Малабарские вдовы

– Благодарю вас за визит. Я – Разия, мать Амины, которая поприветствовала вас первой. – Голос у старшей жены был ниже, чем у Сакины, в нем чувствовалась располагающая внушительность. – Она очень ждала вашего появления еще со вчерашнего вечера, когда нам сообщил об этом Мукри-сагиб.

Тут Первин отвлек топоток маленьких ножек. Через несколько секунд в комнату вбежали две маленькие девочки в белых отделанных кружевом платьицах.

– Время заниматься музыкой с Мумтаз-халой[36]! – пропела старшая. На вид ей было лет шесть: наверняка старшая дочь Сакины.

– Насрин, ты прервала Первин-биби[37], нашу гостью, – заметила Сакина, погладив Насрин по голове. – И Мумтаз-хала не сможет сегодня заняться с тобой и Ширин музыкой. У нее дела.

Пятилетняя Ширин подпрыгивала на одном месте.

– А кто наша гостья? Она откуда?

– Девочки, вам не место внизу. Тут взрослые разговаривают. Ступайте к айе. – В голосе Разии слышался упрек.

Первин поняла, что вдов нервирует ее присутствие и то же чувство передается детям. А это ни к чему. Она улыбнулась девочкам и сказала:

– А можно мне с ними поздороваться? Судья может спросить, видела ли я детей, в добром ли они здравии и настроении.

– Хорошо, – кивнула Разия. – Повезло вам, девочки, что представилась такая возможность.

Первин присела на корточки, чтобы заглянуть девочкам в глаза.

– Я Первин; можете, если хотите, звать меня тетей или халой. Я живу в парсийской колонии Дадар и работаю вместе со своим папой в районе, который называется Форт. Мы юристы: помогаем людям сохранить то, что им принадлежит. Мы пообещали вашему папе, что будем заботиться о вашей семье, чтобы все у вас было хорошо.

Когда Первин произнесла слово «папа», Амина прянула вперед и опустила ладони девочкам на головки, будто защищая их.

– Не говорите так.

– Прости… – Первин встревожилась.

– О них абба[38] заботится, – с укором произнесла Амина. – С небес.

И парсы, и мусульмане верят в существование рая и ада. В этом их главное отличие от индуистов, верящих в инкарнацию.

– Вы, наверное, очень по нему скучаете.

Амина кивнула.

– Я скучаю. Он со мной каждый день разговаривал, даже когда болел. Ширин и Насрин не так хорошо его помнят, потому что не ходили к нему, когда он был болен.

– Аббе лучше на небесах, так амми[39] говорит. – Насрин протянула руку и с любопытством дотронулась пальчиком до края сари Первин. – У вас очень красивое сари. Не черное, не как у них.

Первин в первый момент запуталась, но потом вспомнила, что «амми» – это мама на урду.

– Они, наверное, не всегда будут ходить в черном, но сейчас так положено по обычаю.

– Мы будем соблюдать траур четыре месяца и десять дней, – без выражения произнесла Разия. – Потом станем одеваться как захочется, но поводов для радости у нас нет.

Первин ощутила, что Разия глубоко скорбит по мужу. Возможно, помимо душевной утраты, она еще и ощущает бремя заботы обо всей семье. Мумтаз и Сакина тоже выглядели подавленно. Первин стало интересно, одинаково ли Омар Фарид относился ко всем трем женщинам, раскрывался ли перед каждой по-иному, любил ли одну сильнее другой.

– А почему на вас сари так странно завязано? – тоненьким голоском спросила Ширин, прервав мысли Первин. – Так неправильно.

– Ширин! – укорила ее Сакина с мягким смешком. – Простите, пожалуйста, мою дочь за ее глупость.

– Хороший вопрос! – одобрила Первин. – Я из парсов, у нас принято носить сари так.

– Можно, пожалуйста? – попросила Насрин, вытягивая пальчики, чтобы потрогать вышивку.

