Заплаты Зазеркалья

Отбросами они считались,

Как черви спутались в клубок,

Что среди них лежать он будет

В ужасном сне лишь видеть мог.

Тяжелый запах аммиака,

Давно не мытых, серых тел

Его в себя прийти заставил,

Он тут же вырвал все, что ел.

Средь них на холоде очнулся

И понял, что он на дне дна,

С трудом побрел ногой хромая,

А в мыслях только лишь она.

***

Из церкви вышла та же дама,

Перекрестившись вдаль пошла,

Средь многих лиц одно искала,

Но так его и не нашла.

Вернулась и прошла обратно,

Стояла скромно в стороне,

Губы дрожащие шептали:

– Прости родной, так плохо мне.

Оставил ты меня одну здесь,

А сам летаешь в небесах,

Твой взгляд вчера я разглядела

В бродяги бедного глазах.

Прости, за то, что показалось,

Сама уже я не своя,

Нет облегчения в молитве,

Быть с тобой рядом хочу я.

Пошла вперед не обернувшись

Словно в тоннеле напрямик,

А на другом конце аллеи

Андрей фигуркою возник.

Он еле шел ногой хромая

По следу призрачной судьбы,

Бога молил, чтоб обернулась,

Но не услышал он мольбы.

Так и исчез в конце аллеи

Печальной дамы силуэт,

Андрей присел к забору храма.

Идти, кричать, уж силы нет.

***

Назад на трассу возвращаться

Он ни в какую не хотел,

Хоть ночью тут он мог замерзнуть,

«Ну что ж, таков, знать мой удел».

Погас последний луч надежды

Когда исчез тот силуэт

И жить не хочется, как прежде,

Ни воли, ни желанья нет.

Так и сидел он под забором

Вплывая в мыслимую даль,

А черное сукно земное,

Белым покрыла снега шаль.

Устав смертельно от событий

За сутки, что он пережил,

Забывшись в дремоте желанной

Он медленно глаза закрыл.

Важный инстинкт самохранения

Словно прибор был отключен,

Мысли несли его в былое,

Он весь был ими увлечен.

Светлые лики его близких

Мелькали искрами во мгле

И он пытался разглядеть их,

Или представить их себе.

Темно, безлюдною аллея

У церкви стала уж давно,

Андрей был к жизни безразличен

И жизни было все равно.

Холод своим новокаином

Боль от побоев растворил,

Лицо, как будто улыбалось,

Ресницы снег ему слепил.

Легкий мороз, немного снега

Ему давали выжить шанс,

Но только вот, тот шанс заветный

Нужно использовать сейчас.

Но он его не замечает,

Витает где-то в облаках,

А тело тихо остывает,

Не тает снег уж на руках.

В глубинах памятных коснулся

Своей дрожащею рукой

Тепла родительской опеки

Под кровлею над головой.

Но сердце не забилось чаще,

Холод добрался до груди.

Застыть и в мысли воплотиться

Лишь перспектива впереди.

***

Калитка церкви затворилась

Ржавыми петлями скрипя,

Фигура храму поклонилась

Знамением, освятив себя.

Снежинки рясой подметая

Сверху которой пуховик,

Хрустя подошвами по снегу,

Пошла от церкви напрямик.

Весь божий день, служивши Богу

До дому шел отец Ефим,

Вел службу своему приходу,

Святым отцом являясь им.

Любили люди его службы,

Ходили все, и стар и млад.

Мог выслушать отец любого,

Помочь посильно был всем рад.

О дне грядущем шел и думал,

Ведь жизнь в миру не без проблем,

Печально на душе и горько,

Когда помочь не можешь всем.

Замедлил шаг и обернулся

Взгляд, устремивши на забор,

Белого ангела фигурку

Во мраке будто видит взор.

Казалось, ангелок крылатый

Склонивши голову, стоит.

Вглядевшись лучше, сразу понял,

Что это человек сидит.

Снегом совсем запорошенный.

«Похоже здесь уже давно,

Свой путь закончить под забором,

Видно бедняге суждено».

Быстро приблизился: «Холодный».

