Лэндон и Шей. Влюбиться заново

– Тем не менее я это сделал.

Он потянулся к заднему сиденью машины и вытащил целый букет из восхитительных, изысканных, умопомрачительных M&M’s с арахисовой пастой.

Мои губы растянулись в широкой улыбке – самой широкой за последние несколько дней.

– Я не смог найти пионы, поэтому решил, что это – лучшее решение, – объяснил он.

Я снова поцеловала его, не в силах поверить, что кто-то в здравом уме мог считать наши с Лэндоном отношения безнадежным случаем.

– Это самое прекрасное, что я когда-либо видела. У меня тоже есть кое-что для тебя. Вернее, это не совсем от меня, но… Одну секунду.

Я выскочила из его машины и подбежала к своей, чтобы достать контейнеры с едой от Мимы. Как только Лэндон их увидел, его глаза загорелись и он пулей вылетел из машины.

– От твоей бабушки?! – воскликнул он, забирая контейнеры у меня из рук.

Я рассмеялась:

– Как ты узнал?

– Ты шутишь? Я никогда не забуду контейнеры Мимы!

Он открыл один и влез туда пальцами, как первобытный человек, одичало запихивающий в рот картофельное пюре.

– Чеееерт, – простонал он, начисто вылизывая пальцы.

– Надеюсь, ты будешь стонать так же, когда попробуешь на вкус меня, – небрежно заявила я.

Это привлекло его внимание. Его брови приподнялись – как и, вероятно, другая часть его тела.

– Повтори-ка?

Я наклонилась и поцеловала его в щеку:

– Спокойной ночи, Лэндон.

Направилась к своей машине, и он застонал:

– Что? Нет. Ни хрена. Ты не можешь сказать что-то подобное и просто уйти, Шей!

– Я должна. Ты сам сказал – уже поздно. Именно ты решил уведомить меня о времени, так что не жалуйся.

– К черту время – у нас впереди вся ночь!

– Напиши мне завтра, когда будешь готов.

– Сейчас час ночи, Цыпа, завтра уже наступило, так что мы могли бы начать прямо сейчас.

Я почувствовала, как в животе разливается тепло, и проскользнула на водительское сиденье своей машины. Опустив окно, высунула голову и повернулась в сторону Лэндона:

– Увидимся.

– Ты меня убиваешь, Смоллс[4], – пробормотал он, положив контейнеры с едой на пассажирское сиденье – он пристегнул их ремнем безопасности – и направляясь к моему окну. Наклонившись ко мне, он улыбнулся той самой улыбкой, которая всегда сводила меня с ума: – Прощай, прощай, а разойтись нет мочи! Так и твердить бы век: спокойной ночи, – процитировал он, наклоняясь и целуя меня в губы. – Я напишу утром.

– Договорились.

Он пошел к своей машине и уже у дверей автомобиля снова повернулся ко мне:

– Кстати, Цыпа.

– Да?

Его голубые глаза сверкнули, а губы изогнулись в усмешке:

– Я люблю тебя – дважды.

Глава 3

Лэндон

Если однажды Грейсону понадобится почка, я без размышлений отдам ему одну из своих. Черт, я бы отдал ему даже обе. Тот факт, что он помог мне приехать в Иллинойс ради встречи с Шей, имел для меня огромное значение. С каждым днем я чувствовал, что разочаровываю ее все больше и больше, что недостаточно для нее хорош. Я ночь за ночью лежал без сна, мучаясь от того, что не могу быть рядом с ней и дать ей ту любовь, в которой она нуждается и которую заслуживает.

Я часто думал о том, что через несколько месяцев она поступит в колледж, и о том, что не хочу мешать ей жить полной жизнью. Были времена, когда мой разум пытался убедить меня в том, что я не могу быть полноценным, не могу обеспечить нормальную любовь, которой достойна такая девушка, как Шей, но потом… я ее увидел.

Я ее почувствовал.