– Конечно, можно. – Первин застыла, точно манекен, чувствуя себя так же, как чувствовала, когда родственницы суетились вокруг, оправляя сари перед свадьбой.

– А кто такие парсы? – спросила Амина, медленно произнося заученные английские слова.

– Зороастрийцы, которые родились в Индии. – Увидев, как вопросительно сошлись к переносице бровки Амины, Первин пояснила: – Мы тоже поклоняемся богу, но зовем его не Аллахом, а Ахурамаздой[40]. Мои предки приехали на кораблях из Персии очень, очень давно. Другие зороастрийцы прибыли оттуда в последние сто лет. Они себя называют иранцами, потому что так по-персидски называется наша страна.

– А, понятно. Это как англичане зовут нас магометанами[41]. А мы мусульмане. – Глаза Амины так и сверкали. – Мои предки приехали из Аравии. Тоже на очень больших кораблях.

– Амина, ты учишь английский? – Первин удивили и сообразительность девочки, и то, что она отвечала по-английски, хотя Первин говорила на хинди.

– Мы все его учили, пока была английская гувернантка. Можно я поздороваюсь как следует: «Good afternoon, Miss Mistry»[42]? – Амина вытянула тонкую ручку, чтобы Первин ее пожала.

– Очень рада знакомству, – ответила Первин, пожимая руку Амины и думая, что все три девочки так и искрятся энергией. Потом она повернулась к Ширин и Насрин и заговорила на хинди: – Вот только вашего брата здесь нет. А я бы хотела и с ним познакомиться.

– Он наверху, спит. Ну, раз уж мы все познакомились, может, сядем? – предложила Сакина тоном любезной хозяйки. – Фатима, сходи к Икбалу, попроси его приготовить кувшин фалуды[43].

Юная служанка кивнула и поспешно вышла.

Гостеприимство вдов крайне располагало, но Первин не могла допустить, чтобы консультация превратилась в дружеские посиделки. Указав на свой портфель, она сказала:

– Мне очень приятно беседовать со всеми вами, но я должна переговорить с каждой отдельно.

– В зенане секретов нет. Мы все сестры! – откликнулась с дружелюбным смешком Сакина, показав полный рот сверкающих зубов. Как так вышло, что Сакина выглядит просто отлично, а вот Разия и Мумтаз – нет?

– Я это понимаю. Но судья потребует от каждой из вас отдельного письма. Ведь ваш муж женился на каждой из вас индивидуально, с каждой заключил свой договор на махр. – Говоря, Первин обвела всех жен взглядом. Похоже, Разия и Сакина не на шутку встревожились, а вот выражение лица Мумтаз не изменилось. Судя по виду, она привыкла подчиняться чужим приказаниям.

– А можно мы тут останемся? – спросила Амина. – Похоже, будет интересно.

Первин призадумалась: наверняка для этих детей гости – большая редкость.

– У меня есть идея. Если дети хотят заняться музыкой с Мумтаз-бегум, можно это сделать прямо сейчас. Перед тем как поговорить с ней, я приду и послушаю.

– Да, безусловно, – отозвалась Мумтаз, глядя на детей с усталой улыбкой. – Давайте порепетируем и устроим концерт.

– А как же фалуда? – захныкала Насрин.

– Мы тебе нальем стаканчик, если ты будешь стараться. – Сакина ласково посмотрела на дочь. – Первин-биби, я переговорю с вами первой, в своих личных покоях наверху.

«Биби» было уместным уважительным обращением к Первин, молодой незамужней женщине.

Вот только странный это дом, где вторая жена вызывается говорить прежде первой.

9. Отверстия в стенах

Бомбей, февраль 1921 года

Вслед за Сакиной Первин поднялась по широкой мраморной лестнице в отдельный мир вдов Фарида. Здесь окна были закрыты мраморными решетками-джали, а все вокруг было испещрено пятнами света. Было красиво, но полутемно: Первин вспомнила, каково пытаться читать на балконе после заката.

