Жар-птица

– Скоро вечер. Когда вода пойдет на спад, как вы думаете, месье Измайлов?

– Не знаю, может, через час, а может, и завтра. Как Бог даст.

– Это просто невозможно находиться мне тут, – лепетала она, отворачиваясь от него и подходя к округлому большому окну на козырьке крыши. – Меня дома наверняка потеряли.

– Не переживайте, думаю, к вечеру вода схлынет, и мы сможем выбраться отсюда. Пару лет назад было подобное наводнение. Правда, не такое сильное.

– Не могу же я в самом деле оставаться здесь с вами, на этом чердаке, так долго. Это так неприлично и … – она замялась, но он все понял. – А вдруг вода не уйдет до вечера, что же, ночевать тут? – нервно закончила она.

– Вы боитесь? – спросил он, вставая и подходя к девушке сзади. Его сапоги коснулись низа ее платья. Почувствовав приближение молодого человека, Ирина резко повернулась и невольно попятилась от него к окну. Отчего-то это не понравилось Александру, он нахмурился и напряженно спросил: – Боитесь меня?

Тут же он отметил в ее ярких карих очах испуганное выражение, что подтверждало его слова.

– И вовсе нет, – выпалила Ирина с горячностью.

Но Измайлов чувствовал, что она лжет, ибо ее поведение красноречиво говорило о том, что она боится оставаться на ночь здесь рядом с ним. Она была еще так юна и неопытна, что совершенно не умела скрывать свои эмоции.

Ему стало обидно от ее поведения. Ведь он ничего не делал постыдного по отношению к ней. Он спас ее несколькими часами ранее и теперь с почтением относился к ней. Да, он осознавал, что уж больно призывно и алчно смотрит на нее, даже на миг не оставляя ее взглядом в покое, но все оттого, что ранее он никогда не встречал существа более притягательного, чем она. Он не хотел лицемерить и скрывать свой интерес к ней, жаждал смотреть на нее, даже несмотря на то, что это ей явно не нравилось.

– Вы замерзли? – решил он перевести разговор на другую тему, видя, что ее губы трясутся.

– Да, – кивнула она.

– Я попробую развести огонь.

– Но как? – удивилась она.

– Здесь идет дымоход, – заявил он, подходя к кирпичной, чуть разрушенной трубе, выступающей из стены. – Можно кое-что сделать.

Быстро вытащив острый военный нож, он начал проворными движениями вытаскивать кирпичи из облезлой трубы, складывая на пол. Дымоход был старым, потому кирпичи выходили довольно легко.

– Несите их к окну, – велел он, подошедшей к нему девушке. – Сделаем подобие очага. У меня есть огниво, попробую разжечь небольшой костер.

– Но это опасно, дом загорится, – обеспокоилась Ирина, взяв в руки два кирпича.

– Не загорится, – хмыкнул он, сам подбирав восемь штук и потащив их к окну. – Я умело выложу кирпичи, и окно приоткроем.

Собрав старые холщовые мешки, Александр намочил их под моросящим дождем, и разложил на полу, друг на друга, сделав преграду, чтобы горящие угли не зажгли деревянный пол. Далее на мокрые мешки он выложил первый ряд из двадцати кирпичей сплошным квадратом и два ряда по контуру, словно делая края для костровища.

– Ну вот, как славно вышло. Теперь дело за малым. Сейчас! – заявил он и направился к спуску вниз.

– Вы куда, месье Измайлов? – взволновалась Ирина, видя, как он ловко спустился в лаз на второй этаж.

Внизу раздалась некая возня, стук и срежет. Через пять минут Александр закинул на чердак довольно внушительное количество деревянных брусков. И после умело забрался сам.

– Старая лестница хоть на что-то сгодилась. Выломал самые лучшие куски ступеней от нее, сухие пока. Для растопки в самый раз.

Огонь в умелых руках Измайлова заполыхал спустя четверть часа, наполняя промозглое пространство приятным теплом. Дым тянуло в приоткрытое окно.