Невероятная сила притянула нас друг к другу, и это лучшее чувство в моей жизни – ощущение того, что я могу заключить ее в свои объятия, когда она в этом нуждается. Нет ничего прекраснее, чем чувствовать себя нужным. Словно у моего присутствия в этом мире появилась настоящая причина, и эта причина заключалась в том, чтобы помогать другим.

Я собирался сделать все возможное, чтобы помочь маме. Она часто плакала перед сном – из-за развода и из-за того, как папа выжимал из нее все до последнего цента.

Пока Шей была на уроках, я отправился в Чикаго – в юридическую фирму отца. Я не разговаривал с ним с тех пор, как мы с мамой переехали в Лос-Анджелес. Он не пытался выйти на связь, поэтому и я не видел причин проявлять инициативу. Когда дело дошло до выбора родителя, с которым я останусь, я целиком и полностью был за маму.

Я зашел в офис, чувствуя себя инопланетянином, впервые оказавшимся на Земле. Я не мог поверить, что провел там столько времени, перебирая документы и пытаясь заставить отца хоть немного мной гордиться.

Я кивнул Эйприл – папиной помощнице, которая сидела возле его кабинета.

– Привет, Эйприл. Я хотел бы поговорить с отцом.

Она нахмурилась:

– Извини, Лэндон. Следовало заранее назначить встречу. Мистер Харрисон сегодня занят. Попробуй зайти на следующей неделе.

Она снова принялась щелкать пальцами по клавиатуре.

– Да, но, видите ли, я уезжаю из города меньше чем через двое суток. Я надеялся встретиться с ним, прежде чем вернуться в Лос-Анджелес.

Она подняла глаза и снова посмотрела на экран своего компьютера.

– Очень жаль. Это невозможно. Он занятой человек.

У меня не было времени на последующие выяснения, поэтому я проигнорировал ее и направился прямо к двери папиного кабинета.

– Эй! Ты не можешь туда идти! – крикнула Эйприл, вскочив с кресла и пытаясь меня остановить. Но я уже вошел внутрь.

Он сидел, нахмурив густые брови, и разговаривал по телефону. Подняв на меня глаза, он поморщился и отмахнулся.

– Прости, Ральф. Я говорила ему тебя не беспокоить, – оправдывалась Эйприл, извиняясь за мое вторжение.

С каких это пор Эйприл стала называть своего босса по имени?

Папа сурово посмотрел на меня и указал на дверь.

Вместо этого я сел перед ним.

– Ты не можешь этого делать, – прошептала Эйприл.

– Как видишь, могу. Уходя, закрой дверь, ладно, Эйприл? – попросил я, скрестив руки на груди и устраиваясь поудобнее.

Папа что-то проворчал себе под нос, прежде чем вернуться к телефонному разговору.

– Мистер Джейкобсон, прошу прощения, но в офисе появилось неотложное дело, с которым мне нужно разобраться, поэтому, если вы меня извините, я хотел бы перенести наш разговор на более позднюю дату. – Он сделал паузу. – Да. Конечно. Я попрошу Эйприл связаться с вашим помощником. Спасибо. До свидания.

Он повесил трубку и нахмурился, как Скрудж[5].

– Уходя, закрой дверь, Эйприл.

Она без возражений выполнила его приказ. Держу пари, отцу это нравилось – иметь рядом ту, которая никогда не пойдет против него только потому, что он подписывает ей чеки.

– Что тебе нужно, Лэндон? – спросил он, исподлобья глядя в мою сторону.

– Я тоже рад тебя видеть, папа.

– У меня нет времени на пустые разговоры, парень. Переходи к сути дела или уходи.

– Я здесь из-за мамы. Ты действительно над ней издеваешься, и я хотел узнать, не могли бы мы прийти к соглашению. Было бы славно раз и навсегда покончить со спорами по поводу развода и не оставлять ее без гроша в кармане.

