В жерновах

У Раисы оборвалось сердце, они никогда не били, даже пальцем не трогали, а тут так измолотили палками, смотреть жутко.

– Примуть, дочечка, а как же. Успокойтесь, мои жалочки, успокойтесь. Их богушка накажить, они ж вас зря обидели, да ишо и побили. Давайте сумки и идите к кадушке, умойтесь.

Вышел дед Осип из сарая.

– Ой, батюшки, господи, да што ж такое, што ж такое, напали на детей, окаянные, грецы. Дочка, иди у школу, расскажи усе, нихай их прожучуть, фулиганов окаянных.

Раиса быстро переоделась и пошла в школу, зашла к директору. Он встретил её приветливо, она все ему рассказала, что видела сегодня и о случае на речке. Директор, Семен Петрович, человек из поповской семьи. Атлетического телосложения с благородным лицом, с добрыми, широко открытыми зелеными глазами, от общения с ним веяло теплом, добротой и надежностью. Выслушав её внимательно, он сказал:

– Раиса Иосифовна, я уже знаю почти всё. У вас очень хорошие дети и прилежные ученики. Но злой рок может сломать их. У меня есть только один вариант уберечь их от горечей и невзгод. Это перевести их в Красноталовскую школу, там есть интернат, они там будут жить и учиться.

Я сейчас напишу записку директору Ивану Васильевичу, он все устроит. Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, я накажу этих сорванцов, но они ничего не поймут, а ещё больше могут обозлиться. Надо ваших детей от беды увести.

– Семен Петрович, я б такая, нихай бы дома сидели, уже писать, читать научились, но муж Александр Павлович усегда говорил, что надо дитей у люди выводить, да и дитей тянить к учебе. Он как вернетца оттуды, скажить мине, чиво ж ты не похлопотала. Пишите записку, Семен Петрович.

– Одну минуточку, вы посидите, Раиса Иосифовна, я пойду скажу секретарше, чтобы она нашла личные дела ваших детей.

Раиса сидела и рассматривала кабинет. На стене висели портреты вождей Совецкой власти – Ленина и Сталина, в углу стояло красное знамя, в развернутом виде, где было написано: «Власть – Советам», и ещё на большом листе, приклееном к стене, было крупными буквами написано: «Учиться, учиться и ещё раз учиться… Ленин В. И.»

Она подумала, а что это учеба дает, только от работы отнимает. Вот она два года походила в церковно – приходскую школу, научилась писать и читать и Закон божий выучила. А то сушат детям мозги, аж семь лет, а к чему?

Вошел директор с бумагами и протянул их Раисе.

– Раиса Иосифовна, вот записка и документы на каждого ученика. Я думаю, что все будет хорошо. Удачи и всех земных благ вам и вашим деткам. До свидания.

– Спасибо, Семен Петрович, спасибо. Доброво вам здоровица. До свидания.

По дороге домой она зашла в магазин, подумав: «Купю сахара по кусочку, нихай у них хоть какая- то радость будить».

Выйдя из магазина, она увидела стоявший запыленный «воронок» Ивана Пруцака и двух бабок с байдиками, с третьими надёжными ногами.

Все трое о чем – то говорили, размахивая руками. Раиса подошла к ним.

– Здрасте, всем, всем, – поклонилась Раиса. – Товарищ майор Пруцаков, можно спросить у вас, как там наши?

– Были ваши, стали наши. Отправили их куда – то у другое место. На великие стройки Родины, пущай поработають, обмеркують усе. Каво ж ты там народила чи казака, чи девку?

– Спасибо за сообщеннице, – Раиса развернулась и пошла домой.

Бабка Дашка, глядя в след, спросила бабку Соньку.

– Да чия энто девка, штось я такой у нас на краю не видала. А?

– Чия, чия, Осипа Беляева дочка Раиса, ну што за Степановым Александром, ну председателем, поняла? – сказала бабка Сонька.

– Ой, ды у них уся порода красивая, хоч с тэй стороны, хоч с тэй. Иван, энто ж она тибе гарбуза дала? А он младшую ихнюю Наташу засватай, на выданье уже.

