Эхо Антеора

Видение оборвалось. Лу пришла в себя и поняла, что бесконтрольно съезжает вниз по покатой стенке сферы. Оттолкнувшись от нее, она сложила руки вдоль туловища и резко взмахнула шестью крыльями, взяв курс на внешний берег реки.

Время шло, а она все никак не могла решить, что делать дальше. В ее распоряжении была незримая сила, и Лу научилась расшвыривать ею камни, пуская блинчики по водной глади, и заставлять расти траву и молодые побеги. Она даже немного сдвинула в пространстве ближайший остров, а также чуть не сожгла дотла произраставшие там огромные грибы, словно пытаясь отомстить за горький вкус их маленьких лиловых собратьев. Она парила над островами, находя различные вещицы – предметы обихода, обломки мебели и украшений, черепки ваз и кучу всего остального; она отыскала немного дикорастущих ягод и орехов на обед, а еще – грязноватое, но почти целое темное полотно, из которого сделала себе бесхитростное длиннополое одеяние, с помощью эфира соединив ткань с боков и оставив в ней прорези для крыльев и рук. И, пока занималась всем этим, непрерывно думала о том, как остановить веретено. Вариантов было много, но ни один из них не казался достаточно надежным. Лу была уверена: когда речь шла об Игле, опрометчивые поступки были неуместны. В случае ошибки заключенная в артефакте сила могла уничтожить молодую орфу так же легко, как уничтожила и всех ее сородичей, и дар Феникса здесь бы уже не помог.

А еще Лу не могла перестать тосковать по дому. Она представляла сочувствующую улыбку на лице Руфуса, когда тот, как портной, оценил бы ее дурацкий наряд; представляла смешанное с брезгливостью любопытство Вивис, мечтающей утащить новоявленную орфу в академию и поставить над ней пару-тройку лабораторных опытов. Представляла, как Хартис взирает на нее с восхищением, и как с благоговением задерживает дыхание, когда Лу нежно и трепетно сжимает его в объятиях всеми шестью своими руками…

Она надеялась, что ее близкие живы. В противном случае, все ее потуги здесь не имели никакого смысла.

Лу была занята тем, что училась производить манипуляции с раздобытой на мертвой земле долины небольшой прозрачной косточкой, когда до ее ушей донесся знакомый металлический перезвон. Обернувшись, она увидела в горевшем на траве красном круге со звездой беременную женщину с таким большим животом, что ей приходилось слегка отклоняться назад и придерживать его рукой. Поначалу Лу опешила, но затем заметила на веснушчатом курносом лице характерные алые глаза и без труда их узнала.

– Месс… – она прервалась, чтобы прокашляться, потому что голос стал хриплым из-за длительного молчания, – это вы, мессер?

– Ну а кого ты ожидала увидеть, заноза? – ответил тот высоким мелодичным голосом, который и полагалось иметь молодой женщине.

Он сделал причитавшиеся ему три шага от круга в направлении артефакта, словно желая лучше его рассмотреть. Невозмутимо достав из складок своей хламиды пригоршню тыквенных семечек, он принялся их грызть, скидывая шелуху себе под ноги. Воздев брови, Лу все же решила проигнорировать это эксцентричное поведение и сказала:

– Мне снова нужна ваша помощь. Пока я соображу что-то сама, химеры уже разберут Реверсайд по кусочкам.

– Рад, что ты трезво оцениваешь свои возможности, – хмыкнул демон. – Еще одна сделка?

– Да, – закивала Лу. – Вот только я опять затрудняюсь сформулировать свои условия.

– Понимаю, – покачал кудрявой женской головой мессер. – Слишком многое тебе надобно, да? Ладно, тогда сперва послушай мое, в виде исключения. Я хочу, чтобы после того, как закончишь с Иглой, ты поступила ко мне в подчинение на ближайшие полтора года.

Он отвлекся от созерцания артефакта, медленно поворачиваясь всем корпусом и впиваясь рубиновым взглядом в Лу. Та нахмурилась, напряженно скрещивая все руки перед собой.

– И что это значит?

– Это значит, – отозвался демон, вновь поворачиваясь к Игле, производившей химер с той же неутомимостью, с которой он лузгал свои семечки, – что ты будешь находиться там, где я скажу, а именно здесь, в Эдене, и делать то, что я скажу, а именно… Нет, ты ни хрена пока не поймешь. Узнаешь потом.