Но пульс, хоть слабый еще был,

Долго не думая на плечи

Он тело легкое взвалил.

Опять калитка проскрипела,

В светелке вспыхнуло окно,

Теплый кагор и растирание

И сердце нужный ритм взяло.

Забилось снова с прежней силой

По телу прогоняя кровь,

Теплом и силой наполняя

И к жизни возвращая вновь.

Три дня выхаживал Андрея,

Растирки, молоко и мед,

Был парень слаб, застыл не слабо

Боялся очень, что умрет.

Но молодость большая сила,

От смерти ускользнула все ж,

Гусиный жир, чаек с малиной

И стал он на себя похож.

Бульон куриный, апельсины

В келью отец ему носил,

Румянец щек его коснулся,

Взгляд о здоровье возвестил.

***

Трудом и долгою молитвой

Ефим, Андрея отстоял,

Пока старуха зазевалась,

У смерти он его украл.

Часто с Ефимом вечерами

Беседы долгие вели,

Отец, узнав все про Андрея

Сказал, что: – Бесы довели.

Так и остался он при церкви,

Где нужно что-то, – помогал,

Почистить двор, помыть ли окна,

Так и церковным служкой стал.

Жил с удовольствием в той келье,

Куда принес его Ефим,

Был очень скромен и отзывчив

И все довольны были им.

И он был очень всем доволен,

В келье был стол, была кровать,

Где он, привыкший уж к коробке,

Как человек мог вволю спать.

И видеть мир через оконце,

Питаться скромно, но всегда,

Быть нужным и полезным людям

И жить под кровом в холода.

На отражение в окошке

Часто подолгу он смотрел,

Видя себя в ином обличии

И счастью верить не хотел.

Забылись запахи и страхи

С которыми он жил на дне

И целовал он Богоматерь,

Лики святых, что на стене.

Все ему было интересно,

Он познавал церковный быт

И засыпал он помолившись,

За то, что был в тепле и сыт.

Молился и за папу с мамой,

У них прощения просил,

Ведь он, поддавшийся соблазнам

Всю жизнь их под откос пустил.

Родители ему приснились

В святую ночь под Рождество,

По голове его погладив,

Сказали: «Рады за него».

Проснулся весь в слезах, счастливый,

Знал, что прощенье получил,

Решил служить до гроба Богу,

Творить добро сколь хватит сил.

***

…Дверь приоткрыв, вышел из храма,

Решил по дворику пройтись,

Поклон отбил, перекрестился,

Взгляд, устремив куда-то ввысь.

Бескрайний, синий купол неба

Чернило множество ворон

Ведущих себя как-то странно,

Стал наблюдать за ними он.

Птицы кричали и клубились

Словно живой водоворот,

Вокруг одной носились с криком,

Удар и снова разворот.

И бедолага уклоняясь,

Пыталась вырваться от них,

Но те ее не выпускали

Из-под опеки ни на миг.

Теряя высоту и силы,

Буд-то хромая на крыло

Птица отчаянно боролась,

Но ей упорно не везло.

Вдруг, улучив момент заветный

Она рванула на прорыв,

Крича и хлопая крылами

В синий просвет взор устремив.

А общество гналось за нею

Меж крон деревьев вниз и вверх,

Сильны усталость и побои,

Ей не сопутствует успех.

Андрей себя на дне вдруг вспомнил

И с птицей той отождествил,

Противный запах аммиака

Буд-то бы носом уловил.

Вспомнил, как всеми был отвергнут

И, как был обществом избит,

Сверкнул во мгле самосознания

Пронесшийся метеорит.

Влево и вправо уклоняясь,

Птица то вверх, то вниз неслась

И с громким криком возбужденья

Вся тьма ворон за ней гналась.

И загоняемая стаей,

Крест зацепила вдруг крылом,

Словно споткнувшись обо что-то,

Вниз полетела кувырком.

Тут же шарахнулись собратья

И начали вокруг кружить,

На землю сесть намеревались,

Клювами дело довершить.

А птица, стукаясь о ветки,

Упала черной точкой в снег,

Глаз у нее блестел, как жемчуг,

В нем отражался человек.

