торопливыми шагами сминались опадающие с перегнувшихся через заборы садовых деревьев лепестки цветов. Навстречу попадались горожане, направляющиеся на площадь по зову вечевого колокола. Они с удивлением озирали израненных ротников, но расспросов удалось избежать, так как большинство горожан сегодня не торопились на вечевую площадь, сбитые с толку внезапной переменой сигнала.

У ворот их задержала охрана. Ротники, охраняющие ворота тоже не знали в чем дело и сразу же набросились с вопросами. Елисей ответил:

– Произошел переворот, власть в городе захватил мой отец, вы можете выбирать, или пойти к нему на службу, или уходить из города.

Сержант, командовавший стажей, ответил за всех:

– Мы ведь присягали Городу и Правде Русской, не гоже нам слово свое менять.

– В таком случае, охраняйте ворота, и выпускайте из города всех, кто захочет выйти, а когда на вас нападут люди князя отходите в лес.

Карислав приблизился к офицеру.

– Елисей Петрович, а как же вы, неужели останетесь?

– К сожалению, мне с вами не по пути, – задумчиво произнес Елисей, он раздумывал о своих дальнейших действиях.

Да, конечно, он разделял мнение своего отца о том, кто же должен управлять Городом. Но брать власть так, как взял ее отец он не хотел. Он понимал, что гибелью ротников смерти не ограничатся. Погибнут многие уважаемые в городе люди, и, в первую голову, опасность грозила Изяславу, который был наиболее популярен. А вместе с ним опасность грозит и его семье, а значит и Утрянке. Это решило его колебания.

– Я остаюсь, прощайте! – Он крепко пожал руку Кариславу, а затем и другим ротникам и направился прочь от ворот, а за ним поплелся освобожденный Чжо-Лин.

Отойдя немного от ворот, Елисей обратился к китайцу:

– Ты, Чжо-Лин, можешь идти на площадь, ты можешь там понадобиться отцу, а я заверну здесь неподалеку в одно место.

Оставив мандарина, он бегом направился к дому Изяслава, взбудоражив по пути всех сторожевых собак.

Петр Алексеевич, самозваный князь, через бойницу в стене Детинца разглядывал волнующееся и шумное людство, собирающееся у подножья Детинца. Внизу волновалось настоящее море, состоящее из голов, шапок, белых, цветных и вышитых рубах и кафтанов. Князь был одет в древние княжеские доспехи своих предков: бахтерц, железную юбку, поножи и поручи. Все доспехи, включая и латные сапоги, были сделаны очень искусно и, хотя драгоценных металлов и камней на них было не так уж и много, все же доспехи выглядели очень внушительно и красиво.

Сегодня народу на Вечевой площади было меньше обычного. Не видно было женщин, разнообразивших одинаково одетую толпу яркими одеждами, и шныряющих обыкновенно по площади подростков, пришли в основном главы семейств, прихватив, на случай, для подмоги наиболее сильных родичей и работников. К нему подошел Гарко, и князь коротко бросил в его сторону:

– Хватит звонить, больше уже, пожалуй, никто не подойдет.

– Слушаюсь, господин, – и шаги приказчика стали удаляться, а вскоре колокол затих.

Петр Алексеевич медленно спустился вниз. Пройдя мимо баррикады, из-за которой выглядывали стволы орудий, готовые осыпать картечью каждого, кто ворвется в ворота, он занял место во главе отряда телохранителей. Отряд состоял из десятка китайцев в цветастых, расшитых диковинными цветами и драконами халатах и вооруженных ружьями, и двух громил-преступников, ставших его личными телохранителями. Последние были одеты в синие ротницкие мундиры.

Перед князем распахнулись тяжелые ворота Детинца, и отряд, под лязг оружия и амуниции, вышел из крепости. Они прошли по широкой дуге, мимо собравшихся людей и поднялись на степень, возвышение, сделанное у стены. Ворота Детинца при этом остались открытыми. «Это неплохой психологический трюк, – подумал Петр Алексеевич, – пусть видят, что мы их не боимся».

Когда князь поднялся на степень, находившийся там бирюч прокричал в народ:

– Эй, людство! Эй, магаданцы! Эй, хозяева! Неустройство ваше видя и печалуясь о бедах ваших, не желая прежнего беспорядка при вашем обилье решил ваш посадник! А что он решил, о том он сам скажет.

