Эхо Антеора

– А что за… Эрем… Элен…

– Элементаль? Это, грубо говоря, дух стихии. Они обычно бесформенные, но Нами ему придала облик дракона. Вот зрелище было! Конечно, решить все проблемы это не помогло, но с его помощью удается регулярно теснить линию врага, и то хлеб. Жаль только, что элементали не вечны, и, ходят слухи, его энергия скоро иссякнет. Тогда-то мы все и попляшем… Ну, опять я за старое. Решил же больше про войну не ныть… Так как там, Лу, рассказывай? На той стороне-то. Я до всей этой истории с лордом Найри никогда толком не задумывался о Лицевой Стороне. Ну, в детстве мне какие-то сказочки рассказывали, мол, существует мир, где нету эфира. Ну как это – нету эфира?

– Э… Не знаю. Просто нету.

– И как вы там, ну… Как вообще живете-то? У вас что, получается, и даров нет? Ну дела… А как от всякой нечисти обороняетесь? От банши тех же?

– Да нет у нас никаких банши.

– В самом деле что ль? А василиски, василиски-то есть?

– Никогда не слышала…

– Повезло! Я из-за них, выродков пернатых, первой жизни лишился. Ну а это… а как у вас, если в другое место хочешь добраться?

– Э-э… На лошади можно. На корабле…

– Прям по дикоземлям? А вот если в другой конец света надо? Это ж помрешь сто раз, пока доберешься.

Лу пришлось снова повспоминать истории о Реверсайде, чтобы понять, о чем толкует шаот.

– Ну, штуковин, через которые можно путешествовать, у нас нет.

– Штуковин, ха! Смешная ты. Это называется трансмост, так-то. В общем, как я и думал, мир твой скука смертная. Не удивлен, что ты решила сюда перейти. Хотя это большая редкость – мне никогда до вас с Нами не доводилось слышать про тех, кто пришел бы с Лицевой Стороны. Наверное, непросто перейти-то? Ты как перешла?

– Я ничего не помню.

– Да ну! Не верю. Колись давай.

– Я правда не помню. Честно говоря, мне и самой интересно. Но все, что я помню – как засыпаю в том мире. А потом просыпаюсь в этом…

– Вот как… Что ж, возможно, оно и к лучшему. Вряд ли на этом Распутье происходит что-то хорошее. Но знаешь что? Ты ведь смогла перейти, потому что одолела Привратника. Я слышал, как Нами сказала, что вы сироты… Нет, даже я, чурбан неотесанный, понимаю, что это не лучшая тема для разговора. Я просто хотел сказать, что у тебя храброе сердце, младшая сестрица.

Шаот прервался, чтобы протяжно зевнуть. Повисла пауза. Лу осознала, что неприятные ощущения в теле ушли, уступив место нарастающей сонливости.

– Что, заразил я тебя? – улыбнулся шаот, когда девчонка вслед за ним начала зевать. – Я бы с удовольствием поболтал еще, но меня тоже в сон клонит. Тебе должно стать лучше от зелья, вот увидишь – проснешься как новенькая. Ну, бывай.

Он по-свойски похлопал ее по плечу и, по-прежнему завернутый в одеяло, как в рулон, неуклюже зашлепал к своей койке.

Лу спала урывками, временами просыпаясь в холодном поту и судорожно вспоминая, где находится, а затем снова проваливалась в небытие. В ее снах кровожадные рогатые существа с белым оперением надвигались на нее целым полчищем. Она в панике пыталась убежать на непослушных ногах, спотыкалась и падала, а они неотвратимо надвигались; но когда наконец настигали ее, то почему-то не причиняли вреда. Она опускала взгляд на свои руки и видела вместо кожи перья, а вместо ногтей – когти, и вдруг осознавала – монстры не атакуют ее, потому что она одна из них; и не было на земле таких слов, чтобы передать тот колоссальный ужас, который она при этом испытывала…

Открывая глаза, она не уставала поражаться, что лежит там же, где и заснула – что чудовища все еще не пришли по ее душу, или что она до сих пор не очнулась от припадка где-то в степи под Кауром. В темноте то и дело скрипели койки, кто-то кашлял или шептался, порой раздавались стоны, но вскоре стихали. Один раз Лу разбудило яркое зарево через несколько коек, и она однозначно решила, что там начался пожар. Однако тревогу забить не успела – зарево погасло так же быстро, как и вспыхнуло, а к месту, где все произошло, поспешила люмерка в чепце.