Пододвинув скамью ближе к костру, Ирина села на нее, протягивая руки к огню. Алекс остался сидеть на корточках рядом с самодельной печью чуть сбоку, поправляя дрова длинной палкой, выломанной из той же лестницы.

Спустя некоторое время он посмотрел на девушку и, улыбнувшись, спросил:

– Вы как? Согрелись?

– Нет, – ответила она искренне.

Молодой человек бесцеремонно протянул руку к ее рединготу и прошелся по нему ладонью.

– Позвольте, да вся мокрая! – констатировал он тут же. Его рука устремилась дальше по юбке ее платья. Ткань была насквозь мокрая. Неудивительно, что девушка не могла согреться. – Вам надо снять мокрую одежду, иначе простынете.

– Неприлично говорить подобное, сударь.

– Нет, вы не понимаете, надо непременно снять мокрое и обсушить все у огня, – заявил он твердо. – Холодает. Вы окоченеете от холода в мокром платье.

– Но оно только до талии мокрое. Я теперь встану к огню и высохну так, – тихо сказала девушка, поднимаясь со скамьи.

– Это глупо, Ирина Николаевна, – внушал он. – Послушайте, давайте я дам вам свой мундир. Он сухой.

– Мне не нужен ваш мундир, сударь. И я не собираюсь раздеваться, – возмутилась она.

– Отчего же? Вы снимете платье и нижние юбки, останетесь в рубашке. Наденете мундир, а моим плащом укроете ноги. Посидите пару часов у огня, обсушите волосы. Платье ваше я с другой стороны дымохода приспособлю. Думаю, к вечеру оно высохнет.

– Нет-нет, – залепетала она смущенно.

Ирина чувствовала себя в каком-то нескончаемом кошмаре. Сначала эта вода, потом карабканье на чердак, сейчас он говорил, что она должна раздеваться. И все это подкреплялось совсем неприличными поглощающими взорами этого молодого гвардейца, от которых ее щеки прямо горели. Но самое печальное то, что она была сильно голодна. Ведь с утра, отправляясь в храм, она выпила только воды. Сейчас же день клонился к вечеру, а ее желудок непрерывно урчал от голода.

– Не буду я смотреть на вас, если вы этого боитесь, – заявил Александр, отчетливо видя в ее глазах сомнение. Она явно жаждала обсушить одежду, но ее воспитание, похоже, не позволяло раздеваться при незнакомом мужчине. Он быстро встал и отвернулся от нее, расстегивая свой мундир. – Я отвернусь. Повернусь, только когда вы дозволите мне.

Стянув мундир с широких плеч, Александр, не оборачиваясь, протянул его девушке, заведя руку за спину. Она не взяла, и он настойчиво велел:

– Берите, говорил вам, Ирина Николаевна, не упрямьтесь.

– Нет.

– Прекрасно, мадемуазель Упертость, – выпалил он едко, оборачиваясь и сверкая на нее глазами. – Но когда на вашей могиле напишут «Умерла от переохлаждения, оттого что имела непомерную гордость», я первый буду оплакивать вашу кончину.

– Зачем вы говорите так? – пролепетала она несчастно, дрожа всем телом.

– Оттого что вы уже бледны как полотно, и ваши губы синие от холода. Вы же еще рассуждаете, раздеваться вам или нет. Раздевайтесь, я вам сказал. Это приказ! Вы слышите меня? – выпалил он, уже заводясь от ее упрямства.

– Вы мне приказываете? – опешила она от его властного тона.

Все три часа, с того момента, когда он вытащил ее из кареты, Измайлов говорил с ней вежливо и даже как-то заискивающе. Теперь же он словно поменялся или как будто открылся с другой стороны.

– Именно! Приказываю, – кивнул он утвердительно, сверкая на нее глазами.

