Созидательницы

Увы, жизнь царицы Нефертити после опалы, равно как и её смерть, остаются для нас загадкой. Даже знаменитый облик её отчасти является легендарным – доказано, что дошедший до нас бюст царицы подвергался более поздней обработке. Неизвестно, имела ли она целью придать скульптурному изображению большее сходство с оригиналом или, наоборот, отдаляла его в пользу древнеегипетского идеала женской красоты, – правду мы узнаем лишь тогда, когда будет обнаружена мумия Нефертити. Однако одно можно сказать точно: Нефертити не просто так прошла сквозь века и явилась нам в зените новой славы. Она пришла сказать что-то очень важное. О женской силе, о способности женщины править в обществе наравне с мужчиной, о том, что человек действительно хозяин своей судьбы, даже если против него – всё мироздание. И ещё, конечно же, о любви.

Гипатия

Философ, математик, астроном, изобретатель, учитель и при этом… женщина. Образ Гипатии (Ипатии) Александрийской (370-415) веками вдохновлял учёных, писателей и деятелей искусств, начиная с очевидцев, живших в одну эпоху с нею, и заканчивая уже нашими современниками. Однако не столько её жизнь, полная поистине небывалых событий, сколько трагическая смерть и поиск виновных стали средоточием внимания большинства исследователей – и это, по нашему мнению, весьма досадная несправедливость.

«Антихристианская» мученица

«В марте 415 г. н. э., в великопостный день, толпа христианских фанатиков вытащила её из экипажа, заволокла в церковь и там совершила своего рода жертвоприношение, содрав с прекрасной, но ненавистной представительницы проклятого язычества острыми устричными ракушками всё мясо, до костей, и бросив жалкие останки в пламя. Именно эта жуткая трагедия… очень рано превратила её жизнь почти что в легенду, в блестящий аргумент для борьбы с деспотизмом христианства», – так в 1936 году писал о Гипатии советский историк профессор П. Ф. Преображенский в своей вступительной статье к роману английского писателя Чарльза Кингсли, посвящённому этой удивительной женщине.

Столь радикальная трактовка тех стародавних событий преобладала в сталинское время, когда борьба с «опиумом народа» велась особенно жёстко. Однако жестокое убийство Гипатии действительно имело место, и задолго до «призрака коммунизма» бродило по Европе притчей во языцех, вдохновляя на борьбу не одно поколение мыслителей-антиклерикалов. В их числе были английский философ конца XVII – начала XVIII века Джон Толанд, великий французский философ-просветитель Вольтер, французский поэт XIX столетия Леконт де Лиль и многие другие.

Наиболее полное описание разыгравшейся трагедии оставил современник Гипатии, христианский историк Сократ Схоластик. Причиной убийства, по версии Сократа, стали лживые слухи о том, что Гипатия, будучи близка к префекту города, якобы препятствовала его сближению с христианским епископом Кириллом Александрийским – отцом церкви, впоследствии причисленным к лику святых. За это «люди с горячими головами, под начальством некоего [чтеца] Петра», сговорившись, подстерегли Гипатию, стащили с носилок и в городской церкви, называемой Кесарион, учинили кровавую расправу. «Это причинило немало скорби и Кириллу, и александрийской церкви, ибо убийства, распри и всё тому подобное совершенно чуждо мыслящим по духу Христову», – заключает свой печальный рассказ историк.

Однако в этой истории так и осталось множество белых пятен: знал ли о замышляемом убийстве сам епископ Кирилл? вправду ли убийцами Гипатии были христиане? каковы были подлинные мотивы подстрекателей?.. Итогом стала многовековая борьба апологетов христианской Церкви с её рьяными оппонентами. Опровергая тягостные обвинения, защитники Церкви указывали на отсутствие достаточных документальных подтверждений, обращали внимание на нарочито языческий способ казни, больше похожий на человеческое жертвоприношение, приводили цитаты из жития святого Кирилла, где об убийстве Гипатии говорится как об ужасающем злодеянии. Защитники Церкви иногда даже пытались возлагать вину за случившееся на саму Гипатию, обвиняя её в распутстве или приверженности магии, но эта линия оказалась провальной, поскольку не имела под собой необходимого фактологического фундамента. В то же время антиклерикалы впадали в не меньшие крайности, объявляя Гипатию чуть ли не «антихристианской» великомученицей, пострадавшей за свою языческую веру.

В этой ожесточённой борьбе идеологий образ самой Гипатии как-то затерялся, стёрлась её индивидуальность, потеряла значение сама её жизнь. А ведь вопрос надо ставить совсем по-другому. Главное не то, как и почему погибла Гипатия; куда важнее, как вообще появилась подобная личность? Как возможно, чтобы женщина в античном обществе поднялась на такую интеллектуальную и духовную высоту, что даже учёные мужи склонили перед ней свои головы?..

