Солнечный луч. Чего желают боги

Признаться, я ощутила раздражение. Зачем я поехала с кааном? За это время я могла заняться чем-то более полезным и нужным, но сижу здесь и изнываю от тишины и безделья! Впрочем, уже через несколько минут я фыркнула сама на себя. Сиди я сейчас на месте мужа, и переговоры закончились бы уже в эту минуту, так и не достигнув даже своего полноценного начала. И пусть на мне нет ответственности, которая лежит на Танияре, но показать, что его жена совсем не обладает терпением, не хотелось. Поэтому никуда я не вышла, нервничать перестала и ерзать тоже. Вновь затихла в более удобной позе и прикрыла глаза.

Мне хотелось расслабиться и отвлечься от всяких размышлений, чтобы дать разуму отдых. Я представила себе бой хота, пение моей матери и вой вьюги за стенами маленького дома вожака кийрамов. Картинка вышла столь яркой, что я даже поежилась, ощутив зимний холод. Однако сознание мое поплыло, и вскоре тихие звуки, доносившиеся с улицы, исчезли, оставив только глухое бум да беснование ветра и снега, разметавшие мир в своей необузданной ярости, а затем исчезли и они. Я проиграла свой бой и задремала.

– Эй. Эй, тагайни.

Мое возвращение в реальность ознаменовалось маленьким землетрясением и призывом прямо в ухо.

– Ах, – вздрогнув, я распахнула глаза и ошалело уставилась на женщину с резкими чертами лица, которая трясла меня за плечо.

– Идем, – сказала она и без всяких пояснений направилась к двери.

Я перевела взгляд на мужчин, но здесь ничего не изменилось, они всё еще сидели друг напротив друга. Затем вновь поглядела вслед женщине. Она обернулась, поманила меня рукой и вышла из дома. Мои колебания длились не больше минуты. Вряд ли здесь требовалось мое присутствие. Мой супруг не проявил тревоги или несогласия, на улице стоят ягиры, и ухожу я не сама, а по приглашению, значит, можно и принять его. И я поднялась на ноги. Уже на выходе я опять устремила взор на каана, однако он смотрел только на Улбаха. Ну и пусть любуется дальше. Хмыкнув, я притворила за собой дверь.

И в ту же минуту мир обрушил на меня многообразие звуков. Они были негромкими, но после долгой утомительной тишины я вслушалась в мелодию жизни с необычайным удовольствием. Прикрыв глаза, я подняла руки и ощутила, как ветер скользнул по ладоням ласковым касанием.

– Ты странная, тагайни, – услышала я и открыла глаза.

Уже знакомая мне женщина стояла неподалеку и наблюдала за мной. Улыбнувшись ей, я пожала плечами и, вдохнув полной грудью еще раз, огляделась. Ягиры расположились у соседнего дома, и компанию им составили Кхыл и четверо кийрамов, закрывших нам дорогу к вожаку. Еще несколько человек хоть и не подошли к нашим воинам, но стояли неподалеку и совсем «не обращали на них внимания», но явно прислушивались. Я усмехнулась – все-таки любопытны.

Заметив меня, Берик помахал мне рукой, я ответила ему тем же, но не подошла. Меня терпеливо ожидала женщина, и я не стала ее задерживать еще дольше. Мне хватило времени, чтобы разглядеть, что за нашими людьми поухаживали. В отличие от каана, которого испытывал вожак, воинов успели покормить, о чем свидетельствовали деревянные блюда, еще кое у кого стоявшие на коленях, и чаши, также вырезанные из дерева. Насколько я знала, кийрамы совсем не употребляли хмельных напитков, так что ягирам подали, скорее всего, воду. Но их это не расстроило, воины выпивали только в большие праздники. Разум защитников должен быть светлым.

