Маленький человек

Трепещущий зал поглотила тишина, которую внезапно разорвал безудержный, клокочущий хохот. Все головы мгновенно повернулись в сторону его источника. И увидели, как с предпоследнего ряда, отшвырнув портфель, из которого посыпались карандаши и книги, вскочил Володя Червяков. С всклокоченными волосами, развевающимися полами пиджака, продолжая хохотать, он бросился по проходу между креслами в сторону трибуны. Взбежав по ступенькам, Володя протянул ошеломленному директору пачку бумаги и произнес, задыхаясь, с безмятежной улыбкой на устах: «Платон Кириллович, вот, пожалуйста, я написал много статей, на много лет вперед, возьмите, возьмите и не сердитесь больше».

Директор вынужден был взять пачку. Он молча посмотрел на первый лист, перевернул его, затем второй, третий… Все листы были пусты. Ни одной буквы, только какие-то штрихи и волнистые линии.

Задача

– Георгий Корабелов, к доске. Перед тобой простейшая арифметическая задача. Я и весь класс ждем ее решения. Приступай, – произнесла молоденькая учительница математики, бросив строгий взгляд в сторону вызываемого.

Жора – ученик третьего класса обычной средней школы – медленно вылез из-за парты и, понурив голову, побрел к доске. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, не поднимая головы.

– Георгий, ты не на пол, на задачу смотри.

Жора повернулся, бросил взгляд на исписанную мелом доску, и неловкая, могло показаться, даже блаженная улыбка тронула его губы.

– Георгий, опять начинается, – сокрушенно покачала головой учительница, – ну скажи хоть что-нибудь.

Жора продолжал бессмысленно улыбаться.

– Ну все, Георгий, так больше невозможно, вызовем твою маму и будем решать, что с тобой делать, на педсовете. Садись.

Жора тихо подошел к парте на предпоследнем ряду и сел. Рядом с ним никого не было, поэтому никто не обратил внимания, как он положил на колени блокнот и склонил над ним голову.

На него одноклассники давно перестали обращать какое-либо внимание. Что с такого взять – то ли блаженный, то ли недоразвитый.

Когда поначалу мальчишки пробовали его задирать, вызывать на драку, Жора в ответ тихо улыбался и не сопротивлялся. Он продолжал улыбаться даже тогда, когда получал тумаки. «Да оставьте вы этого ненормального, – вступались за Жору девчонки, – какая радость лупить по пыльному мешку!» «И то верно, – разочарованно соглашались мальчишки, – убогих бить грех».

Так тихо и существовал Корабелов уже третий год. Ни он, ни его никто не трогал. Его спасительным кругом была незаметность. Ведь и в мире природы самая действенная защита – не сила, не агрессия, а способность слиться с окружающей средой и стать незаметным для врагов.

С учителями, конечно, было сложнее. Жора плохо усваивал как точные, так и гуманитарные предметы. Преподаватели видели, что он силится понять, но не может. Его терпели, выводя со скрипом в ведомостях тройки только из-за тихого поведения, Жора никого не раздражал. Но всякому терпению когда-то приходит конец.

Мать Корабелова посадили за парту рядом с сыном. Отца не было, потому что он давно их бросил. Жора сидел, как обычно тихо, склонив голову вниз. Он смотрел на расчерченный квадрат в блокноте.

– Итак, коллеги, начинаем. Сегодня нам предстоит решить судьбу школьника третьего класса Георгия Корабелова, – строгим голосом начала завуч. Это была немолодая сухая женщина с абсолютно прямой спиной и платьем, которое украшали многочисленные неестественно яркие райские птицы. На фоне тусклого зимнего дня они буквально слепили окружающих.

– К Корабелову не может быть претензий только по одному предмету, если его вообще можно назвать предметом, – поведению. Да, здесь твердое пять, но по всем остальным – ниже двойки. И нам нужно решить, способен ли Корабелов продолжать учиться в обычной школе или его необходимо перевести в учреждение, где обучаются дети с ограниченными возможностями.