– Ну что вы тут сватовщину устроили. У меня в районе есть на примете,

городская краля. Во! И я ж тут, старые, ни про баб собрался гутарить, а чиво тут по хутору какие разговоры идуть, хто тут Совецкую власть не долюбляить. Ладно, старые болтухи. Пока. – Одёрнув китель и поправив ремень с висевшей кобурой, сел в машину.

Придя домой, Раиса увидела, что отец и дети на огороде копали картошку. Отец только командовал, а Ванюшка и Коляшка лопатами копали, а Нюра и Дуся выбирали.

Раиса подошла к ним.

– Гляди, дочка, какой врожай. Ну и картоха. Будить, чем унучат кормить, да и самим и курям будить. Ну, што там, гутарь?

– Папаня, возле лавки видала Ивана Пруцака, дак говорить, чито наших кудысь на работы отправили. Насчёт детишек Семен Петрович сказал, что у Красную Таловку в интернат надо весть.

– Чиво ж ты не спросила Ивана чи их далеко, чи куды?

– Ага, скажить он табе, он до смерти рад, што они там от работы… – она глянула на детей и замолчала.

– Ну, а чиво детей не тут учить? Я их буду у школу и с школы водить, а вчителя нихай там глядять.

– Но, папаня, их у школе могуть бить. Кому ж нужны чужие дети?

– Ну, у Таловку, дак у Таловку. Там почти одни хохлы живуть, далеко нас нихто ни знаить, тольки ж мои кровинушки, никому ни гаварите, ни за папаню, ни за дядю Ивана, поняли?

С вечера сложили нужные вещи да харчи: картошку в мундирах, сало старое, соленые огурцы, кусок от бурсачки хлеба, пляшку с водой.

Раиса кормила грудью Петра, Осип сидел, грыз гарбузовые семечки в глубокой задумчивости. Арина сеяла муку, чтобы рано утром испечь хлеб.

Наталья шила юбки Нюре и Дусе из выходной юбки бабушки Арины на ножной машинке «Зингер», купленной отцом ещё до революции. Коля и Ваня носили в лантуках дрова и кизяки для топки русской печи, в которой будет печься хлеб и пирожки со сливами и гарбузом.

Вася, Коля и Миша ещё были на работе, пасли колхозных быков.

Вдруг кто-то постучал в окно с улицы, Осип встал и вышел ругаясь:

– Ну каво ж там грец несёть.

– Дядя Осип, энто я, Мария, дочка Павла Ивановича Степанова, ну што у Сибири.

– Мария? – Верил и не верил услышанному. Маничка, неужто энто ты?

Перед ним стояла худая высокая черноглазая красавица.

Он прижал ее к себе по-отцовски и, поцеловав в голову, повёл в хату.

– Здрасте, здрасте – пролепетала Мария, отвешивая поклоны по сторонам и перекрестилась.

– А ну угадайте, хто к нам пожаловал, – вопросительно посмотрел Осип на своих домочадцев.

– Да чиво ж тут гадать, папаня, энто ж Маничка, сестрица мужа мого – и Раиса, положив Петра в люльку, кинулась выцеловывать Маничку. – Господи, Маничка да как же ты? Господи, сестрица моя.

Мария стояла как с креста снятая, худая, измученная верстами и не по возрасту переживаниями, аккуратно причесанная на прямой пробор, две косы, заплетенные туго, свисали по маленьким грудям до впалого живота.

Белая косынка, обрамлявшая треугольное личико, придавала нездоровую желтизну коже лица с темными кругами под глазами. Раисе и Арине было интересно узнать побыстрее всё, и они хотели забросать вопросами ее. Осип пощадил гостью и распорядился:

– Арина, потчуй гостью вечерей да нихай ложица на Натальину кровать, а ты, Наташа, полезешь на печь спать. Нихай Маничка хоч поспить по—людски. Да и вы усе вечеряйте и ложитесь, завтря ишо будить день, дасть бог ишо и не один будить, нагомонитесь ишо.