– Дар Феникса, – объяснил Матиас, тоже разбуженный, увидев испуг девчонки. – Красиво, а? Если не задумываться, что этот братец только что помер…

Его голос дрожал, и Лу отметила, что шаот кутается в одеяло из-за лихорадки.

– Вам плохо?

– Порядок. Просто знобит немного. Спи.

В следующий раз, когда Лу открыла глаза, Матиас лежал спокойно, но его лоб блестел, покрытый испариной. В щели приоткрытого полога было уже не так темно – наверное, начинало светать. Кто-то в глубине шатра фальшиво напевал под нос заунывную песенку.

Проснувшись снова, Лу краем глаза уловила какое-то движение. Бледная женщина с койки напротив поднялась, взяла свое одеяло и, пошатываясь, стала приближаться к шаоту. Лу сначала решила, что она идет мстить Матиасу за то, что он над ней насмехался. Но она всего лишь набросила свое одеяло поверх его и каким-то неожиданно заботливым движением подоткнула по краям. Лу приподнялась, заглядывая соседу в лицо – болезненное, потускневшее, с побелевшим узором вен на висках.

– Нужно позвать целительницу, – прошептала она, озираясь в поисках люмерки в чепце.

– Не-е-ет, – вдруг открыл глаза шаот, медленно поворачивая голову. – Даже не смейте.

– Ты что, уже того, что ли? – Диаль опустилась на землю возле его койки. – Котелок потек?

– Иди ты, – прохрипел тот. – Да стоит ее дергать из-за всякой ерунды? Лекари и так все отдают, пытаясь поставить нас на ноги. Перебудишь их, они не выспятся и не наберутся сил, и этих сил им не хватит, чтобы спасти чью-то жизнь. Улавливаешь суть, младшая сестрица?

Он попытался подмигнуть Лу, но вышло у него как-то не очень. Девчонка нахмурилась. Муранка покачала головой.

– Да перестаньте вы, черт подери, так смотреть на меня, – проворчал шаот. – Эй, Диаль… Ну-ка погляди, не отросла у меня там новая жизнь?

Одеяла зашевелились, из-под них высунулась покрытая белыми венами краснокожая рука и показала ей кукиш. Диаль утробно рыкнула и затолкала ее обратно под одеяла. Матиас глухо хохотнул.

– Знаете, я ведь одну так лихо потратил… – начал он, стараясь звучать бодрее. – Не первую, причем, вторую… Я всю жизнь в Уэрке жил, слышали? Вижу, что не слышали. Это небольшая деревенька такая, в Моке, там еще белых ездовых барсов разводят. Мы там хорошо, в общем-то, жили. Правда, скучно, что греха таить. Всякие чужеземцы у нас редко появлялись. Но вот однажды сидели мы с приятелем в таверне, и вдруг дверь распахивается, и входят несколько арканов, ну не знаю, человек пять. Они бродячие музыканты были. А среди них… о, Великая Гармония, как она была прекрасна! Личико премиленькое, волосы, как золото, фигурка точеная… Божество, одним словом. Я как ее увидел, у меня челюсть до пола отвисла. А уж когда она открыла свой прелестный ротик и запела… Вот это было диво, я вам говорю, ундины все от зависти утопились.

– Втюрился в аркану? Ты? – недоверчиво хмыкнула Диаль.