– Твоя мать знала, во что ввязывается, когда соглашалась выйти за меня замуж. Все это было в брачном договоре, который она с радостью подписала.

– Потому что она любила тебя, папа. Она подписала его, потому что любила тебя и хотела быть с тобой.

– Да, но ей следовало подумать наперед. Теперь ей предстоит разбираться с последствиями развода.

– Она едва сводит концы с концами, оплачивая адвоката. Ты не можешь помочь ей хотя бы с этим? Или просто прекратить судебные разбирательства? У тебя достаточно денег, чтобы положить всему этому конец.

– Я отказываюсь платить за услуги адвоката твоей матери. Она взрослая женщина и в состоянии позаботиться о себе самостоятельно. Я не виноват, что она не умеет обращаться с деньгами. Ей следовало заниматься карьерой, а не нянчиться с тобой, как с чертовым младенцем. Это ее личные проблемы. У любого жизненного выбора есть последствия, парень, и теперь твоей матери приходится иметь с ними дело.

– Как можно быть таким жестоким? Ведь когда-то ты ее любил. Ты должен был ее любить, раз на ней женился.

– Люди меняются, и твоя мать – яркий тому пример.

– Что она тебе сделала?

Он снова нахмурил брови и сцепил руки:

– Не мне, Лэндон. Тебе. Она нянчилась с тобой. Она нянчилась с тобой всю жизнь, сделав тебя таким, какой ты есть.

– Каким? Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

– Слабым. Она сделала тебя слабым – она и ее чокнутый братец.

Каждый волосок на моем теле встал дыбом, когда он упомянул Ланса. Я схватился за край стула, костяшки пальцев побелели.

– Ланс не чокнутый. Он был нездоров. Он был болен.

– Чушь собачья, – фыркнул папа, вскинув руки. – Твой дядя был ребенком, который слетел с катушек, потому что не мог понять, как удержаться на чертовой работе и устроить свою жизнь. Он был наркоманом и манипулировал жалостью твоей матери, чтобы она привела его в наш дом. Он был воплощением слабости, а твоя мать позволила ему на тебя влиять. Не следовало разрешать тебе находиться рядом с этим психом и его жалкими проблемами.

Слова, слетевшие с его уст, вызвали у меня желание перескочить через его стол и ударить его по лицу. Ланс не был психом – он боролся со своим сознанием. То, что он не мог найти свое место, не делало его слабым. Как отец посмел изобразить его в таком свете? Ланс был большим мужчиной, чем он сам. К сожалению, депрессия поглотила его быстрее, чем он сумел найти выход.

– Посмотри на себя, Лэндон. Какого черта ты делаешь со своей жизнью? Нет образования. Нет целей. Нет будущего. Ты идешь прямо по стопам этого неудачника, а твоя мать ведет тебя туда же, куда вела его. Я не удивлюсь, если в один день ты тоже окажешься под землей.

Озноб пробежал по моему телу, кислота комом подкатила к горлу. Как он мог такое сказать? Как он мог сказать, что не удивится, если я умру, как Ланс?

– Я чертовски тебя ненавижу, – выплюнул я, чувствуя, как с каждым новым словом в моем животе нарастает ярость.

Как человек может быть таким жестоким?

На его лице не промелькнуло ни намека на раскаяние. Он не чувствовал вины из-за своих слов и даже не осознавал, что перешел черту.

Казалось, он доволен собой и гордится тем, что сумел ударить меня по больному. Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки на груди.

– Ты ненавидишь меня, потому что я не нянчусь с тобой, как твоя мать. Это называется жесткой любовью, Лэндон, и кто-то должен сказать тебе правду. В этом мире ты никогда не добьешься успеха без надежного костяка и толстой кожи. Люди будут втаптывать тебя в грязь, а не кормить из бутылочки, как твоя мать. Сейчас тебе девятнадцать лет, и пора начинать вести себя в соответствии с возрастом.