– Но что, если вы заставите меня причинять вред людям?

– Не волнуйся. Твоя деятельность будет исключать взаимодействие с людьми… По крайней мере, с живыми. Тебе не надо верить мне на слово, все будет прописано в контракте. Я не заставлю тебя причинять никому вред – скорее, наоб…

– Я согласна, – оборвала его Лу на полуслове, и мессер опять повернулся к ней с удивлением, даже не донеся очередную семечку до пухлых девичьих губок.

– Не думал, что ты так быстро согласишься. Даже не поторгуешься?

– Медлить некуда. Мне не привыкать быть в рабстве. – Она повертела в руке прозрачную кость, которая так и не поддалась воздействию ее незримой силы. – Да и я могла в очередной раз убедиться, что куда лучше исполняю приказы, чем действую самостоятельно.

– Мне не нужна рабыня, – мессер склонил миловидную головку, испытующе глядя на отчаявшуюся орфу, – скорее, способная ученица. – Затем он фыркнул, избавляясь от семечек и отряхивая руки. – Однако ты права, на традиционное обучение нет времени. Мы воспользуемся другим способом.

– И каким же?

– Меморум. Я покажу тебе все, что знаю.

– Это безопасно?

Не в духе Лу было печься о самой себе, но сейчас перед ней стояла важная задача, и оказаться неспособной ее выполнить не входило в планы юной орфы.

– Слушай, заноза. Я встречал мужика, который умер от того, что подстриг на ногах ногти. Ногти на ногах подстриг, понимаешь? – Мессер насмешливо всплеснул руками – быстро, чтобы затем вновь схватиться за необъятный живот. – Так что вот тебе мой первый бесплатный урок: никогда, ничто и ни при каких обстоятельствах на свете не безопасно. Вопрос безопасности того или иного предприятия заключается лишь в том, каков процент его успеха… Что не так?

– Вот снова вы про проценты, словно вас мой опекун покусала. И каков же процент в данном случае?

– Все зависит от того, что считать успехом. Мы примем за факт, что ты сможешь использовать меморум… потому что, как вижу, с базовыми эфирными навыками ты уже разобралась, – демон ткнул пальцем в сторону сдвинутого острова и опаленных шляпок великанских грибов, что заставило Лу слегка покраснеть. – Мой характер, как ты могла заметить, довольно сильный и… кхм, своеобразный, особенно если сравнивать с твоим. К тому же, мне очень много лет и моя жизнь была насыщена всевозможными событиями, и мне приходилось принимать множество неоднозначных решений, которые неизбежно вступят в конфликт с твоим внутренним «я»… Так что с вероятностью девяносто девять процентов в результате меморума твоя личность будет полностью подавлена моей и стерта, и от тебя прежней ничего не останется. – Закончив эти пугающие выводы, он беззаботно пожал плечами и весело добавил: – Зато ты с почти стопроцентной вероятностью сможешь решить проблему с Иглой!

После тяжелых, но недолгих раздумий Лу согласно кивнула. Если ей суждено было потерять себя, раствориться в воспоминаниях древнего демона, чтобы помочь Хартису и остальным, она с готовностью заплатит эту цену.

Лучезарно улыбаясь, мессер в обличье женщины притопнул ногой, заставляя чистый пергамент появиться в воздухе. Как и в прошлый раз, на нем сами собой стали возникать ровные черные строки, однако текст нового контракта был куда длиннее и запутанней предыдущего.

– «Контрактодатель при помощи Ресурса контрактного получает право неограниченно находиться в Эдене», – медленно прочитала Лу и подняла хмурый взгляд на женщину. – Что это значит?

– Тебе потребуется моя помощь после меморума, но Ад утянет меня обратно, как только мы закончим. Чтобы находиться здесь в обход правил и тирании красного круга, мне понадобится эфир, как вы его называете, или Ресурс, как его называем мы. Я буду черпать его через тебя… Не волнуйся, твоя сила достаточно велика, и ты даже не заметишь этого.

– Вы ведь… не будете ставить мне палки в колеса?

– Так-то я тут зад рву, чтобы тебе помочь. – Губы женщины обиженно надулись. – Что за неблагодарность?