– Ты б ее увидела, тоже втюрилась бы. – Матиас расплылся в слабой, но теплой улыбке. – Мимо такого совершенства нельзя пройти, не пав к его ногам. Пал и я. Но и не один я, как вы понимаете, там сразу кандидатов толпа выискалась. Она как зашла – только и успевала похвалы да комплименты принимать. Вот я и понял – нужно ее чем-то покорить, как-то выделиться из всей этой массы. И ведь знаешь, Диаль, в чем-то ты права, может я умом и не блещу, но тогда придумал гениальное – а именно, решил, что стану жонглировать ножами.

Муранка даже не попыталась сдержать смех.

– Напрасно хохочешь, я всегда был очень хорош в разных трюках. Поэтому нисколечко в своем успехе не сомневался. Набрал ножей побольше – и вперед. А в той таверне, надо вам для понимания сказать, коронным блюдом была пряная вяленая савринина – вкусная такая, что с языком проглотишь, да только жесткая страшно. Вот и ножи там точили так остро, что ими волосинку можно было надвое разрезать. Ну и еще одной детали я не учел – что малость лишнего выпил. Нет, сперва это, конечно, на руку сыграло – подошел я к моей леди, не смущаясь и не тушуясь, дерзко с ней позаигрывал, привлек, значит, внимание. Ну а потом начал свое трюкачество. Она как ахнет! Охнет как! Я, собой довольный, в раж вошел… И все было ничего, пока не решил я на ее личико чудесное глянуть, проверить, влюбилась она в меня уже или только собирается. Ну и нож один… Ладно, так и быть, не стану вас подробностями стращать. В общем, целителя даже звать не стали – помер я на месте. Ну и дама моя, конечно, в ужасе и шоке… Не каждый день такое увидишь.

Матиас снова мечтательно улыбнулся.

– Ну и что вы думаете? Пусть и облажался, но покорил я в итоге сердце моей красавицы Ванды, и мы поженились. Деток у нас двое, и даже внучка есть. Так что мотайте на ус, желторотики: пожертвовать собой во имя любви – не какой-то там поэтический оборот, а надежный, проверенный метод…

Диаль, задумчиво чертившая палочкой узоры на земле, пока слушала его рассказ, тряхнула чернильными патлами и вскинула брови:

– Рада за вас, но позволь уточнить. Ты мало того, что потратил жизнь, красуясь пьяным перед девушкой, так еще и гордишься этим? Ну и бестолочь…

– Просто ради твоей бледной моськи никто такого не делал, вот тебе и завидно, – беззлобно усмехнулся Матиас и умиротворенно прикрыл глаза, словно бы засыпая. – Ну ничего, не дрейфь… У тебя все… впереди…

Сложив руки на груди, муранка прислонилась спиной к его койке, кисло улыбаясь краешками губ.

Галдеж стоял, как на базаре, а то и хуже. Лу распахнула глаза, окончательно вырываясь из липких оков дремы. Первым делом она увидела бледное лицо Диаль. Та все еще сидела на земле и, кажется, так и не переменила позы с тех пор, как девчонка уснула. На койке муранки, что напротив, теперь восседала шаотка в доспехах, с ног до головы перепачканная в крови и грязи. У нее не было правой кисти, и она, прижимая повязку к обрубку, горланила:

– Сделай мне руку, Йохан! Я знаю, ты можешь! Мне нужна новая!

В лазарете царила полнейшая неразбериха. Похоже, происходило именно то, о чем целитель предупреждал ранее: с наступлением рассвета отряд, всю ночь сражавшийся с врагом, вернулся с поля боя. Накал страстей нарастал с каждой минутой. Плач и стоны перекрывались гомоном голосов – все те, кто был в состоянии разговаривать, продолжали неустанно это делать, невзирая на бессилие и боль, словно во имя какой-то великой миссии.

– …каждый день больше, чем накануне, говорю вам, через пару недель…

– …эй, кто-то видел Тревиса?..

– …жахнуло так, что у меня рожа подкоптилась, а им хоть бы хны…

– …кто-нибудь может подлечить моего ездового гризли?..