Далее обратились к матери Жоры. Перед многочисленными учителями и членом роно она до крайности смутилась. Переминаясь с ноги на ногу, теребя носовой платок, тихо молвила:

– Поверьте, Жора старается. Вы правы, не все получается, но можно мы еще попытаемся. Не отчисляйте его, пожалуйста! – Из глаз рано состарившейся женщины потекли слезы.

Слово взяла молодая математичка:

– Вы поймите, мы бы рады вас никуда не переводить. Но Георгий ничего не воспринимает, вместо ответов блаженно улыбается и молчит, молчит, молчит. Ну что нам остается делать?

В таком же стиле выступили и другие педагоги. В классе повисла гнетущая тишина. Все головы повернулись в сторону инспектора роно.

Внезапно тишину прервал восторженный возглас самого Жоры.

– Я решил эту задачу!

– Какую задачу? – оторопела завуч.

– Шахматную, шахматную! – Эти слова были пронизаны неподдельным счастьем.

И тут случилось чудо. Инспектор роно, грузный, уже немолодой дядька, рванулся в сторону парты, за которой сидели Жора и его мать.

– А ну покажи, мне интересно, – при этом он обернулся к изумленным учителям. – Простите, парнишка задел меня за живое. Дело в том, что я сам заядлый шахматист, шахматы для меня – святое.

Он взял исчерченный блокнот из рук Жоры и углубился в позицию. А затем, хитро подмигнув мальчишке, полез в свой портфель и достал из него маленькие карманные шахматы.

– Они у меня всегда с собой, давай-ка проверим твое решение.

Учителя тем временем переглядывались и недоуменно пожимали плечами.

Наконец инспектор выпрямился и произнес с некоторой ноткой торжественности:

– Итак, уважаемые коллеги, товарищи, могу засвидетельствовать, что обсуждаемый нами ученик с блеском решил труднейшую шахматную задачу, над которой он бился долгое время. Не исключаю, что поэтому могли страдать другие предметы. Это, конечно, плохо, очень плохо, и тебе, Георгий, должно быть стыдно. Но, коллеги, давайте не будем торопиться, может, кто-нибудь из вас возьмет на себя труд позаниматься с парнишкой дополнительно. Ну не верю я, что дефективный человек способен так глубоко мыслить в шахматах! А сам я помогу тебе, Жора, поступить в шахматную секцию – возможно, выйдет большой толк. Хочешь?

– Очень.

Приговор

Александру показалось, что, просыпаясь, он услышал собственный храп – громкий и тяжёлый. Он не знал, почему вообще проснулся посреди глубокой ночи. Что это было: какой-то подсознательный толчок, или простое желание пойти в туалет? Важно было другое. Медленно приоткрыв глаза, он увидел недалеко от своей головы тусклое свечение. «Отблеск луны?» – мелькнуло в сознании. Но это была не луна. Глубокой осенью петербургское небо укрывал плотный слой облаков. Когда взгляд Александра прояснился, он застыл от удивления.

В метре от него стоял мальчишка пятнадцати лет, а его правая рука сжимала длинный нож с широким лезвием, которое тускло поблескивало в лучах уличного фонаря. Губы у мальчишки тряслись, он весь дрожал, парня явно бил озноб. Он был похож на нездорового, озлобленного зверька, готового в любую секунду броситься на свою жертву. Мгновенно прояснившееся сознание Александра оценило опасность ситуации, он понял, что находится на краю гибели.

Первоклассный психолог, Александр даже не принимал решения, все произошло само собой на подсознательном уровне. Он громко и весело расхохотался. Мальчишка отпрянул. Для него такая реакция оказалась полной неожиданностью.

Александр сразу почувствовал, что дело сделано – парень сломлен психологически. Поэтому он не стал бросаться на него и отнимать нож. Напротив, он потянулся и сладко зевнул. Затем повернулся на бок, широко улыбнулся и спросил абсолютно спокойным голосом:

– Паша, ты что, решил поиграть в индейцев? Бесшумно подкрасться к бледнолицему и перерезать ему горло?

Мальчишка был не в силах вымолвить ни слова.