Коридор зенаны на втором этаже изгибался буквой «Г». Сакина провела Первин по длинному проходу в более короткий, в конце его находилась металлическая перегородка-джали. Подойдя ближе, Первин разглядела, что тонкий узор на металле напоминает садовую решетку, увитую лозами с гроздьями винограда.

– Какая дивная работа, она мне напоминает двери кабинетов у нас в конторе. Возможно, что их делал один и тот же мастер. – Первин подошла поближе и увидела, что, судя по всему, позолоченная джали заперта с другой стороны, а в центре в ней проделана широкая щель, прикрытая дверцей на петлях. – А это что такое?

Сакина ответила улыбкой на ее комплимент, а потом пояснила:

– По этой джали проходит граница между зенаной и главной половиной дома. Через щель мы можем передавать бумаги и другие мелкие вещи. Это реликт былых времен, но теперь в доме живет Мукри-сагиб, и мы считаем уместным опять ею пользоваться.

– Здесь вы и сидите, когда разговариваете с Мукри-сагибом? – Первин посмотрела на скамеечку, обитую розовым бархатом.

– Да. А с другой стороны стоит стул, на который дозволено садиться джентльмену, если он получил разрешение войти в бунгало и имеет необходимость с нами поговорить.

Первин важно было узнать, с кем общаются эти женщины.

– А кто приходил в последнее время, кроме Мукри-сагиба?

– В декабре многие приходили скорбеть. Две недели назад военный, офицер, хотел обсудить с Разией какие-то подробности вакфа, но не смог войти в дом по причине траура.

Старшую жену Сакина называла просто по имени, то есть без той уважительности, которую выказала бы, добавив «бегум». Первин подумала, как бы к этому отнесся Мустафа.

– А ваши родственники часто здесь бывают?

– Я родом из Пуны, поэтому моя родня приезжает нечасто. – Сакина слегка расправила плечи, будто ей стало неловко. – Но мне не одиноко. Вы сами заметили, у нас тут вполне оживленно, а в хорошую погоду мы выходим посидеть в своем садике.

Первин ее слова не убедили.

– А телефон – вы можете по нему общаться?

Затененные длинными ресницами глаза вдовы блеснули.

– Телефонные разговоры стоят дорого. Кроме того, телефон стоит на главной половине. И используется только для деловых разговоров.

– А вы посещаете друзей в других частях Малабарского холма или Бомбея? – Первин стало казаться, что Сакина приукрашивает действительность.

– Некоторых знакомых – да. – Сакина смерила Первин бестрепетным взглядом. – Надеюсь, вы не считаете нас несчастными заточенными в тюрьме женщинами лишь потому, что мы соблюдаем пурду? Это всецело наш собственный выбор.

– Я понимаю, что вы добровольно выбрали такой образ жизни. – Тем не менее Первин смущало, как мало у этих женщин контактов с внешним миром – и даже нет телефона на крайний случай.

– Я каждый день благодарю Аллаха за то, что мы не на улице, в окружении опасных личностей, что дочери наши растут как розы в огороженном стенами саду. Это особая, очень спокойная жизнь. Если бы нам позволили и дальше жить вместе в этом доме, я бы больше ни о чем не тревожилась.

– Разумеется, мы постараемся это устроить, Сакина-бегум. – Первин не без трепета прошла вслед за Сакиной в дверь, расположенную рядом с позолоченной джали. Они оказались в богато украшенной спальне, где возвышалась огромная кровать под балдахином, отделанная розовым шелком. Цвет обивки в точности совпадал с цветом роз в мозаичных наличниках двери и окон. – Какая очаровательная комната. И к ней, как я понимаю, примыкает другая. – Первин понизила голос и спросила: – Там спит ваш маленький сын?

– Все дети живут в детской с айей. Джум-Джум всегда спит в это время дня, ему только что исполнился годик. В соседней комнате я пью чай с гостями – родственниками и друзьями, – а иногда просто отдыхаю, – произнесла Сакина с благосклонной улыбкой: Первин уже поняла, что такая улыбка – ее коронный номер. – Приглашаю вас туда.

