Заснеженный рояль

Представляю, как будут смеяться над нами потомки, узнав эту историю, которые, конечно, будут умнее и дальновиднее нас.

Эти, иные люди, которых не отличить от нас… Когда я была маленькой, я и представить не могла подобное. Более невероятным мне могло тогда показаться лишь то, что я стану великой писательницей.

Да, но только кто будет читать мои книги, если вскоре в мире останутся только сверхразумные, а все мы раньше времени окажемся в Долине Предков?

Сверхразумные совершеннее нас, они умеют читать мысли. От них уже не скрыться, и я стараюсь думать правильно, чтобы иметь возможность дописать эту книгу до конца. Надеюсь, у меня хватит для этого мудрости и опыта.

Когда-то, когда я жила у подножия гор, я услышала одну старинную легенду…

Однажды на рассвете цивилизации, когда люди не делились еще на эйо, горожан и бурдаланов, трем первым юношам явились три девушки.

– Выберите каждый одну из нас себе в спутницы, – обратились они к юношам.

Каждая из них была по-своему прекрасна.

Одна в длинном платье, сплошь расшитым золотом и в золотом шлеме, из под которого роскошными черными кольцами спускались волосы до поясницы. Ее властный взгляд звал за собой, а грациозные движения, как у пантеры, обещали изысканные наслаждения.

На плече у красавицы сидела жар-птица. Изящную длинную шею девушки, как роскошные змеи ствол сакуры, обвивали нити с разноцветными каменьями. Руки тоже сплошь в драгоценностях. Красавица поманила тонким длинным пальцем за собой юношей, и один из них, не раздумывая, ринулся за ней.

– Ты выбрал в спутницы Славу, – сказала девушка. – Со мной ты будешь пребывать во всем блеске роскоши и величия, все вокруг будут восхищаться тобой. Мы будем жить с тобой в сверкающем дворце, и уже совсем скоро события твоей жизни сложатся в яркий калейдоскоп. Она взмахнула рукой и вдали и впрямь засияли чертоги. И юноша вместе со Славой пошел на их блеск.

Второму юноше вскружила голову другая красавица – с длинной белой косой до пола, стройным и одновременно пышным телом и взглядом, в котором как будто боролись две стихии – огонь и лед.

Щеки ее были румяны, а губы алы.

– Я выбираю тебя, – шепнул юноша, предвкушая горячие объятия красавицы.

– Со мной ты испытаешь всю палитру чувств, – пообещала девушка. – Следуй за мной, и ты познаешь глубины страсти и вершины счастья, ведь я Любовь. Вся наша жизнь будет дорогой, полной чувств.

Третьему же юноше сразу понравилась третья девушка, и чем больше он смотрел на нее, тем большую симпатию она вызывала у него. Ее, скорее, можно было назвать очаровательной, чем красивой, но, пожалуй, она была даже прекраснее Славы и Любви.

Ее голубые глаза мягко лучились надеждой и верой. Лицо усыпали задорные веснушки, а волнистые рыжие волосы украшал незабудковый венок. Розовые губы не обещали неземных наслаждений и изысканных утех – к ним хотелось прикоснуться бережно, весь облик девушки излучал нежность и озорство, и безмятежность.

Юноша с улыбкой протянул руку девушке и произнес:

– Я хочу проделать свой путь вместе с тобой.

– Я ничего тебе не обещаю, – улыбнулась девушка, – только то, что наш путь будет светлым.

– Этого достаточно, – ответил юноша.

– И пары разошлись в разные стороны…

Юноша, последовавший за Славой к сверкающему дворцу, в начале пути пребывал в эйфории, которой, казалось, не будет конца.

Но потом ему стала казаться бесконечной сама дорога, которую то и дело преграждали то завалы камней, то топи, то непролазные заросли с дикими зверями, то клубки ядовитых змей.

Дворец то приближался, то вдруг отдалялся, казался совершенно недосягаемым.

Наконец, когда юноша настолько выбился из сил, что не мог больше сделать ни шагу, Слава сказала: «Мы пришли».

Юноша огляделся и стал тереть глаза от яркого блеска и от того, что не мог поверить своей удаче.

Он так и сказал своей спутнице:

– Не могу поверить своей удаче!

Птица, привычно дремавшая на плече красавицы, вдруг встрепенулась, испуганно захлопала крыльями и взмыла в небеса.

