Бог, который исчез, или Made in ∞

– О великий Саваоф! – с оттенком ехидства снова заговорила она. – А где в моем доме будет спать мужчина? Ты ведь позаботился о ложе только для меня.

Сама этого не подозревая, лучшего способа уколоть Яхве Лилит не могла найти. Он так печально посмотрел на нее, что той невольно стало его жалко.

– Что случилось? Я что-то сделала не так? – виновато спросила она.

Яхве отрицательно покачал головой.

– Это я все делаю не так, – мрачно и непонятно ответил бог. – Ты спросила, где будет спать мужчина?

Лилит, чувствуя, что эта тема почему-то задевает бога, нехотя кивнула.

– Он будет спать с тобой. Он будет твоем мужем, и ты будешь делить с ним ложе, – справившись с собой, будничным голосом ответил Яхве.

– А зачем? – удивилась женщина. – Разве здесь мало места? Я уже одну ночь проспала с Адамом и не могу сказать, что пришла в восторг. Мне мешали его коленки. А утром он вообще с ума сошел. Так на меня смотрел, трогал, а потом вообще на меня залез.

Яхве невольно усмехнулся.

– Я совсем не хочу, чтобы новый мужчина делал то же самое, – решительно договорила женщина. – Пусть спит отдельно.

– Но ведь мужчина просто хотел соития, – растерянно выдавил из себя бог. – А это вовсе не наказание. Скорее, это высшая форма физической любви, которую существо одного пола может проявить по отношению к другому. Реализация подсознательного стремления живого к самовоспроизведению через наслаждение. Ловушка природы.

– А если я не хочу самовоспроизводиться? – спросила любознательная Лилит.

Бог засмеялся.

– Если в природе женское начало прекратит соединяться с мужским, то все сущее умрет, – назидательно ответил он.

– А я и так умру. Ты ведь меня такой сделал, – с тенью укора произнесла Лилит. – И мне безразлично, самовоспроизведусь я или нет. У тебя уже есть пара, Адам и Ева, вот пусть и самовоспроизводятся. А мне мужчина нужен не для этого. С ним просто веселей, чем одной.

Лилит, задумавшись, сделала паузу.

– Да и вообще, может, лучше сотворишь мне женщину. Она, по крайней мере, не будет тыкать в меня своим отростком, – деловито закончила она.

Яхве пришел в ужас от этого предложения.

– Я лучше все-таки сделаю тебе мужчину, – проговорил он.

– Так делай. Но не для соития. И не медли, – стала поторапливать его Лилит.

Бог задумчиво покачал головой.

– Все не так просто. Процесс создания мужчины трудоемок и занимает много времени, – соврал он. – Мне понадобится срок, чтобы подготовиться.

У Лилит загорелись глаза.

– Так давай готовься. Чего ты ждешь? – сказала она.

Яхве согласно кивнул

– Этим я и займусь, – проговорил он, думая о чем-то другом. – Пойдем, проводи меня на берег.

Яхве взял женщину за руку, и та почувствовала, как приятно это теплое касание. Они вышли на берег. Было уже темно. С моря дул приятный освежающий ветерок. Яркие россыпи звезд, казалось, спустились с неба и висели прямо над головой. Яхве мягко притянул женщину к себе и обнял ее податливое тело. У Лилит возникло странное ощущение, что она растворилась в боге-мужчине. Его лицо было совсем рядом, а обычно строгие глаза смотрели как-то по-другому. Она не ведала, как описать их выражение, не подозревая, что и никто другой тоже не сумел бы это сделать. В этих глазах отражались любовь и нежность. Яхве наклонился и нежно поцеловал ее в губы. От его прикосновения все тело женщины затрепетало, но бог ее отпустил. И исчез.

