Солнечный луч. Чего желают боги

Впрочем, и тагайни, и пагчи, и другие дети Белого Духа соблюдали эти правила, потому что Хайнудар в своей ярости становился слеп и жесток. За зверя, убитого без надобности и не ради защиты, он мог натравить своих клыкастых подопечных на охотников, а то и на всё поселение. Так что люди никогда не охотились ради развлечения, как в моем родном мире, о чем я вспомнила, слушая рассказ о появлении кийрамов из уст моей названой матери.

Однако норов Хайнудара передался и его подопечным. И если разум хищников больше не мутился от слепой кровожадной злобы, то кийрамы, напротив, окрепнув, переняли от духа его коварство и жестокость. Хотя тут точнее было бы сказать – жесткость. А еще мстительность. Затаивший злобу кийрам мог годами выжидать момента, когда нанесет своему обидчику решающий удар и сможет насладиться его мучениями. Впрочем, умели они и дружить с тем же жаром, что и ненавидеть.

Я понимала, почему Танияр отказал мне в моем желании ехать к племени вместе с ним в первый раз. До этой встречи тагайни и кийрамы пусть и не враждовали, как Налык и пагчи, но схватывались не на жизнь, а на смерть, потому поводов для обиды у лесных охотников было немало, и мстить они умели изощренно. А так как ягиров водил нынешний каан, то и удар могли нанести не по нему, а по мне, и уже после того, как увидят его горе, убили бы и Танияра.

Но после того как переговорил с Улбахом, супруг позволил и мне ехать с ним, на что я, разумеется, согласилась без всяких раздумий. Во-первых, так мне было спокойнее, а во-вторых, меня снедало любопытство. Мне было безумно интересно посмотреть на это племя, жившее у наших границ. Пагчи я полюбила всей душой, хотелось подружиться и с кийрамами, но сначала надо было понять этих людей, почувствовать. К тому же во мне не было предубеждения любимых детей Белого Духа, и в этом я видела повышение наших шансов на сближение, как хотел Танияр.

Впрочем, подружиться мне хотелось не только с соседями, но и с теми, кто жил в Зеленых землях. И если иртэгенцы знали меня уже хорошо, а в поселении Агыль, где я помогала матери принимать роды, со мной хотя бы успели познакомиться не по слухам, то больше я пока нигде не была. Это следовало исправить. Тем более наши обязанности с мужем разделились, как вы уже поняли сами. Если говорить более цивилизованным языком, пока мой супруг вел внешнюю политику, я занималась внутренними делами государства.

В общем, еще до встречи с Керчуном я успела побывать в одном из ближайших поселений, где люди встретили меня настороженно, но с живым любопытством. Мне уже не пришлось доказывать, что я не пагчи, и напоминать о том, что Отец любит всех своих детей одинаково. Теперь я стала женой каана, и этим было всё сказано. А мое дружелюбие и приветливость сгладили напряжение, царившее в начале встречи. Расставались мы с моими новыми знакомцами с искренними улыбками.

Стоит заметить, что мой визит был еще одним новшеством в устоявшемся укладе жизни в тагане. Жены каанов подворья не покидали, их жизнь протекала на женской половине. Они занимались рукоделием, рожали, растили детей и блюли честь мужа. Нет, каанши не являлись узницами, им не запрещалось ходить на тот же курзым, навещать родных, даже если они жили в другом поселении, но в дела управления не лезли. А я вела себя иначе.

Однако это не вызывало ни народного недоумения, ни недовольства. И всё потому, что жены в обычных семьях были наравне с мужьями. Могли и на охоту вместе пойти, и за ягодами. Для мужчин ползать с корзинкой не считалось зазорным, как и не порицалось умение женщины обращаться с луком или ножом. Напротив, хоть умение владеть оружием для женщин и не было законом, как у пагчи, но если жена или дочь желала научиться, ей не отказывали. Когда муж не может защитить свой дом, это сделает жена.

Впрочем, я желания обучаться военному ремеслу не выказывала, а Танияр не настаивал. У меня были иные таланты, которые почитались теми, кто меня уже хорошо знал, а для защиты оставались Юглус и Берик. Хотя дальше Иртэгена я выезжала с более многочисленной охраной. После моего похищения каан не желал быть легкомысленным, потому мое сопровождение вырастало до семи человек. Они не лезли под руку, не запугивали земляков, но бдительно следили, чтобы мне не был причинен вред, особенно в дороге. Но это к слову. А сейчас вернемся к кийрамам.