Рано утром впотьмах Раиса покормила Петюшку и, разбудив мать, сказала, что в Красную Таловку пойдет без детей.

– Маманя, чиво их зря тянуть усё улажу, тады их и повязу, а то туды двадцать пять километров, нихай спять. Петю нихай Нюра няньчить.

Она, перекрестившись, вышла, взяв с собой документы и записку. Ещё до восхода солнца вышла из хутора на слегка накатанную степную дорогу навстречу багровому восходу. От хутора до поселка Красная Таловка ни одного населенного пункта, степь да овраги, заросшие дубами, терном, боярышником, заселенные волками, лисами.

Она шла, оглядываясь по сторонам и назад, и увидела сзади приближающуюся бричку с деревянной бочкой, наполненной молоком, и подумала: «Энто, наверно, дед Захар молоко везеть у Волошинский молокозавод».

Догнав её, дядька Захар остановил коней.

– Тпру. Здорово, Раиса, а я думаю, и каво ж энто нелегкая несеть у такую рань. Ну, садись, подвизу.

– Здорово, дядь Захар, спаси табе, Господи – она залезла на бричку, села рядом.

– Ну, куды правися, гутарь – причмокнул и поддернул вожжами. Кони, покручивая головами, покатили рысцой, чуть приподняв хвосты.

– Да чиво гутарить дитям моим покоя нету от хуторских дитей, как собачата кидаюца на моих уроди они ураги. Мои ж, он уже трое у пионерах. Еду у Таловку, може в интернат сдать.

– Ну а за мужа слыхать чиво? – Он повернулся и глянул на Раису.

– А чиво да ничиво, Пруцаков Иван гутарил, што на тяжелые работы отправили, чи выдюжить там, чи нет, один бог и знаить.

– Ну, Раиса, довязу тибе вон до тэй балки, а там сама поняй. А то ишо увижуть, брычка не моя – колхозная, а ты жена урага народа, и мине ишо пришиють, а то и «ворон» того… – он глянул на неё. – Не обидься, у мине то зла никаково ни на мужа твого, ни на тибе. Ну, уремя смутное, люди ужо волков не бояца, а усё больше людей стали бояца.

Раиса молчала и думала, как жить дальше, если её, овцу, за волка принимают: « Какая ж я волчица, если детей своих не могу защитить от агелов проклятых, сама мытарюсь и детей в мытарство пущаю».

– Дядька Захар, ну чиво я волчица по – твому, чи то люди мине стали бояца, а дети волчата, а? – она вопросительно посмотрела на Захара.

– Ой, ды какая ж ты волчица. Да ни тибе бояца люди, а Совецкую уласть. Вот хто будя с тобою по – хорошему, ну как раньше, кады ишо твого мужа ни трогали, значит и он тоже ураг народа и яво «воронок» забяре. Ну вот, тпру, тпру! Стойте, вороные! – затормозил вожжами дед Захар.

– Слазий, Раиса. На бугор поднимися, а с бугра и школа, и тернат- усё как на ладони.

– Спасибо, дядь Захар, дай бог табе здоровица и чиво не боялся урага народа подвезть.

– Ну да, будя, чи на сибе нёс. Но-но-но, – дернул за вожжи, и кони шагом затопали в гору.

С горы Раиса увидела большое из красного кирпича здание.

Вот так школа, не то, што хуторская, деревянная мазанка. Раиса обрадовалась: «В каком красивом здании, с такими большими окнами будут учиться мои дети».

Во дворе пусто, значит идут уроки. Она тихо открыла дверь и вошла в большой длинный коридор с множеством дверей, на которых были проставлены цифры, а в самом конце коридора на двери было написано: «Директор». Раиса шла на носочках парусиновых чириков, чтобы не нарушить царящую тишину коридора. Подойдя к двери, она тихо постучала, и оттуда приятный мужской голос сказал: «Войдите».