– А вообще, классная идея, жаль, что не получилось. Но ничего, сегодня не вышло – так, может, завтра удача не обойдет стороной молодого Чингачгука, – хохотнул Александр. – Нет, правда, ты что, начитался Майн Рида?

Парень выронил нож, медленно опустился на пол, по его щекам потекли слезы.

– Отец, мне нужны деньги, – едва расслышал Александр сквозь всхлипывания.

Такого поворота событий он никак не ожидал.

– Деньги? А разве ты в чем-то нуждаешься?

Его приемный сын Павел молчал.

– Погоди, ну, кроме того, что ты полностью обеспечен едой, одеждой, жильем, я ведь постоянно даю тебе деньги на всякие мелкие расходы.

– Этого мало, отец.

– Не понял.

– Мне нужно во много раз больше.

– А на что?

Снова последовало долгое, тягостное молчание. Александр обратил внимание, что парня трясло, как в лихорадке. «Неужели? – промелькнуло в сознании. – Господи, я ведь всецело погружен в свою научную работу. На мальчишку давно не обращал пристального внимания. Неужели?»

– Покажи руки.

Только сейчас до него стало доходить: парень постоянно носит все рубашки и футболки только с длинными рукавами, даже в теплую погоду.

– Давай, показывай руки!

Павел отодвинулся и вдавился спиной в дверцу платяного шкафа. Но, увидев решительный настрой отца, сдался и начал покорно закатывать рукава.

Александр с ужасом уставился на исколотые вены подростка. На изгибах локтей обеих рук застыли багровые болота. Он уронил голову. Худшее из того, что могло случиться, случилось.

– А как это ты, а когда это ты? – забормотал Александр.

Его приемный сын начал шепелявить дрожащими губами:

– Это в клубе. Тебя ведь вечно нет дома. Однажды приятель позвал меня в ночной клуб. Там и дали попробовать. Сначала покурить, а дальше больше.

– Но это стоит больших денег! – сорвался на крик Александр.

Павел заерзал, его глаза сверкали лихорадочным блеском.

– Первые дозы они давали бесплатно, потом в долг. Поэтому я начал у тебя незаметно воровать.

– Что, семейные реликвии?!

– Да, например большое серебряное блюдо, которое лежало в глубине серванта. Ты ведь ничего не проверяешь, ничем не интересуешься, кроме своей биологии. Но этого оказалось мало. Дозы увеличивались, и сейчас я влез в страшные долги.

Они сказали: если не верну, то убьют. Но есть кое-что пострашнее, чем убьют. Они не дадут мне больше новой дозы. Дай денег, дай скорее! Иначе я не знаю, что сделаю, я за себя не ручаюсь, – сквозь клокот и всхлипывания услышал Александр.

Он молча встал с кровати, подошёл к секретеру, открыл его с помощью ключа и достал кошелек.

– Сколько?

– Пять тысяч.

– Ого! На, держи, и ложись спать.

– Какое спать, отец! Я побежал в ночной клуб, он тут недалеко.

– Ты что, с ума сошел, ночь на дворе!

– Мне без разницы, я не могу больше терпеть!

Когда дверь захлопнулась, Александр надел спортивный костюм, опустился в большое удобное кресло в гостиной и закурил. Его лицо оставалось невозмутимым, несмотря на то что мысли в мозгу метались и путались.

«Идиот, ты идиот, брат! – обратился он мысленно сам к себе. – С умным выражением лица поучаешь других, мол, в жизни можно совершать мелкие и даже средние ошибки, нельзя крупных. Любая крупная ошибка приводит либо к непоправимым последствиям, либо к гибели. А сам?! Сам-то эту крупную, чудовищную ошибку и совершил. Саня, что тебе ещё надо было от жизни?! Да, неудачно женился, но ведь нормально, цивилизованно развелся. Главное, детей не было. А то бы росло сейчас несчастное существо без отца. Со всем расквитался. Ну и живи спокойно со своей постоянной женой, имя которой его величество Биология! Ведь всю сознательную жизнь она только для тебя и существовала. Конечно, ты любил родителей, и был любим ими. Но даже это чувство отступало, когда речь шла о науке.

