Канарейка

Кира Страйк

Канарейка

Глава 1

  Объясните, кто-нибудь, как при росте метр, пятьдесят девять можно расшибить лоб в дверном проёме дома с высотой потолков четыре метра? В прыжке? Смешно. Да ещё с таким-то весом…

  Я с усилием потёрла гулко звенящую голову и прислушалась к ощущениям. Монотонные раскаты раздражали настолько, что захотелось оглохнуть. Как будто это поможет. Тем временем боль стала совершенно нестерпимой, и руки иррационально потянулись к ушам.

  К величайшему удивлению, звук хоть и не исчез совсем, но стал гораздо тише.

– Это что? Не поняла…

  Выходило, что звон – не производное ушибленной головы, хоть и казался продолжением эпического удара гонга, взорвавшего череп после столкновения лба с неизвестным, но очень твёрдым предметом. Вот этот раскатистый :"Бом-м-м! Бом-м-м!" – явно шёл извне.

– Шутите?

  Я с трудом разлепила глаза…

***

  За сутки до этого

– Мария Изильевна, я к Льву Петровичу, Константин с Леночкой меня заберут. Можете спокойно ехать к детям до самого понедельника. – взбивая перед зеркалом копну медных волос благородного отлива, сообщила помощнице по дому – педантичной, но сердечной даме, жившей в нашем доме уже, наверное, лет, не соврать, двенадцать.

  Ещё Лёвушка нанимал её, когда мы переехали в эти стены. Кормилица, хранительница и бдительный опекун, строго, с терпеливой настойчивостью, не сказать назойливостью следившая за моим здоровьем. Особенно после смерти мужа. Её упрямой заботой, наверное, только и стучит до сих пор моё слабое сердце. Сама бы с таким заполошным характером сто лет забросила выполнять рекомендации Костика, хоть он у нас и знаменитый кардиохирург.

  Поправила яркий платок, улыбнулась отражению в зеркале. М-м-да. Время летит незаметно. Через четыре месяца – пятьдесят. Впрочем, ни прибавляющиеся годы, ни лишние килограммы никогда не огорчали меня слишком серьёзно. С тех пор, как поняла, что Лёвушка, кроме неунывающего характера и задорной улыбки, действительно обожает мои пышные формы. Конечно, четвёртый размер бюста, крутые бёдра и осиная талия в молодости выглядели более эффектно. С возрастом все эти прелести заметно раздались вширь, сделались монументальнее, но баланс сохранился.

  А благодаря многолетнему увлечению танцами, походка и движения до сих пор не утратили известной грации. Думается, приди такая дурная мысль в голову, я и сейчас могла бы сбацать чего-нибудь эдакое, с огоньком.

  Автоматически поправила вазу в технике "барботин", стоявшую на старинном комоде, выполненном в замысловатом стиле мастера Андре-Шарль Буля, вынула из неё заранее приготовленные цветы и ещё на секунду задержалась у зеркала.

– Мария Изильевна, дорогая, перед уходом наберите, пожалуйста, Ниночке и назначьте на послезавтра. – чуть поморщилась, заметив, что от корней всё ещё богатой шевелюры уже пополз родной, совершенно дурацкий цвет из разряда "нарочно не придумаешь", который срочно следовало поправлять. Терпеть его не могу.

  Нет, серьёзно, у Бога, наверное, закончились приличные краски адекватного колера, когда на свет производили меня. Не рыжий, не русый, не соломенный, а какой-то фантастический блёклый бурдомес с нелепым отливом, цвета советского яичного порошка, за который ещё с детства за мной прочно увязалось прозвище "канарейка".

  Удивительно, где бы я ни появлялась, у окружающих моментально возникала совершенно однозначная ассоциация, как будто сие слово было прописано на моём лбу крупными буквами и подчёркнуто двумя жирными полосами для особо невнимательных или слабых зрением. Наверное потому, что к этому вот "подарку "судьбы прилагались ещё птичий рост и необоримая страсть к пению.

  Несложно представить, как гордились мама, папа и особенно ревностно – бабуля талантливым чадом (ну, для любого нормального родителя собственный ребёнок – самый гениальный во всём мире и его окрестностях), распевавшим песенки нежным голоском.