– А когда ты начнешь вести себя в соответствии с возрастом? – рявкнул я в ответ и стиснул зубы.

– Я уже это делаю, Лэндон. Я взрослый мужчина, который занимается своим делом. Я понимаю, что мать нянчится с тобой, и, уверен, что в твоей жизни есть люди, которые поступают так же, но так будет не всегда. В какой-то момент они устанут от тебя и больше не будут мириться с твоими глупостями. Терпение тех, кому небезразлична твоя плачевная судьба, не вечно, и, поверь мне, оно иссякнет быстрее, чем ты думаешь. Сколько людей стояло у могилы Ланса после его смерти? Практически никто. Люди не задерживаются с такими, как Ланс, и с такими, как ты. Так что смирись с этим, будь мужчиной и измени то, кем ты являешься и как ты живешь. В противном случае ты останешься несчастным и покинутым и проведешь жизнь, цепляясь за юбку матери.

– Прийти сюда было гребаной ошибкой, – пробормотал я, вставая со стула. – Я забыл, что ты за человек.

Он невозмутимо начал что-то печатать на своем компьютере.

– Хорошо. Уходя, закрой дверь.

Я был уже у двери, когда снова услышал голос отца:

– Я рассмотрю оплату счетов твоей матери только в одном случае.

– В каком?

– Ты пойдешь в юридическую школу, как мы и планировали. Можешь работать здесь по выходным и вернуть свою жизнь в правильное русло.

– Я не собираюсь этого делать.

– Тогда твоей маме придется разбираться самой. Не возвращайся, пока не будешь готов стать настоящим мужчиной. Пока ты продолжаешь вести себя как ребенок, я не хочу иметь с тобой ничего общего.

– Я сюда не вернусь, – поклялся я. – И я больше никогда не хочу тебя видеть. В следующий раз увидимся на твоих чертовых похоронах, – пробормотал я.

– Или на твоих, – парировал он, и его слова были покрыты зловещей ненавистью.

Я не мог поверить, что моя мать могла полюбить такого человека, как он.

Я вышел из кабинета, чувствуя себя полностью разбитым, злым и несчастным – очень несчастным. Не потому, что мой отец оказался чертовым монстром, а потому, что я был не в состоянии помочь маме.

Она нуждалась в отдыхе, а я понятия не имел, как облегчить ей жизнь.

Сидя в машине возле офиса, я крепко сжал руль и сделал несколько глубоких вдохов. Сердце бешено колотилось, и я пытался остановить нарастающую панику, в то время как слова отца снова и снова всплывали в моей памяти.

Я не удивлюсь, если в один день ты тоже окажешься под землей.

– Я не такой, я не такой, я не такой, – повторял я сквозь почти сомкнутые губы.

Я не был слабым ребенком, каким меня считал мой отец. Я не был моим дядей. Я был измучен, но не сломлен.

Держась за руль, я всеми силами пытался вырваться из темноты. Мне удалось выровнять дыхание и вернуть пульс к нормальному ритму. Всего несколько месяцев назад не получилось бы. Разговор с отцом вырвал бы меня из жизни на несколько часов.

Сейчас это отняло у меня минуты.

*

– Он действительно это сказал? – спросила Шей, сидя на моей гостиничной кровати.

Она пришла ко мне сразу после школы, и я заказал нам пиццу.

– Ага. Он сказал, что я закончу так же, как Ланс, – в могиле, потому что я слабый.

– Что за чудовище, – вздохнула она, покачав головой. – Не понимаю, как отец может сказать что-то настолько жестокое своему собственному ребенку.

– Он называет это «жесткой любовью».

– Я бы назвала это откровенной ненавистью. Надеюсь, ты в это не веришь, Лэндон. Надеюсь, ты знаешь, что все его слова – ложь. Ты один из самых сильных людей, которых я знаю. Твоя уязвимость – это то, что делает тебя сильным, и мне жаль, что твой отец все это наговорил.