Они жили большой ничем не огороженной общиной. Считалось, что при настоящей угрозе хищники выйдут на защиту племени, а потому огораживаться стенами кийрамы считали ниже своего достоинства. Лес – вот их крепостные стены. Мне такой довод показался несколько спорным, потому что покровитель лесов Дурпак защищал пагчи, однако они стены вокруг своего поселения возвели.

Мне думалось, что дело скорее в том, что кийрамам достались в соседи Зеленые земли. Люди там хоть и задирали носы, но относились к племенам все-таки более лояльно. На племя Хайнудара никогда по-настоящему не нападали, потому и опасаться им особо было нечего. Потому имелось немало домов, стоявших обособленно от общины, вроде хижины того охотника, который когда-то спас мать Танияра.

– Они похожи на пагчи? – спросила я мужа, пока мы ехали к границе.

– И похожи, и нет, – уклончиво ответил каан. – У пагчи душа открыта. Они готовы дружить уже после знакомства, а кийрамы еще долго будут присматриваться. Заслужить их доверие непросто, одних даров мало.

– Удивительно, – сказала я, и Танияр ответил мне внимательным взглядом: – Налык так упорно пытается истребить пагчи, но они всё равно готовы помочь тагайни, если они попадают в беду, принимают и открыты для дружбы. А кийрамы, не столкнувшись и с сотой долей тех испытаний, какие выпали подопечным Дурпака, не спешат доверять протянутой им руке.

– Всё просто, Ашити, – улыбнулся каан. – Пагчи – это лес. Он принимает каждого, кто войдет в него. Люди рубят деревья, охотятся на зверье, могут устроить пожар, но лес всё равно делится с человеком своими дарами. И пагчи такие. Они быстро забывают обиды и готовы принять каждого, кто станет им другом. А кийрамы – это звери. Зверь недоверчив, он не подойдет к человеку, пока тот не заслужит его доверия. Съест кусок мяса, который ему оставят, но не позволит к себе приблизиться. Зато, если подружится, станет верным спутником, защитником и охранником.

– То есть нужно взглянуть на кийрамов как на хищников? – задумчиво спросила я больше саму себя, чем мужа.

– Может быть, и так, – усмехнулся он.

Кивнув ему, я устремила взгляд вперед. Еще один любопытный народ, и как же интересно сплетается характер племени со своим Покровителем. Признаться, мне понравилось определение Танияра: пагчи – лес, кийрамы – хищники. И чем же можно привлечь хищника? Мучительно поморщившись, я попыталась вспомнить, что знаю о приручении диких зверей, но память не отозвалась. Возможно, я попросту этим никогда не интересовалась.

– Что тебя терзает? – спросил каан, заметив мое сражение с памятью.

– Пыталась вспомнить, что знаю о приручении хищников, – ответила я. – Но память молчит. Может, для того воспоминания время еще не пришло.

– Ты много спрашивала о законах, о том, как мы живем, но никогда о животных, – ответил Танияр. – И раз не спрашивала, значит, и зверье в твоем мире тебя не занимало. К тому же ты не любишь охоту, значит, и повадки животных тебе были не нужны. Но ты хороший всадник и много рассказывала про лошадей, потому я говорю, что из всех животных ты больше любила их. И здесь ты ведешь себя так же: тебе не нужны животные, ни дикие, ни домашние, ни их повадки, но с любовью смотришь на Ветра и Малыша опекала. Они единственные, кто тебе любопытен. Ты не вспомнишь того, о чем думаешь, потому что не знаешь.

– Похоже, что ты прав, – усмехнулась я. – Кажется, я больше увлекалась изучением законодательства и юриспруденции, чем повадками животных. Я знаю о тех, кто живет рядом с человеком, вроде кошек или собак, но о коровах и овцах мне лишь известно, как они выглядят, что едят траву и что человек может от них получить. Я никогда к ним не приближалась. Кажется, была в зверинце – это место, где держат животных в клетках, чтобы можно было на них посмотреть поближе, но все мои знания заканчиваются на том, кто опасен, а кто нет. Однако при воспоминании о лошадях мое сердце наполняется теплотой.

– Ты помнишь, как я говорил нужно вести себя в поселении? – спросил каан и, дождавшись моего кивка, продолжил: – Этого достаточно, чтобы не поссориться с кийрамами. А их доверие мы завоюем.