– Что ты наделал? – вскричала красавица, и злоба так исказила черты ее лица, что оно вмиг стало старым и безобразным. – Ты вспугнул Удачу. Как мы теперь без нее?

Слава стала безутешно плакать, и слезы ее превращались в драгоценные камни, а стены дворца – в воду и утекали вместе с ней.

Слава подняла с земли горсть разноцветных камешков, подбросила их со словами:

Бесполезный мусор, он никогда не заменит ни талантов, ни трудолюбия!

Из этих и других камней юноша и его спутница стали медленно, но верно возводить Город. В его старой части еще можно встретить дома, сложенные из гальки и разноцветных камней…

– Я, действительно, видел такие дома в старом городе, – перебил Виолу Александр.

– Кто знает, может быть, в легендах больше правды, чем вымысла, – пожала плечами Виола. – А вместе они и есть миф.

Второй юноша чувствовал себя самым счастливым человеком на земле, но так продолжалось недолго.

Дело в том, что у его спутницы так часто менялось настроение, что он совсем перестал понимать, какая же она на самом деле, его Любовь. Его стали мучать сильные головокружения, он часто не мог уснуть по ночам, а где-то под сердцем кололо.

К тому же, оказалось, у его избранницы есть невидимые крылья, и она то неожиданно поднималась вместе с ним в облака, то так же неожиданно роняла его над пропастью, так что только каким-то чудом он оставался жив.

– Ты переменчива и многолика и ты совсем не такая, какой показалась мне сначала, – воскликнул однажды вконец измученный юноша. – Боль – твоя обратная сторона!

– Так и есть, – вздохнула Любовь. – Но боль ты причиняешь себе сам, когда ищешь во мне мои темные стороны. Я разная и обуздать меня не просто, а играть со мной опаснее, чем с огнем. В умелых и добрых руках он станет очагом в камине, а в неумелых или злых может сжечь целый мир. Со мной нужно быть осторожным, но смелым и добрым, а ты добродушен, безрассуден, невоздержан и смел, поэтому не вини меня за то, где мы оказались теперь. А пришли они в огромную низину, где копошились крысы в темноте, но во мраке им даже удобнее было предаваться чувственным наслаждениям. Виола бросила на Александра плотоядный многозначительный взгляд и продолжала:

– Нарожав множество детей, однажды ночью Любовь исчезла из Низины, оставив юноше, избравшего ее когда-то, записку. В ней говорилось: «Я вернусь, когда здесь станет светло и чисто».

Но пока вокруг были сумрак, смрад и грязь. От свалившихся на него тоски и бессилия юноша начал пить забродившую воду, которую давали гнилые фрукты. От нее ненадолго ему становилось веселее и ему казалось даже, он забыл свою Любовь. Так юноша постепенно превращался в бурдалана....

Путь третьего юноши, который выбрал Радость, был легким и приятным. Нет, на нем тоже встречались дожди и ветра, но он принимал их с улыбкой, ведь после дождя пышнее цвели и становились еще более душистыми цветы, а ветер доносил до него порой и музыку, и прекрасные ароматы, и белый вишневый снег. А грозы открывали семицветные ворота в чарующий мир.

Радость оказалась на редкость интересной спутницей, в каждой травинке, в каждой песчинке ей открывался целый огромный мир, который она охотно делила с избившим ее.

К тому же, обладая прекрасной интуицией, она обходила стороной и болота, и клубки ядовитых змей, птицы же, бабочки и белки сами садились к ней на ладони. Юноша с Радостью купались в водопадах, ели душистую лесную землянику, считали падающие звезды и иногда ловили их в ладони, и звезды превращались в стихи и музыку.

Юноша никогда не спрашивал, куда Радость ведет его, да это было и не важно, ведь само путешествие, каждый его день, каждый миг, были так прекрасны, что хотелось, чтобы они длились и длились, и длились…

Они шли через лес, через реку, через цветущие луга, через город и…

снова оказались у подножия гор.

Здесь Радость ждала ее сестра – Любовь с огромным букетом полевых ромашек, а на дереве сидела жар-птица Удача, которая могла показать кратчайшую дорогу к Славе.

Но юноше больше приглянулись горы. Он с Радостью поселился у их подножия, у них родилось много красивых, умных и добрых детей, которые поселились повыше в горах, поближе к солнцу и стали первыми эйо…

Мы пошли за Славой, и пришли к тому, что скоро все мы можем оказаться на свалке.