– Я просто злюсь, что не могу помочь маме, вот и все.

Шей начала промокать пиццу салфеткой.

Я приподнял бровь:

– Что ты делаешь?

– Вытираю масло. Говорят, что это может сэкономить до пятидесяти калорий на каждый ломтик.

– Звучит как полный бред.

Она пожала плечами:

– Не знаю, но я сделаю все возможное, чтобы сэкономить несколько калорий.

– С каких это пор тебя волнует подсчет калорий?

– Хм, с тех пор, как из-за стресса я набрала десять фунтов. Я не могу пойти в колледж в таком виде, потому что первокурсницы будут тыкать в меня пальцем, так что с некоторых пор я на диете.

Я уставился на нее как на сумасшедшую, потому что ее слова звучали безумно.

– Тебе не нужно сидеть на диете, Шей.

– Нужно.

– Получается, от конфет ты тоже отказалась?

Она толкнула меня в плечо:

– Не говори глупости.

Улыбнувшись, я поставил коробку с пиццей на стол. Затем потянулся к Шей и усадил ее к себе на колени.

– Я люблю каждый твой дюйм и каждый твой изгиб.

Ее губы изогнулись в чертовски милой улыбке:

– Даже если моя задница превратится в умпа-лумпу?[6]

– Черт возьми, да. Я не знаю, в курсе ли ты, но я считаю себя настоящим ценителем задниц. Я бы с радостью зарылся лицом в твою умпа-лумпу до самой шоколадной фабрики.

– Фу, – она поморщилась и хихикнула, ерзая бедрами на моих коленях. – Звучит как отсылка к какашкам.

– Ради тебя я бы отправился в шоколадный лес, – пошутил я.

– Лэндон!

– Чтобы попробовать твои «Тутси Роллс»[7].

– Боже мой. После переезда в Калифорнию ты стал странным.

– Я всегда был странным. Ничего нового.

Она поморщила нос и кивнула:

– Это правда. Ты съел туалетную бумагу из задницы другой девушки.

– Там не было бумаги! – Я сурово наставил на нее указательный палец: – Эй, а помнишь тот день, когда ты погладила мою голову вместо… головки?

Я ухмыльнулся, вспомнив ее первую попытку подрочить руками. Боже, я так полюбил эту девушку. Полюбил ее невинность, ее смех, ее неудачи, ее любовь.

– Замолчи. Чтобы ты знал, я работаю над своей техникой. Я тренировалась.

Мои брови взлетели вверх:

– С кем это?

– О, ну, знаешь. С Рэнди, Джейсоном, Джоном, Генри… Уолтером, Ником. В общем, с любым парнем, который встречался на моем пути, – сообщила она.

Я положил руку ей на поясницу и притянул ближе к себе, прижав ее к своей груди.

– Пытаешься заставить меня ревновать, Цыпа?

– А что? У меня получилось? – спросила она, закусив нижнюю губу.

– Может быть – совсем немного.

Она улыбнулась и наклонилась ближе, прижавшись к моим губам.

– Ты, только ты, – прошептала она, прежде чем меня поцеловать.

Ее руки опустились мне на грудь, и я надеялся, что она знает – мое сердце бьется только для нее.

– Тем не менее я изучила несколько новых техник. Рейн заказала мне… игрушку через телемагазин.

Мой интерес пробудился:

– Игрушка, да?

– Не воодушевляйся слишком сильно. Такую же она заказала для своей бабушки, потому что ее дед больше не такой дикий жеребец, как прежде.

– Хорошо, добавим эту информацию к списку вещей, которые мне не следует знать, особенно о бабушке моей лучшей подруги. Я постараюсь больше никогда в жизни об этом не вспоминать.

– Чтобы ты знал, для пожилых людей совершенно нормально вести половую жизнь. Ты в курсе, что они являются второй по численности возрастной группой, наиболее подверженной риску ЗППП?[8]

– Такое ощущение, что ты пытаешься меня предостеречь.

