Анахронизм

– Скажите, с этими людьми что-то не так? Я уже говорил вашему коллеге в прошлый раз, что знаю этих людей. Если бы я их не знал, как бы я тогда назвал их имена?

Полицейский наконец-то, оторвавшись от папки, аккуратно закрыл её и бережно положил на тумбу рядом с больничной койкой. Улыбнувшись, он спокойный голосом сказал:

– В этом, Вячеслав Владимирович, и заключается вся соль дела. Представьте себе, я тоже очень хорошо знаю этих людей, как и мой предыдущий коллега. Скажу вам более того, большая половина граждан нашей страны знает этих людей. А Ангелину Всяких, так вообще вся страна знает и не только наша. Дело совершенно в другом, Вячеслав Владимирович.

Полицейский замолчал, внимательно всматриваясь в его лицо, на котором сейчас было полное замешательство.

– Я вас не понимаю? – сказал он, чувствуя раздражение от того, что: полицейский во время беседы тянет кота за все подробности, находящиеся у пушистого ниже пояса, и после сказанного, сверлит его взглядом, пытаясь по его реакции на услышанное, угадать ход мысли.

«Какой же дебил вас научил этому? – раздражённо подумал он. – Почему нельзя вести беседу нормально, без этих психологических приёмов вербального и невербального общения, как в голливудских фильмах про шпионов?»

Полицейский, добродушно улыбнувшись, выдержал выразительную паузу, наслаждаясь его замешательством и непониманием, после чего проигнорировав его вопрос, спросил:

– Вы лично, Вячеслав Владимирович, знакомы с этими людьми?

– Я же говорю вам, – ответил он, чувствуя, как раздражение нарастает в нём всё сильнее от того, что полицейский во время беседы ходит вокруг да около, не говоря ничего конкретного, – что подробно рассказал вашему коллеге про случай в ресторане…

Полицейский, перестав, улыбаться, резко перебил его и жёстко повторил вопрос:

– Вы лично знакомы с этими людьми?

– Да.

– То есть вы утверждаете, что лично знакомы: с генералом погранвойск Свириденко Николаем Павловичем, министром образования Королёвой Кристиной Михайловной, её замом Савиной Надеждой Наильевной и фотомоделью Всяких Ангелиной Георгиевной? Я вас, Вячеслав Владимирович, правильно понимаю?

Он опешил, услышав, какие высокие государственные должности занимают родные и близкие ему люди.

– И эти высокопоставленные государственные деятели, – продолжал полицейский своими вопросами вбивать в него гвозди всё сильнее и глубже, – конечно же, подтвердят, что лично знакомы с человеком, который голым, непонятно как оказался в здании бывшей городской больницы. Верно, я вас понимаю, Вячеслав Владимирович? Что же вы молчите?

– Не знаю? – еле выдавил он из себя, находясь в сильной растерянности. – Наверное. Думаете, что я вам вру?

Полицейский, откинувшись на спинку стула, забросил ногу на ногу и, вновь перейдя на благодушный тон, сказал с улыбкой:

– Допустим. Всякое ведь может быть. За много лет работы в полиции я, если честно, перестал уже чему-либо удивляться. Но есть один очень интересный момент в вашем повествовании, который ставит под сомнение вашу искренность.

– Какой? – мгновенно спросил он.

– Вы назвались именем, которое принадлежит погибшему мужу Савиной Надежды – это заместитель министра образования нашего государства, если вы не забыли. Почему? – задав вопрос полицейский, не дождавшись ответа, продолжил. – Более того, вы усердно интересовались подробностями аварии, в которой он погиб. Зачем?

«Ну, вот и всё! Тупик! – подумал он, не зная, что ответить полицейскому. – Зря я подумал, что контора измельчала на кадры. Это прошлый сотрудник был восторженным дураком, которому можно было вешать лапшу на уши. С этим подобное не пройдёт. Калач тёртый. По крайней мере, я узнал, чем занялась Надя после моей смерти – она полностью посвятила себя работе и любимому делу, став целым замом министра образования. Надо сказать, что у всех в будущем жизнь сложилась замечательно, если даже Лина с её жутким характером и полным отсутствием серого вещества в черепной коробке, так пристроилась. Хотя в этом, как раз и нет ничего удивительного, там много ума не надо, там другое надо и в другом месте, которое находится явно ниже головы. Надеюсь, что Алёнку и Руську Надя пристроила, и у них всё хорошо. Вопрос – что теперь делать мне?»