  И пока я, стоя на табуретке, демонстрировала вокальные способности перед восхищёнными родственниками-соседями-друзьями семьи и случайными гостями дома, а затем осваивала фортепиано и гитару в музыкальной школе, танцы (нужно же уметь красиво двигаться), во мне росло убеждение в собственной одарённости. Ну дак! При таком-то пестовании и культивации.

  В общем, поголосить я любила. При каждой возможности и по любому поводу. Ну как поголосить… Имея практически идеальный слух, мощности моим данным явно не хватало. И чего-то ещё – очень важного. Только осознание этого прискорбного факта остановило юную барышню, к восемнадцати годам уже витавшую мыслями в лучах софитов большой сцены, от покорения вокального отделения института культуры.

  Точнее, с эйфоричных высот, куда несла от природы буйная фантазия, на грешную землю тогда опустило экспертное мнение одного из членов приёмной комиссии, которому достало милосердия честно высказаться по поводу моих грандиозных планов на карьеру певицы.

– Деточка, не рви связки. У твоего голоса один окрас – белый. Красиво, но скудновато. Скучно, как унылый флаг невинности, вяло поникший на идеальном древке слуха. Ни цвета – ни ветра. – сняв элегантные очки и потерев переносицу, образно и совершенно безжалостно резюмировал выводы относительно моей персоны молодой, лощёный и действительно одарённый преподаватель, к которому вся абитура жаждала попасть до дрожи в коленках.

  Я как раз отловила его в коридоре, куда тот вышел передохнуть от какофонии звуков, непрерывным полноводным потоком изливающихся из юных энтузиастов от музыки.

– Всё так плохо? – расстроилась-обиделась на неутешительный вердикт.

  Овеянный славой и  восторгами фанатов эстрадный полёт, где ещё минуту назад, по моему предвзятому мнению, такой звезде было самое место, неумолимо превращался в пике.

– Нет.

  И объяснил одну простую разумную вещь. Меня бы взяли – какой-никакой голос, идеальный слух, по его мнению, имелся, однако, про мечту о большой сцене с микрофоном наперевес, лучше сразу забыть и не строить вредных иллюзий. Если нет "лохматой лапы" – пробиваться можно только действительно уникальными данными, каковыми я, к сожалению, не обладала. И у них тут таких заурядностей – полный факультет.

  Размазывая по щекам горючую соль, вышла на улицу и добрела до ближайшей кафешки. Разочарование раскалённым углём жгло в груди. Если бы кто-то просто пытался меня отговорить, нудел бы в ухо о бесперспективности профессии артиста и возможных годах карабканья наверх, я бы ещё ух, как поспорила. Но его словам, прямым, холодным и честным, как скальпель хирурга, касаемым именно степени дарования, верилось сразу. Без значительного таланта там делать нечего. Заведомо зная, что ты – посредственность, рассчитывать на какие-то высоты – значит заниматься слепым и неумным самообманом.

  Может я и была натурой увлекающейся, творческой, но не дурой. Отрезвление оказалось болезненным, однако киснуть долго, в силу природного оптимизма, никогда не могла. Да и вообще, всегда считала, что длительное смакование обид и собственных страданий – удел мазохистов.

  Погоревав перед чашкой ароматного капучино, заела поражение нежным пирожным и принялась размышлять об иных перспективах. Тонкое лезвие сказанных слов как будто отрезало от меня тот красивый, но, увы – лишь созданный моим воображением мир. Возможно, если бы решение не принималось так скоропалительно и эмоционально, позже желание всё-таки попробовать могло и вернуться. Но я не дала себе шанса на "задний ход".

  В итоге, мои документы решительно перекочевали на факультет искусствоведения.

  Обо всём этом как-то ненавязчиво, само собой вспоминалось, пока ехала на кладбище. Сегодня – день памяти моего дорогого Лёвушки. Единственного мужчины, умевшего сделать меня по-настоящему счастливой. Пять лет, как его не стало.

  Вышла из такси и полной грудью вдохнула пряный осенний воздух. В этот день каждый год – неизменно хорошая погода. Прошла ворота и неторопливо направилась в нужном направлении. Под ногами мягко шуршали листья, вторя шёпоту красочных собратьев, ещё не облетевших с полуголых ветвей.

  Как ни парадоксально, кладбище не навевало на меня уныния. Пора острой боли прошла, сильно пошатнув здоровье сердца. Теперь её место занимали светлая грусть и неувядающая память о самом любимом и дорогом человеке.