Шли дни. Яхве не появлялся. Лилит вскакивала с утра пораньше и бежала на берег, в то место, где она рассталась с богом, в надежде, что он ждет ее, а с ним и долгожданный мужчина. Она пыталась представить, как он будет выглядеть. Но почему-то у нее невольно возникал образ Саваофа, ведущего за руку Адама. Она, в принципе, ничего против этого не имела, но в глубине души надеялась, что Саваоф все-таки сделает кого-нибудь другого. Ведь создал же он для Адама Еву, а не вторую Лилит. Но постепенно, повинуясь подсознанию, образ второго человека в ее мечтах стал меняться. И однажды, в очередной раз представляя встречу с долгожданным мужчиной, Лилит смущенно поняла, что Саваоф в ее грезах ведет за руку самого себя.

День проходил за днем, и никто не приходил. Вначале женщина злилась на нерасторопность Саваофа, а потом начала плакать, жалея себя и свою незавидную судьбу. И, в конце концов, ей стало безразлично. Просто абсолютно все равно: голодна она или сыта, жива или мертва. Целыми днями она валялась на песке, глядя, как ветер теребит спутанные немытые волосы. Она перестала заходить в свой дом, ей это было незачем, и спала прямо на песке. Ее уже не пугало, что ночью просыпаются и выходят на охоту опасные хищники, и даже с некоторым мазохистским удовольствием представляла, как ее рвет на части голодный леопард.

Но однажды она проснулась и поняла, что дальше так жить не может. Все равно это была не жизнь. И она решила умереть. Она взяла свой нож, сделанный из раковины, и полоснула им по руке. Боль была так сильна, что она вскрикнула, а затем испугалась. Она увидела свою кровь, медленно, но неуклонно капавшую на желтый песок. Лилит закричала снова. Но уже от ужаса. А кровь так же медленно продолжала идти, забирая по капле ее жизнь. И тогда до Лилит дошло понимание, что скоро она исчезнет навсегда, и она разом ощутила, что больше всего на свете хочет жить. Хоть как, но жить.

Она в отчаянии сжала кровоточащую кисть другой рукой и заметила, что кровь начала идти меньше. Она сорвала лист со своего одеяния и обмотала его лианой вокруг раненной руки. В глазах ее начинало темнеть, когда она с надеждой увидела, что кровь уже не течет, и потеряла сознание. Когда очнулась, день клонился к вечеру. Женщина чувствовала ужасную слабость. Она со страхом осторожно приподняла лист, но, кроме корочек засохшей крови, ничего не увидела.

Несколько дней она чувствовала себя неважно, а затем все прошло. Рана затянулась, оставив на коже светлый рубец. А другой рубец остался у нее на сердце. Ведь Саваоф бросил ее. Никакого мужчину он и не собирался для нее создавать. Теперь она это поняла. У него уже есть пара людей, способных размножаться. Так зачем ему еще и Лилит? Она же сама объяснила, что не хочет соития. Вот он и построил для нее дом, сделал лук, чтобы она жила, сколько сможет. Убить ее у него, видимо, рука не поднялась. Но в одном бог просчитался. Он не знал, с кем имеет дело. Лилит не станет игрушкой ни в чьих руках. Она будет мстить. А для этого она должна стать сильной и злой. Она поквитается с этими хорьками, которые на радость творцу собираются принести свой хорячий приплод.

Лилит стала упорно тренироваться и превратилась в меткого стрелка из лука. Она начала подсматривать за повадками хищников и учиться у них. И скоро ее дом был завален шкурами подстреленных или пойманных ею животных. А потом сбылась ее мечта, она убила властелина здешнего леса, леопарда. И поняла, что почти завершила свое преображение. Она выбросила за ненадобностью свое одеяние из листьев, потому что оно перестало отражать ее сущность. И теперь в этой части тверди появилась настоящая царица мира, женщина в шкуре леопарда.