Идиот хренов! Почему ты вдруг вообразил, что тебе нужен сын, из которого со временем ты сделаешь крупного ученого? Мол, без этого твоя жизнь будет неполноценной. Да у тебя, кретина, именно у тебя диплом биолога и нужно отобрать в первую очередь! Уж не тебе ли должно было быть ясно, что брать со стороны ребенка – все равно, что пойти в казино? Проигрыш неизбежен, гарантирован. Или ты решил, что сирота из детдома – это сын, брошенный Менделеевым и Марией Кюри? Да даже если бы и так, уж кому как не тебе должна бы была ясна опасность вырождения. Какой, нахрен, Менделеев! В детдомах на девяносто процентов находятся дети из неблагополучных семей, рождённые от алкоголиков и проституток, от опустившихся людей с соответствующим генофондом.

Но ты ни о чем таком тогда не думал, был ослеплен идеей. А в детдоме, даже несмотря на то, что ты представлял собой неполную семью, пошли навстречу. Ну как же! Такой положительный, доктор наук! Такому вполне можно доверить маленькую жизнь. Доверили… Хорошо, взял ребенка, ну хотя бы серьезно занялся его воспитанием. Да, ты хотел это сделать. А в действительности поигрался в любящего отца пару-тройку месяцев и исчез в лаборатории. Еще бы – новые идеи, новые эксперименты, да ты просто забыл о мальчишке. Одевал, обувал, кормил и все. А душу, как всегда, отдавал любимой работе. Ну вот, теперь получай. Но надо что-то делать».

Не успел он произнести эту фразу про себя, как внезапно превратился в другого человека.

В мгновение ока собрался, и натренированный мозг ученого начал просчитывать варианты. Он весь подобрался, словно гепард перед прыжком. Его холодный взгляд скользил по темному небу за окном, однако Александр неба не видел.

«Итак, вариант первый, – произнес он мысленно. – Парня надо изолировать от этой шайки и начать лечить. Звучит красиво. На самом деле – нулевой вариант. Павел – глубокий наркоман. Начался уже распад личности, если он готов был броситься с ножом на приемного отца. А кроме того, шайка его не отпустит. Он наверняка рассказал им, кто я, и они до конца решили тянуть из него деньги. Вполне возможно, скоро его дружки появятся здесь и начнут мне угрожать.

Второй вариант. Все оставить и бежать куда глаза глядят. Значит, бросить не только дом, но и работу, и любимую лабораторию. Нет, этому не бывать!

Третий вариант. – Александр закусил губу. – Да, наверное, он единственно возможный. Пойти на поводу у приемного сына. С этого дня начать добровольно давать ему деньги на зелье. Пусть продолжает катиться в пропасть, сам выбрал этот путь. Главное, я, как биолог, понимаю: долго это не продлится. Скоро наступит неминуемый конец. Ждать осталось недолго. Скоро кошмар закончится. – При этой мысли по его губам пробежала кривая усмешка. Однако через мгновение у Александра потемнело в глазах. – Черт, а как же быть с органами опеки? Что будет, когда они узнают о кончине своего детдомовца, которого отдали в хорошие руки? – Замешательство длилось недолго. – Ерунда, профессор. Они только вначале интересовались судьбой мальчишки, заходили домой. А уж сто лет, как никого не было. Да всем на все наплевать, – успокаивал он себя, – ну даже и узнают. Сам себя парень и довел. Не я же его убил».

Наконец он облегчённо вздохнул. Решение было принято. Приговор был вынесен. Все теперь знал Александр, кроме одного: в эту минуту он вынес приговор не только своему приемному сыну, но и самому себе.

Он встал с кресла, потушил сигарету и рухнул на кровать, сразу забывшись в тяжёлом, беспросветном сне.

Проснулся поздно. О походе на работу сегодня не могло быть и речи. Александр тихонько подошёл к комнате Павла и приоткрыл дверь. На неразобранной кровати скрюченным червячком в одежде лежал его приемный сын. В уголках губ Павла пузырилась слюна. Преодолев отвращение, Александр коснулся его плеча, и попробовал растормошить. В ответ он услышал тихий стон.