Да, я помнила всё, что говорил мне Танияр. Эта беседа состоялась после того, как я подтвердила желание ехать с ним к соседнему племени. Не совать нос куда не просят, не ходить где вздумается, не приставать с вопросами, если отвечать не хотят. А еще не склонять головы, даже приветствуя. Склоненная голова – это знак подчинения. Держаться нужно только на равных.

– Когда они примут нас, разговаривать будет проще, – сказал мой супруг. – А доверять начнут, когда поймут, что мы готовы дружить и не хотим ни воевать, ни прогонять их. Вот в этом мы и постараемся их убедить.

– Какое место в их иерархии занимают женщины? – спросила я.

– Жена и есть жена, – пожал плечами Танияр. – У кийрамов главный тот, кто сильней. Если жена окажется сильней мужа, то говорить первой будет она, но мы едем к вожаку, а это самый сильный мужчина племени, и телом, и духом. Его женщина будет занята своими делами.

– Но Улбах может к ней прислушаться?

– Это его женщина, и выбирал ее вожак по сердцу, значит, может прислушаться.

– Отправь меня к ней, – подумав, попросила я.

– Ты хотела послушать, о чем мы будем говорить с Улбахом, – напомнил каан.

– Как главное скажешь, так и отправь. К чему жене слушать разговор мужа? Женщины быстро найдут, о чем поболтать, пока мужья ведут важную беседу.

– Хорошая мысль, Ашити, – улыбнулся Танияр. – Так толку будет больше. Но вести себя будешь, как я велел, – строго добавил он, и я заверила:

– Я – сама скромность и вежливость.

– Чем увлечь хочешь?

– Как пойдет, – легкомысленно ответила я.

– Отец с тобой, свет моей души, – с улыбкой произнес каан, и я ответила ему ласковой улыбкой.

Когда мы пересекли границу, я так и не поняла, просто Танияр сказал, что мы уже на землях кийрамов. Обернувшись, я поискала взглядом хоть какую-то веху, которая обозначала бы границу, и ничего не заметила.

– Дерево раздвоенное видела? – спросил Берик, ехавший на полкорпуса саула позади меня. – Это и есть конец наших земель.

– Дерево однажды сгниет или сгорит, или его срубят, – заметила я. – Нужен знак, который даст четкое понимание, что здесь начинаются Зеленые земли. Столб, например. И приграничные разъезды. Кордоны, наконец, крепости. Как вы узнаете, что в пределы тагана вторгся враг? Когда из горящего поселения кто-то выживший прибежит?

– Почему из горящего? Когда чужое войско подходит, вестник из поселения к нам бежит, – ответил каан.

– А пока вы доберетесь, крестьяне оборону держат? И сколько в живых остается? Границу надо охранять, крепости ставить, разъезды пускать. И крепости укомплектовать пограничной стражей. Они и будут первым рубежом обороны. И стены возводить каменные. Пока стенобитные орудия изобретут и катапульты, Зеленые земли будут стоять неприступными и непобедимыми. Надо развивать оборонную промышленность, набирать рекрутов, формировать полки…

– Остановись, – ровно произнес Танияр, и я, опомнившись, посмотрела на него, но в оправдание себе сказала:

– Мы еще не доехали.

– У леса ушей хватает, – ответил супруг. – Половину того, что ты сказала, кийрамы не поймут, даже ягиры не всё поняли, но ты мне обещала. Держи слово.

– Прости, – сдалась я и отвернулась, ощутив стыд.

Я и вправду нарушила слово, данное мужу. Не все мои идеи стоило выносить на всеобщее обсуждение до поры, пока не укрепится положение нового каана и пока люди не начнут принимать перемены, начинавшиеся для них с дружбы с племенами. Курзым с его торговыми рядами – мелочь. Появятся прилавки, Керчун распределит торговцев в новом порядке, и вскоре народ привыкнет, потому что это не перемена, всего лишь небольшая перестройка привычного уклада.

Им предстояло более серьезное испытание – принять жителей племен как равных. Даже лояльные тагайни Зеленых земель относились к другим детям Белого Духа с предубеждением. Кто-то быстро привыкнет к тому, что за границей тагана живут не враги, а добрые соседи, а кто-то откажется принять новую данность и затаит злобу на каана. Но было и кое-что еще. И пожалуй, этим главным была я.