– И по какому праву вы…

– По тому праву, что я старше вас и опытнее. По тому праву, что я не прощу себе, если вы умрете от переохлаждения, и винить буду в этом себя!

– Боже, зачем вы так говорите?

– Сударыня, раздевайтесь немедля! – он насильно сунул в руки Ирины свой мундир. – Я более не желаю слушать ваши отговорки. Сейчас вы не в той ситуации, чтобы играться в эти ваши достоинства и стыдливость. Я отвернусь, чтобы не смущать вас.

Спустя миг он демонстративно отвернулся.

Она стояла в нерешительности еще минуту, а затем начала стаскивать с себя мокрый редингот, платье и нижнюю юбку.

– Чулки и ботиночки тоже снимайте. Прикроете ноги моим плащом.

– Хорошо, – послушно кивнула она, смотря в его спину и видя, что он даже не шевелится.

Алекс терпеливо дожидался, пока она разденется и накинет его одежду. И только после того, как она затихла, спросил:

– Вы закончили?

– Да, можете поворачиваться, – глухо ответила она.

Он обернулся и быстро окинул ее взором. Мундир был невозможно велик ей в плечах и в длину, закрывая верх бедер. Она сидела на скамье, укутав ноги и бедра в его плащ. В этой одежде не по размеру она показалась ему невозможно милой и хрупкой. Быстро приблизившись, он подтянул скамью с девушкой к огню.

– Надо платье… – начала Ирина.

– Я повешу сушиться, не беспокойтесь. Сидите, грейтесь.

Проворно подтащив старый стул без сиденья, он перекинул через него ее мокрое платье, чулочки и нижнюю юбку. Ботиночки ее поставил ближе к теплым кирпичам, а редингот повесил на выступ трубы.

Ирина следила за ним, видя, что он ведет себя естественно и спокойно. И его явно не смущала эта странная ситуация. Но ее все это очень нервировало. Расскажи кому, что сейчас она творила в обществе этого поручика, позору не оберешься.

– Вы голодны? – спросил он вдруг.

– Очень, с утра не ела ничего.

– Правда? – удивился он и полез в свою небольшую поклажу, стоявшую у лавки.

– Вот, вчерашняя баранка, будете? Во время вахты не съел.

– Да, благодарю, – закивала она, обрадовавшись.

Быстро засовывая в рот черствую баранку и ощущая тепло, идущее от огня, которое уже окутало ее всю и согрело, Ирина даже почувствовала некую радость. Она вдруг улыбнулась Измайлову.

– Благодарю вас за все, Александр Григорьевич. Вы сегодня мой ангел-спаситель, не иначе, – пошутила она.

Он ласково улыбнулся ей в ответ, присаживаясь рядом.

Глава III. Друзья по несчастью

– Может, поговорим о чем-нибудь? – предложил Александр.

– О чем же? – Ирина обратила на него нежный взор, отмечая, как его ясные голубые глаза светятся добром, преображая скуластое бледное лицо и делая его невозможно красивым.

Поджав под себя ноги, девушка посильнее укуталась в его теплый плащ, ощущая приятное тепло, исходившее от небольшого костерка внизу.

– Как вы оказались на улице в такую рань и одна?

– Возвращалась из церкви с утренней литургии.

– Сколько вам лет? – спросил он.

– Я не думаю, что мне следует отвечать на этот вопрос, – смущенно ответила она. – Это неприлично с вашей стороны, спрашивать меня б этом, сударь.

– Кроме нас тут никого нет. Почему бы не говорить открыто?

– Вы правы, мы одни здесь. Но все равно ваш вопрос весьма бестактен, – медленно, но беззлобно заметила она.

– И все же сколько вам лет, сударыня? – настаивал он и улыбнулся ей. – Шестнадцать? Семнадцать?

– В январе будет восемнадцать, – пролепетала она тихо.

– Это замечательно. Вы обручены?

– Нет. Какое это имеет значение? – удивилась она, смотря ему в глаза. – И вообще, почему задаете вопросы только вы?