– Что же вы молчите, Вячеслав Владимирович? Или вы не Вячеслав Владимирович? – с ухмылкой спросил полицейский.

– Я не знаю, что вам ответить? – сказал он правду, тяжело вздохнув.

– Хорошо, Вячеслав Владимирович, – сказал полицейский, сверля его пристальным взглядом, – для удобства я буду обращаться к вам именно так, пока нам не удастся установить вашу личность. Если вам нечего мне ответить, тогда я постараюсь ответить за вас.

– Как это? – насторожился он.

– Да очень просто, – с улыбкой ответил полицейский. – У вас гражданин Савин очень тяжёлые формы амнезии и шизофрении. Вы не помните, кто вы, и каким образом, очутились нагишом в полуразрушенном здании на окраине города, без каких-либо документов, удостоверяющих вашу личность. Все попытки правоохранительных органов в лице полиции города установить вашу личность не увенчались успехом. То есть вы, Вячеслав Владимирович, никто и звать вас никак. Согласны?

– Допустим, – сдавленным голосом сказал он, чувствуя, как в горле пересохло после слов полицейского, – а что с шизофренией?

– Так же никаких проблем, – всё также беспечно улыбаясь, ответил полицейский. – У вас не просто шизофрения, а её очень тяжёлая форма. Не зная, кто вы и откуда, а, так же, не имея возможности, узнать это, вы взяли довольно-таки известную личность и полностью спроецировали её на себя. Ну, признаться, тут я немного погорячился, сказав, что Вячеслав Савин известная личность. Дело не в нём, а в его семье. Жена – замминистра. Сын пошёл по стопам деда, кстати, бывшего боевого офицера МВД. Сейчас внук начальник чего-то там, где-то в столице. Дочь научный сотрудник какого-то НИИ в северных широтах. Одним словом – колоритное семейство. Да даже Савин, если уж на то пошло, не так прост, как кажется. Дурак дураком и то про него такие легенды в интернете слагают, что слёзы на глаза наворачиваются, когда читаешь. Вроде бы, даже какой-то писака книжку про него нацарапал.

– С амнезией понятно, а это-то, зачем сюда приплетать? – понуро спросил он, подумав про себя, что в прошлом его детский психолог записала в неврастеники, а в будущем полицейский в шизофреники.

Может быть, так оно и есть, иначе, как ещё объяснить ту временную вакханалию, которая происходит с ним. Только, как тяжёлую форму психического отклонения.

– Как это зачем? – удивился полицейский, и по его лицу он понял, что попал под каток правоохранительной системы, которая приготовилась его пережевать вместе с костями, не подавившись. – Для полноты картины, чтобы не возникло никакого сомнения.

– У кого? – спросил он, понимая, каким будет ответ.

– У суда и общественности, Вячеслав Владимирович!

Посмотрев на полицейского недобрым взглядом исподлобья, он прошипел злобным голосом:

– Готовите меня для заклания на жертвенном камне, как козла отпущения?

Полицейский, поморщившись, возразил:

– Ну, зачем же так грубо, Вячеслав Владимирович? Просто мы предлагаем вам сотрудничество на взаимовыгодных для обеих сторон условиях.

– Да? И в чём же моя выгода, стесняясь, спросить? Бесплатная модная одежда, стильная причёска и путёвка на санаторно-оздоровительное лечение в экологически чистый район севера с трёхразовым питанием?

Полицейский, растянув рот в неподдельно-довольной улыбке, с воодушевлением произнёс:

– Прекрасно сказано, нужно запомнить. Приятно иметь дело с умным, понимающим человеком. Вы совершенно правы, Вячеслав Владимирович.

– А если я не соглашусь? – злобно сказал он.

Полицейский, от души рассмеялся:

– А у вас есть выбор?

– Выбор есть всегда!

– Это касаемо человеческой совести, – наморщив нос, сказал полицейский. – Вы, Вячеслав Владимирович, можете в глубине души послать меня в пешее эротическое путешествие, но за вас уже обо всём подумали и решили, вне зависимости от вашего выбора или позиции. Поэтому без вариантов. Я бы на вашем месте думал о другом.

– О чём же?

– В местах не столь отдалённых сотрудникам правоохранительных органов, всегда нужны свои глаза и уши.

Усмехнувшись, он спросил:

– Предлагаете заниматься доносительством?