Сколько раз уже повторялась эта история и сколько раз повторится еще, может быть, знают старые домики из гальки и разноцветных сверкающих камней в Старом Городе. Может быть, они и знают, но я нет, и я завещаю своим потомкам, если кто-то из них когда-то прочитает эти строки, чтобы они сделали все для того, чтобы люди развивались духовно быстрее, чем развивается техника…

Я завещаю своим потомкам следовать за радостью, стараться находить ее в каждом мгновении жизни, в каждом лепестке, в каждом дуновении ветра.

Я не верю, что наша цивилизация исчезнет, хоть то, что происходит сейчас, то, к чему мы пришли, убеждает в обратном… Люди боятся лишний раз выходить из дома, а всю работу за них делают прямоходящие машины, и люди в этом мире, которым завладели металл и вирусы, стали попросту не нужны.

Я верю, однажды придет герой, который проложит дорогу другим, человек с открытым, смелым сердцем, истинный первооткрыватель, именно он сделает то, что не смогли сделать другие. Он преобразит этот мир своим примером и отправится в иные, более прекрасные края, в долгий и трудный путь. Но только такой путь приводит к истинному счастью и истинной любви.

Жаль, мне не дожить до тех времен. К несчастью, а может, к счастью, машины уничтожили лабораторию долголетия, а ведь, подумать только, не случись этого, я и мои потомки смогли бы прожить восемь тысяч лет, и это, говорили ученые, далеко не предел. Жить можно почти бесконечно.

Но куда важнее прожить ее достойно, очистить свои помыслы от грязи.

Чистота дороже слитков желтого металла. Так было и так будет всегда, что бы там не возражали по этому поводу бурдаланы. Океан – вот воплощение огромной… нет, бесконечной чистоты, которую каждый может найти в глубине своего сердца.

Мне повезло. Я прожила насыщенную интересную жизнь.

Жалею ли я о чем-то в свои сто двадцать лет? Пожалуй, да… О том, что не нашла дорогу к океану.

Я нашла это под вишней еще девчонкой, когда работала в саду возле дома, – сказала Виола. – Я как будто услышала голос своей прапрапрабабушки, он обращался ко мне через время. Страницы книги, которую никто так и не нашел, были свернуты в свиток и вложены в бутылку, как будто она торопилась спрятать это завещание. Да, я думаю, это именно завещание, и оно обращено ко мне… И … я сделала все так, как велела моя прапрапрабабушка… Только… мне пришлось признать… я не смогу заставить людей развиваться духовно быстрее, этого не могут сделать даже эйо. Но я могу замедлить технический прогресс. Для этого нужно было не так уж много… Ввести и поддерживать моду на ретро и заставить моего младшего брата, который по праву считается величайшим ученым современности, бесконечно сомневаться в своих способностях, чтобы его опыты продвигались как можно медленнее…

– Виола… не слишком ли много вы взяли на себя? – осторожно заметил Александр, машинально накрыв ладонью ее запястье.

– Возможно, Александр, возможно… Но теперь, мне кажется, можно немного и ускорить технический прогресс, ведь с вашим появлением наш мир сделал огромный скачок в своем культурном развитии. Ваша музыка облагородила его, я слышала, даже бурдаланы теперь заглядывают на ваши концерты.

– Ну, это было всего раз, – засмеялся Александр.

– Не важно, это только начало, – уверенно предрекла гостья.

– Слушатели уже, наверное, собрались в гостиной, – спохватился Александр и, многозначительно показав взглядом на сверток в руке Виолы, добавил. – Спасибо, что показали мне это… Я провожу вас до выхода или, может, останетесь на музыкальный вечер?

– Нет… спасибо… как-нибудь в другой раз, – расстроенно слезла с подоконника прапраправнучка великой писательницы.

Виола Рерайт-младшая в этот раз оказалась отменным предсказателем. На концерт пришли не только горожане, но и несколько бурдаланов – тех самых, которые затевали все безобразия и о которых чаще всего писала «Газета», так что Виола даже знала их по именам – Рэк и его дружки Фат и Бат.

– Смотри-ка какие ножки, – увидев Виолу, присвистнул бурдалан в пестром шарфе, который когда-то отнял у Александра.

Другой горделиво красовался в его шапке.