– Спрашивайте, я отвечу, – кивнул он.

– Вы давно служите?

– Почти восемь лет. В семнадцать поступил на службу в Семеновский лейб-гвардии полк, – ответил Измайлов и тут же поинтересовался: – Когда ваш батюшка намерен вывозить вас в свет?

– Обещал этой зимой, – ответила Ирина. – Знаете, я очень этого жду. Моя подруга Лиза Волконская очень лестно отзывается о зимних балах, особенно о блеске императорских. Вы там бывали?

– К сожалению, нет. У меня нет парадной одежды для подобных увеселений, а жалование скудно. К тому же все мое время занимает служба. Это единственное, что приносит мне деньги, дабы достойно содержать себя.

– Но разве вы не имеете своего поместья, которое приносит вам доход? – удивилась девушка.

– Поместье есть, но оно очень мало. Всего одна небольшая деревенька и одноэтажный особняк. Потому мы с братом едва сводим концы с концами. Отец умер, когда мы были еще детьми. Наш двоюродный дядя похлопотал, чтобы мы получили хорошие чины в полку. Если всё пойдет удачно, я волне смогу дослужиться до майора или капитана.

– А моя матушка умерла при родах, меня удалось спасти. Потому я видела ее только на портретах в гостиной. Батюшка сразу женился во второй раз, у меня есть младшая сестрица – Оленька. Мы сильно дружны с ней, ведь ее матушка тоже давно умерла.

– Ваш батюшка весьма уважаемый человек при дворе императрицы, – констатировал Александр.

– Да, вы правы.

– А как он смотрит на ваше будущее?

– Не поняла вашего вопроса?

– Ну, он же наверняка говорил вам, что хочет для вас богатого жениха? Или чтобы вы вышли замуж по любви?

– Он не говорил со мной на эту тему. Но я приму с покорностью любой его выбор.

– В смысле любой? – нахмурился Алекс. – Даже если жених будет стар и уродлив, вы подчинитесь воде отца?

– Непременно, – твердо сказала Ирина. – Разве хорошая дочь не должна слушаться во всем отца? Батюшка не может мне желать плохого.

Они оба замолчали, словно ожидая вопроса от друг друга. Некоторое время они сидели в тишине, смотря на горящие дрова, и Александр пару раз подложил в костер небольшие обломки лестницы, чтобы жар огня не спадал.

– Вы согрелись? – спросил участливо он через некоторое время, поправляя длинной палкой горящие обломки лестницы.

– Да, вполне. Спасибо вам, не дали мне окоченеть от холода. Вы были правы, так гораздо теплее, – улыбнулась она ему.

– Я предупреждал, – закивал он довольно. – И зачем надо было упрямиться?

– Сама не понимаю, наверное, это все моя няня. Она постоянно твердит – девушка должна правильно себя вести и делать только то, что положено, иначе ее репутация будет испорчена.

– Хорошо, что я не девица. Я бы, наверное, и недели не протянул со строгими запретами, в которых держат вас няни и маменьки, а еще эти ваши корсеты, пытка одна, – пошутил он.

– Но согласитесь, если бы нам позволялась все, мужчины бы этим пользовались, и наверняка было бы много неприятных историй о лишенных чести и обманутых девицах. Вы же, мужчины, ох как коварны! – добавила она с умным видом.

– Вы-то откуда это знаете? – рассмеялся он. – Вы, вижу, домашняя девица, в свет-то еще не разу не выезжали, а говорите так уверенно. Опять ваша нянюшка вас просвещает?

– Не только, еще моя гувернантка, мадам де Брилье, говорит, что мужчины только и думают, как соблазнить девиц, ведь у них одно на уме.