Мои споры с мужем и громкие речи при свидетелях могли привести к выводу: каан говорит моим языком. Отсюда и дружба с племенами, и введение новых порядков. Один брат думал головой матери, второй – жены. И пусть Танияр слушал меня, но делал он все-таки по-своему, однако люди увидят то, что захотят, а не истину. Но если Селек была своей, то я – пришлая. Вот тут и вспомнят опять и зеленые глаза, и появление ниоткуда. И к чему это приведет, предположить было несложно. Архам лучше Танияра. Он обычаи блюдет, дикарей не привечает, чужаков в свой дом не водит. И если кто-то держал с беглецами связь, то вернуться им было недолго. Конечно, ягиры встанут за нынешнего каана, но это кровь и принуждение к подчинению, что породит ненависть. А ненависть – не то, чего мы желали.

Я не смела вредить мужу, потому обещала свои замечания говорить ему наедине. И вот не сдержалась, еще и на землях тех, чью дружбу мы желали заполучить. Там, где слово вожака – закон, а я так громко спорила…

– Проклятие, – прошептала я, отвесив себе мысленных затрещин.

– Ашити, – позвал меня Танияр.

Подняв на него взгляд, я увидела теплую улыбку.

– Прости, – снова сказала я.

– Не сержусь, – ответил каан. – Дома повторишь, о чем говорила. Я тоже не всё понял, – закончил он с усмешкой.

– Я больше не нарушу обещания, – клятвенно заверила я, и инцидент был исчерпан.

А вскоре стали появляться первые срубы. Были они низкими, в человеческий рост, с плоскими крышами, имевшими наклон для стока воды. Никаких садов и огородиков, никаких наличников. Строгие, даже мрачные, как и их жильцы. Они вышли, когда мы проезжали мимо. На лицах не было улыбок, но и попыток задержать нас или напасть тоже. Кийрамы провожали нас взглядами, а после возвращались к своим делам.

Я отметила неброскую одежду серого цвета и полное отсутствие украшений. Волосы женщин были заплетены в косу, головы мужчин полностью выбриты. У детей, что у мальчиков, что у девочек, волосы были обрезаны по плечи. Как когда-то рассказывала мне мама, маленькие кийрамы носили одинаковую длину до момента взросления, после девушки отращивали длинные косы, юноши обривали головы. С этого момента они считались созревшими. Кстати, волосы у них были каштанового цвета, а глаза светло-карими, чем-то и вправду напоминая звериные.

– Когда мы доберемся до поселения? – спросила я, когда мы проехали уже немало одиноко разбросанных домиков.

– Мы уже въехали в него, – ответил Танияр. – Это и есть поселение. Оно далеко тянется, почти по всем землям кийрамов. Где-то дома стоят чаще, где-то реже, где-то их совсем не видно, но это всё равно поселение. Вспомни, о чем мы говорили, когда сравнивали два племени.

И я поняла. Звери живут в лесу, не обнося свои логова заборами. Они просто выбирают место и обустраиваются там. Кийрамы живут по тем же законам. Лес – это и есть их поселение, а они одна большая стая. На самом деле они не живут обособленно, просто выбирают место посвободнее, чтобы не отпугивать добычу. У этого племени нет скота, им не нужны пастбища. Они охотники и нуждаются в охотничьих угодьях, потому и заходят на земли соседей.

– А где дом вожака? – снова спросила я.

– Нам укажут, – ответил Танияр.

На этом я рот закрыла и просто набралась терпения. Тем более и ждать было недолго, вскоре нам навстречу вышли пятеро мужчин. Таких же неулыбчивых, как и все, мимо кого мы проехали. Они встали, закрыв собой дорогу, и каан поднял руку. Мы послушно остановили саулов. Танияр спешился первым и встал напротив воинов кийрамов.

– Богатой добычи, – приветствовал он подопечных Хайнудара, никак более не выказав приветливости.

– Ты пришел с ягирами, – произнес один из воинов племени.

– Они охраняют мою жену, – ответил каан. – Однажды прислужники Черного украли ее, больше я этого не допущу. Оружия при мне нет, как и обещал. – Он и вправду был без оружия. Не было на Танияре ни доспехов, ни плаща. У ягиров оружие было, но отсутствовали ленгены – главный вестник угрозы. Только ножи, и у двоих луки, притороченные к седлу. – Мы не желаем вам зла и не собираемся нападать. Ягиры готовы отдать вам оружие, но они должны его получить, когда мы отправимся в обратный путь.

– Если боишься за жену, почему привез ее?

– Здесь я за нее не боюсь, среди детей Хайнудара нет поклонников поганого Предателя.