Она хихикнула, и, черт возьми, я бы отдал все, чтобы слышать этот звук до конца своих дней.

– Хорошо, извини. Вернемся к игрушке. Видишь ли, с ее помощью я научилась кое-каким движениям, – объяснила она, мягко покачиваясь у моей промежности. Ткань ее платья касалась моих джинсов, создавая приятное трение.

Что за черт? Я же знал, что не стоит надевать джинсы рядом с этой девушкой.

Черт, ладно.

– Что еще ты узнала?

– Ну… это.

Она приподняла платье, прижавшись трусиками к моему паху. Они были красными, кружевными и совершенно идеальными, и, черт возьми, я мечтал только о том, чтобы зарыться в них лицом, прежде чем сорвать их прямо с ее тела. Она начала вращать бедрами из стороны в сторону. Раскачиваясь на моем вставшем члене, она сводила меня с ума.

– Это называется восьмерка.

Я закрыл глаза, пока она продолжала двигать своими гипнотическими бедрами.

– Я уже обожаю восьмерку.

– Думаю, тебе стоит снять джинсы.

Это все, что ей нужно было сказать, – через секунду я уже отшвырнул их в сторону. Она сняла платье, оставшись в красных трусиках, которые я собирался сорвать, и в таком же лифчике, который я готовился расстегнуть при первой же возможности. Когда я вернулся к кровати, она снова забралась ко мне на колени и продолжила выполнять восьмерку – черт возьми, я действительно не зря снял штаны.

Ее промежность двигалась вверх и вниз по моему члену, пока я крепко сжимал руками ее задницу. Ее попка была безупречной, но я поклялся, что буду хотеть ее, даже если она действительно превратится в умпа-лумпу. Ее груди оказались прямо перед моим лицом, и я зарылся лицом прямо между ними. Потянувшись к ее спине, я, как фокусник, одним движением расстегнул лифчик. Она позволила ему упасть на пол.

Снова уткнувшись лицом в ее грудь, я облизывал ее соски так, словно они остались моим единственным источником пищи. Она застонала, двигаясь навстречу моему языку и продолжая выполнять восьмерки бедрами, в то время как мой член был готов вырваться из боксеров.

Продолжая наслаждаться ее идеальными грудями, я стонал, чувствуя, как она замедлила свои движения, вверх и вниз, вверх и вниз, вверх и…

– Я так сильно хочу тебя прямо сейчас, – прорычал я, нежно покусывая ее сосок, пока она постанывала от удовольствия.

– Я тоже хочу тебя, – прошептала она, приблизив рот к моему уху и слегка вцепившись в него зубами.

– Позволь мне заняться с тобой любовью.

Я глубоко вздохнул, чувствуя пульсацию члена под ее медленными движениями. Напоминание: поблагодарить Рейн за игрушку, которую она купила для Шей. Еще одно напоминание: никогда не думать о том, что бабушке Рейн известно хоть что-нибудь о восьмерке.

– Я хочу заняться с тобой любовью, – ответила она, положив палец мне под подбородок и запрокинув мою голову так, чтобы встретиться со мной взглядом.

Ее рот коснулся моего, и она слегка прикусила мою нижнюю губу.

– Я хочу прокатиться на тебе, Лэндон. Хочу быть сверху, если ты не против.

Целиком и полностью за.

Мы сняли нижнее белье и вернулись на кровать. Я достал из кармана презерватив и надел его. Шей провела пальцами вверх и вниз по моей груди, прежде чем снова прижаться к моему затвердевшему члену.

– Черт возьми, Шей, – простонал я, чувствуя ее влажность, чувствуя, как мое желание становится все сильнее и сильнее. – Это так приятно.

Она обхватила рукой мой член и вдруг остановилась.