– А-а-а, – протянул Александр, прямо забавляясь ее «умными» знаниями о мужчинах. – Оттого вы боялись раздеваться? Думали, что я… – он запнулся, ибо она смотрела на него такими чистыми невинными глазами, что не то что говорить, но и думать о ней в подобном похотливом ключе было крайне неуместно. – И напрасно. Скажу вам прямо – вы, ваши мадам гувернантки и няни совсем не разбираетесь в мужчинах. Точнее, вы судите обо всех одинаково. Но есть и другие мужчины. Поверьте, когда предлагал вам раздеться, я думал только о том, чтобы вы не заболели, и все. Никаких других мыслей у меня и в помине не было.

Явно задетый ее словами, он отвернулся от девушки и, скрестив руки на груди, встал. Сделав пару шагов к окну, он выглянул через грязное стекло на улицу.

– Похоже, вода перестала прибывать, – заметил он. – Если все будет хорошо, скоро она пойдет на спад.

– То есть скоро мы сможем наконец выбраться отсюда? – с воодушевлением спросила Ирина.

Измайлов увидел, как по глади воды, заполонившей улицы, двигается большая лодка. В ней сидели двое военных, они что-то кричали и размахивали руками. В тот миг, когда Алекс зацепился за них взглядом, они снимали с фонарного столба некоего человека, который, видимо, все это время держался за него, чтобы его не смыло водой. Мысль о том, что в этой лодке следовали по волнам неравнодушные люди, пытающиеся спасти пострадавших, накрыла его.

– Возможно, – ответил он девушке, не оборачиваясь и не спуская взора с лодки с военными, которые уже посадили несчастного рядом с собой и поплыли далее. – Все последние наводнения, насколько мне известно, длились не более суток. Так что, возможно, сегодня вечером или завтра поутру мы сможем выбраться из этого заброшенного дома.

– Было бы хорошо, – пролепетала она в ответ.

Вскоре лодка с военными достигла дома, где находились молодые люди. Измайлов чуть посторонился от окна, отчетливо видя, что стоявший на носу человек, задрав голову, машет ему, явно намереваясь помочь. Измайлов вдруг испугался этого.

Он совсем не хотел, чтобы их спасали сейчас. Нет. Какое-то внутреннее чувство требовало еще хоть чуть-чуть продлить эту сказку. Он жаждал еще немного побыть наедине с этой девицей здесь, на чердаке, только она и он. Ведь он прекрасно знал, что вскоре суровая реальность заберет это милое наивное создание у него. Алекс прекрасно осознавал, что ее отец-сенатор не позволит им более близкого знакомства, потому что он был всего лишь обычным поручиком в полку, без связей и состояния. Она же родилась царевной и принадлежала другому миру, роскошному и знатному, вход в который открывали только деньги, которых у него не было.

Ирина украдкой бросала взоры на широкоплечую фигуру молодого человека в белой несвежей рубашке, на темные вихры коротких густых волос и сильные длинные ноги в обтягивающих штанах и высоких сапогах. Ей нравилось смотреть на него. Измайлов имел высокую подтянутую фигуру, военную выправку и некую вальяжность движений.

Он стоял в одной шелковой рубашке к ней спиной, и Ирине казалось, что ему должно быть неимоверно холодно. Ведь на улице было около десяти градусов. Конечно, в доме было чуть теплее, ибо сюда не проникал ветер и этот надоедливый дождь, но все же даже она, сидя в его теплом мундире и укутанная его плащом, у огня, все равно зябла. Она потихоньку перебирала свои мокрые волосы, распуская их и подставляя огню, чтобы они поскорее высохли.

– Вам не холодно, Александр Григорьевич?

– Вовсе нет, не переживайте, – ответил Измайлов, обернувшись к ней и чуть улыбнувшись. Он решил не говорить ей о лодке внизу и быстро присел рядом с Ириной на скамью у огня. – Я закаленный. Матушка воспитывала нас с братом в суровых условиях и всегда говорила, что я должен стать настоящим солдатом и офицером. Ее уроки пошли мне на пользу. Я совсем не болею, и тяготы походной офицерской жизни меня не так терзают, как моих сослуживцев по полку, которые выросли во дворцах.