– Верно, нет, – ответил кийрам. – Тогда почему не оставил ягиров с оружием на своей земле, когда приехал на нашу? Вы так делаете.

– Враги умеют скрываться там, где их не ожидаешь увидеть. Мою жену украли, когда она только выехала со священных земель. Предатели умеют скрываться.

– Среди нас не скроются, – высокомерно ответил кийрам.

– Они живут рядом, но ни вы, ни мы этого не заметили, – ответил Танияр.

– Где?

– В Каменном лесу.

– Поганое место, мы туда не ходим.

– Мы тоже, потому они там есть. Если вожак боится за свою жизнь, я прикажу ягирам отдать вам оружие, – каан вернулся к началу разговора.

– Вожак никого не боится! – повысил голос кийрам, молчавший до этого.

– Никто из нас не боится тагайни, – сказал первый. – Оставьте себе свое оружие. Убьете Улбаха – живыми отсюда не уедете.

– Нам не нужна смерть вожака, – ответил Танияр. – Мы хотим дружить, а не воевать.

– Зачем нам ваша дружба?

– Ты – вожак? – полюбопытствовал мой муж.

– Нет, – кийрам отрицательно мотнул головой. – Я его брат – Кхыл.

– Улбах начал терять свою силу?

Я с тревогой взглянула на Танияра. Он явно подзадоривал кийрама, но зачем – я не понимала. Если мы едем с дипломатической миссией, то к чему будить зверя, уж простите мне мой каламбур.

– Улбах силен!

– Вожак поломает тебя голыми руками, тагайни!

– Как ты смеешь называть вожака слабым?!

– Это ты слабый, беловолосый!

Происходившее живо напомнило мне перелай собачьей своры. Впрочем, дальше выкриков кийрамы не заходили, хоть и хватались за рукояти ножей, торчавших из ножен, заткнутых за пояс. Ну точно, свора, показавшая зубы. Пугают, но напасть не спешат.

– Тогда почему Кхыл говорит вместо вожака? – нисколько не рассердившись, спросил каан. – Или он хочет оспорить право брата?

Кийрамы замолчали, и я осознала смысл всей этой сцены. Танияр не стал просить отвести его к Улбаху. Просьба – показатель слабости, приказ – вызов. Как не стал вступать в препирательства, что тоже стало бы началом свары, он просто указал Кхылу его место, не проявив ни агрессии, ни слабости.

– Вожак говорит от имени племени, – заносчиво ответил Кхыл. – Иди, он готов тебя слушать.

И мы прошли, уже не забираясь в седла. Саулы шагали за нами, им повод был не нужен. Отличился только мой Ветер. Он приостановился, когда мы с ним проходили мимо пяти кийрамов, как-то очень оценивающе осмотрел Кхыла и показал ему зубы. Я велела:

– Не трогать.

– Мьяв, – ответил саул.

По его морде явно читалось, что мьяв означает «не больно-то и хотелось», по крайней мере именно такую интонацию я расслышала и укоризненно покачала головой. Ветер остался при своем мнении.

– Ты сказал, что придешь без оружия, Танияр.

Перед нами стоял высокий крепкий мужчина лет тридцати пяти. Был он так же лыс, как и все кийрамы, глядел строго, но лицо казалось спокойным. Мужчина был далеко не привлекательным даже не из-за глубокого шрама, тянувшегося от переносицы к левому уху. Черты его казались тяжелыми и грубыми, но ощущение силы я уловила.

– Я свое слово держу, Улбах, – ответил каан. – При мне нет оружия, и мои ягиры оставили свои ленгены на подворье.

– У них ножи.

– У тебя и твоих людей тоже ножи. Мы на равных.

Улбах промолчал. Его взгляд скользнул по ягирам и остановился на мне. Вожак с минуту изучал меня, а после произнес до боли знакомую фразу:

– У тебя зеленые глаза. Ты пагчи?

– Улбах против пагчи? – спросила я в ответ.

– Нет, – ответил вожак и поманил нас: – Войдите в мою дверь.

Глава 3

Итак… Да, хотелось бы сказать, что переговоры продвигались вперед быстрым уверенным шагом, но… нет. Точнее, они, конечно, шли, но как-то совершенно непонятно для меня. Вожак и каан сидели друг напротив друга, скрестив ноги и уместив ладони на коленях, и молчали. Они глядели друг на друга, ни разу не отведя взора и не пошевелившись. Моргали, это не запрещалось, но продолжали испытывать друг друга на стойкость и душевное равновесие. Признаться, я уже пару раз поерзала, кашлянула, пытаясь хоть как-то ощутить себя частью этой вселенной, где существовали две каменные глыбы, но так и осталась маленькой неприметной мошкой.