Саулов я тоже увидела, они бродили неподалеку. Я уже много раз говорила, этим животным привязь была не нужна, они от хозяев не отходили. В общем-то, в этом и заключалась повышенная ревность и задиристость моего Ветра. Его всадницу уволокли на глазах бедного саула, а он не смог ни помешать, ни защитить. Мой мальчик сильно переживал свою потерю и с тех пор с подозрением относился к каждому чужаку, и не только когда они оказывались рядом со мной и вызывали подозрения моего четвероногого друга и охранника. Потому Танияр при Ветре ко мне не прикасался, уважая чувства саула, ему этих касаний хватало, когда ревнивец уходил в ашруз. И по этой же причине Кхыл удостоился повышенного внимания и угроз со стороны моего скакуна.

Он единственный ждал недалеко от двери и, увидев, что я вышла, поспешил присоединиться. Я не стала его дожидаться, зная, что догонит, и направилась к женщине. Увидев, что я иду, она свернула за угол дома. Заинтригованная, я поспешила следом. Впрочем, интрига разрешилась сразу же. Там была открытая пристройка – кухня. Подобные я уже видела у некоторых домов, когда мы еще только ехали сюда. Здесь стояла круглая печь, представлявшая собой широкий конус, уходивший широким дном в землю. На верхней суженной части, сейчас накрытой решеткой, жарилось мясо.

Здесь же стоял стол, рядом с ним две скамьи. На стене висела необходимая утварь. Тут же я увидела и бочку, наполненную водой. Остановившись, я поглядела на женщину, и она указала на скамью.

– Садись, тагайни.

– Мое имя – Ашити, – представилась я. – Я жена каана Танияра.

– Сильный воин, – кивнула женщина. – Мой Улбах тоже сильный. Долго еще сидеть будут.

Присев на лавку, я с новым интересом посмотрела на женщину. Значит, все-таки жена. Женщина была, как и все кийрамы, суровой и неулыбчивой, одета в ту же простую серую одежду, и волосы, заплетенные косу, спускались ниже седалища. Волосы ее были красивыми, густыми, коса толстой. И это было единственным, что оказалось в женщине красивым. Фигурой она была коренастая, широкоплечая, руки казались сильными и грубыми. Но это и понятно, здесь прислуги не имелось. Наверное, я виделась ей хрупкой и изнеженной, что, в общем-то, было правдой.

– Как твое имя? – спросила я.

– Дайкари, – ответила она, споро набирая голыми руками горячее мясо с решетки на деревянное блюдо. Затем поставила блюдо передо мной и велела: – Ешь.

– Спасибо, – ответила я.

Дайкари уселась напротив, облизала пальцы и воззрилась на меня с интересом. Признаться, сей пассаж у меня несколько отбил аппетит, терзавший меня с той минуты, как я ощутила запах мяса. Но отказываться есть в данной ситуации было бы неблагоразумно. Уговорив себя, что до подачи мяса женщина пальцы не облизывала и вообще руки у нее были чище воды в ручье, я взяла первый кусок мяса.

– У тебя зеленые глаза, – сказала Дайкари. – Но ты не пагчи. Неужели тагайни позволили кому-то из своих привести в таган дитя Дурпака?

Я отметила, что в этом племени слова и имена произносят без всяких искажений.

– Я не пагчи, – ответила я. – Я даже не родилась в этом мире. Я попала сюда зимой, на священные земли. Ашит нашла меня, выходила и назвала дочерью. Белый Дух меня принял и сделал два подарка.

– Какие? – спросила Дайкари, и я ощутила изумление от того, что она никакого изумления не испытала. Просто приняла мои слова, и всё. Впрочем, как и пагчи. Так что удивляться я сразу и перестала.

– Он дал мне дар слова своего мира и волосы…

– Ты была без волос?

Я поперхнулась. Хотя… Женщина принимала мои слова буквально, а я не сказала про цвет, так что можно подумать, что и вправду волос не было… Я усмехнулась и отрицательно покачала головой:

– Нет, волосы у меня были. Но они не были белыми.