– Ваша матушка мудрая женщина. Вы живете с нею?

– Нет она умерла десять лет назад от оспы. Я обитаю в казарме, при полке.

– Это, наверное, тяжело, потерять близких?

– Да, вы правы. Сейчас у меня остался только младший брат, Кирилл. Он тоже служит в моем полку. Да дядя.

– Начинает темнеть, как здесь все же неуютно, – нахмурилась Ирина, сильнее кутаясь в его плащ.

– Весьма прискорбное происшествие с этим наводнением сегодня, – заметил он, вздохнув. – Но знаете, Ирина Николаевна, отчего-то я даже рад, что так все случилось.

– Рады? – опешила она.

– Да. Если бы не эта бурная вода, вы бы не сидели напротив меня теперь, в моем мундире…

Его фраза, произвела на Ирину неприятный эффект, и она смущенно опустила глаза на свои руки, ощущая, что ей не по себе.

Она сидела напротив него, так и поджав ноги, на другой стороне лавки, совсем близко. Александр напряжено и призывно смотрел на нее, обволакивая девушку взором, и ему казалось, что он мог бы сидеть так вечность. Ее распущенные уже высохшие волосы переливались золотыми искрами от всполохов пылающего огня. Она, как и прежде, смущалась под его поглощающим взглядом и то и дело опускала глаза, а через некоторое время вновь поднимала, словно желая удостовериться – сморит он на нее или нет.

– Не смотрите на меня так, – выпалила она нервно в какой-то момент, чувствуя, как под его горящим взором у нее заалели щеки.

– Не могу, – парировал он глухо, так и не спуская с ее лица взора. – У вас невероятного цвета глаза. Бархатные, словно теплая шоколадная глазурь…

– Боже, – выдохнула Ирина, опуская взгляд на свои руки, совершенно смущенная и трепещущая, и спустя миг тихо вымолвила, обращаясь как будто к самой себе: – И отчего я оказалась в этой глупой ситуации? За что мне это…

Он промолчал на ее выпад, внутренне ощущая, что девушка просто устала от сегодняшнего неприятного водоворота событий. Его мундир прикрывал ее бедра, а далее шел его темный плащ. Взор Алекса мгновенно пробежался по ее опущенным ресницам, и он сглотнул комок в горле.

Ирина тоже молчала, так и не смотря на него. Он же сосредоточил свое внимание на огне, начав поправлять поленья, то и дело вскидывая глаза на ее красивое бледное лицо и чувствуя, что сказал искренне и совсем не хотел обидеть ее. Но она отчего-то огорчилась.

– Вы обиделись? Я не хотел оскорбить вас, Ириша, – мягким обволакивающим голосом произнес Александр. Эти интимные моменты, когда она сидела рядом и он мог говорить с ней без этикета и просто любоваться ею, завораживали молодого человека неимоверно. – Могу я называть вас так?

– Нет, – ответила она тихо и подняла на него темно-ореховый взор.

– Отчего же? – поинтересовался он.

– Потому что мы с вами знакомы несколько часов, Александр Григорьевич. Нас не представляли друг дугу, как должно, и вообще, я не имею права находиться рядом с вами, здесь, наедине. Это как минимум неприлично.

– Прямо трагедия для вас, как я посмотрю, – ехидно заметил он.

– В каком-то смысле, – напряженно ответила она, моргнув несколько раз. – И надеюсь, вы не будете позже распространяться в обществе о том, как мы сегодня познакомились и что делали теперь. Иначе моя репутация будет навсегда испорчена.

– Ничего зазорного мы и не делали, сударыня. Я всего лишь поднял вас на чердак и усадил к костру, что в этом дурного, я не пойму? – уже недовольно заметил Измайлов, заводясь.

– Александр Григорьевич, я прошу вас. Дайте мне обещание, что не будете рассказывать об этом.