  Скоро приедет Костик с Леночкой, я же всегда старалась оказаться здесь пораньше, чтобы побыть немного с Лёвушкой наедине.

Глава 2

Ну, здравствуй, родной. – автоматически смахнув с гранита листву, пушистой рамкой обрамившей памятник, обтёрла от пыли фотографию и присела на ажурную кованую скамейку.

  Муж смотрел на меня лучистыми серыми глазами и улыбался той самой своей мягкой, необыкновенной улыбкой, открывавшей замки к любым, даже самым чёрствым сердцам. Он был не просто оптимистом, как, например, я. Он умел быть счастливым, что, согласитесь, великая редкость. Открыто, ярко и безапелляционно. Одной Лёвушкиной фотографией можно было смело лечить людей от хандры.

  При сём, самым парадоксальным образом, вот это его свойство не вызывало у окружающих раздражения. Напротив, влекло и вызывало желание иметь с ним дело, находиться рядом. Что бы ни случалось, он умел оставаться уверенно-благополучным, сильным человеком.

  Да. Не смотря на внешнюю "бархатность", Лёва никогда не был ни слабым, ни, упаси боже, наивным. Только те, кто составлял ближний круг, знали, что на самом деле Лев Петрович Славинский имел судьбу не самую сахарную. И свою антикварную империю создал не только благодаря таланту (или дару) расположить к себе кого угодно, но и крепкой волей, и неординарным умом.

  Время немного замедлилось, как со мной всегда бывало в этом месте, увлекая память в прошлое. В тот самый солнечный весенний день, когда мы познакомились…

   Это было на последнем курсе. К тому моменту все доступные залы и фонды столичных музеев я облазила вдоль и поперёк.  А теперь живо интересовалась любыми иными ресурсами, дававшими простор природной любознательности, и  возможность прикоснуться к истории. Ну а что, как ни антикварные магазинчики – вместилища самых разнообразных, порой, совершенно неожиданных древних штук – могло предоставить дополнительный материал для утоления исследовательского зуда? А заодно и беспристрастной проверки на качество собственных знаний..

  Так вот. Тем самым воскресным утром, перепрыгивая лужи и злясь на собственное ротозейство (умудрилась проскочить нужную остановку), я торопилась на новоселье к институтской подруге. Опаздывала – катастрофически.

  Посекундно поправляя сползающий на глаза капюшон и выбивающиеся из него тщательно тонированные хной волосы, безуспешно пыталась решить две задачи одновременно. А именно: выискать хотя бы теоретически годную для пеших перемещений по весенней слякоти тропу, и узреть хоть одну захудалую табличку с названием улицы и номера дома на однотипных строениях, нависавших над головой.

–  Нет, ну что, так трудно прицепить чёртову циферку? – обращаясь неизвестно к кому и растерянно шаря зелёными очами по сторонам, раздражалась я – район был совершенно незнакомый.

  И тут взгляд неожиданно натолкнулся на совершенное чудо.

  Затесавшись среди сверкающих витринами бутиков и магазинов, на угол жилой высотки прилепилось великолепие, заставившее почти без раздумий поменять траекторию. Побороть искушение оказалось выше моих сил. К тому же, всё равно уже опоздала.

  "Антикварная лавка" – гласила очаровательная, исполненная достойной старины вывеска, решительно выпадавшая из окружавшего её  пёстрого, шумного и вызывающе-завлекательного буйства красок. Ноги сами принесли к заветной двери.

  Мелодично звякнул колокольчик, доводчик мягко прикрыл за спиной выход во внешний мир, и у меня перехватило дыхание. Вопреки стремлению многих подобных заведений выглядеть более современно, удобно и комфортно, интерьер находки напротив – мягко обволакивал ухоженной стариной, погружая воображение куда-то далеко в глубь веков. Даже звуки улицы почти сразу перестали беспокоить слух, отвлекать внимание.

  Как зачарованная, шагнула в выставочный зал, сам по себе который виделся предметом, достойным  изучения. Помещение представляло собой искуснейшую имитацию натуральной древней лавки. Возбуждая исследовательский аппетит и азарт, повеяло неповторимым запахом старой бумаги, картинной краски, дерева и … несуществующей пыли.

  Даже на всякий случай пальцем провела по ближайшей полочке – нет, зрение не обмануло – палец остался практически чист, подтверждая тщательно поддерживаемый хозяином убедительный порядок..