– Лилит! – тихо раздался чей-то знакомый голос. Женщина вздрогнула и обернулась. Шагах в десяти от нее стоял Саваоф и внимательно, не переставая удивляться, ее разглядывал. Это была совсем не та женщина, которую он оставил несколько месяцев назад. Он знал, что поступил жестоко, пообещав сотворить мужчину, а потом бросив ее. Но в его поступке была своя логика. Он хотел выиграть время, которое, как он любил повторять, лечит все. А оно должно было в первую очередь вылечить его самого от зарождающейся любви к Лилит. И тогда он с удовольствием сделал бы ей мужчину. Да хоть десять. Но сотворить из академического интереса мужа для женщины, в которую сам влюблен, показалось бы сверхглупостью даже самому недалекому из богов. И для начала он решил постараться избавить себя от нежданного чувства через разлуку с предметом любви.

Но эти короткие месяцы не помогли. Да и не могли помочь богу, привыкшему оперировать понятиями, соизмеримыми с вечностью. А главное, Яхве, похоже, и сам не очень хотел быть излеченным. И он вернулся. Но это была не та Лилит. Не хуже, нет. Прекраснее. И опасней.

Женщина молча разглядывала бога. Как она и предполагала, он явился один. Он предал ее уже во второй раз. Она так и знала: создавать для нее мужчину в его планы не входило. «А ведь бог тоже мужчина», – не совсем к месту подумала она.

Не говоря ни слова, она сняла с плеча лук и достала стрелу. Бог спокойно продолжал ее разглядывать. Женщина натянула тетиву, направив стрелу точно в середину его груди. С такого расстояния он промахнуться не могла.

– Беги! – жестко приказала она.

Бог усмехнулся и отрицательно покачал головой. Женщина выстрелила. Стрела вонзилась точно в сердце, пробив тело бога насквозь. Он пошатнулся, но устоял. С гримасой боли он с натугой вытащил стрелу из груди и сломал ее об колено. Песок под его ногами стал багровым от крови. Но… непредвиденно кровотечение прекратилось. Бог остался стоять в той же позе. Маска боли на его лице сменилась выражением сочувствия.

– Беги! – снова неумолимо повторила Лилит и во второй раз натянула лук. Теперь она целилась в лоб. Стрела пробила голову, и он упал навзничь. Изо рта пошла пена, а руки судорожно заскребли по песку и затем затихли. Лилит подошла к телу и пнула его ногой. Бог не пошевелился. Неожиданно зарыдав, женщина опустилась на колени и обхватила бездыханное тело. Неизвестно, сколько она так пролежала, но неожиданно рука бога шевельнулась и неловко обняла ее, а мертвые губы неразборчиво прошептали:

– Отойди. Я не хочу, чтобы ты это видела.

Яхве неловко повернулся и, качаясь, встал на ноги. Его конечности дергались как у марионетки. Отвернувшись в сторону, он вырвал стрелу из головы и постоял какое-то время, скрывая лицо от Лилит. Потом повернулся. На его лбу остался заметный, но уже исчезающий красноватый след.

– Хочешь попробовать снова? – безо всякого намека на злость спросил бог. – Стреляй. Ты имеешь на это право. Я обманул тебя, я не создал тебе мужчину и оставил тебя одну. Стреляй же. Дай выход обиде.

Лилит отрицательно покачала головой. Когда она увидела, что Яхве ожил, в ней ожил и ее гнев.

– Хочешь еще раз продемонстрировать, какой ты непобедимый и бессмертный? – с презрением спросила она. – Тебе, наверно, нравится кичиться своим превосходством перед людьми. Тебя ведь даже покарать нельзя.

Яхве весь ссутулился от этих слов.

– Кара для богов – хуже смерти, – печально сказал он. – Это угрызения совести, которые их никогда не оставляют и не притупляются. Боги вечны – вечны и они. Лучше – небытие.

Лилит задумалась. Какой бы Яхве ни был, но что-то ведь заставило его вернуться.

– Зачем явился? – чуть более миролюбиво спросила женщина.

Бог постоял, пытаясь найти разумный ответ, а потом неожиданно рассмеялся.