***

Склонившись прямо над несчастной

С одним желанием: «помочь»,

Застыл над ней он на мгновение

Не в силах ступор превозмочь.

На вид, обычная ворона,

Затрепетало сердце вдруг,

Так близко их не видел раньше,

Душой почувствовал испуг.

Зеркально-черный бархат перьев

Мощное тело покрывал,

И острый клюв, чуть приоткрытый

Красный язык в себе скрывал.

Лапы с когтями в грубой коже,

Подобны пальцам Сатаны,

Глаза на бусинки похожи,

Так же, как камень холодны.

Присутствие нечистой силы

Он стал вдруг кожей ощущать,

Ему хотелось удалиться,

Он поспешил быстрее встать.

И глядя вниз с ветвей, притихло

Все остальное воронье,

Десятки глаз глядят на жертву,

Почти ясна судьба ее.

А та, крылом пошевелила

От боли увлажнив глаза,

Веко смахнуло что-то с глаза,

Блеснула под лучом слеза.

Только собрался шаг он сделать,

Чтобы уйти оттуда прочь,

Еще раз глянул в глаза птице,

Глаза молящие помочь.

И все списав на предрассудки

Он в свои руки ее взял,

В теплых ладонях заключая,

В родную келью зашагал.

Спасенная лежала тихо

В теплых руках глаза закрыв,

Предчувствия его былые

Враз притупил добра порыв.

Не мог Андрей ее оставить

В снегу с пораненным крылом,

Хотя, желание убраться,

Столь явно пробуждалось в нем.

Не так давно спасли Андрея

И мимо он не смог пройти,

Ведь стая птицу бы убила,

Не попадись он на пути.

***

Крыло пораненное к телу

Он плотно тряпкой привязал,

А ворон не сопротивлялся,

Буд-то бы смысл понимал.

Ящик от фруктов из пластмассы

Ветошью гостю застелил,

Кусочек хлеба положил там

И в блюдечко воды налил.

Для птицы кров приготовляя,

В слух разговаривал Андрей:

«Ты не снимай с крыла повязку,

С ней ты поправишься скорей».

Ворон смотрел спокойным взглядом,

Буд-то слова все понимал,

Клюв опускал к груди и снова,

Взгляд на Андрея поднимал.

На миг Андрею показалось,

Что ворон вроде бы кивал

И благодарность за спасение

Ему вот так вот выражал.

Встряхнувшись и перекрестившись

Андрей те мысли отгонял,

Но то, что ворон необычный

С первых минут как будто знал.

Ведь его что-то напрягало,

Звало убраться за порог,

Душа пред птицей трепетала,

А он понять ее не мог.

Выйдя из кельи, шел он к храму,

Узнать там, нет ли каких дел

И всей душой почуял легкость,

Словно на крыльях он летел.

Дел оказалось ни так много,

Но возвращаться не спешил,

В себе пытался разобраться,

На предрассудки все грешил.

***

Лишь с темнотой он в дом вернулся,

На месте ворона застал,

Выключил свет, зажег лучину,

Святым молиться тихо стал.

Тут гость, как будто мирно спавший,

Пошевелился вдруг слегка

В черных глазах его плясали

Одной свечи два огонька.

Смотрел он, как бы с интересом

На весь Андрея ритуал,

А свет свечи боролся с мглою

И с тенью на стене плясал.

В том представлении светотени,

Что заплясало на стене,

В черном плаще чью-то фигуру

Андрей смог различить вполне.

Как человек с огромным носом

Опершись на забор стоял.

Задув свечу и свет включивши

Он представление прервал.

И легкий холодок на коже

Андрей реально ощущал,

Мысли звенели, как сирена,

Он за мгновение устал.

Ворон присел, забился в угол,

Глаза блестящие закрыл,

Андрей же, завершив молитву,

Лежал и света не гасил.

***

Рано проснулся он одетый,

Свет лампы растворил свет дня,

Ворон сидел на дне коробки

Глазами умными глядя.