– Вы могли бы вернуть мне мой облик еще в Магматике, – парировала Лу, довольная, что удалось высказать наболевшую претензию. – И тогда мне бы не пришлось мыкаться тут в полном одиночестве, не имея никакого представления, как пользоваться эфиром.

– И тем самым лишил бы тебя возможности научиться всему на практике, а себя – отменного зрелища, – туманно отозвался мессер, и Лу так и не поняла, подразумевал ли тот под зрелищем исполинский чаройтовый артефакт или ее здешние злоключения. – Так что, будем волынку тянуть или подпишем уже бумагу? Ха, как же смешно это выглядит, когда ты одновременно закатываешь все шесть своих глазенок!

Он достал из хламиды шило, и оба – контрактный и контрактодатель – совершили знакомую процедуру подписания документа кровью.

– Меморум… На что это будет похоже? – поинтересовалась Лу, когда свиток свернулся и исчез.

– На близость, только в тысячу раз интимнее, – облизнулся мессер, лукаво щурясь. – Вставай на колени.

Лу повиновалась, и демон сделал то же, опускаясь напротив нее на мягкий травяной ковер; их колени соприкоснулись. Слегка смущенная, Лу опустила голову, и в ее поле зрения попал огромный женский живот. Интересно, есть ли в нем плод? Лу была уверена, что нет. Старик, беременная женщина – все это были лишь маски, которые демон менял, как перчатки. Но каким тогда был его настоящий облик?

Лу подняла голову, встречаясь с алым взором мессера. Лишь глаза, отражающие душу, никогда не лгут. Именно по ним воины, что сражались с химерами, узнавали в монстрах тех, кого когда-то знали. И именно по ним, по двум кровавым рубинам, в курносой веснушчатой женщине Лу вдруг узнала юношу, что выцарапал надпись на чаройтовой поверхности сферы.

Ангелы мы или демоны мы?

С жуткой улыбкой мессер запустил пальцы в волосы юной орфы и притянул к себе, сталкиваясь с ней лбами, и погрузил в лабиринты собственной памяти, предоставляя Лу возможность узнать, нашел ли он ответ на свой вопрос.

19 Откровение

Каждый год в ночь Сотворения эфирный спектр, цикличный по своей природе, становился особенно податливым. И каждый год в ночь Сотворения жители Эдена пользовались этим, собираясь в Долине Истин, чтобы улицезреть видения грядущего. Под сенью ярчайших звезд они собирались на вечноцветущих лугах, обрамленных водами реки, что текли бесконечно, как само время, чтобы обратить к эфиру свои самые достойные творения. Все, что было создано за минувший год их руками и их разумом, превращалось в части мозаики, из которых складывался единый уникальный ритуал во славу великой Гармонии, чтобы до людей Реверсайда, которым она некогда была подарена, эхом донеслось ангельское благословение.

В тот год праздник обещал быть особенно грандиозным, ведь наступала ровно тысяча лет с того дня, как предки нынешних орфов сотворили Гармонию для мира, молившего о помощи, мира, тонувшего в пучине жестокости и тьмы. Все члены Клана Сирот от мала до велика собрались в долине, и одежды и украшения на каждом из них были произведением искусства, а взоры их были переполнены туманным желтым сиянием. Они ждали большого прозрения, ибо радели не только о судьбах Реверсайда, покровителями которого считались, но и о судьбах собственного мира.

Однако в ту ночь, когда отголоски ритуала смолкли и его краски померкли, вместо покоя и процветания ангелы узрели в будущем то, что повергло их в страх, доселе неведанный. Они увидели злой рок, обрекавший весь их клан на гибель через две сотни лет, и не было ни единого шанса избежать этой участи. А стояли за сим злодеянием их заклятые враги, демоны, а точнее – их новоявленный повелитель, благодаря которому отродьям Ада предстояло возвыситься, как никогда прежде. Их влиянию суждено было перейти все мыслимые и немыслимые границы, а их славе – засиять так, что даже сквозь все грядущие годы ангелы смогли различить ее блеск…

В ту ночь члены Онде-Орф поняли, что должны любой ценой предотвратить возвышение демонов. Но их убежденность в своей роковой судьбе была столь же сильна, сколь размытой была картина представшего перед ними будущего. Даже для орфов, кои слыли долгожителями, две сотни лет были пропастью, и неспособность разглядеть отчетливей, что скрывается по ту сторону ее, ввергало их в отчаяние.