– Паша, вставай, предстоит серьезный разговор.

Дело не клеилось. Пришлось до краев заполнить большую кружку холодной водой и опрокинуть на голову спящего. Подействовало. На Александра уставились расширенные зрачки, взгляд был совершенно бессмысленным.

– Давай, брат, просыпайся, нам есть что с тобой обсудить.

– А я где?

– В своей комнате. Не узнаёшь?

Две чашки горячего, крепкого кофе помогли немного прояснить сознание несчастного. Александр это заметил и начал говорить холодным, жёстким тоном.

– Павел, пока тебя не было, я все обдумал. Ты знаешь, я – профессионал и разбираюсь не только в биологии, но и в медицине. Науки родственные. Диагноз мне ясен. Поэтому не надо больше прокрадываться ко мне в комнату с ножом в руке. Я буду добровольно давать деньги, которые тебе необходимы. В том числе дам деньги, которые покроют твои долги. Понятно?

Павел, с трясущейся чашкой в руке, подумал, что он продолжает спать, что он пребывает в сказочном сне. «Это чего, это значит, все мои проблемы позади? Получается, живи не хочу! Нет, не может быть, наверняка за этим кроется какой-то подвох».

– Можно, я закурю?

Александр усмехнулся.

– После всего остального это даже не вредная привычка. Кури, конечно. – И он сам с удовольствием затянулся.

– Ты что, вот так просто будешь давать мне деньги, я не ослышался?

– Не ослышался. Вот так просто. Хотя у меня есть одно условие. Жесткое условие. Если ты его хоть раз нарушишь, сразу все прекратится

«Ага, вот он, подвох», – с тоской подумал мальчишка.

– Слушай внимательно. Всеми своими делами ты будешь заниматься на стороне. Ни один твой приятель – из ночного, не из ночного клуба – не должен здесь появляться, даже когда я на работе. Учти: я сразу замечу и тут же выкину тебя на улицу без всяких средств к существованию. Моя квартира – не притон и никогда им не будет. Понятно?

– Понятно. – Павел растерянно потряс головой. – А ты не будешь меня лечить?

– А ты сам хочешь лечиться?

Павел молчал. Вопрос повис в воздухе, и так и остался без ответа.

Потекли дни. Странное и страшное время обрушилось на Александра. Но как бы ни было тяжело, он решил идти до конца. Единственное, в чем он ошибся, так это в сроках. Предполагал, что придется мучиться года два. Какое там, через полгода все было кончено. Одна из доз оказалась слишком большой.

Охранник ночного клуба ранним утром обнаружил рядом с водосточной трубой скрючившуюся, будто переломленную пополам фигурку. Большие открытые глаза подростка на синюшном лице, казалось, смотрели в никуда. Ни на небо, ни на землю, а просто в никуда.

Александр был на опознании, после чего быстро организовал похороны. В опеку послали бумагу, но оттуда никто не появился.

«Я так и думал, никому ни до чего нет дела, – с облегчением вздохнул профессор. – Неужели конец кошмару?! Ну все! Если теперь встречу на улице шайку бандитов с ножами и пистолетами с улыбкой распахну им объятия. Ну а если увижу ребенка, за километр, нет, за сто километров обойду. Все, хватит, наигрался!» В это мгновение его обожгла мысль – острая и страшная: «А сам-то ты – не бандит?»

Раннее весеннее утро будто взорвалось жёлтым, солнечным светом. Александр, сжимая рукоятку любимого портфеля, вышел из дома и с наслаждением вдохнул терпкий, прохладный, чуть сыроватый майский воздух. Все пело и трепетало внутри. «Свобода, наконец-то я свободен! Могу теперь заняться только своим любимым делом. Никто и ничто не сможет мне помешать».