– Здрасьте, вот вам записка, – она протянула навстречу идущему директору школы. Подтянутый, в туго застегнутом кителе, в пышно отдутом галифе и до зеркального блеска начищенных хромовых, собранных в гармошку сапогах, с легким скрипом.

– Здраствуйте, присядьте вот сюда, пожалуйста – указал на стул, стоявший ближе к столу.

Читая записку, он провел рукой по седой, молочного цвета голове, вздернув густыми черными бровями, под которыми прятались серые холодные пытливые глаза.

– Раиса Иосифовна, я возьму ваших детей в школу, а в интернат пока не могу, нет мест. Рядом со школой живет женщина. Работает у нас в школе. В 33-м в голодовку она потеряла пятерых детей, а этим летом увезли мужа, как и вашего. Она с удовольствием возьмет ваших детей на квартиру. Я сейчас её позову, она школьный звонарь. Он приоткрыл дверь и окликнул;

– Полина Ивановна, пожалуйста, зайдите.

В кабинет вошла маленькая, худая лет пятидесяти женщина с уставшими зеленовато – серыми глазами.

– Полина Ивановна, я вам предлагаю взять на квартиру под вашу опеку троих детей вот этой женщины – Раисы Иосифовны. Я думаю, что вам не будет так одиноко и детишкам будет у вас хорошо. Как вы? – вопросительно посмотрел на Полину Ивановну.

– Да, да конечно же, с удовольствием. Кто же – девочки, мальчики? Да, впрочем какая разница, – залепетала она глядя на Раису. – Я, как бывший педагог, найду контакт общения, как с девочками, так и смальчиками.

– Полина Ивановна, дочка Нюра, и два сыночка. Дети дюже послушные, вы с ними хлопот больших не будете знать. – расхваливала Раиса своих детей.

– А когда вы их привезете? – радостно заволновалась Полина Ивановна – Мне так скучно, тяжело одной, быстрее везите.

Директор стоял довольный, что помог этим двум несчастным женщинам.

– Большое вам спасибо, – Раиса, кланяясь и директору, и Полине Ивановне, – значить, ишо есть добрые люди, а то я упала в отчаяние.

Завтра, а може послезавтра придём, до свиданица.

«Ой, Господь бог оглянулся на нас, хоть добрых людей устретила» – думала Раиса и как на крыльях летела к своему гнезду, к своим птенчикам.

Хоть дорога и не совсем близкая, но она пришла ещё далеко до захода солнца. Вытащив мокрую тряпку из-под грудей, в первую очередь начала кормить Петюшку.

– Маманя, как вы тут, Наташа, а иде ж Манюшка?

– Няня, да Манюшка ишо спить у обедах молока парнова попила и опять легла. Слабая она, худая, косточки и кожа. Да ишо кашляеть дюже. Няня, ты б поглядела, какие у неё подошва и пятки потрепанные аж до крови, – с жалостью глядя в Манюшкину сторону, говорила Наташа.

Арина с внучками Нюрой и Дусей чистили резаную лопатой картошку, которая не подлежала хранению.

– Будя, сонце заходить, надобно разбудить её, а то голова будя болеть, – поглядела Арина в сторону Манюшки и добавила: – У 28-м, кады их раскулачили, дак она как Дуся была, а зараз гляди, как уремя летить, уже невеста навыданьи.

– Маманя, какое выдания! Долго ишо надо выхаживать, коли б не дыхала, дак покойница и усё. Аж откуля бедненькая пришла. Усе слухайте за Манюшку, нихто никому ничево не гутарить, хоч хто и пытать будя. А она нихай у хате да базу. Не дай господи ишо раз забяруть, помреть. – Докормив ребенка, Раиса положила в люльку.

– Дак мы с отцом гутарили, дак он уже усем наказал, – вытерала слезы краем завески Арина.

– Нюра, покачай люльку, нихай спить да растеть братец твой, – и сама подошла к Манюшке. Просывайся, сестрица, снце заходить, ишо голова будя болеть.

Манюшка открыла глаза и заплакала. То был плач ребенка, уже столько пережившего и повидавшего горя. Раиса стала целовать её лицо, руки.