– А сколько слуг в доме? – поинтересовалась Первин, опускаясь на алую бархатную банкетку, Сакина же села в такое же кресло. Черная лакированная этажерка была уставлена английскими и французскими фарфоровыми фигурками, на большом комоде красного дерева стоял в вазе букет из лилий и тубероз. Комната производила впечатление роскоши и покоя. – А этот дивный букет вы составили?

– Да, – ответила Сакина, явно слегка встревожившись. – Мне теперь приходится самой ухаживать за цветами. Я это делаю рано утром, пока солнце не слишком жаркое. У нас был садовник, но ради экономии средств мы его отпустили, равно как и гувернантку, про которую говорила Амина, помощника повара и посыльного.

– У вас талант садовода, – заметила Первин, осознав, что Сакина, похоже, стесняется того, что владеет искусством, которым многие женщины готовы гордиться. – Раз вы отпустили столько прислуги, полагаю, уборкой занимаются Фатима и Зейд?

– Да. Их отец Мохсен – наш дурван. С нами остались Икбал, наш повар, и айя Тайба, которая живет в доме с детских лет моего покойного мужа.

Вошла Фатима, она неловко несла серебряный поднос, нагруженный двумя высокими хрустальными бокалами, налитыми до краев бледно-розовой жидкостью. Фруктово-молочный пунш оказался комнатной температуры, его не охлаждали: Первин сообразила, что в доме нет ледника.

– Очень вкусно, – заметила она, пригубив. – А Мукри-сагиб живет в доме или приходит по мере надобности?

– Он занял одну из комнат на главной половине. Одним из желаний моего мужа было, чтобы в доме проживал достойный доверия мужчина: так мы будем в безопасности. Мы надеемся, что Мукри-сагиб будет жить здесь и дальше, хотя для него, безусловно, это неудобство.

Первин еще накануне сообразила, глядя на небрежный туалет Мукри, что он обосновался в доме. Такое, однако, необычно, если мужчина – не кровный родственник. Она подумала: интересно, а не составляет ли кто-то ему компанию на другой половине?

– А у него есть жена, дети?

– Нет. Именно по этой причине мой муж решил, что он сможет посвятить себя заботе о нас. – Сакина аккуратно поставила бокал с фалудой на вышитую скатерть, покрывавшую столик. – Первин-биби, объясните, пожалуйста, какие нам необходимы бумаги.

– Простите, – спохватилась Первин, сообразив, что слишком увлеклась личными вопросами. – Я хотела бы для начала еще раз показать вам документы на махр, которые ваш муж подписал в 1913 году.

Первин открыла портфель и подала Сакине ее договор на махр, вариант на урду. Глаза Сакины медленно скользили по строкам.

– Я все понимаю. Здесь описан комплект украшений, который я собираюсь передать в вакф.

– Полагаю, столь ценные вещи хранятся в банковском сейфе? – предположила Первин, доставая деловой блокнот, чтобы делать пометки.

– Никаких банков, – решительно возразила Сакина. – Мой свекор снабдил все спальни сейфами, в своем я и держу свои драгоценности.

– А! Получается, они здесь.

– Хотите взглянуть? Я их в последний раз доставала еще до болезни мужа.

– Конечно. – Первин обрадовалась, что процесс оценки оказался таким простым.

Сакина грациозно поднялась, подошла к стене, сдвинула в сторону небольшую картину с орхидеями. За картиной открылась медная пластина с двумя круглыми циферблатами. Через несколько секунд дверца распахнулась, Сакина вытащила ящик, в котором стояли футлярчики. Вернулась к Первин, расставила бархатные футлярчики по столу.

– Какая прелесть! – не удержалась Первин, когда Сакина достала сверкающее ожерелье из бриллиантов и изумрудов в изящной золотой оправе. В футляре поменьше оказались такие же браслеты, еще в одном – прелестные серьги с бриллиантовыми подвесками. Размеры и чистота камней поражали. Первин разбиралась в драгоценностях хуже, чем ее невестка. Она пожалела, что рядом нет Гюльназ.