– …выздоровел? Помер? Тревис! Куда мог деться-то…

Люди продолжали прибывать – некоторые тащились сами, поддерживаемые товарищами, некоторых на носилках доставляли и перекладывали на свободные койки ходячие шарнирные куклы, которых тоже прибавилось в числе.

– Время окончено! – лихорадочно твердил где-то неподалеку писклявый голосок. – Время… Вышло…

– Ты ее знаешь?

– Я-то да, но вот она никого не узнает.

– Она бредит, оставьте ее в покое…

Лу обводила лазарет взглядом, и к горлу подкатывала тошнота. Кругом царили раны, увечья и кровь – ее пятна, сливающиеся с оттенком, в который одевались здешние воины, ее запах был везде. Девчонка никогда не считала себя неженкой, в бытность рабыней ей довелось повидать немало отталкивающих вещей, но все это выглядело чересчур жестоко даже для нее. Однако она не позволяла себе отвернуться или закрыть глаза: где-то здесь мог оказаться тот, кого она жаждала встретить и одновременно боялась увидеть среди этих несчастных, искалеченных, израненных людей…

– Эй, кому говорю! Мне нужна рука! Это срочно! Я пойду мстить этой твари!

Еще, куда ни глянь, повсюду виднелись рыжие ауры – шатер был полон люмеров в белых рясах. Йохан стоял возле стонущего в скрюченной позе человека с широким рваным порезом, пересекающим его грудь по диагонали. Оставаясь совершенно невозмутимым, словно невосприимчивым к происходящему, целитель прикрыл глаза, прижимая окруженную сиянием ладонь к груди несчастного, благодаря чему рана, кажется, медленно затягивалась сама по себе.

– Как ты ее узнаешь? – спросил воинственную шаотку сидящий на соседней кровати Оттис, натягивая ботинки. – Они все одинаковые.

– Ну уж нет, я эту паскуду запомнила! – кричала женщина, брызжа слюной. Наклонилась, отыскала на земле камешек и швырнула в Йохана, который по-прежнему не уделял ей внимания. Промахнулась, смачно выругалась, с ненавистью глянув на уцелевшую левую руку.

– На лицо бред от шока, – громко бросил Йохан, не отрываясь от своего занятия. – Я прописываю тебе постельный режим, дорогуша. Эй, кто-нибудь, займитесь ей, пока она тут все не разнесла.

К ней подоспели двое целителей, силком укладывая на кровать, что сопровождалось потоком нецензурной брани. Вскоре им удалось как-то заколдовать ее, и она угомонилась, позволяя позаботиться о своем увечье.

Среди люмеров один держался особняком – ходил вдоль коек, распределяя и опрашивая новоприбывших, выпроваживал из шатра здоровых и параллельно делал пометки в большой книге, парившей перед ним в воздухе. Один шаот, шедший по проходу, задел его перекинутым через плечо туго набитым рюкзаком и вместо извинений бойко рапортовал:

– Возродился и сваливаю!

Пока люмер записывал его имя в книгу, на него обрушились возгласы:

– Так это ты, жопа фениксова, всех ночью перебудил?

– У тебя что, две жизни было?

– Не многовато будет? Поделись по-братски!

С ухмылкой на лице он стал пятиться, показывая всем средний палец. У выхода он чуть не столкнулся с парой кукол, которые стояли без движения с пустыми носилками, ожидая новых команд. Люмер с книгой наклонился над соседней с Лу койкой, снимая подвеску с шеи лежавшего там шаота, и девчонка ожидала услышать, как знакомый грубоватый голос возмутится: «эй, ты что это себе удумал, братец?» Но ничего такого она не услышала, а через мгновение поняла, что уже не услышит. Забрав жетон, люмер сделал легкий жест, заставляя кукол приблизиться, и Диаль медленно поднялась с земли, отряхиваясь и освобождая им место.