– Успокойся, Манюшка. усёж уже, считай, ты ужо дома, у родных местах. Мы ж тибе не обидем, как своих деток, буду любить тибя. Рассказывай, как там у Сибири наши, – со слезами на глазах Раиса обнимала Манюшку.

– Наши? Какие там ужо наши? Папаня один там осталси, коли ишо не помер. Маманя уже лет пять как померла, а за нею и браты, как начала их валить чахотка, дак усе и перемёрли. Чажолая у них работа, лес валяли, а у Сибири зима длинючая, морозы крепкие. Мы усе жили у землянке. Там усе у землянках, костер затопють, тепло, тольки дыму дюже много. На хвои спали – ни пярин, ни подушек. Картоху мёрзлую варили да ели, хлебу по сто грамм, и то по какимся бумагам давали, по карткам. И холод, и голод. Ишо кедровых орехов у шишках насбираем, пакалупаем да камянюкою набьем, и как горсточку съем, тады и воды усласть напьеся. Люди, как мухи перед Покровом помирали. Дак папаня мине и отправил, говоря: Иди, дочка, може, выживешь, дойдешь до дому, до братки, Александра.

Арина слушала и крестилась, приговаривая:

– Царство небесное их душечкам, царство небесное Ефросиньи и её сыновьям: Денису, Федору, Михаилу, Степану и Алексею.

Крестясь, она подошла и зажгла лампаду, висевшую перед иконами.

– Нихай погорить, господи праведный, усе перемерли, а какие ж ребята были.

– Манюшка, как же ты сама ишла? Александр Павлович с дитями какуюсь картку разглядывали. – Дак я слыхала, што дюже далеко, да ишо леса и реки большие. – Как же ты, Манюшка, одна? – еще крепче обнимала Раиса измученную голодом, горем и страданиями Манюшку.

– Дак, проводил мине папаня. По тайге шли удвоем долго, а кады вышли на дорогу большую, переночевали уместе. Утром, кады снце начало усходить, он сказал: « Утром сонце будить у спину светить, у обедах у левый бок, а у вечере прямо у лицо. Так усе уремя, аж до самого дома.» Вот бумагу дал, – она вытащила из – за пазухи аккуратно завернутую в тряпку бумагу, на которой были записаны хутора, станицы, станции, города, реки и речки. – Усе энто он писал как ишо туды, у Сибирь гнали, – Манюшка показав бумагу, стала снова заворачивать её в тряпку и положила за пазуху.

– Манюшка, а иде ж ты грамоте навчилася, чи у школу ходила, чи как? – спросил всё время молчавший дед Осип.

– Да папаня научил, на речке песок разровняить, возьметь, палочку и мене дасть и пише буквы, и мине говорить, какие, а потом я пишу и читаю, вот и научилась, – с детской гордостью рассказывала Манюшка.

– Манюшка, ну а чиво ж сват Павло Иванович не пошёл домой уместе с тобой? – интересовался Осип.

– Он сказал, што уже не дойдеть и будя помирать у Сибири. – все притихли, переваривая горестные новости, принесенные из Сибири.

Ужасы гражданской войны, разрухи, неразберихи – кто друг, кто враг и, вообще, кто ты сам, потрясали жившие в то время поколения.

– Манюшка, братку твого Александра не дюже давно у тюрьму забрали, как урага народа. Нам жизни нету, хату хтось поджог, дитям покоя не дають, и бьють, и оруть на них «ураги, ураги», вон, проклятые красные дьяволы. Тольки на господа бога и уповаем. «Господь бог терпел и нам велел», – жаловалась Раиса.

– Папаня, как нарёк наперёд неладное приказал, идти сразу к свату Осипу. Вот я сюды и зашла.

– Манюшка, тибе нихто не видал? – спросила Раиса – Ну кады ты хутором ишла?

– Дак хто ж мине узнаить чи я ж такая давеча была мине ж ишо дитем отцель увязли. По хутору ишла, ни с кем не устречалася.