И тогда их надежды обратились к тому, на кого давно не возлагалось никаких надежд. К белой вороне, разочарованию клана, изгою, питавшему тягу к познанию, но ничего не смыслившему в искусствах. Один из шести близнецов, которым некогда пророчили большие успехи и знаменательные деяния, он своей несостоятельностью изо дня в день подрывал веру в их великое будущее, ведь вместо того, чтобы предаваться возвышенному творчеству, корпел над научными трактатами, вместо картин рисовал схемы, вместо скульптур создавал механизмы, вместо нот складывал цифры, вместо пьес ставил опыты.

Это был юноша с крупными птичьими ногами вместо ступней и покрытыми пламенным оперением крыльями, соединенными с когтистыми руками, с волосами цвета запекшейся крови и глазами, алевшими ярче любых рубинов, с пронзительным взглядом, что стремился проникнуть в самую суть мироустройства, и пытливым умом, которому был неведом покой, сын Талулы и Брахта, Джупитер из Клана Сирот.

Орфы видели искусство вершиной бытия и считали, что мастерство в нем достигается лишь независимой личностью, а потому, в противовес миру шести народов, где ценились дружеские, партнерские и семейные узы, в обществе орфов превыше всего ставились одиночество и уединение. Гордые и надменные, ангелы жили жизнью праздной и созидали, чтобы созидать, потому что упивались самим процессом и видели в этом истинный смысл существования. Они презирали человеческие чувства – любовь, привязанность, дружбу, – находя их проявлением слабости, и, хотя неизменно считали своим долгом оберегать людей и помогать им, они не стремились их понять и всегда смотрели на них свысока.

С малых лет каждый орф был по большей части предоставлен самому себе и рос, в чем-то сродни дикому животному. В общине вечной идиллии было вдоволь места и ресурсов и не существовало невзгод, болезней, недругов и угроз, а потому такой подход к развитию и воспитанию был вполне действенен. Живя практически без присмотра на парящих островах, где каждый день был погож, урожай обилен, а иные существа мирны и разумны, малыши-орфы учились заботиться о себе и самостоятельно получали необходимые познания, ведь помимо матушки-природы их взращивал еще и всеведущий, всеобъемлющий и всемогущий отец-эфир.

Когда они подрастали и овладевали необходимыми для жизни навыками, то находили себе наставников; однако с наставничеством в его общепринятом понимании в этом было мало общего. Младшие представители клана выбирали старших соплеменников, чьим творчеством восхищались сильнее всего, и начинали неотступно следовать за ними, исподтишка наблюдая за их деятельностью. Наравне со стилем, приемами и навыками они с помощью эфира перенимали мировидение учителей, которое преломляли через призму собственной индивидуальности, на выходе получая нечто новое и неизведанное. Орфы считали, что внешняя уникальность каждого из них отражает внутреннюю, и это свойство заставляло их гордиться своим происхождением и становилось очередным поводом превозносить себя перед обычными людьми.

Пускай орфы столь равнодушно относились к собственным детям, они придавали большое значение самому факту их зачатия и появления на свет, ведь невзирая на процветание и благополучие клана, из-за отрицания всяческих чувств и пристрастия ангелов к уединению в их обществе всегда остро стоял демографический вопрос. К тому же, по ряду физиологических и эфирных причин, процесс заведения потомства у пары орфов протекал в разы труднее, чем у людей, и успех в этом деле издревле считался большим чудом. Именно поэтому, когда орфа по имени Талула неожиданно для всех, в том числе и для самой себя, разродилась шестерней, пиры и празднества по этому случаю не стихали еще долгие дни и ночи, а явившимся на свет детям наперебой принялись сулить знаменательную судьбу.

Орфы не поклонялись никаким божествам и не веровали в них, ведь единственной высшей силой, которую они признавали, был эфир, и потому восславляли они лишь великую Гармонию и своих предков, которые сотворили ее благодаря шести видам искусств. Число шесть всегда было священным для ангелов, и в день, когда близнецы появились на свет, каждому из них предрекли стать мэтром одного из искусств, чтобы однажды, в период отчаяния и тьмы, своим величием привести клан к новому расцвету.