– А какими были?

– Как огонь, такого цвета, – улыбнулась я.

– Красиво, – кивнула Дайкари. – Но с тагайни нужны белые волосы, другие не признают.

– Мой муж видел меня с рыжими волосами, – ответила я, пожав плечами. – Они ему очень понравились. У меня необыкновенный муж. Пагчи его уважают. Мы с ними дружны. Хорошие люди.

– Тагайни не дружат с теми, кто на них не похож, – отмахнулась Дайкари, и я почувствовала себя уязвленной, будто меня назвали лгуньей. – Они нападают на нас.

На моем лице осталось благожелательное выражение. Я улыбнулась:

– Разве же они доходили сюда хотя бы раз? – полюбопытствовала я. – Тагайни жгли ваши дома?

– Нет. Если бы они вздумали сюда прийти, то не ушли бы живыми.

– Значит, войны у вас никогда не было, – мягко заметила я. – А если не было войны, то разве можно сказать, что тагайни на вас нападают?

– Они мешают нам охотиться.

– Всего лишь охраняют свои границы.

– У зверя нет границ, он идет, куда хочет.

– Но вы люди, – напомнила я. – И тагайни люди.

– У нас свой закон…

– И у них свой закон, – снова возразила я. – Разве закон могут иметь только кийрамы? Почему вы отказываете тагайни в этом праве? Люди с Зеленых земель никогда не вторгались в ваш лес. Скажи мне, уважаемая Дайкари, разве кааны Зеленых земель приходили к вам, как тагайни Белого камня приходят к пагчи? Будь справедлива.

– Не приходили, – признала женщина.

– Значит, тагайни Зеленых земель нападали только тогда, когда вы переходили через их границу. Это не война, это – оборона. Что скажешь, Дайкари?

– Мы не нападали на таган, – возразила она. – Зачем от нас обороняться?

– Мой муж тоже так подумал, – заверила я. – Каан хочет жить иначе. Он пришел к пагчи, и они приняли его и даровали свою дружбу. Они спасли меня от прислужников Илгиза и позволили жить с ними, сколько понадобится. Пагчи – очень хорошие и добрые люди, я уважаю их всем сердцем. И мой муж уважает пагчи, а они уважают нас. И кийрамов мы уважаем, потому приехали как добрые соседи, а не враги.

Женщина склонила голову к плечу и некоторое время рассматривала меня прямым немигающим взглядом. Мне стало неуютно, но я заставила себя выдержать и сохранить на лице прежнюю благожелательную улыбку. Наконец Дайкари подперла щеку кулаком и спросила:

– Какой твой мир? Там все дружат?

– Почему ты так решила? – полюбопытствовала я.

– Ты говоришь об уважении племен. Тагайни смотрят на нас свысока, а ты хочешь дружить. Так в твоем мире? Вы все дружите?

Отведя взгляд в сторону, я невесело усмехнулась:

– В моем мире всё иначе, – ответила я. – Там есть дружба, но много высокомерия. Очень много. Тагайни простые люди, они лучше многих тех, с кем я жила раньше. Я плохо помню свою прошлую жизнь, но хорошо помню мир и его порядки. Тебе бы там не понравилось, Дайкари. Там нельзя охотиться, где захочешь. Если лес принадлежит правителю… вожаку, то за охоту в нем могут посадить в клетку или отрубить руки, как ворам.

– Дикий мир, – констатировала женщина, и я сдержала улыбку, лишь согласно кивнула. – Человек не может быть хозяином леса, только духи имеют власть над жизнью. А почитают ли у вас духов?

– Мы называем их богами, – сказала я и ненадолго замолчала, пытаясь вспомнить хоть что-то о создателях моего мира. Однако попытки эти не увенчались успехом. О религии из прошлого я помнила только, что она была, что люди отмечают праздники, что ставят храмы и посещают их. Но ничего более конкретного, даже имена богов, назвать не могла. Вздохнув, я призналась: – Большего я не помню. В этом мире я почитаю Отца. – Замолчала ненадолго и вдруг добавила: – И еще ветер.