Он шел пружинистым шагом и мечтал, как откроет дверь лаборатории, главное – пустой лаборатории, сотрудники подтянутся часа через два, в полной тишине сядет за микроскоп, увидит клетки и, наверное, умрет от счастья. Как же он соскучился по этим клеткам! Насколько они приятнее и интереснее людей! Насколько этот таинственный, микроскопический мир честнее и справедливее человеческого, в котором преобладают корысть и эгоизм! «Саня, ты сейчас прильнешь к окулярам микроскопа, и весь ужас последнего времени испарится, все забудется». – Сказал он про себя и зажмурился.

С этими мыслями он шагал в сторону автобусной остановки. Машины у него не было, да и желания приобретать ее тоже никогда не было. Жена до их развода часто канючила: «У такого уважаемого человека должна быть машина, иначе как-то несолидно получается. Давай купим». «Да-да попозже», – отвечал он вслух, а про себя думал: – На кой черт она мне сдалась? Права получать, потом куда-то ездить, следить за дорогой, а если отвлечься – авария. Да пошло все куда подальше. А тут, сел в автобус, глаза закрыл и видишь любимые клетки. Красота!»

Александр вышел на своей остановке и двинулся в сторону института бодрым шагом. Вошёл в подворотню, в нескольких десятках метров зеленела будочка, в которой находился охранник, проверяющий пропуска сотрудников.

Привычным жестом Александр сунул руку в карман за пропуском. Одновременно боковым зрением он заметил что-то необычное в такой знакомой картине. Перед будкой охранника, свернувшись калачиком, лежало существо, в котором даже трудно было разглядеть пса. До того маленьким, тощим и беззащитным он выглядел. Остатки шерсти торчали свалявшимися комьями на оголенных боках и спине. Морда уткнулась в сырую землю. Весь его облик отражал полную безнадегу. Раньше Александр его никогда не видел. Он замер, оцепенел. Рука застряла в кармане, она отказывалась его слушаться. Внезапно что-то оборвалось внутри. Ему вдруг стала безразлична его лаборатория, пропало желание туда идти. «Как же я буду смотреть в микроскоп, весело общаться с коллегами, наслаждаться жизнью и продолжать существовать, делая вид, будто ничего не произошло? Подожди, Саша, ты только что убил человека. Невинного, несчастного мальчишку, у которого в жизни не было ничего светлого. Сначала приручил его, а потом убил, как приблудного, дворового пса. И решил, что гора с плеч. Можно жить прежней жизнью. Смотреть в микроскоп, хохотать, спать, есть. Не, брат, что-то не получается, не сходится». Все эти мысли вдруг вихрем обрушились на него.

Александр так и не смог достать пропуск. Он остановился перед проходной, ещё раз долгим взглядом окинул свернувшийся клубочек и побрел прочь.

Внутри поселились пустота и ужас. Александр не разбирал дороги, просто механически переставлял ноги. Он не заметил, как перешёл мост через Неву и вскоре очутился в садике, в глубине которого стояла небольшая церквушка. Он подошёл к ее воротам, и в следующее мгновение ноги сами подогнулись, и Александр очутился на коленях. Он начал что-то сбивчиво, сумбурно шептать и неумело креститься. Внезапно почувствовал, как чья-то ладонь опустилась на его плечо.

– Подымайтесь, подымайтесь, видно, велика ваша печаль. Пойдёмте в церковь. Только Господь сможет утешить и помочь.

Александр поднял голову. Перед ним стоял священник. Глаза на его старческом, изрезанном глубокими морщинами лице излучали понимание и доброту.

Он медленно встал и, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, побрел за батюшкой. По его щекам текли слезы.

Электронные письма другу

(зарисовки-миниатюры)