Шагнув к самому краю степени, Петр Алексеевич заговорил ровным громким голосом, покрывающим значительное пространство:

– Решил я не быть избранным на крик старшиной, решил сам быть вашим князем. Решил взять на себя Город со всеми пригородами, пригородками и землями. Отныне я ваш князь!

Обведя взглядом площадь, по которой еще перекатывалось эхо его слов, повторяемое специальными бирючами тем, кто стоял в задних рядах, он продолжил:

– Решил я исправить и Правду Русскую в чем она нехороша. А в чем хороша – так оставлю. В Городе будет постоянно жить иноземная дружина, а вместо прежних ротников я наберу новых, положив им против прежнего жалованья вдвое. При их помощи буду я охранять пределы магаданские и брать для Города новые земли. Я объединю под своею рукой все земли русские, и пойдут вам от этого прибытки немалые.

Князь вновь сделал паузу:

– А теперь, идите же ко дворам и занимайтесь своим делом, а если что мне еще от вас понадобится, о том я вас оповещу. А старшинам городских концов ко мне собраться.

И закончил:

– Помните, я ваш князь, самовластный владыка, ныне живите спокойно. Ступайте! Я сказал.

Толпа медленно и нехотя задвигалась, и Петр Алексеевич увидел, как поднялась чья-то рука с тяжелым ножом, чтобы метнуть в него. Но не успело оружие сорваться из руки покусителя, как со стены Детинца скользнула меткая стрела, и на площади осталось лежать бездыханное тело. Когда люди уже разошлись, двое вернулись и подняли товарища, князь не препятствовал.

После ухода отца и младших сыновей с работниками на Вече, домашние Изяслава, волнуясь, не находили себе места. Светланка попыталась было вовлечь дочерей и работниц в утренние домашние дела, но раннее и тревожное пробуждение давало о себе знать. Работа валилась из рук женщин, а оставленный отцом дома «за себя», старший сын Сувор, бесцельно бродил по двору, не зная за что взяться.

– Как ты думаешь, что могло случиться в городе? – расчесывая длинные черные волосы Утрянки, спросила, живущая в семье Изяслава в работницах сирота Марина.

И дочь хозяина и работница были в одинаковых простых домашних сарафанах и плетенных из кожи босоножках. Украшения дома носить не полагалось.

– Не знаю, но что-то нехорошее, не даром же отец не взял на Вечевую площадь маму. – Ответила Утрянка, придирчиво разглядывая в зеркале свое лицо, с крупными, но приятными чертами и странно контрастировавшими со смугловатой кожей, голубыми, материнскими, глазами.

– А мне страшно, – призналась подруга.

– Вернется отец, все и узнаем, – успокоила ее Утрянка и добавила. – Дай я тебя тоже расчешу.

Внезапно их разговор был прерван сильным стуком в ворота и девушки, сорвавшись со своих мест, бросились во двор. Когда они выбежали из дома, во дворе уже собрались почти все домашние, а Сувор уже не слишком любезно переговаривался с кем-то через окошко. Утрянка услышала голос, от которого ее бросило в жар.

– … у вас мало времени, немедленно позови мать!

В ответ заскрипели петли калитки, и Елисей шагнул на Изяславов двор. Огромный, как и отец Сувор навис над ним, сжав кулаки.

– Ты мне не приказывай! – задиристо проговорил он.

– Силу молодецкую еще успеешь показать, а теперь я повторяю, у вас мало времени, – остановил его сын князя. – Позови скорее мать.

Сын посадника был не намного ниже Сувора, хотя и значительно уже в плечах, но военная выправка и привычка повелевать, позволяла ему держаться в психологическом плане, если не выше, то уж точно на одном уровне с физически сильнейшими людьми. Не смотря на разницу в физической силе, голос офицера, не привыкшего повторять приказания, заставил Сувора на несколько мгновений замяться. Этого вполне хватило, чтобы Светланка вышла вперед, мягко и ненавязчиво оттеснив сына от ворот.

– Что скажешь, Елисей Петрович? – спросила она певучим голосом, подходя ближе.

Пригладив растрепавшиеся при беге волосы и одернув гимнастерку (сказалась прочно вложенная в детстве почтительность к старшим), Елисей вкратце поведал ей все случившееся.

– Вам необходимо покинуть Город, вы можете уйти через Полевые ворота, там точно еще стоят верные присяге ротники. – закончил он свою речь.