– Не иначе, нарочно чем-то прыскают воздух. Очень, кстати, удачная идея. – размышляла я, медленно продвигаясь вперёд, к деревянной стойке, будто реально извлечённой из исторического романа, – Батюшки, какая прелесть.

  Даже потемневшая от времени, очень натурально поцарапанная медная бряцалка на столешнице, которой призывали продавца, занимала положенное место.

– Ох, ничего себе! – изумлённо выдохнула, осознав, что при ближайшем рассмотрении стойка оказалась хоть и капитально реставрированной, но в сохранившихся местах – совершенно настоящей.

  В какой-то момент возникло явственное впечатление, что прямо сейчас из-за шторки выкатится добродушный колобок с блестящими волосиками на прямой пробор, в монокле, полосатой жилетке и ухоженных пышных усах. Да я бы даже гному сейчас не удивилась.

  Где хозяин откопал такой раритет, да ещё в приличном состоянии – загадка. Жуть, как захотелось дзынькнуть в настольный звонок, но руку остановила – передумала. Решила, не привлекать хозяйское внимание, ибо приятней сейчас будет подольше побродить самой в тишине и одиночестве.

  В первую очередь подошла к деревянной полке – внимание привлекла любопытная керамическая статуэтка. На, простите, попе довольно позитивного носорога, гордо повернувшись к нему же спиной, нахально задрав клюв сидела крохотная ярко-жёлтая птичка. Надпись на табличке так и гласила: "Носорог с птичкой"

– Не иначе – канарейка. Определённо. – решила я, –  Нет, эта пернатая злодейка меня точно преследует.

  Повинуясь внезапному хулиганскому позыву, не удержалась и звонко высвистела витиеватую птичью трель. Художественный свист с недавних пор сделался моим очередным побочным увлечением. Малость сфальшивила, но в целом получилось неплохо.

– Талантливо. – неожиданно раздалось за спиной, заставляя вздрогнуть и обернуться.

  За стойкой, совершенно гармонируя с атмосферой лавки, расслабленно скрестив руки на груди, стоял и улыбался молодой мужчина. Не колобок, как мне представлялось, и без усов, но в жилетке и круглых окулярах, со свисающей с дужек на шею тонкой цепочкой.

  Губы сами собой растянулись в ответной улыбке. Чем-то этот человек сразу приковывал внимание, даже, можно сказать, очаровывал одним своим взглядом. И я застыла, рассматривая его, пытаясь уловить секрет подобной, точнее, абсолютно бесподобной притягательности.

  Серые глаза, волнистые, песочного оттенка волосы, худощавый, высокий…  По большому счёту – ничего особенного. Приятный, но не глянцевый красавчик с брутальным подбородком и магнетизирующим взором. К тому же старше лет на десять. А гляди ж ты, зацепилась и неприлично таращусь, как на редкую диковину. Улыбка?

  К слову сказать, нисколько не смущаясь от моего изучающего взгляда, мужчина ровным счётом занимался тем же самым – рассматривал меня. И выглядел при этом этом как-то подкупающе естественно-приветливым.

– Вы о статуэтке? – улыбнувшись ещё шире, прервала молчание я.

– Нет, о вас. Никогда не слышал такой идеальной, тонкой звукопередачи.

– Ну, насчёт идеальной, это вы погорячились, либо откровенно льстите… А вот позвольте вопрос. Мне показалось, или вы нарочно не появляетесь в зале сразу на звук дверного колокольчика? Так сказать, даёте посетителю время проникнуться искусно созданной атмосферой?

– Вы меня раскусили. – весело рассмеялся собеседник, – И как, впечатляет?

– Ещё как! А вот эта стойка?..

– Да, самая настоящая. Сражён вашей проницательностью и терпеливостью. Мало кому удаётся удержаться, чтобы не брякнуть в звонок на первой минуте пребывания здесь. А вы можете ещё разок вот так…

– Вы про что?

– Ну как канарейка. Вашему облику очень идёт… Я что-то сказал не так? – смущённо спросил он, заметив, что глаза мои несчастно закатились к бровям, вставшим "домиком".

– Что вы. Всё как нельзя так. Канарейка – моё второе имя. – и тихо буркнула, – Если не первое.