Водой холодною умылся,

Что в умывальнике была,

Став на колени, помолился

Во имя мира и добра.

Покушать плотно не хотелось,

Пил молоко и хлеб вкушал,

На мир смотрел через окошко,

С улыбкой новый день встречал.

Вышел во двор еще пустынный

И стал Ефима поджидать.

Там во дворе дышалось легче,

Лишь это точно мог понять.

***

Обычный день, один из многих,

Он был везде, где нужен был,

Но чувство странное тревоги

Весь этот день в себе носил.

Вот день прошел в трудах привычных,

Нехотя к дому он пошел

И к удивленью с облегчением

Гостя он в доме не нашел.

Лежала в ящике повязка,

Не тронут, был и хлеб с водой,

Искал его везде по дому

И тихо спорил сам с собой.

Один внутри был рад пропаже,

Другой, стыда познал печаль

За дрожь душевную пред птицей,

Ведь никому не жаль.

Стыд был за то, что колебался,

Птице страдающей помочь

И, что понадобилась воля,

Чтоб страх душевный превозмочь.

Нигде ее не обнаружив

Он сел задумчив у окна,

Увидел форточку открытой.

«Она закрыта ведь была!»

«Может средь дня зашел кто в келью

И птицу чем-то напугал?»

Сидел себе под ноги глядя

И о пропаже размышлял.

И вдруг, перо нащупал взглядом,

Что на пол ворон обронил,

Будто бы часть себя оставил,

Чтобы Андрей ее хранил.

Иссини черный цвет особый

Взгляд завораживал собой.

Андрей взял в руки знак от птицы,

Птицы какой-то непростой.

Зеркально-черным отливая,

Перо в ладони залегло,

Он понял: «С птицей все в порядке»

И от души вдруг отлегло.

***

В обыденности дни поплыли,

Весну открыл всем календарь,

Но все ему не доверяли,

Портки храня, как деды в старь.

И дни Андрея шли обычно,

Церковный быт, молитвы, труд.

Теперь он жизнью был обласкан,

Всего лишь сыт, одет, обут.

Все время, что он был при храме

Одно лицо средь всех искал,

Но яркий образ милой дамы

Не появлялся, как пропал.

Спросил он как то у Ефима,

Про эту даму пристыдясь.

Отец его не сразу понял

И выслушал не торопясь.

Андрей про случай с ней поведал,

Когда на паперти стоял.

– Та дама сына потеряла.

Тихо Ефим ему сказал.

На миг Андрею показалось,

Нежнее голос его стал,

Вздохнул он, как то с грустью глядя,

Было похоже, что устал.

– Машина сбила ее парня,

Единственным ребенком был,

Так рано умиротворился

И горем мать свою убил.

Сюда ходила чуть живая

Молитвой душу облегчить…

Знак Божий, что ты о ней вспомнил,

Ее нам надо навестить.

Решили это сделать завтра

И распрощались до утра.

Свет дня унесся вслед за солнцем,

Настала сумрака пора.

***

Пришел к себе, сел у окошка

И вдруг, про птицу вспомнил он,

Перо взял в руки машинально,

Которым был вознагражден.

Словно на память в благодарность

Перо то ворон обронил,

Пред тем, как его дом покинуть,

Оживши и набравшись сил.

Перо лежало у окошка

С тех пор, как он его поднял

И всю прошедшую неделю

Про птицу он не вспоминал.

А тут, держа его в ладони

Душой вновь трепет ощутил,

Боялся сам себе признаться,

Что ворон необычен был.

И застыдившись дум нечистых,

Он с силой отшвырнул перо,

А то, крутнувшись, полетело

И прилетело на окно.

Глазам своим Андрей не верил.

«Так только ветер сделать мог».

Но в комнате было затишье,

Свечи не дрогнул огонек.

И неосознанным движеньем

Он оказался у окна,

Смотрел в упор на очевидность

К стеклу прилипшего пера.

Но вдруг, оно само отпало,

Легло, как раньше под окно,

А он смотрел и трогал пальцем

Сухое, чистое стекло.

Смотрел и током был ударен,

Напрягшись в судороге застыл.

Очень знакомую фигуру

Взгляд за окошком уловил.

Там в сером сумраке вечернем

Стоял, опершись на забор,

Тот человек с огромным носом,

На келью устремив свой взор.

Одетый в черный плащ до пола,

Стоял пугающе велик.

Он эпизодом светотени

В Андрея памяти возник.

Когда молился он при свечке,

Точно такую видел тень

И стало вдруг Андрею жутко,

И ясно все, как божий день.

В вечерней мгле он глаз не видел,

Но кожей ощущал их взгляд,

Так и стоял в оконце глядя

Минуту целую подряд.

Тут сердце молодости смелой

Толкнуло сделать шаг вперед,

Все тело словно онемело,

Глазами видел, что идет.

Схватил перо, в карман засунул,

Даже не зная сам, зачем.

Кто-то другой владел как будто,

И им, и телом его всем.

Петлями скрипнула калитка,

Вышел за храмовый предел

Фигуру ту, что в плащ одета,

Вдаль уходящей разглядел.

Душа звала остановиться,

Но ноги, словно сами шли.

«У тела был еще хозяин».

Мысли на ум ему пришли.

Что-то звало идти за следом

Фигуры уходившей прочь,

Душа в волнении трепетала,

Но, как себя ей превозмочь?

Он верил: «Будет все нормально,

С ним не случится ничего».

Другой же в нем немел от страха

И отговаривал его.

Столь сильно было раздвоенье,

Столь явно ощущалось им,

Осознавал себя он третьим,

Словно чужим этим двоим.

Фигура плавно удалялась,

Вплывая в серый полумрак,

Андрей упрямо шел по следу,

С собой борясь за каждый шаг.

С детства манили его тайны,

Секреты из закрытых тем,

Хотя и было жутковато,

Но любопытно между тем.

***

Железную прошли дорогу,

С диким кустарником пустырь,

Чтобы Андрей его мог видеть,

Шаг чуть замедлил поводырь.

Смеркалось быстро и округу

Темень собой заволокла,

Кой-где Луны свет отражали

Осколки битого стекла.

Где-то вдали фатальным стоном

Завыл цепной дворовый пес,

От тяжести оков на шее,

От службы, что так долго нес.

Вдали на фоне горизонта

Башня напорная видна,

С давних времен давила воду

И была городу нужна.

Теперь же с ржавчиной и хлоркой

Ее сменил водоканал,

Высокие, как эта башня

Тарифы для людей нагнал.

Башня стоит, как старый замок

Уже сто сорок восемь лет,

В детстве увидев эту башню

Он верил, что в ней есть секрет.

Стоит словно пример, как строить

Умели люди в те года,

Не то, что нынче новостройки,

На годы, но не навсегда.

На фоне этой старой башни,

Вдруг растворился силуэт.

Напряг глаза и шаг ускорил,

Но тщетно – результата нет.

***

Один стоял Андрей у входа

И озирался словно вор,

На цыпочках к двери подкрался

И стал рассматривать в упор.

Вдруг еле различимый уху,

Он скрип ступеней уловил,

Нажал на дверь и запах времени

Мгновенно носом ощутил.

В окошки лестничных пролетов

Луны прокрался бледный свет.

Глаза свыкались с темнотою,

Вопросов – тьма, ответов – нет.

Плесени запах, паутина

Напоминали о былом,

Жизни периоде ужасном,

О шансе выпавшем втором.

Шаги таинственной фигуры

Скрип древесины выдавал,

Андрей, шагнувши на ступеньку

Задумавшись на месте стал.

Внутри все круто изменилось,

Второй молчал, он был один,

Поспорить было теперь не с кем,

Был сам себе он господин.

Страх с прежней силой ощущался,

Мрачной таинственности жуть,

Но нет греха в его поступках,

Есть любопытство понять суть.

Шаги, все выше удаляясь

Вскоре затихли на верхах.

Андрей стоял, на шаг решаясь

С дрожью нервозною в руках.

«Еще не поздно развернуться,

Уйти, ни чем не рисковать,

Но будет ли, еще возможность

Нечто подобное узнать».