– Я пришел сказать, – проговорил он, – что я все-таки создал для тебя мужчину. Вот он.

И Яхве показал на себя.

Все существо Лилит охватило ликование, которое, однако, она не без труда скрыла.

– Хоть ты и бог, но не можешь сотворить то, что создали до тебя, – равнодушно ответила она. – А тот, кто сделал тебя, наверно, постарался для другой женщины. Богини. Иди к ней.

Сердце бога болезненно сжалось. Даже недавний удар стрелы показался пустяком. С этими Лилитами была просто какая-то беда. Вначале богиня, а теперь вот она. И почему он не назвал ее как-нибудь по-другому? Исида, например.

– Я не знаю, кто меня создал, и создан ли я вообще, – медленно и мрачно произнес Яхве. – Но если и так, у меня есть свобода воли, кстати, как и у тебя, моего творения. А это значит, что мое сердце может принадлежать только той, которая мне желанна. И оно не отдано ни богине, ни женщине, хотя я готов его положить к твоим ногам. Хочешь, бери.

Яхве, ожидая ответа, склонил голову.

Лилит вплотную подошла к богу и подняла на него сияющие глаза.

– А ты меня даже не похвалил за то, что я метко стреляю, – сказала она. Бог невольно провел рукой по лбу и засмеялся.

– Да уж метко. Ничего не скажешь.

Он обнял Лилит и прильнул к ее губам.

Яхве был совершенно счастлив. А главное, забыл, что он Саваоф мудрый. Он был просто… Ховой. А Лилит была просто чудо. Она была способной ученицей, быстро научилась ласкать его так же неистово и страстно, как он ее. Накопившееся у обоих возбуждение требовало выхода. Но некая мысль отравляла Яхве идиллию встреч. Он не забыл, какой конфуз произошел по его вине с Самаилом, когда тот и Ева подошли к кульминационному моменту их первого интимного свидания. И не на шутку боялся, что, невольно причинив обидчивой Лилит боль, он, заподозренный в коварстве и умысле, потеряет ее навсегда. Женщина заметила, что настроение ее возлюбленного изменилось, и она с тревогой спросила:

– Что случилось, милый? Я что-то делаю не так?

Бог мрачно покачал головой и ответил:

– Скорее не ты, а я. И не делаю, а уже сделал.

И виновато рассказал правду о том, что происходит с сотворенными им женщинами в первое соитие. Лилит чуть обиженно отодвинулась от него и задумалась. А потом спросила:

– А это только в первый раз?

Бог кивнул.

– А это больнее, чем когда в тебя влетит стрела?

Яхве усмехнулся и, подумав, ответил:

– Наверно, нет.

– А крови вытекает больше, чем от стрелы, попавшей в сердце?

Бог снова отрицательно покачал головой.

Лилит опять замолчала, а потом, все-таки на что-то решившись, сказала:

– Ладно. Давай попробуем. Наверно, после той моей стрельбы я твоя должница.

И она легла, зажмурив глаза. Боли почти не было.

Это произошло ночью. Каин, может, даже ничего и не узнал бы, но родители так громко ругались, что он проснулся. Они опять ссорились. И причина в последнее время почти всегда была одна и та же. Адам хотел на матери «полежать», а та отказывалась. Дело дошло до того, что потерявший голову мужчина попытался применить силу, но взбешенная женщина сбросила его с себя и, вскочив, схватила крепкую суковатую палку, которой они ворошили угли в очаге.

– Если ты, саваофов ублюдок, еще раз попробуешь до меня дотронуться без моего разрешения, я размозжу твою дерьмовую голову… Иди поймай себе козу, – отчеканила она.

Адам аж задохнулся. Снова она напоминала о прошлом – невольно о Лилит, которая его бросила, и намеренно – об этой проклятой козе. И опять хулила его господина, того, кто дал ей ее никчемную жизнь. Мужчина встал и, размахнувшись, нанес тяжелый удар в скулу жены. Не успев увернуться, она со стоном упала на пол. Из носа побежала кровь. Но она только рассмеялась.