Полицейский, изобразив глубокое удивление на лице вперемешку с испугом, воскликнул:

– Упаси Боже, Вячеслав Владимирович, что вы такое говорите?! Не доносить, а сотрудничать! Не следует равнять два этих понятия! Поверьте, каждый сиделец в определённой степени сотрудничает с администрацией. К тому же, это хорошо вознаграждается, вплоть до уменьшения срока.

– А доказательства у вас есть?

– Найдём, не переживайте за это. Одних только ваших отпечатков пальцев в этой палате на сотни преступлений хватит. Скажете, что в таком случае можно подставить любого в этой больнице? Безусловно! Но у них есть алиби, а у вас? Нет, конечно, ведь вы даже не помните и не знаете, кто вы.

Подумав, он сказал:

– Я не подпишу ни одного документа.

Полицейский, усмехнувшись, махнул рукой в его сторону и сказал:

– И не надо. Думаете, их кто-то подписывает из подозреваемых или арестованных. Нет, конечно. Вас ознакомят по факту.

– Вы сказали, что у меня тяжёлая форма шизофрении, – не сдаваясь, сказал он. – А если суд назначит медицинскую экспертизу или комиссию, которая признает меня невменяемым, что тогда?

– Так это же ещё лучше! – обрадованно сказал полицейский. – Поедете отбывать срок в специализированное медицинское учреждение. Там вас подлечат, да и общественность с пониманием отнесётся к вашей преступной деятельности, списав её на ваше психическое состояние.

Нахмурившись, он сказал:

– А если я во время следствия попрошу очную ставку с одним из тех людей, которых я назвал? Что тогда?

Полицейский, посмотрев на него, как на полного идиота, сказал:

– Как вы себе это представляете, Вячеслав Владимирович? Например, Возьмём Всяких Ангелину. Фотомодель с серьёзными претензиями на карьеру в шоу-бизнесе: поёт, танцует, снимается в фильмах, клипах и телепередачах. И эта знаменитая медийная личность бросит всё и помчится в суд для дачи показаний, лишь только потому, что этого попросил, какой-то психически больной человек, находящийся под следствием? Да я вас умоляю! Даже пальчиком не пошевелит, а если суд настоит на своём, пришлёт кучу адвокатов и представителей от своего имени, которые уладят все вопросы без её участия.

Ну, или возьмём Савину Надежду. Её муж погиб у неё на глазах несколько десятилетий назад. А тут вдруг неожиданно объявляется и даже не постарел за эти десятки лет. Чудеса! Согласны?

Понимая, что у него действительно нет никаких шансов перед системой, которая перемолола тысячи людей подобных ему, он понуро опустил голову, теряя к разговору всякий интерес. Полицейский, заметив это, ободряюще сказал:

– Да вы не расстраивайтесь, Вячеслав Владимирович, никто не собирается делать из вас душегуба. В нашем ведомстве к концу прошлого года скопилось большое количество мелких преступлений, которые, никогда не будут раскрыты. А начальство постоянно спрашивает за них, спуская три шкуры с сотрудников за показатели раскрываемости. Думаю, что вы меня понимаете?

Подняв на полицейского глаза, он усмехнулся и сказал:

– Ага, знаем, плавали. Не мы, мол, такие плохие и бессовестные, а жизнь тяжёлая. Только вы мне, уважаемый, кое-что не договариваете.

Полицейский, нахмурившись, сказал:

– Про жизнь это вы хорошо сказали, нужно обязательно запомнить, пригодится. А вот про «недоговариваете», хотелось бы поподробнее. Что вы имеете в виду?

Усмехнувшись, он отвёл взгляд в сторону и сказал:

– Это на бытовых алкашей и наркоманов, от которых устали родственники и соседи, вешают мелкие преступления. А на таких людей, как я: без роду и племени, без прошлого и будущего, – можно и нужно повесить сперва серьёзное преступление, чтобы оно своей тяжестью погасило более лёгкие и мелкие.

Полицейский на короткий миг, смутившись, пожевал губами, после чего сказал:

– Вы очень умный человек, Вячеслав Владимирович, и хорошо ориентируетесь в уголовно-процессуальных отношениях. Сидели?

– Вы всё равно мне не поверите, – безразличным тоном сказал он, – да и какая разница, если один действует, а другой лишь только дразниться? Вы разве забыли, кто я? Я же – Вячеслав Савин и мой отец Владимир Савин – подполковник милиции.