– Ветер? – теперь в глазах кийрамки отчетливо проступило удивление. – Ты поклоняешься Нушмалу, как хигни?

Нушмал – один из братьев Белого Духа. Он нес ответственность за смену дня и ночи, и его постоянным спутником была птица арзи, также входившая в символику Зеленых земель. Птица эта была легендарная, существовала реально, но я ее не видела ни разу. Танияр рассказывал, что арзи обитают на дальней границе тагана, рядом с пастбищами, куда уводили саулов.

– Там стоят горы, – говорил мой каан. – Высокие зеленые горы. Там и живут арзи.

Эти птицы, как рассказывала шаманка, были самыми быстрыми в Белом мире:

– В их крыльях живет ветер.

Так что моему откровению Дайкари нашла самое логичное объяснение. Что до хигни, то этот народ обитал по другую сторону земель кийрамов. О них я знала мало. Только то, что живут в землянках и носят одежду двух цветов: белого и черного – день и ночь. Мама мало говорила о них, должно быть полагая, что я никогда с ними не столкнусь из-за удаленности проживания. А может, и сама знала немного. Я решила попытаться узнать об этом племени побольше, когда будет возможность, у кийрамки спрашивать не стала. Не ко времени вопросы.

– Я почитаю Нушмала, как и всякого старшего и младшего духа, – ответила я. – Но моя любовь к ветру имеет иную природу. Мне порой снится мой старый мир, в этих снах ветер всегда рядом. Иногда мне кажется, что я слышу, как он разговаривает со мной… даже здесь.

– Что слышишь? – Дайкари навалилась грудью на стол.

– Он говорит, что всегда рядом, что не оставит меня, – ответила я и смутилась.

Отчего-то это признание показалось мне чем-то интимным, что было только моими и совершенно непонятным окружающим. Даже Танияру я еще ни разу не говорила о том затаенном чувстве, которое я порой ощущаю к ветру. И саулу я дала имя не из-за скорости бега, а потому что поделилась с ним тем, что было мне дорого. Но в чем была причина этой любви, я не смогла бы ответить. И вдруг огласила то, что лежало на душе совершенно чужой мне женщине. Будто разделась перед ней, право слово.

Однако Дайкари удовлетворилась моим ответом, не став ничего уточнять. Ей мои переживания были неинтересны. А вот следующий вопрос оказался закономерен, потому что был близок привычкам и нраву кийрамов:

– Что за звери живут в твоем мире? Они похожи на наших?

– Нет, – улыбнулась я, радуясь смене темы беседы. – Они совсем не похожи на местных животных, но есть среди них и хищники, и те, кому назначено быть добычей.

– Расскажи, – вновь в повелительной манере произнесла женщина.

– Непременно расскажу, – согласилась я, – но прежде доем угощение.

И пусть угощение так и не вызвало желания его съесть, но я заставила себя откусить от куска, который успела снова положить на блюдо. Не ради насыщения, а исходя из наставлений Танияра. Кийрамка уже избрала повелительную форму общения. Я бы восприняла это без всякой претенциозности, потому что нашей целью было подружиться с племенем, а значит, любезное общение подразумевалось само собой. Однако, памятуя о том, что послушание может быть расценено как показатель слабости и готовность к подчинению, я решила не позволить Дайкари взять надо мной верх даже в малом. Каан сказал на равных, значит, на равных. Она спросила – я ответила, теперь пусть подождет, пока утолю голод.