– А Изяслав? – спросила Светланка.

– О нем можете не беспокоиться, Светланка Ивановна, я сделаю все, чтобы он тоже выбрался из Города.

– Можем ли мы верить тебе, ведь это твой отец пошел против Правды Русской?

– Я не согласен с отцом в методах взятия власти и не хочу насилия. Я очень прошу вас поверить мне.

– Мы поверим тебе, – наконец решила Светланка, оглянулась. – Утрянка, Марина, Ульяна, собирайте самое необходимое. Сувор, готовь телеги, как только придут братья и подмастерья, они помогут тебе, – и вновь обратилась к Елисею. – Спасибо, Елисей Петрович, и до свидания.

– Скорее всего, прощайте, – услышала Утрянка, спеша к дому, она уже не видела взгляда, брошенного ей вслед Елисеем.

В верхней светлице в доме князя стол накрыт словно к празднику. На белой скатерти расставлены драгоценные кубки для хозяина и троих гостей, матово поблескивают бутылки с лучшим вином, привезенным из Китая, пенится в жбанах хмельной мед. На узорчатых тарелках разложены фрукты и легкие закуски деликатесные. Но не радует изобилие на столе старшин магаданских, ведь не для праздника они сюда пришли. И настороженно глядят на хозяина из-под кустистых бровей черные глаза кузнеца, напряженно сидит знатный кожевенник Иван Балагур, старшина Торгового конца. А рядом Радок Виновный, рыбак и старшина Морского конца нервно теребит край скатерти.

Елисей, опираясь на ружье, сидел на плоской деревянной крыше клети в тени большого грушевого дерева, как раз напротив окна верхней светлицы. Он наблюдал за разгорающимся спором. Громкий голос Изяслава был слышен даже через оконное стекло, хотя слов нельзя было разобрать. Но это и не нужно было, Елисей и так знал, что он сейчас отстаивает вольности Городские и Правду Русскую. Остальные старшины лишь время от времени вставляли в спор свое слово. Больше всех говорил отец, он был хорошим оратором, но сейчас у него явно не было шанса убедить своих оппонентов.

Постепенно тон голосов повышался, Елисей видел, как отец, яростно жестикулируя, что-то втолковывает Изяславу. Внезапно палец кузнеца уперся в грудь князя, он произнес несколько слов и повернулся, чтобы уйти, за ним встали и остальные старшины. Но в тот же момент, видимо по приказу князя, в горницу вбежали китайцы-охранники и накинулись на старшин. Не ожидавших нападения Балагура и Виновного они скрутили быстро, но Изяслав, напрягшись, раскидал охранников и бросился к окну.

Елисей поднял ружье, беря окно на прицел. Со звоном разбитого стекла до него долетел голос отца:

– Убейте его, стреляйте же кто-нибудь!

Выскочив на крышу пристройки, Изяслав побежал прочь от окна, в котором появились двое китайцев с ружьями. И тут он заметил Елисея, на секунду остановился в нерешительности. Но в этот момент ружье в руках офицера выбросило сноп пламени и один из китайцев, выронив оружие, свалился в глубину комнаты. Падая, он толкнул второго, и тот выпустил свою пулю в небо.

Выстрелив, Елисей закричал:

– Скорее, Изяслав Георгиевич, бегите к Щитной улице, там возьмете коня, привязанного к нашему забору, и покидайте город, ваши родные тоже должны уже выехать.

– Спасибо, – прокричал кузнец и, тяжело топоча по крышам клетей и переходов, с неожиданным проворством проскакивая под ветвями деревьев, побежал в сторону Щитной улицы.

Погоня не заставила себя долго ждать. Из окна выскочили трое китайцев с ружьями и двое слуг, один из которых вооружился тяжелым медным канделябром, а второй саблей убитого Елисеем китайца.

Подняв тяжелый ружейный приклад, Елисей страшным ударом замертво свалил первого из подбежавших. Но остальные накинулись на него скопом, и ему пришлось здорово поработать кулаками и прикладом, чтобы раскидать своих противников.