Мне думалось, что мы поднесем дары, заведем учтивую беседу, а может, сразу перейдем к делу, раз уж этот народ не терпит расшаркиваний. Будем обсуждать, объяснять, возможно, спорить, но придем к общим договоренностям, однако еще не было сказано ни единого слова.

Едва войдя в дом, вожак уселся на коврик, сплетенный из соломы, Танияр устроился на таком же коврике, и поединок начался. Мне осталось усесться прямо на пол за спиной мужа, потому что третьего коврика никто не расстелил, а лавки здесь попросту не было. И знаете, что я вам скажу? Утомительное это дело – переговоры с кийрамами. Не знаю, как мой супруг, а я уже от них начала уставать. Однако выказать слабость было бы крайне неосмотрительно, и потому я, медленно выдохнув, устремила взгляд в пространство, и мысли вернулись к моим неосмотрительным высказываниям недавно.

О нет! Я не предавалась самобичеванию, это мы уже прошли, и урок был усвоен. Я раздумывала над тем, что сказала. Теперь уже мысленно я продолжала вести свою беседу, расходясь всё больше. Моя речь была блистательна, насыщена эпитетами и подкреплена примерами. Я была невероятно убедительна, и никто не смел мне возразить… возражать-то было некому. Потому я одержала быструю и безоговорочную победу, а после едва сдержала смешок, веселясь над собой. Однако вовремя опомнилась и нахмурила брови, придав себе суровый вид.

А молчание затягивалось. Главы двух народов позиций не уступали, они продолжали свое беззвучное сражение, и я протяжно вздохнула. Не знаю, сколько мы уже так сидели, но у меня затекли спина и ноги. Поерзав, я сменила положение, снова вздохнула и опять задумалась. Теперь у мыслей не было определенного течения. Я то возвращалась в дом названой матери, вспоминая наши с ней тихие вечера, когда под завывание вьюги я слушала напевные рассказы о Белом мире и его обитателях. То перемещалась в теплое лето в дом моего мужа, когда была его гостьей и уже он знакомил меня со своей землей. А после возвращалась в настоящее, и тогда мысли принимали такой оборот, что улыбка сама собой трогала мои уста, и щекам становилось жарко от недавних воспоминаний.

Мотнув головой, я заставила себя не думать об объятиях каана и снова устремилась в холодную зиму. Теперь уже целенаправленно. Мне захотелось как следует вспомнить всё, что шаманка говорила о кийрамах. Однако сведения были общими, и ничего толкового на ум не пришло. Нет, разумеется, Ашит дала мне всю необходимую информацию, но к данному моменту она не подходила, потому что мама ничего не говорила о таких вот посиделках. И, перестав искать призраков, я вернулась в дом Улбаха, чтобы самой разобраться в происходящем.

Конечно же, я понимала, что главы тагана и племени испытывают друг друга. Улбах желал прощупать гостя, и от того, как пройдут их посиделки, зависит дальнейший успех переговоров. Эта часть была необходима, но к чему приведет итог и кто уступит первым? И поняла – уступит Танияр. Не потому, что слабее духом и менее терпелив, а потому, что так надо. Он выдержит ровно столько времени, сколько необходимо, чтобы его признали достойным воином и человеком, но сдастся прежде вожака кийрамов, иначе наша поездка не будет иметь толка. Из гостя каан может превратиться в соперника, а это приведет к поединку. Вожак не может проиграть беловолосому. Хорошо, ждем, когда придет время сдаться. Знать бы еще, где находится эта грань… Ответа мне, разумеется, никто не дал, и я продолжила ожидать, но теперь хотя бы понимала чего.

А время шло. Передумав уже, кажется, обо всем, о чем могла, я огляделась и тихонько, чтобы не отвлечь мужчин от их важного дела, перебралась к стене. А прижавшись к ней спиной, блаженно выдохнула – тело устало неимоверно! Из этого я сделала вывод, что сидим мы так уже не первый час. Но если я морально уже готова была просто встать и выйти из дома, то Танияр, как и Улбах, выглядел так, будто они заняли свои места только что, а не просидели всё это время, глядя друг на друга совершенно равнодушными спокойными взглядами.