– Хорошо, обещаю, – буркнул он и наконец убрал свой поглощающий горящий взор с ее лица, переведя его на огонь.

Он начал нервно помешивать горящие уголья. Ирина видела, что он обиделся, но ей было все равно. Это было даже к лучшему, ведь теперь он перестал смущать ее своим настойчивым взглядом, который вызвал у нее мурашки по всему телу.

– Уже совсем темно, – через некоторое время тихо вымолвила она, зевая.

– Можете лечь на лавку, подремать, вы наверняка устали, – предложил он, вновь выглядывая на улицу и видя, что вода начала немного спадать. – Думаю, до рассвета мы вряд ли выйдем отсюда.

Подойдя к ее одежде, висящей на спинке стула с другой стороны от костра и на выступе дымохода, он осмотрел ее.

– Редингот высох, платье нет. Можете накинуть его для тепла.

– Благодарю, – кивнула Ирина, принимая из его рук свою верхнюю одежду. – А вы?

– Подремлю сидя, – заявил он, пододвинувшись на самый край лавки ближе к стене с окном и освобождая для девушки как можно больше места. – Я привыкший. Порой в окопе приходится дремать и в худших условиях, – сказал он безразлично. – Хотите пить?

– Да, у вас есть?

Кивнув, Измайлов достал из сумы под лавкой небольшую фляжку и протянул ей. Девушка глотнула всего пару раз, опасаясь, что после захочет облегчиться, а здесь это было невозможно сделать. Потому Ирина быстро отдала ему фляжку обратно.

Сняв с шеи теплый платок, она положила его под голову и легла. Поправив на ногах плащ и, укрывшись еще своим рединготом, прикрыла глаза. Ее ступни лежали у его бедра, чуть задевая молодого человека. Он же, опершись о стену, также прикрыл глаза, несколько раз глубоко вздохнув.

Ириша почти уже задремала, убаюканная завыванием ветра за окном и тихо потрескивающими в костре поленьями, как вдруг в тишине услышала глухие слова Александра:

– И что с того, что нас не представляли друг другу? – и далее добавил после некоторого молчания: – Мне отчего-то кажется, будто я знал вас всегда…

Она напряглась всем телом и промолчала, так и не открывая глаз, делая вид, что спит.

Проснулась Ирина от легкого прикосновения к своей щеке. Распахнув глаза, она увидела над собою Измайлова. Его лицо находилось очень близко, и на миг ей показалось, что он хочет поцеловать ее.

– Что вы делаете? – спросила она глухо спросонья, опершись рукой о скамью и приподнимаясь.

– Ничего, – буркнул он и тут же поднялся с корточек, выпрямился и чуть отошел от нее.

Было ужасно холодно, и девушка зябко поежилась. Отметив, что уже светает, Ириша села на лавке, отмечая, как Александр присел к догорающему костру. Он как-то странно посмотрел на нее и проникновенно вымолвил:

– Может быть, я хочу испортить эту вашу «правильную» репутацию. Вдруг ваш батюшка после этого отдаст мне вас в жены.

– Если это шутка, то весьма неуместная, – выпалила она, опуская ноги и видя, что ее ботиночки стоят рядом с лавкой.

– Ваши вещи высохли, можете одеваться, – как-то недовольно заявил он и быстро отошел к окну, отвернувшись.

Ирине повторять было не надо. Она проворно стащила свою одежду со стула и как можно скорее облачилась в нижнюю юбку, чулочки, платье, надела редингот и ботинки. Уже на ходу повязывая шейный платок, она приблизилась к Измайлову, который, как истукан, стоял все это время к ней спиной и смотрел на улицу. Привстав на носки, она тоже выглянула в грязное пыльное окно и увидела улицу, чуть запорошенную снегом. Радостным взором она отметила почти сухую улицу, дворников, которые пытались навести порядок после наводнения, собирая остатки бревен, и даже пару экипажей, ехавших по мостовой.