– Ты днём дюже на баз не выходи. Я усем приказала молчать, што ты у нас, а то ишо беда будя, – сказала убедительно Раиса.

– Сестра, а мой братушка Митюшка живой чи не? Папаня гутарил: убег Митюшка на шахты, дык там кажен день с жизнею надо прощацы. Дюже за нево переживали.

– Ишо по весне на Пасхальных празниках был у нас, дитям разных сладких вытребенек привозил. Был живой, крепкой, а зараз, бог его знаить, може на Покрова, на престол приедить.

– Папаня, иде чан чи долбенка, надо Манюшке выбаница, да и детей заодно скупать.

– Зараз принясу усё у сарае. Становите чугуны на печку, да он нихай, ребята хорошо хворосту накидывають, у печку нагреица быстро, – выходя из хаты, приказывал Осип.

– Манюшка, воши у тибе есть. А ну дай гляну голову. Можа надо подустить, да карасином намазать, – и Раиса принялась смотреть голову, перебирая волосы. – Да, кажись, нема. Маманя, надобно сметаны занесть с выходу. Нихай, Манюшка, ноги помажить. как выбаница.

Выкупавшись и отвечеряв, все улеглись спать, кроме сынов Арины, они как всегда пасли быков, это была их постоянная работа в колхозе, их профессию назфвали в хуторе – воловики.

Утром Раиса подняла своих школьников, и они отправились в Красную Таловку. В школе их встретила Полина Ивановна.

– Здрасте, – дети хором поздоровались с Полиной Ивановной.

– Здравствуйте, дети, давайте знакомиться, меня зовут Полина Ивановна, но для вас я тетя Поля. А как тебя зовут, девочка? – обратилась она к Нюре.

– Нюра, а у школе Анна Степанова, а братов моих вот Ваня – Иван Степанов, а вот Коляшка – Николай Степанов, – рассказала за всех Нюра.

Раиса тем временем зашла в кабинет директора, а через несколько минут, поздоровавшись, директор стоял уже возле детей, держа в руках их личные дела.

– Анна Степанова, седьмой класс, идем со мной – сказал и повел Нюру в класс, потом через несколько минут пришел и за ребятами.

– Степанов Иван – пятый класс. Степанов Николай – пятый класс, а что это вы, близнецы или как? – спросил директор.

– Нет, не близнецы, Ванюшка старше меня на год, а я с ним вместе пошел, ну что б уместе с братом – выпалил Николай.

– Ну, юные пионеры Степановы, вы учились на отлично в Прогнойской школе. А у нас как думаете? – вглядываясь в глаза ребят, спросил директор.

– Только на отлично, – опять первым выскочил с ответом Коля – за Ванюшку.

– Да, – ответил пионер Иван Степанов.

– Идемте в класс. Я вас представлю новым друзьям – одноклассникам. Они пошли за директором.

– Раиса Иосифовна, Иван Яковлевич – наш директор строгий, но очень справедливый и отзывчивый человек, он старается обо всех заботиться и глубоко вникает в жизнь учеников, педсостава, даже помогает некоторым родителям, где много детей, деньгами. Он женат, но детей у него нет. Вот он и отдает всего себя ученикам.

После звонка на урок Полина Ивановна повела Раису домой показать, где будут жить её дети. Дом был высокий, тщательно выбеленный, под совковой черепицей, во дворе росло много цветов и деревьев. В доме было две комнаты, на деревянных полах лежали вязанные тряпчанные дорожки, кровати стояли железные, с высокими спинками.

– Раиса Иосифовна, вот в этой комнате будут жить ваши дети, – и она показала на вторую комнату. – В первой комнате печка, я буду вставать рано готовить еду, а там им будет уютнее и спокойнее.

Раиса впервые увидела такие хоромы, такой порядок, чистоту и, как женщина, немного позавидовала: «Во как люди живуть».

– Ну как Раиса Иосифовна, вам нравятся условия, в которых будут жить ваши дети?