– Что? Доволен, что оказался сильнее? – издевательски крикнула она. – Так воспользуйся тем, что я не могу с тобой справиться. Убей меня. Но знай, если ты это не сделаешь, я тебе во сне перережу горло. А потом отнесу твое поганое тело под вонючее дерево. Пусть великий бог возрадуется. Его сын, наконец-то, воссоединился со своей суженой. Смертный Адам встретился, благословен создатель, со своей смертью. Ведь тебя, как я понимаю, только для этого и сделали.

Адам застыл, словно окаменев, а потом достал свой тяжелый каменный нож. Его глаза были тусклы и пусты. Эта женщина была права. Как всегда. Она тоже поняла, что смерть богоугодна. Но первой жертвой все-таки станет не он, а она и затем ее сын. Он отнесет их в свое святилище и возложит там во славу Саваофа. Только надо будет не забыть там навести чистоту, подумал он. Эти дары слишком хороши, чтобы лежать вместе с трупами животных.

Каин страшно завизжал и бросился к отцу.

– Отец! Не надо. Это ведь мама.

Адам отшвырнул его в сторону, и мальчик, упав, больно ударился. Он заскулил, как тогда раненый медвежонок, и испуганно вжался в землю. А затем пополз к матери. А ту вид побитого ребенка привел в ярость. Она вскочила на ноги и выхватила горящую головешку из очага.

– Ты знаешь, любитель коз, – презрительно сказала она. – Я не дам убить себя. Я убью тебя первая. – И она, прыгнув, попыталась ткнуть горящей веткой в лицо мужчины. Но он был не только сильнее, но и ловчее, и легко увернулся, хлестко ударив жену по руке. Головешка выпала, и Адам, крепко схватив женщину за волосы и запрокинув ей голову, приставил нож к незащищенной шее.

Каин, преодолевая страх, снова бросился на отца и укусил его за ногу. А тот засмеялся и грубо, как мелкую зверушку, стряхнул его.

– Что же ты медлишь? – с мукой в голосе спросила Ева.

Но Адам покачал головой и отпустил ее. Гнев его внезапно прошел. Саваоф был велик, но далеко. А кроме этих двоих, у него никого больше не было. Он протянул Еве нож. И снова подумал, что женщина права. Он действительно был бы замечательной жертвой Саваофу.

– На. Убей меня. Ты ведь этого хотела, – спокойно сказал он.

Ева сжала рукоятку ножа. Ярость еще не оставила ее. В ее глазах что-то мелькнуло, и она взмахнула рукой. Но мальчик с криком «не надо» повис на ее руке. Мать не без труда отбросила Каина в сторону, который в очередной раз больно ударился и тут же снова с выражением отчаяния вскочил на ноги.

В это время чувствительный удар пришелся по руке женщины, и нож выпал. На нее с возмущением глядел Адам.

– Не смей бить ребенка, – сердито отчеканил он.

Ева удивленно на него взглянула, и ее… разобрал смех. Чуть позже к ней робко присоединился и Адам, а Каин так и не понял, что произошло, но было похоже, что буря миновала.

– Никогда больше не напоминай мне про козу и не смейся над Саваофом, – строго сказал Адам.

– Никогда больше нет пытайся взять меня силой, – не менее строго сказала Ева.

– А про какую козу нельзя напоминать? – полюбопытствовал Каин, и получил два подзатыльника. Один от отца, а другой от матери.

Утром родители были явно смущены и неловко пытались загладить вину перед Каином. Отец перед уходом пообещал поймать и принести какого-нибудь зверька, чтобы ему было с кем играть, а мать угостила медом. Она была, несмотря на случившееся, в хорошем настроении, хотя ее вид, когда мальчик увидел ее, проснувшись, его напугал. И теперь он старался на нее не смотреть. Половина ее лица была сплошным вздутым синяком. Пряча глаза, он с благодарностью взял мед, хотя в глубине души рассчитывал на другое. Каин надеялся, что она даст ему персики. Как раньше.