– Подожди, хочешь, я выключу свет? Я знаю, тебе спокойнее…

– Нет, – я обхватил ее тело руками и покачал головой.

Я хотел видеть ее всю. Хотел видеть, как она оседлает меня, примет меня, овладеет мной. Видеть, как эти груди подпрыгивают вверх и вниз. Видеть каждый ее дюйм, каждый изгиб. Я хотел этого. Хотел ощутить каждую секунду нашего секса.

– Трахни меня с включенным светом.

Именно это она и сделала. Когда я вошел в нее, ее идеальные груди подпрыгнули прямо перед моим лицом и она вонзила ногти мне в лопатки. Она трахнула меня при включенном свете.

Никогда в жизни я не думал, что секс может доставлять такое удовольствие. Никогда в жизни не думал, что мое сердце способно так биться из-за другого человека. Никогда в жизни не думал, что смогу найти любовь. Заниматься сексом с Шей Гейбл было не просто потрясающе, это была чертова привилегия, и я надеялся, что смогу заниматься с ней любовью до конца жизни.

Мы оба кончили – она несколько раз – и лежали в постели, задыхаясь и слившись в одно неразрывное целое. Я убрал с ее лица волосы, и она еще крепче ко мне прижалась.

– Каждое мгновение с тобой кажется мне моим новым любимым воспоминанием, – прошептала она, кусая нижнюю губу.

– Я не знаю, как справлюсь с завтрашним днем. Я не знаю, как я сяду в самолет и снова с тобой попрощаюсь.

– Никаких прощаний, только «спокойной ночи». – Она поцеловала меня в губы. – Я знаю, что наши отношения нельзя назвать обычными, но я счастлива быть с тобой, Лэндон. Я хочу, чтобы ты действительно это знал. Это, – сказала она, положив руку мне на сердце, – мы, – она приложила мою руку к своей груди, – и я счастлива, что это так. Мне нравится наша запутанная история любви.

– И мне, – заверил ее я. – Как только я сяду в самолет, начну мечтать о том моменте, когда смогу к тебе вернуться.

Она наклонилась и поцеловала меня в губы.

– У меня есть кое-что для тебя, – произнесла она, вставая с кровати.

Она поспешила к своей сумочке и вытащила маленькую коробочку.

Сев на край кровати, она открыла ее, достав ожерелье в форме сердца. Не мультяшного сердечка, а самого настоящего человеческого сердца – вернее, его половин.

– Оно делится пополам. У меня останется одна половина, а у тебя – вторая. У каждого из нас будет частичка сердца другого – где бы мы ни были. – Она застенчиво улыбнулась и покачала головой: – Я знаю, это немного банально, так что я не обижусь, если тебе не понравится.

– Не понравится? – воскликнул я. – Ты серьезно? Это просто прекрасно. Ты наденешь его мне на шею?

Она повесила кулон мне на шею, и я в очередной раз поразился тому, как моя любовь к этой девушке растет с каждой секундой.

– Однажды я вернусь к тебе, и мы будем жить долго и счастливо, Шей.

Она прижалась своим лбом к моему.

– Обещаешь? – спросила она с надеждой и страхом одновременно.

Я поцеловал ее в губы и прижал к себе.

– Обещаю.

*

В Шей было так много вещей, которые мне нравились, но больше всего мне нравились те мелочи, те маленькие черты, которые большинство людей упускали из виду. Например, тот факт, что она всегда открывала окна своей машины, даже если на улице было минус пять. Или то, как она во весь голос ужасающе фальшиво подпевала любимым песням, но при этом выглядела чертовски очаровательно. Ей никогда не удавалось запомнить тексты песен. То, как она жевала воротник своей кофты, когда нервничала. То, как она любила животных и не могла пропустить ни одну собаку, не почесав ее за ушком. Или то, что, когда она была счастлива, она всегда заявляла об этом вслух. Она всегда говорила, насколько она счастлива и довольна, хотя улыбка уже выдавала ее с головой.