  На новоселье в тот день так и не попала. Честно сказать, увлекшись беседой и интереснейшими рассказами нового знакомого – умного, обаятельного, какого-то невозможно трогательного в своём искреннем увлечении, а по совместительству – хозяина заведения, просто забыла, что где-то меня ждут в гости. А когда вспомнила – было уже совсем поздно переживать по этому поводу.

Глава 3

– Да-а, Лёвушка… Нам с тобой всегда находилось, о чём поговорить…

   Я даже понять не успела, когда наши отношения стали совсем личными. В тот же самый первый день знакомства Лев предложил подработку в своей волшебной лавке. Конечно же, я согласилась.

– Это – чтобы тебе сложнее было от меня сбежать. – время спустя со смехом признавался он.

– Серьёзно? – совершенно искренне удивилась на подобное заявление, ибо неуверенным он не выглядел абсолютно. Да и сама, вроде, не совершала поползновений поспешно смыться на выход. Ибо тоже не имела ни малейшего желания прерывать знакомство, – От тебя что, часто сбегали?

– Никогда. Но в случае с тобой, вдруг, испугался… Как-то остро почувствовал себя одиноким. Точнее, понял, что стану таким, если ты больше не появишься в моей жизни. Весь день тогда только и думал, как не отпустить, удержать…

  Лев Петрович Славинский оказался вдовцом, с полутора лет в одиночку воспитывающим маленького сына. Костику на тот момент исполнилось пять лет. Как же Лёва волновался, когда первый раз рассказал об этом, потом, когда привёл знакомиться и тут же неожиданно сделал предложение.

  На самом деле, собственная тайная беда, которой, до того, как-то всё язык не поворачивался поделиться, в тот момент просто подкосила враз ослабевшие ноги.

  Не смотря на молодость, я уже точно знала, что не смогу иметь детей. Бурная влюблённость, приключившаяся  на первом курсе, ко второму привела к беременности и спешному замужеству. Потом авария, сложные операции, потеря ребёнка, страшный вердикт врачей и … не хочу вспоминать, мучить себя подробностями.

  Обо всём этом честно и рассказала Лёве прямо там, сидя на его уютной кухне, плача и с трудом подбирая слова. А он слушал, не пытаясь перебить или сейчас же остановить слёзы, давая выговориться один раз и до донышка… Только мягко перебирал мои пальцы и смотрел вот этими своими всё понимающими глазами.

  Костик… Оробевшего поначалу от присутствия посторонней тётки ребёнка, на время непростого разговора отправили играть в комнату. И даже не заметили, когда он вернулся с длиннолапым зайцем ручной работы под мышкой. Светловолосый мальчишка нерешительно потоптался в дверях кухни, затем подошёл ко мне, залез на колени, погладил по волосам и крепко прижался, уговаривая не плакать и обещая, что всё будет хорошо. Точно-точно. Потому, что у него есть папа, который умеет починить всё на свете.

  В этот момент он навсегда стал моим. Они оба.

– Мам! Я категорически запрещаю тебе расстраиваться!  – такой родной голос взрослого уже сына вывел из задумчивости, – Иди, обниматься будем.

  Костик сам подошёл со спины и прильнул к макушке. С другой стороны звонко чмокнула в щёку Леночка, обходя скамейку и пристраиваясь рядом.

– Суровый у тебя муж. – с шутливой серьёзностью повернулась к ней, – Как твои дела? Чувствуешь себя хорошо?

– Просто отлично. Даже в больницу отказалась ложиться. – она удовлетворённо огладила круглый живот.

  В самое ближайшее время дети обещали сделать меня счастливой бабушкой – порадовать внуком.

– Угум. – ворчливо отозвался наш главный доктор, – А я теперь переживай. Как ни убеждал – ни в какую! Как так? Любой самый зловредный пациент беспрекословно, без споров, уговоров и напоминаний выполняет мои рекомендации, а с двумя любимыми женщинами совладать не могу! – он в красноречивом недоумении развёл руки в стороны.

– Не брюзжи. – беспечно рассмеялась та, – Чего мне там вылёживать в такую погоду? Последние, считай, тёплые деньки бездарно сгубить в больничных стенах? А, мам (сноха давно не называла меня по имени-отчеству, как и у меня язык не поворачивался обозвать её этим сухим, бесцветным словом), я тебе там нового автора скинула – почитай – не пожалеешь.