И вспомнил день, когда она первый раз оставила его хозяйничать одного. Тогда с непривычки он жутко устал и к середине дня валился с ног. У него даже не хватило сил приготовить себе что-нибудь, и он просто похватал ягод. Однако у него были основания чувствовать себя довольным. Он успел сделать почти все. Остались какие-то мелочи, которые не заняли бы много времени. Но мальчик чувствовал себя обиженным. Мать куда-то пропала и в конечном счете нисколько ему не помогла. А к обиде примешивалась и нарастающая тревога. Она обещала прийти намного раньше.

Наконец, когда Каин, забыв про обиду, совсем уже разволновался, появилась Ева. И хотя у нее был виноватый вид, был заметно, что она довольна. Она прижала сына к себе и поцеловала его в макушку. И только за это мальчик был готов отработать еще не один день. Она окинула пещеру взглядом.

– Смотри-ка, ты даже успел натаскать хворост, – с удивлением и благодарностью сказала она. Каин зарделся от смущения и радости.

– Ты, наверно, проголодался, – продолжала мать. – Давай я тебе быстренько что-нибудь приготовлю.

К его удивлению, она вытащила из каких-то запасов и отрезала большой кусок копченой медвежьей лапы.

– На, ешь. Заслужил, – улыбаясь, сказала она.

Такое угощение перепадало мальчику нечасто, и он с жадностью вцепился в мясо. А когда сглодал все до последней крохи, Ева достала что-то, завернутое в листья.

– А теперь попробуй это, – произнесла она. – Помнишь, я тебе говорила про персики. Так вот они перед тобой.

Мальчик надкусил плод, и сладчайший сок потек по его подбородку. Лучшего он ничего в жизни не ел. Персика было всего три. Каин в момент проглотил два, а третий, поколебавшись, отложил в сторону. Мать удивленно посмотрела на него.

– Почему не ешь? Не нравится? – чуть обиженно спросила она.

– Нет. Что ты, мама. Очень нравится. Но ведь надо же оставить и отцу, – ответил Каин. Ева смутилась и замолчала, а потом несколько неестественным голосом сказала:

– Ешь, дурачок. Не оставляй. Адам персики не любит.

– Правда? – у мальчика загорелись глаза, он отчаянно хотел съесть и этот персик.

Ева с улыбкой кивнула.

С тех пор повелось, что, когда Ева просила мужа не брать сына на охоту, она тоже уходила, и он усердно работал один. Потом его вкусно кормили, а напоследок были персики. Несмотря на все его старания, ему так и не удалось выяснить, откуда мать их берет. А потом произошла какая-то несуразность. Ева не знала, что Каин собирает и высушивает косточки для игры, и как-то Адам обнаружил одну из них.

– Смотри-ка, Ева, – с удивлением сказал он. – Совсем как косточка персика. – Мужчина мечтательно облизнулся. – Вот бы что я поел с удовольствием. Интересно, откуда она взялась.

Ева предостерегающе зыркнула на пытающегося вставить слово Каина. И тот счел за благо промолчать. Она взяла косточку и внимательно осмотрела.

– Действительно, похожа, – задумчиво сказала она. – Но не совсем. Да и откуда здесь взяться персикам? Это ведь не Эдем.

И она бросила косточку в огонь. Адам кивнул и грустно вздохнул.

Мужчина вскоре позабыл об этой истории, но у нее было продолжение. Утром, когда муж ушел, Ева взяла за ухо Каина.

– Ну, пакостник, говори, – сердито прошипела она. – Зачем ты хранишь эти дурацкие косточки?