– Полина Ивановна, дюже хорошие комнаты, у таких мои дети ишо не жили, им понравица, спасибо вам.

По дороге до школы Раиса сказала, что придет через неделю повидаться с детьми.

Когда Раиса вернулась домой, её засыпали вопросами и расспросами.

– Раичка, ну как унучата у новой школе? – спросил Осип, волнуясь за внуков.

Хотя у Раисы было много хлопот, а неделя тянулась так долго, она решила пойти раньше на один день. Она не шла, а почти бежала. Этот путь, родной до боли, казался далеким и близким.

Придя в школу, она встретила Полину Ивановну в коридоре на своем рабочем месте.

– Здрасте, Полина Ивановна, ну как вы тут? Как детки?

– Здравствуйте, Раиса Иосифовна, всё у нас хорошо. Мы сдружились, и мне они не в тягость, а в радость, я очень довольна вашими детками.

Понимаю вас, вы скучаете, но так далеко часто ходить, у вас же там грудной ребенок, тяжело. Я стараюсь заботиться об ваших детках, как о своих. – Слёзы потекли по худым щекам. – Вот сейчас уже будет звонок на перемену, вы увидите их.

– Полина Ивановна, я вот насчет платы за квартиру, да можа харчи какие надо привезть.

Раису оборвала Полина.

– О чем вы говорите, Раиса Иосифовна, да у меня все заготовлено как на большую семью, нам с ребятами хватит всего, коровка ещё доится. И никакой платы, никакой, вы спасли мою душу от одиночества, я чуть с ума не сошла, а сейчас спасибо вам и господу богу, я летаю как на крыльях. – Она глянула на часы – ходики, и быстро схватив звонок, зазвонила.

Из всех дверей повалила детвора разных возрастов, все были одеты как – нибудь, и Раисыны дети ничем не выделялись.

Вглядываясь в это непонятное броуновское движение, она глазами искала своих родных человечков.

– Полина Ивановна, а иде ж мои?

– Ваши дети очень скромные, тихие да ещё не совсем обвыклись. Они из класса выходят последними и подходят ко мне. Вон смотрите, Нюра идет и вот Ваня и Коля.

– Маманя, маманя – накинулись на мать, прижимаясь к юбке, а мы думали, ты завтра придешь – Раиса развернула узелок и дала по кусочку рафинада и по большому бублику.

– Это вам от бабуньки Арины – гостинец.

Дети принялись хрумтеть. Раиса с умилением смотрела на детей.

– Маманя, кода ты ишо придешь? – спросила Нюра.

– Да к Покрову вас забяру, што б дома хочь на престоле побыли.– Раиса погладила по головке каждого.

Время перены пролетело мгновением, Раиса не успела ещё и наглядеться на детей, как зазвенел звонок. Раиса целовала детей и думала: «Господи, опять будя томица сердце аж до Покрова», – она ещё не привыкла к разлуке.

– Маманя, мы тебя ждем, до свидания, – сказали дети и пошли по классам, оглядываясь на маманю и тету Полю.

Раисе не хотелось уходить, но дома её ждали трое желторотиков.

– Полина Ивановна, дорогая, спасибо вам. Таперича я аж под Покрова их забиру, нихай на престольный день дома побудуть, да и вас я на празник приглашаю.

– Спасибо, Раичка, я не откажусь, я с удовольствием. Можете за ними не приходить, мы придем с ребятишками. Покрова 14-го октября, а мы придем 13 – го. Я у директора сама отпрошусь, да и за детишек скажу.

– Ладно, ждем вас, до свиданица, – Раиса вышла из дверей школы, а за ней и Полина Ивановна.

– Счастливого пути, до свидания. Раичка, ждите нас вечером 13-го. Не волнуйтесь за детишек.

Для хутора Прогнои, праздник Покров пресвятой Богородицы был третьим большим праздником в году после Рождества Христова и Пасхи.

К нему начинали готовиться зарание. Убирали огороды, копали картошку, стягивали бахчевые: арбузы, дыни, тыкву, срезали капусту, обрывали калину и терен.