Эти мысли подавили брезгливость, и я некоторое время ела суховатое мясо. Чувствовалась нехватка приправ и соусов, коими изобиловал стол тагайни. Что ни говори, а в поварском искусстве любимые дети Белого Духа ушли далеко вперед, от кийрамов так уж точно. У тех же пагчи еду приправляли травами, но не имелось такого изобилия блюд, как в таганах. А здесь и вовсе мясо было приготовлено без всяких затей, но ради дела я даже посмаковала, помычала от удовольствия и причмокнула, так похвалив хозяйку.

Дайкари поставила передо мной стакан с водой. Я выпила и ее неспешными глотками, поглядывая по сторонам, но не нарушая молчания. Скажем так, мы сейчас тоже состязались в терпении. Кийрамка хранила невозмутимый вид, а уж что чувствовала на самом деле, я бы сказать затруднилась. Может, и вправду не ощущала досады или раздражения.

– Где можно ополоснуть руки? – спросила я, отставив в сторону блюдо и стакан.

– Там, – женщина кивнула на небольшую лоханку, стоявшую рядом с бочкой.

Кивнув ей в ответ, я поднялась из-за стола и направилась к лоханке. Здесь я обнаружила ковшик, которым зачерпнула воды из бочки. А дальше я пришла в некоторое замешательство, размышляя, стоит ли просить Дайкари полить мне на руки, или же обойтись без ее помощи. С одной стороны, моя просьба может быть истолкована как попытка указать и подчинить, с другой – как слабость человека, который не может позаботиться о себе сам. Ни первое, ни второе меня не устраивало, и потому я просто налила воды в лохань и помыла руки. А пока мыла, ощутила раздражение оттого, что в этом племени приходится раздумывать над каждым шагом. Что можно, чего лучше не делать, как сказать, как поблагодарить – ужас!

И вроде простой народ, живет по самым примитивным законам, но, находясь у них, ощущаешь себя повязанной условностями, будто путами. Бросив взгляд в сторону ягиров, я увидела, как они непринужденно разговаривают с кийрамами. Наши воины тоже вносили свою лепту в переговоры, но на другом уровне. И знаете, что я скажу? Я была восхищена воинством Зеленых земель. Правда! Не только здесь, но вообще.

Они с кааном были словно звенья одной цепи. Что бы он ни решил, ягиры уже были со всем согласны. Ни споров, ни сомнений – полное доверие своему главе, и он отвечал им тем же. Воины могли подшутить над кааном, и он смеялся с ними, но стоило Танияру поднять руку, как поток веселья иссякал, и на лицах застывало почтение и готовность исполнить любой приказ. Удивительное единодушие. И теперь, когда я узнала их лучше, мне было проще поверить в справедливость права выбора алдара. Ягиры выбирали не командира, они признавали главу своей большой семьи. И все-таки я продолжала считать, что этот обычай должен быть искоренен. Армия должна подчиняться правителю и никак иначе. Кто владеет армией, тот держит власть крепкой рукой.

Однако я сильно отвлеклась, а потому вернемся к дому вожака кийрамов, точнее в открытую пристройку, где я как раз закончила мыть руки и огляделась в поисках полотенца. Не найдя, я стряхнула с ладоней лишнюю влагу и обернулась к Дайкари. На моих губах была вновь улыбка.

– Я расскажу тебе о животных моего мира и нарисую их, – произнесла я, вспомнив, как пагчи понравились мои рисунки. – Где есть земля без травы?

– Я покажу, где можно рисовать, – ответила кийрамка, и мы покинули кухню.

Ветер ткнулся мне в плечо носом, как только я вышла из-под деревянного навеса. Потрепав его, я бросила взгляд на ягиров и увидела, что Берик покинул воинов и направляется следом, а за ним и верный саул Элы. Сейчас он ничего не жевал, но вид хранил привычный – философский. Дайкари бросила взгляд через плечо на наше сопровождение, но ничего говорить не стала и продолжила путь. Ну и мы, конечно, тоже.