Не в силах лицезреть безжизненное лицо соседа, девчонка повернулась к муранке. Теперь, в проникавшем через открытый полог утреннем свете были хорошо различимы белые прожилки, тянущиеся вверх по ее шее к лицу – без сомнений, те же следы химерной болезни, которыми многие здесь были отмечены. Диаль отрешенно стояла к куклам спиной, не глядя, как те слаженными движениями повторяют выверенную церемонию: заворачивают тело в одеяло, перекладывают на носилки, уносят прочь. Одеяла они пустили в ход оба, и она даже не шевельнулась, чтобы забрать свое; но, когда носильщики замаршировали к выходу, она поплелась за ними. Оттис, закончивший одеваться и обуваться, молча пошел следом. Не вполне осознанно Лу ступила босыми ногами на холодную землю, тоже покидая лазарет.

Крепкий морозец мгновенно наполнил легкие, по глазам полоснул утренний свет, и вместе с этим к девчонке пришло осознание: все странное, что довелось ей увидеть внутри, было лишь цветочками по сравнению с тем, что ожидало снаружи. Она поняла это по истуканам из дерева, камня и металла, которые ожили и двигались подобно куклам Йохана, по молочно-белым слонам в расшитых попонах, по крылатому силуэту странного создания, что со свистом пронеслось над головами столпившихся у лазарета людей, по таинственным светящимся орнаментам на ткани шатра, из которого вышла… Высоко вверху везде, насколько хватало глаз, словно исполинский мыльный пузырь раскинулся прозрачный купол, блестевший в лучах восходящего солнца радужными переливами. И даже небеса над ним, кажется, отличались от тех, что были в мире Лу – и тонкие борозды перистых облаков, и далекая цепочка еще не успевших погаснуть звезд… Сказки продолжали оживать прямо перед ее глазами, она ошалело завертелась на месте, впитывая невиданные краски, незнакомые запахи, непривычные звуки.

Вокруг лазарета полукольцом стояли несколько люмеров, пропуская раненых и умудряясь сдерживать недовольную ораву здоровых, жаждущих попасть внутрь. Девчонка жадно исследовала их лица, при свете дня еще более странные и непривычные: мужчины и женщины разного возраста, в основном темнокожие и краснокожие, но были среди них и белые, и смуглые, и с треугольными ушами… Похоже, здесь можно было увидеть представителей разных рас Реверсайда. Их объединяли красные доспехи и то, что они пританцовывали от холода, дышали на пальцы и растирали плечи, пытаясь согреться. Кто-то кричал:

– Пускай давай! Там мой брат!

– Посетители позже, – настойчиво повторял один целитель, видимо, старший. – Сейчас идет оказание помощи раненым.

По толпе прошел несогласный ропот.

– Я еще на прощальную церемонию успеть собираюсь, – донеслось досадливое бормотание.

Целитель сделал едва заметный жест, и марионетки с носилками замерли.

– Кто это? – спросили из толпы, и в голосе, пускай и суровом, прозвучали боязливые нотки.

Диаль ответила. Имя прошло волной, передаваемое из уст в уста, но все лишь отрицательно качали головами. В конечном счете воины замолкли и почтительно расступились, позволяя куклам возобновить движение по мановению руки люмера.

– Удивительно, что среди них не отыскалось его товарищей, – тихо протянула Диаль.

– Кажется, – ответил ей Оттис, – все его товарищи уже погибли или стали пустыми. Он дольше всех продержался.

– Это еще более удивительно.

Они вышли из оцепления и тут же попали из меньшей толпы в большую, рассредоточенную вдоль вытоптанной дороги, что вилась меж шатров с сияющими орнаментами. Тут же их заметила одна из шаоток-погонщиц и, свистнув, заставила своего слона сделать несколько шагов назад. Диковинная повозка, в которую тот был запряжен, скрипнула и подъехала ближе. Куклы сгрузили тело с носилок на свободное место рядом с другими телами. Лу внутренне содрогнулась, осознав, что все слоны тащат подобные повозки: пусть тела на них были тщательно укрыты, от их количества становилось дурно.