3

Со смотровой башенки, укрепленной на общественном амбаре, на которой стояли старшины земского войска, открывался большой обзор. Далеко протянулись во все стороны света зеленые вблизи и синеватые далее, лесные массивы и не было видно им конца и края. Лишь изредка леса прорезывались вырубками, на которых стояли починки, или заимки. Внизу виднелись прилепившиеся друг к другу, словно шляпки опят на пне, крыши домов и клетей Преславского починка. А вокруг ограждающего починок деревянного тына, меж засеянных полей и на новых вырубках, раскинулись палатки, в которых жили беженцы из Магадана и собиравшиеся земские ополченцы. Гонцы были отправлены далеко, до самых дальних пограничных с соседними землями пригородков и поселений. И теперь что ни день, то больше собиралось людей, чтобы вышвырнуть прочь из Города самозваного князя. Приходили и в одиночку, и семьями, и ватагами, подходили и целые отряды из ближайших пригородков. Уже сейчас, по прошествии двух недель после переворота в Магадане их собралось почти двадцать тысяч, а через пару недель, когда подойдут войска из дальних пригородков войско, пожалуй, удвоится. Но это учитывали и воеводы князя, разведка земцев донесла, что войско, ведомое самим князем, направляется к лагерю земцев. Войско, численностью в двенадцать тысяч человек было составлено из наемников, преступников, собранных князем заранее по всем русским землям, и перешедших на сторону князя горожан.

Капитан Гречишный, немолодой уже командир ротников пригородка Командорского доказывал старшинам:

– Даже двойное превосходство в силах не гарантирует нам победы, ведь князь собрал под своим началом искусных в воинском деле китайцев-наемников и хорошо вооружил их за счет арсенала Города, а мы взяли людей от сохи, или от кузнечного горна, вооруженных чем попало, начиная от охотничьих ружей и заканчивая луками со стрелами.

– Но ведь китайцев у князя только четыре тысячи, а все остальные, это либо преступники, либо силком взятые горожане, они сами перейдут на нашу сторону, – возражал ему Изяслав.

– Все наше упорство и боевой задор разобьются об огонь этих четырех тысяч мушкетов, а когда мы начнем отступать, то вслед нам, лишившимся порядка и командования, бросят орду преступников.

Гречишному вторил его коллега из Коломенского:

– А когда противник начинает отступать, то побеждающие меньше всего думают о переходе на его сторону.

– Так что же вы предлагаете? – спросил военных Изяслав.

– Отступать…

– … и собирать силы, – в голос произнесли офицеры.

Но старшины из гражданских накинулись на них с упреками в трусости:

– Да каждый из русских перешибет пополам десяток китайцев, а своим по ушам надаем, да отправим по домам!

– Нам уже и сейчас кормить войско и беженцев нечем, а если мы начнем отступать, то беженцев будет еще больше.

– От такой войны разорение одно народу выйдет, если всех с насиженных мест срывать.

Всех повершил Изяслав, бывший главным на совете:

– С нами Правда, а в Правде сила, а посему битве быть здесь.

– Мы подчиняемся, – отвечал за всех офицеров капитан Гречишный. – Но с таким шапкозакидательством, ничего кроме поражения в бою не ожидаем!

Елисей Петрович Князев-Магаданский задумчиво рассматривал строящиеся для битвы земские полки. За его спиной позвякивали стременами и оружием двести всадников, набранных им самим из молодых городских парней. Невеселые мысли бродили в голове офицера. За последнее время он видел столько зла, что теперь уже горько сожалел, что не бежал вместе с освобожденными им ротниками.

После бегства Изяслава, к которому он приложил руку, его посадили под домашний арест и более недели он просидел в своей комнате. Не смотря на то, что его изолировали, он все же узнал, что всем офицерам, отказавшимся служить князю, грозит расстрел. Та же участь ожидала и почти всех уличанских старшин и Ивана Балагура с Радоком Виновным. Тогда он заявил отцу, что вместе со всеми ему придется казнить и своего сына, ибо он не может не разделить участь своих товарищей по оружию. Его вмешательство спасло офицеров и уличанских старшин от гибели, но они все равно остались под арестом, а полковник Корнилов и старшины городских концов были убиты в своих камерах.

Перед выступлением княжеского войска навстречу земцам, князь поставил его перед выбором. Либо он, как порядочный сын, сражается на стороне отца, либо спасенные им люди погибнут. Елисей согласился. И теперь, наметанным взглядом боевого офицера, он видел, что земцы, слишком слабо вооружены, а по построению их полков было видно, что они не имеют понятия о боевой дисциплине. При таком положении вещей только значительное численное преимущество способно было обеспечить земскому войску победу. Но, по данным разведки, земцы имели лишь двойное преимущество, что было очень мало.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.