– Эй, милашка, хочешь бражки? – тщетно пытался он привлечь внимание Виолы, но она недовольно покосилась на обоих незадачливых ухажеров, об уме которых, по всей видимости, не была высокого мнения и быстрее направилась к выходу, увлекая за собой Александра.

На пороге она резко остановилась и приблизив лицо к его лицу, чтобы больше никто не мог их слышать, зашептала быстро-быстро:

– Александр, ведь это о вас писала моя прапрапра… Она все предвидела… Великим дан этот особый талант – талант предвидеть.

Она знала… «Герой, который проложит дорогу другим, человек с открытым, смелым сердцем, истинный первооткрыватель». Все факты сходятся. Разве вы не видите? Александр, возьми меня с собой, в свой удивительный мир, я буду помогать тебе во всем, чтобы сделать его еще лучше.

– Я… я не могу, – взял руку Виолы в свою Александр. – Я даже не знаю, вернусь ли я в свой мир, и если вернусь, то когда.

–Я так и знала, – зло рассмеялась Виола. – Что ж, зато я узнала то, что хотела.

Виола вздернула подбородок и резким движением головы отбросила пышные волосы назад…

– Прощайте! Провожать меня не надо!

«Появление этой дамочки обычно к шумихе», – говорят горожане.

Но в этот раз никакой сенсации не последовало, а место Александра на первой полосе заняли разноцветные пудели.

3

Александр не раз замечал, когда его что-то тревожит или расстраивает, играет он от этого только лучше. Как будто сама музыка пытается его успокоить, ободрить. Все люди, которые жили, живут или будут жить на Земле, страдали так или иначе, а Музыка… Музыка вечна.

В этот вечер причин для тревоги и расстройства было две.

Во-первых, он совсем не хотел обидеть Виолу, но все же невольно причинил ей боль и из-за этого чувствовал себя виноватым.

Во-вторых и в главных, Гайя пропустила уже несколько его музыкальных вечеров подряд.

Зато в таверну снова заглянули Рэк с друзьями. Он расплачивался сразу за всех талантами, найденными на Свалке.

Кто-то из горожан пытался было возразить, что талант-то один, да и то сомнительный, а зрителей трое, но Александр снова встал на сторону бурдаланов и перетянул туда Ардалиона.

– Вещи три, значит все правильно, – твердо сказал хозяин таверны. – Он заплатил одним талантом три раза.

Горожанину стало стыдно за то, что он так плохо знает арифметику талантов, и больше ни он, ни кто другой вообще не обращали внимания на бурдаланов – как будто им, нечесаным и немытым, самое место на вечере фортепианной музыки.

Рэк слушал сосредоточенно и молча. Фат – слегка рассеянно, а Бат – с придирчивым видом и во время паузы иногда вставлял что-то вроде «так и я бы смог, если бы захотел» после того, как кто-то из горожан бросал что-то вроде «просто гениально!».

Александр после концерта в Низине не так тщательно, как прежде, заботился о репертуаре, и помня, что бурдаланам пришлась по вкусу музыка его сочинения, иногда вставлял между Чайковским и Моцартом что-нибудь свое и даже не чувствовал себя при этом распоследним самозванцем.

4

Окончательно уверившись, что с Гайей что-то случилось, Александр отправился в студию дизайна роялей.

Уже знакомый ему молодой сотрудник как будто ждал его визита.

– Проходите, Александр. Ваш рояль ждет вас. Мы его уже упаковали и привезем, куда скажете.

– Но… как же … – растерялся Александр. – Ведь у меня же еще нет гения…

– То есть как это нет гения? – не то удивился, ни то возмутился сотрудник дизайн-студии. – Все вокруг только и говорят о новом гении – Александре Голдине. И мы ждали, что вы со дня на день…

– Вы хотите сказать, что я могу теперь купить заснеженный рояль? – не поверил Александр.

– Конечно! – довольно заверил его сотрудник.

– Тогда идемте скорее… Правда, я не знаю пока, куда его отвезти, в таверне, где я остановился, уже есть рояль.

– У вас есть гений, а вы по-прежнему живете в таверне? – спросил молодой человек, а выражение его лица в это время говорило «у гениев свои причуды».

– Да… Вы правы… У меня есть гений… У меня же есть гений? Значит, я могу теперь жить, где захочу: в Городе, в Старом Городе…

– Конечно, вы даже можете купить свою оранжерею.