– Серьги и подвеска из бирманских изумрудов в четыре карата и индийских бриллиантов в два карата. В каждом браслете пять изумрудов по карату и пять бриллиантов по карату. – Сакина посмотрела на Первин, глаза ее блестели.

Первин все равно не могла оценить, каково денежное выражение всей этой красоты.

– А вы делали оценку?

– Никогда. Будучи невестой, я заключила по этому подарку, что муж мой очень меня ценит. Но его больше нет, мне некуда надеть такие изысканные украшения. Разумнее будет передать их в вакф.

Первин кивнула, отметив про себя, как Сакина отзывается о чувствах своего бывшего мужа. Возможно, то, что она раньше думала по поводу любви между мужем и тремя его женами, попросту слишком сентиментально. Она записала в блокноте: «Выразила согласие».

– Ну а что касается пяти тысяч рупий, которые вы должны получить в качестве второй выплаты по махру?

– Их тоже следует передать в вакф. Мы все решили отказаться от своей доли, такая у нас договоренность.

Возможно, в рамках единой семьи, где много жен и детей, подход Сакины выглядит совершенно естественно. Все общее. Но у Первин возникло ощущение, что вдова не понимает всех последствий своего решения.

– Вы хорошо осведомлены о правилах мусульманских благотворительных фондов?

Сакина ответила извиняющейся улыбкой.

– Этим занималась Разия, а со мной своих дел почти не обсуждала.

– Полагаю, вам следует их прочитать. Я принесла официальный документ, в котором объяснено назначение вакфа, в том числе и долей, которые распределяются между членами вашей семьи. Правда, он на английском.

Сакина снова улыбнулась и попросила:

– Тогда просто растолкуйте.

Первин подытожила: назначение вакфа – выделять пятнадцать тысяч рупий ежегодно на нужды и лечение раненых ветеранов войны. Кроме того – это она уже обсудила с мистером Мукри, – каждой из жен Фарида будут выплачивать из вакфа тысячу и одну рупию в год. Такое же пособие будет назначено и каждому из детей по достижении ими восемнадцати лет.

В конце этого сложного объяснения Сакина вздохнула.

– Пятнадцать тысяч – большие деньги, да? Когда муж был жив, он каждый год жертвовал деньги в вакф! Возможно, слишком щедро. Теперь вопрос в том, как финансировать вакф и дальше при отсутствии дохода.

– Доход вы будете получать по-прежнему, ведь он не продал свою фирму, – пояснила Первин, удивляясь, что Сакина этого не знает. – А Мукри-сагиб упоминал, что у вакфа есть планы открыть медресе?

– Да. Он говорил об этом на нашей встрече у джали в прошлом месяце. Очень разумное решение, поскольку война закончилась. И у стольких бедных мальчиков-мусульман нет денег на учебу.

Первин взглянула в открытое ласковое лицо Сакины и подумала: ее собственное обучение наверняка завершилось в пятнадцать лет, когда она вышла замуж, а то и раньше. Первин мягко добавила:

– Грамота полезна и мальчикам, и девочкам. Известно ли вам, что уровень грамотности среди девочек-мусульманок в Индии – меньше двух процентов?

– Мои дочери научатся бегло читать! – с вызовом отозвалась Сакина. – Выучат важные молитвы, смогут поддерживать вежливый разговор на хинди и урду. А я научу их вышиванию и шитью.

– Амина учится другому, – заметила Первин и стала наблюдать за реакцией.

Сакина улыбнулась.

– Это выбор ее матери, а еще Амине повезло: у нее много лет была гувернантка. Когда разберутся с завещанием и мы поймем, каково наше финансовое положение, Мукри-сагиб, возможно, найдет новую гувернантку; а пока мы с Разией обучаем дочерей основам религии.

Первин поняла: Сакина даже не может вообразить, что дочери ее будут жить иначе, чем она сама.