Уже скоро почти все дети Талулы стали подавать признаки предреченного им мастерства, невероятного для столь юного возраста. Ловкий Наву, чья нижняя часть тела была паучьей, преуспел в живописи; задумчивая Сибил, наполовину скорпион, – в танце; холодная Беоринг с драконьими крыльями и высокими рогами – в скульптуре; смешливая Таласса, у которой из туловища росли осминожьи щупальца, – в музыке, а молчаливый Маорн, антропоморфный черный кот, – в литературе.

Нетрудно понять, что стезей, доставшейся шестому из близнецов, был театр. И в целом можно было счесть, что Джупитер, краснокрылый мальчик-гарпия, был хорош в сценическом искусстве, однако суровая правда заключалась в том, что играть у него получалось лишь когда это требовалось для прикрытия. Стоило ему произнести несколько реплик в рамках настоящей роли – и персонаж получался настолько деревянным и неубедительным, что даже в самой захудалой таверне Реверсайда, где обитают лишь прожженные выпивохи и неотесанные чурбаны, его бы с улюлюканьем выгнали со сцены. Зато как искусно Джупитер делал вид, стоя поодаль от остального оркестра, что вдохновленно играет на валторне, тогда как мысленно составлял карту звезд! Или как умело имитировал творческие муки, притворяясь, что сочиняет поэму, в то время как сам вел дневник наблюдений за очередным явлением, которое остальные ангелы считали недостойным своего внимания…

Он отчетливо помнил тот день, когда впервые задался вопросом об устройстве окружающего мира. Ему было около трех или четырех, и к этому возрасту он уже немало раз становился свидетелем того, как старшие сородичи корпят над чаройтом, костями умерших предков, создавая из них различные инструменты и предметы. Он знал, что этот удивительный материал, составлявший скелеты орфов, уникален по своей природе и способен повелевать самим эфиром, и потому работы с чаройтом всегда сопровождались сиянием всех шести эфирных планов – красным, оранжевым, желтым, зеленым, синим и фиолетовым. В тот день Джупитер выбрался из своего укрытия в большом дупле, где пережидал ливень (он очень не любил, когда намокают перья на ногах и крыльях), вдохнул полной грудью посвежевший лесной воздух и вдруг заметил в небе знакомые разноцветные переливы. Он очень разволновался, ведь раскинувшаяся над островом сияющая арка была невиданных масштабов, а значит, где-то творилось впечатляющее чаройтовое действо, которое он пропускал. Он поспешил воспарить в небо, чтобы отыскать ее источник, и чрезвычайно удивился, когда не ощутил от арки ни малейшего веяния эфира. Вскоре от сородичей он узнал, что никакого ритуала с чаройтом в той местности не происходило, и что увиденное им явление действительно не имеет отношения к эфиру и называется радугой.

Он был удивлен. Если дело не в эфире, то в чем тогда? Почему разноцветная арка возникла в небе, и почему она исчезла? «Так бывает после дождя, дитя, – отозвались его соплеменники, не отвлекаясь от росписи сводов в большом открытом павильоне из белого мрамора. – Так устроена природа».

Он посмотрел на них, удивленно моргая. Неужели их совсем не беспокоила загадка странной не-эфирной арки? Он отошел от занятых росписью орфов, окинул взором окружающее пространство, и вдруг его сердце неистово заколотилось, а в голове словно прорвало незримую плотину, и сотни, тысячи вопросов неистовым потоком хлынули в его разум. Почему светит солнце? Почему восходит луна? Почему дует ветер и почему текут реки? Мир, совсем недавно бывший родным и понятным, вдруг стал распадаться на части прямо на глазах у маленького Джупитера. Он заметался от одного острова к другому, устремляя разбушевавшееся любопытство на старших товарищей…

Но получал лишь отмашки и пренебрежение. Далеко не сразу, но он понял, что на волнующие его вопросы не найдет ответов, ведь они никогда не интересовали его племя. Орфам не требовалось знать, почему сияют звезды, чтобы восхищаться их сиянием, и почему текут реки, чтобы слышать музыку в беге их вод. А изучение эфира они и вовсе считали кощунством, ведь посягать на его тайны означало ставить под сомнение его абсолютное величие.