Мальчик, чуть не плача от боли и обиды, сознался, что хотел поиграть. Но мать не отпускала до тех пор, пока он не отдал ей все его сокровище, и выбросила его в костер. В тот день она не принесла персики. И вообще перестала их приносить, сказав, что собрала все до последнего, а когда они появятся снова, она не знает. Впрочем, Каин мог запросто обойтись и без них, хотя в глубине души затаил обиду, подозревая, что его обманывают. А мать продолжала куда-то уходить, возвращалась довольная и снова старалась побаловать его чем-нибудь вкусненьким. Но не персиками.

Памятный день после ночной родительской ссоры выдался легким. Каин освободился быстро. Он искупался в озере, а потом подумал, что можно найти занятие и поинтереснее. Например, поискать мать. То-то она удивилась бы, а он похвастался бы, что уже все сделал. Кроме того, у него давно зрела мысль выведать, куда она ходит. Мальчик не мог избавиться от подозрения, что персики в лесу все-таки где-то есть, но мать не хочет ему их приносить после той истории с косточкой.

Жизнь с отцом в лесу многому его научила, и теперь он уверенно шел по легким, но заметным для опытного человека следам Евы, которой, впрочем, и в голову не приходило их запутывать. Он ушел не так уж далеко, когда услышал негромкие голоса. Каин замедлил шаг и двинулся осторожней. На его лице появилась улыбка. Наверняка мать встретила отца и остановилась с ним поболтать. А тут еще неожиданно появится и он. Вот начнется потеха. Будет здорово, и они вместе пойдут домой.

Голоса становились все слышней. Хитроватое и шаловливое выражение лица мальчика сменилось на гримасу удивления. Один голос он точно знал: говорила мать. Только каким-то странным тоном, будто ворковала. А второй был похож на отцовский, но все же был другим. Умирая от любопытства, Каин еще осторожнее стал подкрадываться. И вскоре сквозь не очень густую листву буквально в двух шагах увидел расположившуюся на траве пару. Обнаженная Ева с мягкой улыбкой полулежала рядом с сидящим незнакомцем. Мальчик еще подумал, какая его мать красивая, и с удивлением отметил, что никакого следа от утреннего синяка на ее лице нет. Он исчез. Может, мать знает какие-нибудь лечебные травы, помогающие при ушибах?

Но долго над этим он не размышлял, целиком переключив внимание на незнакомца. Каин никогда в жизни не видел других мужчин и поразился его величественному виду. В общем, он был похож на отца, разве что носил какую-то странную одежду и был, в отличие от Адама, без бороды. Это, кстати, вначале смутило мальчика, который даже подумал, что, может, рядом с матерью все-таки женщина, но тут же отбросил эту мысль. Незнакомец говорил низким, как у отца, голосом, был мускулист, и у него не было видно груди. Каин с любопытством таращился на него, но чутье подсказывало ему, что ничего хорошего, если его заметят, не будет. И благоразумным, видимо, было бы незаметно скрыться. Но тут заговорила Ева:

– Любимый! – сказал она. – Ты ведь бог и должен знать древний язык.

Каин оторопел. Рядом с матерью был бог. А он знал только одного бога. И мальчика осенило. Какое счастье. Настоящее чудо. Наконец-то бог простил родителей и пришел к ним. То-то обрадуется отец. Да здравствует славный, великодушный Саваоф, который вернулся.

Самаил, а это был он, удивленно пожал плечами. Когда-то, очень давно, боги почему-то решили изменить свою речь. Конечно, в том, что ими руководила скука, они не признавались, и те, кто придумали нововведение, объясняли его целесообразность: это облегчит общение и очистит язык от обидных двусмысленностей. На самом деле это было развлечение. Язык надо было учить, и было смешно слушать, как обитатели вечности, путаясь в падежах и допуская ляпсусы, общались по-новому. Вскоре это надоело, и все заговорили, как раньше. Хотя «новый» (древний, как его назвала Ева) язык и не забыли. Но зачем он понадобился Еве?