– Я понимаю, что вы всецело доверяете Мукри-сагибу. Однако с тем, чтобы финансировать за счет вакфа школу, есть одна проблема. Закон гласит, что благотворительные начинания, которые поддерживает вакф, изменять нельзя. Поскольку вакф вашей семьи создан как фонд для раненых ветеранов, только судья может дать разрешение направить средства на другие цели.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Дхоти (хинди, бенгали и другие языки) – длинная объемная набедренная повязка (здесь и далее – прим. перев.).

2

Мемсагиб – почтительное обращение к женщине высокого социального статуса или к замужней европейской женщине в Индии.

3

Фета – традиционный головной убор зороастрийцев.

4

«Иншалла» (урду) – «Если того захочет Аллах».

5

Зороастриец – последователь монотеистического культа – зороастризма, возникшего раньше ислама и христианства; Заратустра – пророк в этой религии.

6

Парс – зороастриец, родившийся в Индии; «человек из Персии».

7

«Кем чо» (гуджарати) – «Привет!».

8

Дахитан – обжаренный парсийский десерт.

9

Дал (хинди и многие другие языки) – блюдо из чечевицы.

10

Ситар – струнный щипковый музыкальный инструмент, похожий на лютню.

11

Вина – старинный индийский музыкальный щипковый струнный инструмент, используемый для исполнения традиционной музыки; игра на вине требует большого искусства.

12

Курта (урду) – мужской костюм из длинной рубахи и брюк.

13

Шервани – длинный мужской двубортный кафтан на пуговицах.

14

Дхабба (хинди и многие другие языки) – придорожное кафе.

15

Мити-папди (гуджарати и другие языки) – слегка подслащенная жареная вафля из гороха.

16

Мава – десерт из пастообразного сгущенного молока.

17

Пулао – мясное или вегетарианское блюдо из риса, разновидность плова.

18

Гхошт – блюдо из мяса, которое долго тушится на медленном огне.

19

Джан (урду, парси-гуджарати) – «дорогой».

20

Бхая (хинди/марати и другие языки) – дружеское обращение к малознакомому человеку, который не выше вас статусом.

21

Айя – няня при ребенке или служанка при взрослой женщине.

22

Масала (хинди и другие языки) – смесь пряностей.

23

Анна (хинди и другие языки) – денежная единица, равная четырем пайсам или одной шестнадцатой рупии.

24

Тонга – наемный конный экипаж.

25

Бхел-пури – популярная уличная еда из риса и овощей с тамариндовым соусом.

26

Язата – ангел в зороастризме.

27

Судра – тонкая льняная нижняя рубашка, которую мужчины и женщины-парсы носят после обряда навджот.

28

Набоб или наваб – титул мусульманских аристократов; в расширительном смысле – уважительное обращение к почтенному мужчине.

29

Чаппали – традиционная индийская обувь, своего рода босоножки с закрытым носом.

30

Медресе (урду) – школа, где учат основам ислама.

31

Пури – булочка из пресного пшеничного теста, зажаренная во фритюре.

32

«Ванде Матарам» (хинди и другие языки) – «Да здравствует мать-Индия», клич борцов за свободу Индии, а также название знаменитого стихотворения.

33

Лунги (хинди и другие языки) – короткая набедренная повязка.

34

Шальвар-камиз (урду) – женская рубаха и шаровары, традиционная одежда мусульманок.

35

Михраб – украшенная ниша в мусульманском доме или мечети, используемая для молитв.

36

Хала (хинди, гуджарати, урду) – тетя.

37

Биби (урду) – почтительное обращение к незамужней женщине.

38

Абба (урду, арабский) – отец.

39

Амми (хинди) – мама.

40

Ахурамазда – единственный бог и создатель в зороастризме.

41

Магометанин – мусульманин.

42

Добрый день, мисс Мистри (англ.).

43

Фалуда (урду) – сладкий молочный напиток, часто с добавлением розового сиропа и семян базилика.