Наше путешествие закончилось у большой темно-серой глыбы с белыми разводами. Я провела пальцем по белесому следу и тихо хмыкнула – это и вправду был мел. Куски белого мелового камня лежали на небольшом выступе. Я взяла один и посмотрела на кийрамку:

– Что вы рисуете?

– Разное, – ответила она. – Мужчины рассказывают, как прошла охота. Женщины рисуют, если что-то случилось, пока мужчин не было. Любой может подойти и посмотреть. Никто не станет тогда расспрашивать, просто поглядят и всё узнают. Если рассказать нечего, камень молчит.

– Хм… удобно, – пробормотала я. – Этакая газетная тумба.

– Что? – спросила Дайкари, и я пояснила ей о большой круглой тумбе из моего мира, на которую наклеивали газеты и афиши о спектаклях. – Мир дикий, но есть умные вещи, – оценила женщина. – Рисуй.

В этот раз я не стала сопротивляться или оттягивать, тем более за нами подошли и кийрамы, которым, разумеется, совсем не было любопытно, просто это оказалось лучшее место, чтобы поговорить о своих делах. Едва заметно усмехнувшись, я начала рисовать. И вновь, как когда-то у пагчи, когда также рисовала им воспоминания о своем мире, я ощутила удовольствие. Правда, пагчи было интересно всё, что они видели и слышали, а кийрамов интересовало лишь зверье. Им я и ограничилась.

Начала я с хищников, потому первым на камне появился волк. Кийрамы, последовавшие за нами, подошли ближе и уже не нарушали молчание разговорами, они слушали и смотрели на то, что появляется на поверхности камня. Они переходили следом за мной вокруг нашего мольберта, и когда свободное место закончилось, погнали мальчишку лет семи за водой и тряпкой.

Постепенно начали появляться вопросы, на которые я отвечала по мере своих знаний, а их было не так уж и много. Пока разговор шел об окрасе, размере животного и привычках его обитания, я еще говорила подробно и уверенно, но когда начались вопросы о повадках и о том, как лучше выследить зверя, я только развела руками и вынужденно призналась:

– Я не люблю охоту.

– Не любишь? – изумились кийрамы и не поверили мне: – Такого не бывает.

– Бывает, – ответил за меня Берик. – Тагудар смотрит на Ашити с любовью, когда она оплакивает убитого зверя.

– А мясо ест, – отметила Дайкари.

– Когда я не вижу убитого зверя, мясо для меня остается просто куском еды, – сказала я.

– А если увидела убитого зверя? – заинтересовался пожилой кийрам.

– Есть не станет, – вновь ответил за меня ягир и перевел разговор в более удобное русло: – А наш каан – знатный воин и охотник.

Дальше Берик рассказывал о том, как быстр, меток и ловок Танияр. Его слушали внимательно, и кто-то даже покивал, соглашаясь.

– Дрались мы с ним, – подал голос еще один кийрам. – Хороший воин.

– А зимой сам на ножи наши сунулся, – донесся новый голос.

Мы с Бериком одновременно повернули головы, пытаясь рассмотреть того, кто нанес Танияру страшные раны зимой. Он и не прятался, как не выказывал высокомерия, насмешки или вины. Молодой кийрам лет двадцати трех – двадцати пяти просто констатировал факт того, что произошло когда-то.

– Так пожелал Отец, – заговорила я. – Он отвел глаза ягирам и заманил Танияра в западню. Это замысел Белого Духа.

– Выходит, смерти вашему каану Белый Отец пожелал, – произнес старик.

– Нет, – улыбнулась я. – Жизни. А мне позволил вывести Танияра из предсмертного мрака, пока моя мать творила ритуал.

– Как это? – полюбопытствовали кийрамы, и ответил им уже Берик:

– Ашити – дочь вещей Ашит. Не был бы ранен наш каан, не попал бы к шаманке и не встретился с Ашити. Отец их свести пожелал, вот и застил глаза и ему, и нам. Захотел, чтобы ваши раны привели Танияра в дом Вещей, где он и увидел дочь шаманки.