И тогда Джупитер твердо решил, что должен отыскать ответы сам. Он верил, что в материальном мире, как и в эфирном спектре, имеется своя Гармония, и что все в нем взаимосвязано; стоит раскрыть тайну одного феномена, и постепенно откроются остальные. Пока его сестры и братья следовали за избранными наставниками, обучаясь искусствам, Джупитер следовал за ползущим по траве жучком или плывущим в вышине облаком, стремясь постичь причины и законы, по которым это происходило. Он неизменно радовался, обнаруживая новые связи между событиями, что казались прежде несвязанными, и открывая новые правила, по которым взаимодействовали различные создания и объекты. В такие моменты ему казалось, будто мир вокруг снова обретает целостность, а сам он – значимость, которой, в отличие от своих сородичей, никогда не мог достичь благодаря искусству. Вместе с тем он чувствовал свою неполноценность из-за этого, и, хотя на тот момент осуждение со стороны соплеменников в его сторону только-только начинало зарождаться, он все чаще ощущал себя отщепенцем в родном клане.

Достигнув возраста половой зрелости, орфы обретали способность, что называлась Соприкосновением. Это была возможность в снах или трансе слышать мечты, мысли, чувства жителей Реверсайда, узнавать об их нуждах и созерцать их деяния. При помощи своей силы ангелы могли поддержать людей в миг отчаяния, направить или утешить, а в случае крайней необходимости перенестись в их мир и повлиять на ситуацию лично. Соприкосновение имело большую значимость не только для простых людей, которые получали помощь высших сил, но и для самих ангелов, во многом благодаря ему черпавших свежие идеи. Любому творчеству требуется вдохновение, но в безмятежном и отстраненном пространстве Эдена, где едва ли происходило что-то знаменательное, оно уже давно было исчерпано до капли. Поэтому благодаря Соприкосновению, глядя глазами реверсайдцев, орфы получали возможность запечатлевать в своих творениях события и красоты, трагедии и перемены их мира.

Когда Джупитер обрел способность к Соприкосновению, он почувствовал, будто перед ним распахнулся миллион дверей разом. Впервые узрев мир, к которому у орфов принято было относиться со снисхождением, он поразился тому, что жившие в нем люди ломали головы над теми же вопросами, что и он. Более того… они получали на них ответы! Такие люди назывались учеными, а то, чем они занимались – науками, и их имелось целое множество: некоторые посвящались природным явлениям, некоторые – живым созданиям, некоторые – человеческому обществу, а некоторые – вроде непонятной Джупитеру математики – и вовсе каким-то абстрактным вещам… В Реверсайде люди знали, почему после дождя выходит радуга и почему текут реки; некоторые из них изучали скелеты – Джупитер и представить не мог, что кто-то, кроме орфов, копается в костях! – а также внутренности, сосуды и кожные покровы; некоторые исследовали повадки животных, некоторые – характеры людей. Они изучали рельефы, погоду, звезды. Они изучали пространство и время. Они изучали историю и экономику. Они изучали свойства материалов, организмов и тел. И без дара Шамана они могли узнать, сколько ресурсов понадобится для содержания армии, сколько детей родится в следующем году, сколько урожая можно будет собрать с полей; и без дара Дракона они могли исцелить рану и вылечить болезнь; они могли обойтись без дара Вампира, создав вместо потерянной конечности функциональный эфирно-механический протез…

Наравне с упоительным восторгом Джупитер ощутил разочарование, видя глубокую пропасть, отделявшую его уровень познания от уровня познания реверсайдцев. Его открытия, которыми он так гордился, были лишь каплей в море, песчинкой в бескрайней пустыне; знаниями, которые он добывал с таким трудом, в Реверсайде владел каждый ребенок. Гармония в окружающем мире, в существование которой он тайно верил все эти годы, была признана и изучена шестью народами уже давным-давно.

Но его неутомимый ум, жадный до знаний, не позволял ему отчаяться, а его пламенное сердце вскоре отыскало для себя новую надежду. Ведь все это время, живя в обществе творцов, Джупитер продолжал тяготиться собственной ущербностью, считая себя неспособным к творчеству; однако в Реверсайде творчество и наука не были антагонистами, коими он невольно их считал. Процесс поиска истины, процесс совершения научных открытий тоже являлся творчеством в самом истинном его проявлении. Вдохновленный этой мыслью, мальчик-гарпия отринул сомнения и продолжил идти своим путем, все сильнее расходившимся с дорогой других близнецов и всего остального клана.