– Действительно, как же я это упустил? – улыбнувшись, сказал полицейский. – С вами приятно общаться, Вячеслав Владимирович, верю, что вы вполне нормальный человек. Это видно по вашему уму и чувству юмора, но, к сожалению, как говорится, вы оказались не в том месте, не в то время. Хотя это как посмотреть. Когда вас выпишут из больницы, куда вы пойдёте? У вас ни дома, ни родных, ни близких, ни документов, ни денег, – одним словом – ничего! Что будете делать? Бомжевать и бродяжничать, ковыряясь на помойках? Жизнь на улице очень трудная и короткая. А в тюрьме вам не нужно беспокоиться: о крыше над головой, о пропитании, о медицинском обслуживании и о многом другом, – чего на улице и в помине нет.

– Не боитесь, что я убегу? – спросил он, слушая проповедь полицейского в пол уха.

– Боюсь, Вячеслав Владимирович, – вставая, сказал полицейский грустным голосом, – поэтому поймите меня правильно, вынужден перестраховаться.

Подойдя к двери, он открыл её и кому-то кивнул за ней. В палату вошли два огромных санитара в масках на лицах и молоденькая медсестра. Санитары, подойдя к нему, схватили его за руки и ноги, чтобы он не сопротивлялся, а девушка достала из кармана халата заранее приготовленный шприц. Он даже не пытался сопротивляться, так как это было бессмысленно. После укола он почувствовал, как голова закружилась, а веки стали невыносимо тяжёлыми. Затем голова закружилась, и он провалился в глубокий сон.

Глава 5.

Придя в себя, он приоткрыл веки и долго не мог сконцентрировать взгляд. Перед глазами всё плыло, как после убойной дозы общего наркоза, когда лекарственный препарат начинает постепенно выводиться организмом из крови в выделительную систему. Чувствуя, как от невозможности сконцентрировать зрение на отдельно взятом объекте, голова начала кружиться, он закрыл глаза и стал ждать, когда действие препарата ослабнет ещё сильнее. Но, как только он прикрыл веки и успокоился, дыхание вновь стало размеренным и глубоким, и он почувствовал, как медленно начинает погружаться в сон.

Чтобы вновь не провалиться в забытье, от которого он устал за последний месяц, проведённый им на больничной койке, он заставил себя взбодриться и слегка приоткрыл веки. Перед глазами опять встала пелена, как будто он находился на вершине высокой горы, которую заволокло густым молочным туманом. Кончиками пальцев, потерев глаза, чтобы смахнуть с них поволоку, он с большим трудом поднялся и сел на кровати, чувствуя, как от головокружения к горлу подступила дурнота.

Спустив ноги с кровати, он положил локти на колени и опустил лицо на ладони, стараясь, перетерпеть тошнотворное состояние. Когда дурнота немного отпустила, а головокружение чуть спало, он как следует, растёр лицо и мочки ушей ладонями, чтобы к голове прилила кровь, и та стала соображать хоть немного лучше. Закончив растирание, он поднял голову и приоткрыл глаза, но вновь не смог сконцентрировать взгляд. Тогда полностью прикрыв один глаз, он прищурил второй и кое-как смог сфокусировать зрение, осмотревшись вокруг. Он увидел, что находится в больничной палате, но не той, в которой он лежал и лечился до этого, а более просторной.

Стены и потолок были выкрашены в белый цвет. На потолке, в некоторых местах краска облупилась от влаги и свисала безобразными лохмотьями. Пол был выстлан деревянными досками, выкрашенными в ядовитый ярко-коричневый цвет. Через огромное окно палата заполнялась ярким светом. Повернув лицо в сторону окна, он обратил внимание, что на окнах имеются решётки, которых нет в обычных палатах городских больниц. В палате помимо его койки находилось ещё с десяток, стоящих в несколько рядов. На каждой койке лежали спящие люди, укрывшиеся тёплыми одеялами, чуть ли не с головой.

С трудом встав с кровати, он почувствовал, как кровь резко ударила в голову, и та сильно закружилась. Ощутив, как тело повело в сторону, словно срубленное лесорубами дерево, он схватился за спинку кровати и еле-еле удержался на ногах. Переждав головокружение, он с сильно бьющимся сердцем, которое стучало в грудь, как массивный молот в исполинскую наковальню, шатаясь из стороны в сторону, прошёл по палате к окну. Около окна, он остановился и внимательно рассмотрел решётку, которая располагалась с внутренней стороны перед оконным стеклопакетом.