– Шаманка старая, – резонно возразил старик. – Даже меня старше. Не может быть у нее дочери.

– Может, – произнесла Дайкари, и все поглядели на жену вожака. – Ашити пришла зимой в священные земли из другого мира. Шаманка ее нашла, выходила и назвала дочерью. А потом, выходит, Белый Отец привел туда и каана. Теперь они муж и жена. На всё воля Создателя.

– Велик Белый Отец, – покивали кийрамы, приняв открывшуюся им истину, и попросили: – Рисуй еще.

Время продолжало свое неумолимое течение. День постепенно клонился к своему завершению. Верхушки деревьев уже щекотали жаркое брюхо солнца, и сумерки успели сгустить тень и растянуть ее над благодатными землями Белого мира. Камень для рисунков уже давно был испещрен изображениями невиданных прежде зверей и птиц, и теперь вокруг него ходили те кийрамы, которые предпочли остаться в стороне от уже сформировавшейся компании… или стаи, как было ближе моим новым знакомцам.

А мы успели вернуться к ягирам и тем, кто был рядом с ними, ненавязчиво приглядывая и развлекая разговорами. Впрочем, беседа давно стала общей. Как-то сама собой она подошла к событиям, которые привели к смене каана в Зеленых землях, к знакомству с пагчи и к илгизитам.

– Пусть сгниют они заживо! – рявкнул Кхыл, показав свое отношение к последователям Илгиза.

– Пусть глаза им выжрут земляные усэндэ, – поддержал собрата кийрам, встречавший вместе с братом вожака нашу делегацию.

Кстати, усэндэ – это местная разновидность червей, пожиравших плоть не только мертвецов, но и живых существ, если они были обессилены или обездвижены и не могли защититься. И такая казнь имела место у кийрамов, ей подвергались насильники или убившие соплеменника преднамеренно. Мама говорила, что такое происходит редко, но случается. Тогда кийрамы разрывали землю в месте обитания усэндэ и клали туда обнаженного и связанного душегуба.

К месту казни мог подойти любой, но стояли и назначенные для охраны воины. Они не позволяли родне облегчить страдания убийцы быстрой смертью или освободить его и дать сбежать. Следили за процессом исполнения наказания и добивали, когда человек превращался в кровоточащий кусок мяса без кожи, глаз и губ. А после оставляли червям их остывающее пиршество и уходили. Так что кара была страшной, и преступлений у кийрамов практически не было.

Тагайни, в зависимости от тяжести преступления, чаще использовали яд, который преступник выпивал добровольно, чем очищал свое имя после смерти. Перерезали горло, если наказуемый отказывался от яда. При менее тяжких грехах изгоняли из тагана и запрещали возвращаться под угрозой смерти. Ну а прелюбодеев-мужчин, как я уже когда-то рассказывала, привязывали к столбу за поселением и вверяли его судьбу духам. Женщин просто выселяли на окраину, лишая рода и защиты. В общем, любимые дети Белого Духа были даже добрее и милостивее. Может, потому и преступления у них хоть и не шли лавиной, но случались чаще, чем у тех же кийрамов.

Что до пагчи, то их было мало и между собой они поддерживали дружбу. В этом племени преступлений не было, ну, может быть, раз лет в двадцать-тридцать. Там наказание носило форму ритуала. Преступника привязывали к дереву, а дальше мужчина – родственник убитого первым стрелял в убийцу из лука. Мог убить сразу, а если только ранил, то лук брал следующий мужчина или женщина. Мама говорила, что одной-двух стрел достаточно, редко было больше. Потом покойного, искупившего грех своей кровью, отвязывали и хоронили со всеми почестями, как и любого другого жителя племени. А с изменниками супруги сами разбирались, как считали нужным, хотя измены случались чуть чаще убийств.