Оттис и Диаль вклинились в шествие из людей и запряженных слонов, а Лу побрела следом, стараясь не отставать. Теперь, когда они с муранкой были в вертикальном положении, та оказалась с нее ростом и совсем не страшной. Глядя на покрытые побелевшими венами тощие руки, Лу испытала прилив жалости – краткий, потому что ее чувства были и без того в слишком сильном смятении. В какой-то момент она ощутила, что к глотке подступает истерический смешок. Она стиснула зубы, устыдившись этого… хотя в царившем кругом гвалте его бы все равно никто не расслышал.

А в сотне шагов впереди переливались радугой своды купола, что охватывал весь лагерь. За его периметром высились сторожевые башни и алые реющие штандарты с изображением объятой пламенем птицы: нашивки с такой же символикой красовались на красных доспехах здешних воинов. Наружу из купола вел едва заметный скругленный проем, сравнительно узкий, что провоцировало столпотворение на выходе. Когда траурной процессии все же удалось миновать его и покинуть лагерь, она стала более разреженной и медленно поползла вверх по пологому склону, покрытому изморозью.

Пейзаж, открывавшийся взору за пределами купола, нанес очередной болезненный удар по восприятию Лу – точно наваждение, которое может случиться в лихорадочном бреду. Холмы с растительностью неестественных оттенков, рощицы миниатюрных деревьев, скопления жутковатых цветов высотой с человеческий рост, среди которых копошились странные создания, озерца с фосфоресцирующей жидкостью, парящие над землей минералы, выступающие из земли темные скалы, обвитые светлыми корнями, напоминавшие белый узор вен, которые оставляла на коже окружающих подхваченная от монстров зараза… Разве могло все это быть настоящим? Непослушными от холода пальцами девчонка несколько раз ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что это не сон и не галлюцинация. Вдалеке, на возвышенности, маячили очертания башен и строений. Кажется, там раскинулось поселение, но Лу не могла быть до конца уверена в этом – из-за ее небольшого роста обзор то и дело загораживали шедшие рядом слоны и люди. Откуда-то сбоку из толпы вынырнуло существо с сизой шерстью, которое она сначала приняла за собаку или волка, но стоило зверю поравняться с Диаль, как его объяло зеленое свечение и он превратился в девушку с растопыренными треугольными ушами.

– Выглядишь отвратно, Диаль, – сказала она с таким чувством, словно это был большой комплимент, и муранка в долгу не осталась:

– Да и ты далека от совершенства.

– Какими судьбами здесь?

– А разве не сюда ведут все судьбы? – фыркнул Оттис, не поворачиваясь к ним. Диаль сказала:

– Да тут у нас… лавочка расовой нетерпимости прикрылась. А ты… кого провожаешь?

– Ленору… Или Линару? Черт, не помню. Но она была очень мила. Я взяла ее губную гармошку, вот, погляди. – Она показала предмет, который несла в ладони. Смуглый зеленовласый парень, топавший рядом, бросил:

– Что толку – вы, фэнри, ничего не смыслите в музыке…

– Чтоб тебе в яму попасть, – отмахнулась девушка.

Дальше она, Диаль и Оттис шли в молчании. Лу пыталась разобрать другие разговоры, но слух выхватывал лишь бессмысленные обрывки фраз. Поблизости зычный, богатый интонациями голос, явно принадлежавший любителю быть в центре внимания, травил какие-то байки:

– …все же помнят того люма с пятном на лице, который из искоренителей? Так вот, у нас двое контрактных начали помирать в одно время – случилось же такое! Так этот люмерчик все метался от одного к другому, соображал, с какого начать, вы бы видели его рожу – вот была умора! Я уж думал, он надвое порвется… И все, главное, зазря: демоны-то так и не явились за душами, видать, правду болтают, что они больше не кажут носа в наш мир…

– Эй, это похороны или цирковые гастроли? – одернул кто-то. – Проявите почтение!