– Зачем решётка перед окном, а не за ним? – задал он себе вопрос вслух шёпотом, чтобы его никто не услышал. – Очевидно не для того, чтобы случайно выпасть, а для того, чтобы его никто не разбил и не поранил себя или окружающих. А зачем кому-то разбивать окно? Наверняка, либо для побега, либо от помутнения рассудка.

Увидев эти решётки, он сразу же понял, где он находится. В институтские годы у них с Коляном был дружок, который через знакомых в сфере медицины смог откосить от срочной службы в армии. Для этого ему пришлось несколько недель пролежать в психиатрической лечебнице, в которую они с Коляном ходили навещать его, нося ему нормальную человеческую еду, сигареты и алкоголь, чтобы он ненароком не свихнулся. Именно там он и увидел такие решётки, расположенные перед окнами, чтобы полностью заблокировать доступ к ним.

С грустью для себя он отметил, что на время предварительного следствия, которое продлится около трёх месяцев, может быть и меньше и больше, всё зависит от того, как быстро правоохранители сфабрикуют доказательства против него, его поместили в психушку. Молодцы. Грамотно работают. Он под постоянным наблюдением, поэтому точно никуда не сбежит. К тому же, за эти несколько месяцев интенсивного лечения ему не просто нарисуют нужный диагноз в документах, но и приложат максимум усилий, чтобы этот диагноз был не только на бумаге, но и в его мозгах.

Переведя взгляд с решётки на окно, он посмотрел на улицу. За окном он увидел просторный двор психиатрической лечебницы, который по периметру был огорожен высоким забором. На самом верху забора красовались витки колючей проволоки. Обратив внимание на проволоку, он понял, что его поместили не в обычную психушку, а в специализированное медицинское учреждение, где находятся не только простые психи, но и уголовники с явными психическими отклонениями.

– Час от часу не легче, – прошептал он, смотря в окно.

Приняв вертикальное положение и пройдясь от койки до окна, он, встряхнув все внутренности своего тела, почувствовал, как содержимое мочевого пузыря попросилось наружу. Более того, когда в кровь попадает большое количество лекарственных препаратов, организм, взяв из их химического состава всё необходимое, подключает максимум ресурсов для выделения ненужных остатков. А одним из главных ресурсов, конечно же, является – жидкость, которую организм гонит в выделительную систему вместе с ненужным химическим шлаком.

Оглянувшись, он увидел с противоположной от окна стороны проём, который служил выходом и входом в палату. Выйдя из палаты в коридор, он посмотрел по сторонам. Увидев справа от палаты в конце коридора пост, он побрёл к нему. Когда он подходил к посту, охранник, заметив его, вышел к нему на встречу.

– Что ты хотел? – спросил охранник, показывая всем своим видом, кто здесь главный.

– Мне нужно в туалет по малой нужде, – ответил он, чувствуя, как язык ещё заплетается от лошадиной дозы снотворного, которое ему ввели в больнице.

– Прямо по коридору до самого конца, а затем налево, последняя дверь справа.

– Спасибо.

Поблагодарив охранника, он хотел уже развернуться, чтобы уйти, но тот резко окликнул его, а затем грубо сказал:

– Эй, придурок, предупреждаю, если ты нассышь на пол мимо очка, я тебя лично заставлю языком всё вылезать до блеска. Понял?

– Понял, – вздохнув, ответил он и побрёл в сторону туалета.

Испражнив содержимое мочевого пузыря, которого хватило бы, наверное, на орошение бескрайних пустынь Центральной Африки, он почувствовал, как голова немного проясняется, но при этом сухость во рту становится совершенно невыносимой. Выйдя из туалетной кабинки, он подошёл к умывальнику и включил воду. Несколько раз, ополоснув лицо холодной водой, он набрал полные ладони и жадно напился из них.

К горлу моментально подступила тошнота, образовав в нём ком. Попытавшись, сглотнуть, он ощутил, как рот наполняется слюной, а диафрагму сжимает сильным спазмом. Раскрыв рот с характерным, рыкающим звуком, он схватился за края раковины и нагнулся, готовясь к тому, что содержимое его желудка сейчас вывернет наизнанку. Но вместо рвоты изо рта полезла тягучая слюна, растянувшись от губ до самого дна раковины. Откашлявшись, он хотел вытереть слюни, повисшие на подбородке, но громко икнув, вновь почувствовал сильный спазм, который согнул его тело пополам. Схватившись за раковину, он раскрыл рот и ткнулся лицом в мойку с характерными рвотными звуками.