Первое письмо

Привет, дружище. Давно не писал. А что писать, веселого-то мало, черт-те что твориться вокруг Представляешь, иду тут на днях по улице, вижу – скамейка одинокая стоит, решил покурить. Сижу, как воробышек, никого не трогаю, а на другом конце скамейки мужик сидит и что-то бормочет. Я вначале внимания не обратил, думал, по мобильнику говорит, а он вдруг как начал завывать. Я подумал: пора сваливать от греха подальше, наверное, сектант какой-нибудь. Оказалось, он с котом разговаривает. Когда я спросил, а почему с котом, он сказал: «А что больше с ним разговаривать никто не хочет». Посмотрел – и правда рядом с ним приблудный облезлый кот сидит и почему-то слушает этого чудака. Дальше он говорит мне: «Все очень хреново, мужик. На днях купил люстрочку, а она сорвалась с крюка и вдребезги. Решил развестись с женой, а она глухонемая, не может понять, что я от нее хочу. На работе день рождения решил справить, пригласил начальника, а у меня их два, второго не пригласил, потому что одна падла сказала, будто он в отпуске. Так этот второй так озлобился, что решил меня выгнать взашей». Дружище, пойми мое состояние, я уже не мог сидеть на скамейке, чувствую: сейчас упаду, а у мужика горе, от моей дергающейся физиономии ему совсем тошно стало. И он как завоет: «Что ж ты ржешь, падла?! Только с котом и можно поговорить по-человечески». Я тут собрал все последние силы в кулак и спрашиваю его серьезно-серьезно: «А я могу вам как-нибудь помочь?» Он отвечает: «Можешь, уматывай отсюда, дай с котом поговорить». Я обрадовался, говорю: «С котом – это святое». Как я добрался до места назначения, не помню, часа два не мог отделаться от хохота. Хотя мужика объективно жалко.

Второе письмо

Здравствуй, дружище. Если хочешь, могу рассказать тебе еще одну грустную историю, которая приключилась со мной во вторую половину отпуска. Помнишь, я говорил, что собираюсь участвовать в шахматном турнире, книг накупил… Так вот, я участвовал. Вначале все очень понравилось. Зал огромный, трибуна высоченная. Важных персон полно, вплоть до заместителя губернатора. Вокруг трибуны кадки с цветами необыкновенными. Перед вступительной губернаторской речью случился небольшой конфуз. Какая-то несчастная уборщица внесла очередную кадку, организаторы на нее прилюдно заорали: «Почему не с пальмой, а с какими-то жеваными пионами?!» Она расплакалась. И тогда один, видимо, очень важный человек брезгливо махнул рукой и снисходительно молвил: «Ладно уж, оставьте». Она не оставила и, рыдая, убежала вместе с кадкой. Через мгновение на лестнице послышался грохот, – видимо, она уронила кадку, а может быть, упала вместе с ней. Собрание между тем продолжалось. Ты не представляешь, какие замечательные речи и правильные слова говорились! О развитии шахмат, об интеллектуальном взрыве и прочих важных вещах. Заместитель губернатора сказал, что теперь обучение этой древней, мудрой игре будет проводиться в школе. И какой-то идиот, что сидел рядом со мной, вдруг громко спросил: «Что, с первого по десятый класс?» Ему никто не ответил, но организаторы посмотрели на него такими испепеляющими взглядами, что потом он продул все партии до единой, даже мне – видимо, не смог оправиться. Короче, ничего я не выиграл. Но в процессе турнира со мной произошла удивительная история. Где-то посредине, после очередной проигранной партии, шатаюсь по залу, чтобы немного размяться. Мрачный, расстроенный. Вдруг подходит ко мне какой-то человек в шапочке, похожей на тюбетейку, и вежливо-вежливо вкрадчивым голосом говорит: «А не хотели бы вы стать шахматным композитором?» Я онемел. Какой на фиг композитор, там не все гроссмейстеры могут и умеют составлять задачи и этюды! И продолжает: «Мы добились того, что газета “Вечерний Петербург” после долгого перерыва вновь раз в неделю будет печатать шахматные задачи». Вначале я смотрел на него как на сумасшедшего. Потом взял себя в руки, собрал всю волю в кулак, выпятил грудь, приподнял подбородок и произнес важным голосом с хрипотцой: «Я подумаю». После чего услышал за своей спиной: «Я ж тебе говорил: сразу видно – солидный человек». Как я после этого добрался до ближайшего стола, забился под него и хохотал до конца турнира, этого я уже не помню. Кстати, оцени: мы постоянно обзываем друг друга турнирными бойцами. Так вот, я и в 66 лет пока в строю – действительно участвую в турнирах, настоящий турнирный боец!