Слово в отместку несколько человек впереди затянули тоскливую песню, звонко разлетевшуюся по открытой равнине. Девушка-волчица поднесла к губам гармошку и нескладно заиграла, пытаясь вторить мотиву. Позади забормотали осуждающие голоса:

– Не армия, а сборище скоморохов…

На вершине холма виднелся внушительный темный камень. Разговоры, перебранки, пение – все стихло, когда процессия взобралась по покрытому синеватой травой косогору и распределилась вокруг широкой ямы. В ее центре высился монолит, испещренный высеченными на глянцевой черной поверхности строками. Слоны подвозили телеги к краю, разворачивали одеяла и хоботами осторожно опускали тела вниз, в темные недра. Вокруг ямы пылали разноцветными огнями свечи, лежали пучки трав и цветы, уже слегка увядшие, кусочки хлеба и сладости, горстки ягод, камушки, монеты и украшения. Многие пришедшие подходили ближе, чтобы пополнить эти богатства разными мелкими предметами. Девушка-фэнри на прощание прижала губную гармошку к груди и тоже оставила среди них.

По другую сторону пронзенной монолитом ямы стоял седовласый шаот в одеянии, фасоном напоминавшем местные доспехи, но изысканней и сложнее, как если бы он занимал более высокий чин. Спустя некоторое время, когда собравшиеся воздали последние почести, а слоны выстроились за их спинами, он вскинул руки, и в яме тут же взвился высокий огонь. Погонщики глухо застучали посохами по мерзлой земле, отбивая ритм. Слоны подняли хоботы и дружно протрубили. Почти одновременно все собравшиеся сделали один и тот же жест: согнув большой и указательный палец, обеими руками приложили три пальца ко лбу, к груди, а затем развели в стороны. Никто не плакал, но на лицах была написана смиренная скорбь. Некоторые тихо переговаривались; девчонка услышала, как Оттис со вздохом сказал:

– По крайней мере, он оставался в здравом уме до последнего. Большая редкость.

– Сложно сойти с ума, когда его нет, – сострила муранка, хотя голос у нее дрогнул.

Старый шаот опустил руки и начал прощальную речь, но она была различима плохо из-за рева пламени, равнодушные языки которого плясали над ямой. Если бы Лу спросили сейчас, испытывает ли она грусть, она бы затруднилась с ответом. Скорее тем, что обуяло ее, была глубокая оторопь. Девчонка стояла в толпе странных существ, часть из которых побоялась бы назвать людьми, среди невиданных пейзажей, которые не приснились бы ей в самых невероятных снах; но в какой-то момент она отчетливо осознала одно поразительное сходство, объединяющее этот чужой, пугающий мир с ее родным миром.

Этим сходством была смерть. «Смерть, младшая сестрица, всегда одинаковая», – наверняка сказал бы Матиас.

– Он был прав, зря ты сюда пришла, – повернулась к ней Диаль, печально улыбаясь. – Эта лодка идет ко дну.

8 Воссоединение

Она не успела ни ответить, ни попрощаться – ее схватили за руку и стремительно поволокли прочь от ямы и монолита. По лоснящимся прядям, стянутым в тугой хвост, и стелющемуся по земле подолу багровой накидки она узнала алхимика, а потому не стала сопротивляться и покорно потащилась следом, продираясь сквозь толпу и едва успевая переставлять закоченевшие от холода ноги. Под одной ступней зачавкало что-то влажное; по следу того же цвета, что и одежда Кэлиса, Лу запоздало поняла, что обо что-то поранила босую ступню. Теперь с каждым шагом боль усиливалась – должно быть, выпитое ею зелье постепенно переставало работать. Змеюк, которых она ожидала увидеть поблизости, нигде не наблюдалось, зато откуда ни возьмись к ним подскочила гибкая черная пантера с седлом на спине. Алхимик проворно залез на нее, потянув девчонку за собой, и в ту же секунду пантера снялась с места и крупными прыжками понесла их обратно к лагерю.