Спазмы повторились ещё несколько раз, и каждый раз изо рта лезла вязкая тягучая слюна. Тошнота не отпускала. Он чувствовал, что если его, наконец, не вырвет, он либо потеряет сознание от сильной режущей боли в груди в районе солнечного сплетения, либо сдохнет прямо в сортире. Набрав полный рот воды, он кое-как через силу протолкнул её по пищеводу в желудок, а затем, затолкав в рот пятерню, чуть ли не целиком, коснулся кончиками пальцев малого язычка. Из глаз брызнули слёзы. Диафрагму сдавило в сильнейшем спазме. Грудь свело от резкой боли. Он почувствовал, как мощный поток из глубин его желудка рванул вверх по пищеводу, словно гейзер из подземного колодца.

Его вывернуло наизнанку с такой силой, что он, изогнувшись в три погибели, повис на металлической раковине, вцепившись руками в её края. Откашляв и отхаркав остатки рвотных масс из ротовой полости, он, отвалившись от раковины, на трясущихся ногах, подошёл к стене и сполз по ней на пол.

– Фу-у-у-х, – с облегчением выдохнул он, размазывая липкую противную слюну по лицу, которое, вмиг осунувшись, стало похоже на маску мертвеца.

Тело начало бить слабой, но в тоже время неприятной дрожью. Сердце безудержно колотилось в груди, стараясь проломить грудь и вырваться наружу. В висках непрерывно стучало. В грудь отдавало ноющей болью. Перед глазами вновь всё поплыло. Чувствуя, что он вот-вот может потерять сознание, он лёг на пол, свернулся в позу эмбриона, подогнув коленки, чуть ли не до подбородка, закрыл глаза и моментально провалился в сон.

– Эй, придурок, – услышал он знакомый ему голос сквозь сон, – ты живой?

Он хотел ответить, что живой, но вместо слов из гортани вырвался стон:

– А-а-ах…

– Какого хрена ты тут разлёгся, придурок? Забыл, где твоя шконка? В палату пришёл врач с утренним обходом, а тебя нет. Вставай и бегом на осмотр. Ходи, ищи вас идиотов по всему отделению. Была бы моя воля, я бы вас трутней, живущих на наши налоги, всех сгноил на каторжных работах.

Открыв глаза, он увидел злое лицо охранника, нависшее над ним. С трудом поднявшись, он сел, облокотившись на стену.

– Ты тупой или да? Я тебе русским языком говорю, что тебя врач ищет, чтобы провести утренний осмотр. Встал! – заорал охранник и пнул его ногой. – Встал и бегом в палату, пока я прямо здесь тебя не урыл!

Упираясь руками в стену, он тяжело поднялся, чувствуя, как трясутся ноги и, шатаясь, побрёл в палату. Выйдя в общий коридор, он услышал истеричный крик, отскакивающий эхом от больничных стен. Дойдя до палаты, он вошёл в проём и увидел санитаров, которые скручивали молодого парня, стараясь, надеть на него смирительную рубашку. Парень истошно орал во всё горло и изо всех сил сопротивлялся.

– Суки! Твари! Отпустите меня! Вы не имеете права! Я буду жаловаться! Всё равно вы не заставите меня глотать эту отраву! Жрите сами свои таблетки! Уроды! Как только я выберусь отсюда, я вам всё припомню, вы горько пожалеете обо всём! Ублюдки!

Один из пациентов – зрелый мужчина, койка которого располагалась рядом с его, услышав крик молодого парня, закрыл уши ладонями и стал орать во всё горло. Ещё один мужчина, показывая на него пальцем, стал заливаться весёлым смехом, ухахатываясь до слёз. Остальные пациенты, либо смотрели на всю эту вакханалию равнодушным бараньим взглядом, либо не проявляли к происходящему никакого интереса.

Санитары, наконец-то, надев на парня смирительную рубашку, уложили его на койку и пристегнули ремнями, затолкав в рот резиновую грушу, чтобы тот не орал. Молоденькая медсестра, быстро подойдя к койке, сделала укол парню, и тот успокоился, перестав извиваться. Какое-то время он ещё злобно рычал, но затем замолчал и равномерно засопел. Один из санитаров подошёл к мужчине, который орал и, сунув ему огромный кулак под нос, злобно прорычал: