Полная версия
Белка остановилась и резко повернулась к однокласснику:
– Физику учил? А математику? Вот и посчитай! И отстань от меня, наконец!
Она быстро пошла по коридору, оставив растерянного Илью позади.
В кабинете техничка и трудовик затягивали разбитое окно пленкой. Сороку уже убрали, о ней напоминали только бурые пятна.
– Ваши в триста третьем, – заметила её техничка. – Твою сумку тоже туда забрали.
Триста третий был кабинетом истории. Его «хозяйка» увлекалась этнологией славян, особенно обрядами, и в шкафах лежали материалы по этой теме. В том числе и обрядовые куклы. Иногда, когда историчка не видела, ученики вытаскивали их, чтобы повеселиться.
Когда Белка открыл дверь, Шпала прервала урок.
– Гарина, с тобой все в порядке? – строго спросила она. – Родителям позвонили? И где Ремизов?
– Тут я, – Илья валился в класс, но ту же подтянулся и аккуратно закрыл дверь. – Медсестра велела наблюдать, и если что не так – вести к ней. Оль, подтверди!
– Верно, – пробормотала Белка. Усталость вдруг накатила ватной волной, хотелось рухнуть в уголок и чтобы никто не трогал.
– Тогда садитесь и не шумите. Сегодня мы ничего не успели, так что новый материал пройдете самостоятельно. А если кому не нравится, могу предложить мини-контрольную.
Недовольный гул стих под её взглядом. Возразил только Ремизов:
– Не успеете! Скоро звонок!
– Все так думают? – учитель встала и медленно прошла между партами. Людка торжествующе оглядела класс. Белка вздохнула: ну вот что ей не живется спокойно? Глядишь, и относились бы получше. Так нет же… Она еще раз вздохнула и отвернулась, скользнув взглядом по одной из кукол.
Она сидела за стеклом, чуть склонив голову – то ли под нажимом верхней полки, то ли потому, что её криво сшили. Лишенное глаз и рта лицо белело в полумраке шкафа.
Ирина Стефановна сделала её прямо на уроке, объясняю какую-то узкую тему, поэтому Белка не боялась: новые куклы не принимали участия в древних, «правильных» обрядах и были безопасны.
Но эта вдруг открыла глаза и моргнула.
Белка застыла, не понимая, чудится ей это, или кукла действительно ожила. В ушах заполошно заколотился пульс.
– Гарина, тебе плохо? – строгий, хорошо поставленный голос заставил очнуться.
Рядом стояла Шпала.
– Тебе плохо? – повторила она вопрос.
– Нет, все хорошо, – выдавила Белка. Не признаваться же, что испугалась какой-то куклы.
А та снова моргнула. Но в этот раз Белка поняла, что это учительница встала так, что её лицо оказалось напротив полки, и глаза отразились в стеклянной дверце шкафа.
– Иди-ка ты домой. Я предупрежу Ирину Стефановну, что тебе нездоровится. Ремизов, – велела безапелляционно, – проводи Ольгу. Доведи до квартиры, ты понял?
– Понял, Ксения Ивановна, – довольный Ремизов подхватил свою и Белкину сумку. – До самой двери доведу. И прослежу, чтобы она зашла домой.
В коридоре Белка отобрала свою сумку:
– Сама дойду, не маленькая.
– Сдалась ты мне, – хмыкнул Илья. – Просто уже хочу на свободу! Так что выходим вместе, а потом…
Белка недослушала. Она смотрела в окно. Вернее, на стекло, в котором отражался школьный коридор и белые двери кабинетов.
– Эй, ты чего? – встревоженный Илья слегка встряхнула застывшую одноклассницу.
Белка повернулась к нему и тихо спросила:
– Как думаешь, если не всматриваться в Бездну, есть шанс, что она тебя не заметит?
Илья сделал большие глаза и отодвинулся. Но Белке было уже не до него. Она размышляла о тварях из Бездны, которые невидимо живут среди людей, и почти врезалась в Ирину Стефановну.
– Это куда это вы?
Белка непонимающе уставилась на учительницу. Она не услышала вопроса, хорошо, что Илья помог:
– Ирина Стефановна, у неё голова закружилась, в медкабинете велели отвести её домой. Вот, – он кивнул на одноклассницу, – веду. – и торопливо добавил: – Можете спросить у Ксении Ивановны!
Историчка недоверчиво посмотрела сперва на него, потом на Белку. И махнула рукой:
– Действительно выглядишь бледной. Надеюсь, ничего серьезного. Ступайте. Хотя подождите. Завтра после уроков не уходите – вы всем классом идете в музей. Оля, если будешь себя плохо чувствовать, принесешь записку о родителей. А тебе, – повернулась она к Илье, – быть обязательно!
– Это несправедливо! – взвыл Ремизов. – А можно, я тоже заболею?
– Нельзя! – отрезала Ирина Стефановна. – К тому же ради прогула. Учти, всем, кто сбежит, я снижу четвертную оценку. Мне было нелегко выбить бесплатную экскурсию для нашего кружка, и прогулов я не потерплю!
– Вот и шли бы эти… этнографисты. Нас-то зачем тащить? – бурчал Илья, натягивая куртку. Шапку он спрятал в карман, как и перчатки. – Ну что, Оль, давай свою сумку, провожу тебя, как и обещал. Эх, повезло же тебе! Попросишь у предков записку, и можешь дома сидеть. А вот мне… – он горестно махнул рукой.
– Не расстраивайся, мне тоже записку не дадут. Скажут, что поход в музей пойдет мне только на пользу. Так что… Давай сумку, до дома я сама доберусь. Не маленькая.
И она пошла, не видя, с каким удивлением смотрел ей вслед Илья, не думая, куда идет – за много лет маршрут она изучила до состояния автопилота.
Глава 3
Мама позвонила, когда Белка подошла к дому.
– Привет, как ты там? В школу не опоздала? Ты обедала? Надеюсь, не пиццей и чипсами?
Она засыпала вопросами, так что Белка едва сумела ответить:
– Мам, я только из школы. Сейчас приду и что-нибудь приготовлю.
– Там котлетки в морозилке. Пожарь, чтобы и на ужин хватило.
Белка остановилась посреди тротуара: в голосе мамы было что-то странное. Она словно виноватилась, или не говорила всю правду.
– Мам, у тебя все в порядке?
– Да-да, все хорошо. Врачи дают неплохой прогноз, – зачастила та, но чем больше она старалась успокоить дочь, тем сильнее та пугалась.
– Так, я уже не маленькая. Что случилось?
В трубке повисло молчание. Слышалось только дыхание, а потом мама виновато сообщила:
– Оль, мы тут с папой подумали… Мы Светочку к нам заберем. Она совсем одна осталась, бабушка не сможет и за больными ухаживать, и за ней приглядывать. А Светочке тоже нужна реабилитация у психолога.
Белка поджала губы: «Светочка». Как только заходил разговор о дочери сестры, использовались исключительно ласкательно-уменьшительные имена. Прямо «сын маминой подруги» женского пола.
Племянницу мама просто обожала, хотя, по мнению Белки, Светка была еще той врединой. Капризной самовлюбленной эгоисткой. Но умной – этого никто не мог отрицать.
– Оля? Что ты об этом думаешь?
Белка уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать свое мнение, но осеклась: а чем тогда она от Светки отличается? В конце концов, у сестры горе, она в любой момент может остаться сиротой. А ведь они родственники, кто еще поможет?
– Да забирайте, – выдохнула в трубку.
– Вот и хорошо. Оля, тогда папа со Светочкой первыми приедут, а я пока задержусь. Справишься?
– Да куда я денусь? – нарочито – жизнерадостно отозвалась Белка, не хватало, чтобы мама еще и из-за неё переживала. – Все, я дома.
– Хорошо, тогда поешь, как следует. Я тебя люблю, – из трубки послышался звук поцелуя и мама отключилась.
Белка какое-то время смотрела на погасший экран. На глаза навернулись слезы: она так соскучилась! И так много хотела рассказать! А мама даже не догадалась сделать видеозвонок. Ну ничего, вечером она сама ей наберет. Через мессенджер. Наговорятся всласть!
Входная дверь не поддавалась. Её словно кто-то держал изнутри. Белка налегла всем телом и почти ввалилась в квартиру. Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом, и сквозняк погнал по полу клубки пыли.
– Опять, что ли, окно? – спросила Белка вслух, но голос сорвался на тоненький писк.
Разозлившись на себя, она, не разуваясь, промчалась по коридору и распахнула дверь в свою комнату.
Книги лежали на полу, а под открытой створкой застыла лужица подтаявшего, а потом превратившегося в лед снега.
– Да сколько можно-то? – Белка с грохотом закрыла окно и пошла на кухню. Там, под мойкой, она выпотрошила неиссякаемый пакет с пакетами, а в коридоре достала из папиной ремонтной коробки скотч. И, не раздеваясь, стала склеивать целлофановые квадраты между собой. А потом потащила все это к себе в комнату.
Там, скинув пуховик и ботинки, вскарабкалась на узкий подоконник и принялась крепить к раме импровизированный утеплитель.
– Вот так. Главное, продержаться до приезда папы. Он все починит.
С этими совами Белка спрыгнула на пол. А потом оглядела комнату.
Книги на полу – понятно, фрамугой сбило. А почему покосилась фотография на стене? Та, на которой хохочущая Белка обнимает разом и маму и папу. Её сделал уличный фотограф, они тогда, вместо того, чтобы чинно позировать, дурачились изо всех сил.
Белка попыталась повесить снимок ровно. Но что-то мешало. Она сняла фото со стены и перевернула, чтобы узнать причину.
На пол спланировало пестрое перо.
Такое же, как и до этого.
И как оно сюда попало? Может быть, в комнату в поисках тепла и еды залетела птица? Тогда понятно, почему фотография сбилась – птаха испугалась и заметалась по комнате, стараясь вырваться на свободу.
– Бедолажка… Кормушку бы тебе… Но из чего её сделать?
На кухне нашлась большая пластиковая бутылка. Белка прорезала в ней отверстия и насыпала внутрь семечек. Хотела уже повесить кормушку, но остановилась, уткнувшись взглядом в затянутое полиэтиленом окно.
– Приехали…
Но ведь можно приладить её на кухне. Белка пару секунд полюбовалась творением своих рук и полезла в холодильник: о птичках позаботилась, теперь можно было и самой перекусить.
Готовить что-то серьезное не хотелось и она быстренько сварила пельмени, после чего, пользуясь свободой, умяла их, сидя перед компьютером.
И все-таки что-то было не так.
Белка несколько раз поймала себя на том, что прислушивается, а потом поняла, что ждет, когда мама начнет ругаться за беспорядок.
Но тишину в квартире тревожили только компьютерные звуки.
К горлу подкатил ком. Белка достала смартфон, но мама была не в сети. А на обычный звонок пустой голос равнодушно сообщил, что «абонент недоступен».
Папа тоже не отозвался. Как и бабушка.
Белка отбросила смартфон и заметалась по комнате. В голове завертелись нехорошие мысли, и когда эта карусель стала совсем уж неуправляемой, она резко остановилась и как учила психолог, обняла себя за плечи:
– Спокойно. Все хорошо. Там просто очень плохая связь. Или в реанимации запрещено пользоваться телефонами…
– Забвение – это как агония. Тебя не помнят, а ты есть, но доказать не можешь, – донеслось из динамиков: молодежную комедию прервала реклама какого-то триллера.
Белка застонала и, не заботясь о «мозгах» компьютера, выдернула провод из розетки. И, крутанувшись на пятках, кинулась в родительскую спальню.
Там все было, как прежде. Даже брошенный на спинку стула мамин халат еще хранил её тепло.
Белка свернулась клубочком на кровати и всхлипнула, прижав к лицу мягкую ткань. Она впитывала слезы, но их было так много, что вскоре понадобился еще и платок. Белка приподнялась на кровати и схватилась за грудь, потому что дышать стало нечем.
В комнате шел снег. Он падал на лицо и тут же таял, стекая по щекам холодными струйками.
По спине пробежал липкий ручеек страха.
Чтобы очнуться, Белка ущипнула себя за руку. Сильно, до синяка.
Боль вернула способность думать.
Где она? Не во сне, это точно, во сне не бывает больно.
Белка огляделась.
Она сидела в сугробе. Мамин халат растаял, вместо него пальцы сжимали ворох прошлогодней травы, мокрой от растаявшего снега.
Он был всюду, куда ни посмотри. И только вдалеке виднелась серая полоса деревьев.
Сидеть на месте не было никакого смысла. Так и замерзнуть можно!
Белка встала, подышала на озябшие ладони и быстро, чтобы согреться, пошла к лесу – деревья укроют от ветра, а, может, получится развести костер. Как именно она не задумывалась, сейчас главным было выжить.
Снег сбивался в сугробы, ноги увязали в них почти по колено. Зато движение согревало, правда, отнимало много сил, и белка все чаще останавливалась, чтобы проверить, туда ли она идет.
Деревья не приближались.
– Что за чертовщина? – пробормотала Белка. – Что вообще происходит?
Губы онемели и не слушались. Вместо слов послышалось невнятное мычание, и Белка вздрогнула. А потом закашляла, хрипло, с надрывом.
Хриплые звуки разбили пространство. Оно взорвалось миллиардами льдинок, и Белка оказалась среди деревьев.
Здесь было гораздо теплее. Сгнившие прошлогодние листья скрадывали звуки, но при каждом шаге слышалось отчетливое хлюпанье – это лесная подстилка отдавала скопившуюся в ней воду.
Снега здесь почти не было, он сохранился только в ямках и возле стволов и был очень белым, почти светился. Слишком ярко – так не бывает. Весной снег ноздреватый, тяжелый и серый, а не мягкий и пушистый, как здесь.
Деревья стояли голые, их ветви переплетались, образуя на фоне затянутого облаками неба жутковатого вида решетку. Белка поежилась и обхватила себя за плечи руками, поискав тропинку взглядом. Ничего. Только бурая опавшая листва, ветки да ошметки снега.
На одном из них что-то алело.
Белка подошла ближе.
По белому бугорку раскатились ярко-красные бусины. Но стоило взять одну в руки, как она растаяла крашеной ледышкой и скатилась с ладони, оставив в снегу бурую дыру.
В запах талой воды вплелся другой – душный, густой, железистый. Белка перевела взгляда на ладонь. От бусины остался липкий бурый след.
Она попробовала стереть его снегом. Он обжег холодом кожу, расцарапал крошечными льдинками и рассыпался мелкой крупкой. Рука покраснела и горела так, словно её держали в огне. Но пятно не исчезло.
Снег под деревом закончился, Белка оглянулась в поисках следующего и застыла, уловив тихий, на грани слышимости звук. Показалось, эхо донесло чей-то зов, но его заглушил хруст быстрых шагов по снегу. Кто-то положил на плечо руку прежде, чем Белка успела оглянуться.
Холод – хотя, казалось, куда уж холоднее – пронзил тысячами морозных иголок. Они впивались в кожу и мышцы, сковывая их ледяными оковами. Легкие превратились в стекло, осколки которого хрустели при каждом вдохе и вскоре добрались до самого сердца. Белка захрипела и потеряла сознание.
Но от холода это не спасло. Он морозил лицо, обнимал за плечи, и тело тряслось так, что ортопедический матрас скрипел, словно все пружины в нем разом заржавели.
Матрас?
Белка открыла глаза и вскочила.
Родительская спальня была на места, а в приоткрытую дверь тянуло холодом – по квартире снова гулял сквозняк.
Укутавшись в покрывало, Белка пошла на разведку, почти готовая увидеть, что целлофан на окне порван.
Но он оказался цел. И стопка книг все так же лежала на подоконнике, не сдвинувшись даже на сантиметр.
В большой комнате тоже не было ничего необычного. А вот кухонное окно оказалось распахнуто настежь. Белка быстро его закрыла, оборвав поток сквозняка – похоже, она не до упора повернула ручку, когда вешала кормушку.
Под ногами захлюпало, потом стало мокро. Белка посмотрела вниз.
На полу быстро таял иней. На нем виднелись четкие следы: её и… птичьи?
Их Белка рассмотреть не успела: иней превратился в тонкий туманный дымок, который осел на окне влажной испариной. Белка стерла её ладонью. Вода была ледяная и показалось, холод вернулся и впитался в позвоночник. А за спиной, в коридоре, послышался какой-то шорох.
Белка громко сглотнула, прогоняя тошноту. Досчитала до десяти. Потом до двадцати, словно это могло её спасти. А потом подумала, что стоять вот так, спиной к опасности очень глупо. И медленно повернулась, борясь с желанием зажмуриться и прокричать, как в детстве: «Я в домике!». Тогда это срабатывало.
Но она уже не была трехлетним ребенком.
Сквозь открытую кухонную дверь виднелся залитый светом электрических ламп коридор.
Белка вслушивалась, пока не зазвенело в ушах, но шорох не повторился. В квартире не было вообще никаких звуков, кроме прорывающегося снаружи завывания метели. Ветер сбивал снежинки в пухлые комки и кидал в окна. Они прилеплялись к стеклам и сползали, оседая на отливе сугробом.
Услышав очередной «плюх» Белка отмерла и выбежала из кухни. Шлепки повторялись, и вскоре стало казаться, что по коридору хромает кто-то большой, неуклюжий, но очень упрямый.
Залетев в свою комнату, Белка закрыла дверь и привалилась к ней спиной, словно эта преграда могла спасти от опасности.
Очередной снежок показал, что это не так. А от шороха целлофана по спине пробежал холодок.
Белка сползла по двери на пол. Сжалась в комок и заскулила от ужаса. А потом выдохнув, как перед погружением в воду, резким рывком добралась до стола, на котором лежал смартфон.
Руки дрожали, и правильно начертить графический код не получалось. Наконец, уже почти теряя сознание от ужаса, ничего не видя и не слыша, Белка судорожно провела кривую линию, и на экране засияла солнечно-желтая заставка.
Размазывая по лицу слезы, Белка искала нужный контакт, а потом резко ударила пальцем по зеленому кружочку с трубкой. Послышались гудки.
Длинные, тягучие, они заполнили пространство и даже заглушили вой ветра. И шуршание целлофана тоже заглушили. Белка сосредоточилась на них, и ужас немного стих. Настолько, что она осмелилась подойти к окну и задернуть шторы.
Гудки прервались.
«Вызываемый абонент не отвечает» – холодно произнес женский голос.
Белка растерянно посмотрела на зажатый в руке смартфон. Часы на экране показывали двадцать минут первого. Наверное, мама очень занята. Или заснула, вымотанная больничным дежурством.
Звонить папе Белка не стала. Вместо этого она взяла с полки спрессованную из трав пирамидку и подожгла её. Вершина покрылась алым бисером крохотных угольков, которые почти тут же погасли, сменившись полупрозрачным ручейком ароматного дыма. Вскоре в комнате запахло травами.
Белка опустилась на пол и обняла себя за плечи руками. Вдох, длинный выдох, снова вдох… Она делала дыхательную гимнастику, и вскоре страх почти испарился. Не весь, но теперь можно было мыслить более-менее внятно.
Объяснения происходящему нашлись без труда.
Метель? МЧС еще утром прислала сообщение о непогоде. Кормушка? Белка была не уверена, что хорошо затянула узелок, вот ветер и сорвал бутылку. Открытое окно? Так она в последнее время словно разучилась их закрывать, уже в который раз забывает проконтролировать, повернула ли ручку до упора. Иней? Хорошо, не сугробы, при открытой-то фрамуге.
А птичьи следы – всего лишь отголосок сна. Померещилось. Так бывает.
Белка изо всех сил гнала от себя даже малейшие подозрения о том, что потустороннее – рядом. Оно могло быть в Речном, где-то далеко, в старой деревне, но не здесь, не дома…
Когда пирамидка дотлела до половины, Белка поняла, что успокоилась.
И вспомнила про уроки.
Делать их уже смысла не было. Прикинув, у кого можно на перемене скатать домашку, Белка достала школьную сумку, чтобы собрать её на завтра.
В нос ударил запах крови.
Одна из тетрадей была испачкана бурым. Белка отогнала от себя воспоминания про трепыхающуюся птицу и, взяв тетрадь двумя пальцами, понесла на кухню, в мусорное ведро. После чего завязала пакет и потащила его к мусоропроводу.
Простые бытовые заботы успокаивали, и остальные тетрадки Белка небрежно кинула на стол. Они соскользнули, распластав страницы, и из одной выпал рекламный флаер. С помятого бумажного глянца на Белку смотрела кукла с грязными пятнами на месте лица.
Глава 4
Белка смяла его в кулаке. Острый край царапнул палец, оставив небольшой порез. На коже выступило несколько капель крови, которые тут же засохли, превратившись в крохотные коричневые крупицы.
Белка не обратила на это внимания. Она нашла подставку для благовоний, но та оказалась слишком маленькой. Пришлось идти на кухню, за большой чугунной сковородкой.
Плотная бумага долго не загоралась, но Белка упрямо жгла спичку за спичкой. Наконец, робкий огонек зацепился за торчащий уголок и расплылся по острому краю. Флаер сморщился и зашевелился в пламени, отбрасывая на стену бесформенную тень, но все же распался белым пеплом. Недолго думая, Белка смыла его в канализацию.
Вместе с рекламкой исчезли остатки страха.
Начисто вымыв сковородку и собрав сумку, Белка улеглась в кровать. Правда, свет она оставила включенным. Просто так. На всякий случай.
Комната тут же наполнилась звуками. Кто-то вздыхал, шептал, возился. Но стоило открыть глаза, как все утихало. Белке с трудом убедила себя, что все это – обычные домашние звуки: шорох целлофана, бульканье воды в трубах, свист ветра за окном…
Но заснуть все равно не получилось. Подушка казалась то раскаленной, то слишком жесткой, а стоило найти удобное положение, как матрац тут же вздувался буграми. Белка даже подумала, что надо было идти ночевать к тете Наташе. Мама же договорилась!
Проворочавшись всю ночь, Белка обрадовалась звонку будильника и быстро встала, даже не повалявшись, как обычно, лишние пять минут.
Голова гудела и казалась заполненной пылью. Тело болело, мышцы ныли так, словно Белка всю ночь сдавала зачет по физкультуре. Мелькнула трусливая мыслишка прогулять школу, а заодно и поход в музей, но это было чревато неудом за четверть – Ирина Стефановна могла сдержать слово, ведь дело касалось её любимой этники.
Мама позвонила, когда Белка пыталась впихнуть в себя горячий бутерброд с сыром.
– У тебя все хорошо?
– Вроде да, – Белка не собиралась волновать её, рассказывая о своих страхах. Но все-таки попросила: – Мам, а ты не можешь договориться с Викторией Ивановной о приеме?
– Опять задыхаешься? – посочувствовала мама. – До моего приезда дотерпишь?
– Конечно, – вздохнула Белка. Мама после сеанса обязательно разговаривала с психологом, чтобы знать, что поменялась и как вести себя с дочерью. – Не беспокойся, я так, на всякий случай попросила. А ты скоро приедешь?
– Соскучилась? Прости, Оля, придется еще потерпеть. Ты пока там возьми шефство над Светланой, ей сейчас тяжело…
В разговор ворвался третий голос. Белка не сразу поняла, что это Света, так исказила его связь.
Сестра звала тетю и требовала что-то сделать, четко послышалось: «Вы же обещали!».
– Ну все, Оля, мне пора. Созвонимся! – мама чмокнула воздух и отключилась.
Белка поджала губы. К Светочке побежала. Как всегда, стоило той сделать несчастное лицо, как все взрослые кидались на её защиту. Всегда. Даже когда они таскали яблоки из соседского сада. И попались.
О том, что зачинщицей была именно Света, Белка никому не сказала. Терпеть не могла ябедничать. И надеялась, что у сестры совесть взыграет.
Зря надеялась. И потом долго отмачивала в речке покрытые пузырями ноги за то, что потащила «на дело» пай-девочку. Уж чего-чего, а крапивы бабушка никогда не жалела.
Но сейчас именно Свете было труднее всего. Белка даже представлять боялась, чтобы сделала на её месте. Поэтому отругала себя за подленькие мыслишки и выглянула в окно посмотреть, не утихомирилась ли метель. Если нет, то появлялся отличный шанс прогулять хотя бы музей. Заносы, пурга, все такое…
Но в синем небе ослепительно сияло солнце. И даже немного грело – Белка почувствовала на лице тепло.
Сугробы за утро осели, а протоптанные в снегу тропинки превратились в покрытый водяной пленкой каток. Белка с трудом удержалась на ногах, когда перебиралась через оставленный трактором грязно-бурый отвал.
В школе ничего не проходило, о вчерашнем никто не вспомнил. Единственное, что уроки пролетели неожиданно быстро.
К последнему Белка умудрилась забыть о предстоящей экскурсии, и вставшая у двери после звонка Людка оказалась неприятным сюрпризом.
– Куда собрались? – осведомилась она у ринувшихся на выход одноклассников. – У нас мероприятие!
– Вот сама и иди! – огрызнулся Илья, на что Люда помахала у него перед носом зеленой тетрадкой:
– Я-то пойду. А вот тех, кого в этом списке не окажется, ждут бо-о-ольшие неприятности! Ирина Стефановна велела отметить всех прогульщиков! Рискнешь, Ремизов?
Илья, у которого были особые, на грани ненависти, отношения с историей, не рискнул. Остальные тоже не решились.
И все терпеливо выслушали мини-лекцию, которую по дороге в музей прочитала учительница.
– Сегодня же первое марта? Новый год по Старославянскому календарю, – сообщила она. – Кстати, после принятия христианства этот праздник не исчез, просто трансформировался в день Авдотьи Весновки. Её еще звали Авдотьей Свистуньей. Кто знает, какое славянское божество она заменила?
Белка старательно приподняла брови и преданно посмотрела на учительницу, молясь про себя, чтобы не спросила. Судя по живому интересу на лицах одноклассников, они тоже не рвались отвечать.