  С недавних пор Леночка крепко подсадила меня на современные романы, публикуемые на просторах интернета. Исключительно ради моральной разгрузки и отдохновения души. Как ни удивительно, Костик одобрял сие увлечение, компетентно заявляя, что современные новости с моим сердцем смотреть – смертельно опасный номер, и вообще, желательно держаться от телевидения подальше. А всё, что окажется важным, возникни такая необходимость, он сообщит мамуле лично.

  Кто бы его, конечно, послушал. Но погружаться в лёгкое, умиротворяющее чтиво неожиданно и в самом деле оказалось занятием увлекательным. Тем более, что нервы в самом деле временами требовали передышки. Хоть после смерти отца Константин и озаботился наймом надёжных людей, подхвативших управление основными делами (я-то в тот момент после инфаркта та ещё работница была), но сейчас всем забот хватало – мне в том числе.

  Антикварный бизнес, доложу я вам, то ещё "развлечение". Коллекционеры – народ, как бы это выразиться… тонкой душевной организации. Это которые не просто гребут всё подряд, лишь бы было чем похвастать, а настоящие, те, что с пониманием и истинной одержимостью. О-о, с ними, безусловно, интересно, но и… Порой не знаешь, чего после подобного общения больше хочется – стукнуть такого маньяка от искусства по голове или только напиться.

  Увы, и то, и другое – под запретом. Вот и остаётся искать альтернативу более мирного порядка.

  Как обычно, посидели у памятника, вспоминая отца, а затем так же традиционно зарулили в лесок на пути домой. Костя вытряхнул из багажника раскладные стулья со спинками, пледы, походный столик, только разложили нехитрую снедь, как …

– Мам, а если вот так потихоньку потягивает. Несильно, но уже третий раз, это настоящие схватки? Или ещё тренировочные? – лицо Лены , вдруг, стало напряжённым, а голос – тихим.

– Костик, живо всё назад. – без лишних предисловий скомандовала сыну, увлечённо собиравшему дорожный мангал.

– Что говоришь, мам? – повернул в нашу сторону ухо он.

– Говорю, рожаем, сынок. – членораздельно пояснила я.

  Больше уточнений не потребовалось.

  На ходу вызванивая Светлану Николаевну – врача, которая по договорённости должна будет сопровождать роды, Лену отвезли в роддом. Сдали с рук на руки,  и каждый помчался в свою сторону: Костик – к себе домой, прихватить подготовленный " чемоданчик роженицы" и назад в больницу, я – к себе на такси. Нужно было собрать и привезти к детям всё, что сама с любовью и трепетным предвкушением нового статуса "бабули" сюрпризом собирала к появлению внука. Накопилось немало.

  Договорились, что будем на связи, а утром рано я приеду и помогу Косте подготовить квартиру к достойной встрече жены и наследника.

  Так в этот день я и оказалась в своём доме одна. Случай – небывалый. Не помню, когда последний раз случалось такое, чтобы рядом никого не было. Странной, непривычной казалась тишина, не нарушаемая традиционным ворчанием Марии или хотя бы шорохом её тапочек. Родные стены, вдруг, показались живо похожими на музей. Ну да, за время совместной работы с мужем, многое из того, что цепляло по-настоящему, перекочевало сюда…

– Так, сын сказал принять успокоительное и пораньше лечь спать. Чёрт его знает, где в моём доме хранится то самое успокоительное.

  Ну ещё, конечно, Мария знает. Но беспокоить помощницу в законный выходной совершенно не хотелось. Только намекни сейчас, что есть повод для волнения – примчится ведь. А у неё там свои посиделки с близкими.

  Перерыла все шкафы, что попались на глаза – не нашла. Махнула рукой, повынимала пакеты с подарками, сложила в одну кучу в коридоре, сверху примостила огромного белого, невероятно приятного на ощупь тюленя, чтоб с утра не прыгать и ничего не забыть, выключила свет и залезла под одеяло.

  Сон не шёл. Созвонилась с сыном – новостей не было. На его вопрос соврала, что лекарство приняла – незачем ему лишние тревоги, и положила трубку.

  Не помню, как всё-таки заснула – разбудили тихие посторонние звуки. Приподняла с подушки голову и снова прислушалась. Сердце затрепыхалось, поднимая противный, мешающий сосредоточиться шум в ушах. Ну точно, со стороны Лёвушкиного кабинета явственно послышался подозрительный шорох. Или померещилось? Ну вот, вроде, всё тихо.