И ущипнув себя за ухо,

Уверившись: «Это не сон!»

Жаждой узнать страх пересилив,

Шаг в неизвестность сделал он.

Скрипели крепкие ступени

Лестницы старой винтовой,

Шел неизвестности навстречу

Сам господин и сам не свой.

За свою жизнь и за здоровье

Боялся он не меньше всех,

Гораздо больше он страшился

Не сотворить деянием грех.

***

Путь вверх, столь долгим показался,

Успел подумать обо всем,

Но вот, закончились ступени,

Был перед ним дверной проем.

Шагнул, не мешкая вперед он,

Неслышно отворилась дверь,

Порог подобный Рубикону,

Вперед дорога лишь теперь.

Почувствовал, что дверь закрылась,

Но был уже не удивлен,

Он был во власти атмосферы,

Которой преисполнен дом.

Внутри все было необычно,

Вся планировка, интерьер,

В сказке, в истории античной

Подобный мог найтись пример.

В ажурных, красно-древых рамах

Блистало множество зеркал

Висящих и стоящих всюду,

И в форме круга был весь зал.

Подобно трону в центре зала,

Кресла и ложа совокупность,

Изрезала узором древо

Чья-то расчетливая мудрость.

Пол, потолок, равно как стену

Добротный бархат покрывал,

Всего два цвета: черный, красный,

Какой-то чуть преобладал.

А может это лишь казалось,

Был равен перед цветом цвет,

Все вызывало в нем вопросы

И ни на что ответов нет.

Изящно вместе сочетаясь,

Сплетаясь в хитростный узор,

Плавно в пространстве расплывались

Обману подвергая взор.

Казалось, что цвета на стенке,

Будто по воздуху плывут,

Вглядишься в точку, – «показалось,

Плывут, но дальше, а не тут…»

И всевозможные картины

Вдруг представлялись в голове,

Настолько много говорящих,

Что вы не верили себе.

Чуть только взгляд к чему привяжешь,

В дело вступали зеркала,

Тысячекратно все размножив

В поисках пятого угла.

Огонь свечи или камина

Где-то во всем этом плясал,

Андрея словно поразило,

Шатаясь, он на месте стал.

***

Кресло скрывало всю фигуру,

Стоя к входящему спиной.

Видны были только предплечья

И подлокотник под рукой.

Увидел кисть руки и вздрогнул,

Огромный перстень взгляд привлек

На нем увенчанный короной

Камень чернел, как уголек.

Вздрогнул отнюдь он не от перстня,

От вида пальцев была дрожь,

Толстый сустав, тонка фаланга,

Вид был с вороньей лапой схож.

Был виден длинный, острый ноготь,

Загнутый к низу, как дуга,

Напоминал он птичий коготь,

Черный, как в саже кочерга.

А кожа с темно-серым цветом,

Как чешуя была груба,

Одно понятно было точно:

«Рука не божьего раба».

***

– Приветствую тебя, раб божий.

Вдруг властный голос прозвучал,

Андрей лица пока не видел

Все длинный волос закрывал.

Не обессудь, что я спиною

Тебя встречаю у себя,

Чуть позже я лицо открою,

Так будет лучше для тебя.

Когда я выхожу из птицы

И вам подобен становлюсь,

Руки последними отходят,

Я сам себя подчас боюсь.

Зови меня, как пожелаешь,

Не опасаясь, не стыдясь.

Так вышло, что я против Бога,

И темной силе всей я князь.

– Что ж, здравствуй ворон мной спасенный.

Да, любопытство все же грех,

Если бы слушал божью душу,

Не был бы здесь один из всех.

– Да, из всех смертных ты тут первый,

Но не пугайся, – будешь жить.

Я дал сюда прийти возможность,

Чтоб за спасенье отплатить.

Много веков я над землею,

С тех пор, как с неба изгнан был

И жизнь ангела с поры той

Борьбе с добром я посветил.

Добро, оно хоть и прекрасно,

Раньше творил его не раз,

Несет в себе тот свет от Бога,

Который для меня погас.