– Что ж, я готов оплатить…

– Идемте…

Молодой человек провел Александра в огромный зал, заставленный роялями. Некоторых моделей уже не было, но появились другие – в форме открытой коробки конфет, недописанного пейзажа на мольберте, а на одном рояле художник изобразил Старый Город. В центре всего этого многообразия белел заснеженный рояль, тот самый, на котором он давал концерт в Низине, как будто только и ждал Александра, и музыкант, действительно, направился к нему, но в нескольких шагах от него остановился. Сейчас он сядет на вращающуюся табуретку, коснется клавиш и волшебство рассеется. Он снова окажется в заснеженном лесу, и обратно уже не будет дороги, в этот мир, где Гайя, где скрипка спасает от запаха черемухи…

–А можно мне… – обернулся Александр, – сыграть на другом рояле? На том, который вы мне предлагали в прошлый раз…

–Хорошо, – удивленно пожав плечами, согласился молодой человек. – Нам по большому счету все равно, на каком рояле вы дадите нам гениальный концерт.

Молодой человек подозвал жестом других сотрудников, как и он, одетых в белые костюмы с малиновыми бабочками-галстуками, и все вместе они отправились готовить зал к выступлению.

Через несколько минут на сцене в нем красе блистал рояль.

Вместо кресел в зрительном зале были разбросаны по полу разноцветные бархатные подушки.

Их было не больше пятнадцати, и вскоре почти все они оказались заняты сотрудниками дизайн-студии.

Последней в зал вошла Гайя в длинном зеленом бархотном платье, как будто сошедшая с иллюстрации к сказкам Бажова.

Улыбнувшись особому гостю, она с грацией ящерки разместилась на подушке такого же малахитового оттенка, как ее наряд.

Играть в узком кругу, даже если в нем больше незнакомых лиц, Александру всегда было легче.

Часто он выбирал в зале только одного зрителя, играл для него одного, и сегодня он будет играть для Гайи.

– Здравствуйте, уважаемые зрители, – обратился музыкант к залу, глядя на нее. – Что вы хотели бы сегодня услышать?

– Александра Голдина, – ответила Гайя за всех, и ее коллеги одобрительно закивали.

– Да. Голдина. Александра Голдина.

– Пусть сегодня будет много Голдина.

– Голдина значит Голдина, – покорно сел Александр за рояль.

Он начал со своей первой пьесы, которую сочинил еще подростком, у нее раньше не было названия, а теперь оно вдруг родилось как будто ниоткуда. Если есть, конечно, это ниоткуда. А может, ниоткуда это все? Все и сразу – вся красота, которую разносит по венам Вселенной вдохновение.

– «Я ищу твой мир», Александр Голдин, – вполголоса объявил сам себя Александр.

С первых тактов он уже чувствовал, знал наверняка, что этот рояль принадлежит ему, создан для него, так же как друг для друга созданы они с Гайей, но почему-то оказались в разных мирах, но его светлый Ангел, ему известны все пути-дороги, и что бы ни случилось, он снова приведет его туда, где снова и снова он выберет свою синеглазую Радость, а она, конечно, выберет его…

Мелодия сменяла мелодию, как будто осыпались лепестки в саду, оставляя самую суть.

В какое-то мгновение, оторвавшись от рояля, Александр мельком посмотрел в зал и обнаружил, что они с Гайей остались в нем одни.

Его пальцы нащупывали в черно-белом пространстве новую мелодию, мелодию любви, посвященную ей, Гайе, облекали звуки в цвета – нежно голубой и много золота, не бурдаланского металла, а сияния.

Гайя неслышно встала, подошла к роялю и положила руки на плечи Александру. Они стали единым целым – он, она и Музыка над ними. Музыка на нежном пиано достигла своего апогея – Тишины.

– Вы гений, Александр Голдин, – мягкой и незыблемой уверенностью прозвучал в ней мелодичный голос Гайи. – Вы преобразили этот мир, сделали то, что до сих пор не смог сделать никто.

– Мы сделали невозможное вместе, – Александр бережно притянул к себе Гайю, внезапно обнаружив, что целует ее нежно, страстно, и она, как клавиатура рояля, отзывается прекрасной музыкой на каждое движение его рук, и вдруг профиль любимой стал таять, таять, таять…

Заснеженные кроны упирались в небо, а снег ложился на поднятые к нему ладони, как будто утешая: «С возвращением».

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…)