Чтобы вполне ощутить всю невероятность этого факта, надо представлять психологию античного человека. В трудах Аристотеля, например, мы находим исчерпывающие описание женщины как недочеловека, существа с «животной душой», неспособного на высокую духовность. Это восприятие осталось актуальным и в римский период. Если женщины и участвовали в социальной, политической жизни империи, то лишь как «шеи» своих мужей и любовников. Гипатия же имела открытое влияние и обладала таким высоким социальным статусом, который выпадал на долю далеко не каждого образованного мужчины. Достаточно сказать, что она стала схолархом, то есть главой Александрийской школы неоплатонизма, и среди её учеников было немало светлых умов того времени – причём, что немаловажно, в их числе были и приверженцы христианства. Так благодарный ученик Гипатии Синезий Киренский – христианский богослов, епископ Птолемаиды – называл её «гениальным философским учителем» и «истинным проводником по тайнам философии». А уже упоминавшийся нами Сократ Схоластик и вовсе не скупился на восхищённые отзывы о Гипатии: «Она приобрела такую учёность, что превзошла современных себе философов; была преемницей платонической школы, происходившей от Платона, и желающим преподавала все философские науки. Поэтому хотевшие изучить философию стекались к ней со всех сторон. По своему образованию, имея достойную уважения самоуверенность, она со скромностью представала даже пред лицом правителей; да и в том не поставляла никакого стыда, что являлась среди мужчин, ибо за необыкновенную её скромность все уважали её и дивились ей». Именно «Церковная история» Сократа Схоластика, в совокупности с письмами православного епископа Птолемаидского Синезия, считаются наиболее достоверными и самыми ближайшими по времени к описываемым событиям источниками о жизни Гипатии. Это лишь подчеркивает парадоксальность её образа: принявшая страшную смерть от рук христиан-фанатиков, античная дама-философ получила возможность сохранить в истории свой образ в первую очередь благодаря свидетельствам двух симпатизировавших ей христианских писателей.

На фоне приведённого Сократом Схоластиком описания Гипатии фальшивая характеристика её как «самого бесстыдного школьного преподавателя Александрии», выдвинутая консерваторами эпохи Просвещения, выглядит особенно несправедливой. Однако обычно скромное поведение Гипатии не мешало ей в то же время быть гордой эллинкой, способной проявить строптивый характер. В истории остался эпизод, как Гипатия швырнула «женскими тряпками» в нахального поклонника, посмевшего повести себя неуважительно по отношению к ней. Этот случай описывается в византийском словаре-энциклопедии «Суда», датированном X веком. В нём повествуется, что Гипатия была «очень красивой и миловидной», и один из юношей, посещавших её лекции, воспылал страстью к своей наставнице. Он не смог «сдержать чувств и страданий и сказал невежественные слова». В ответ на неожиданно вырвавшееся признание «Гипатия взяла один из её женских лоскутов [менструальных тканей] и бросила перед ним, показывая следы её нечистоты, сказав: “Юноша, ты любишь это. Но в этом нет ничего прекрасного”. Стыд и изумление от неприятной демонстрации отклонили душу [юноши] и привели к сдержанности». Несмотря на свою «царственную открытость» (по характеристике, данной Сократом Схоластиком), Гипатия строго блюла целомудрие до конца дней.

Женщина будущего

Так как же могла сформироваться такая личность? Как смогла Гипатия достичь того, чего достигла?

Вероятно, главную роль в её становлении сыграл отец Теон Александрийский. Как впоследствии и его дочь, он был математиком, философом и астрономом. Кроме того, Теон заведовал знаменитой Александрийской библиотекой и преподавал точные науки. Остаётся лишь предполагать, что Теон мечтал о сыне, а потому воспитал дочь, что называется, «по-мужски». По-видимому, с детства проявив незаурядные способности и тягу к знаниям, Гипатия заслужила признание и восхищение своего отца – настолько, что из ученицы вскоре превратилась в верную соратницу, соавтора его трудов и главного помощника в его научных изысканиях. Предполагается, что совместно они редактировали сочинения Евклида, писали комментарии к «Коникам» ещё одного великого античного геометра Аполлония Пергского, комментировали тринадцатую книгу «Арифметики» древнегреческого математика Диофанта. Гипатия также редактировала третью книгу комментариев Теона к «Альмагесту» – важнейшему труду знаменитого астронома эллинистического периода Клавдия Птолемея.

Впрочем, Гипатия явно превзошла своего отца. Согласно одной из версий, последующие поколения должны быть благодарны Гипатии за ряд усовершенствований, которые она внесла в некоторые изобретения и научные инструменты того периода: астролябию – инструмент для астрономических измерений, ареометр, определяющий плотность жидкости, планисферу – подвижную карту неба. Также ей приписывают изобретение дистиллятора – инструмента для получения дистиллированной воды. Впрочем, сведения об изобретении Гипатией различных физических, астрономических и других приборов вполне могут быть романтическими домыслами позднейших биографов. Во всяком случае, достоверно известно, что с астролябией работал ученик Гипатии христианский богослов Синезий Киренский, он же оставил первое описание прибора. По мнению современной греческой исследовательницы Кристины Фили, облачённая в плащ философа александрийка едва ли испытывала особую тягу к прикладному знанию: «Математические дисциплины рассматривались Гипатией лишь как ступени, ведущие к метафизическому познанию. Свою основную задачу она видела в исследовании тайны бытия». Но так или иначе, гибель Гипатии несомненно была большой потерей для науки, поскольку платонизм, поборником которого она была, давал легитимную основу для изучения математики, геометрии, астрономии и других точных наук.

Когда ты предо мной, и слышу речь твою,

Благоговейно взор в обитель чистых звёзд

Я возношу, – так всё в тебе, Ипатия,

Небесно – и дела, и красота речей,

И чистый, как звезда, науки мудрой свет…

(Перевод Л. В. Блуменау)

– воспевал эту великую женщину её соотечественник и современник, талантливый поэт Паллад, обычно не отличавшийся щедростью на похвалы и имевший славу едкого эпиграмматиста. Один из крупнейших советских знатоков античности С. С. Аверинцев отмечал: «Кого этот хулитель от всей души похвалил в совершенно ему несвойственном высокоторжественном тоне, так это женщину-философа Ипатию, которая являла собой в Александрии живую душу языческого сопротивления и поплатилась за это страшной смертью».

К сорока пяти-пятидесяти годам Гипатия достигла такого влияния, что голос её много значил не только в науке, но и в политическом закулисье. По всей вероятности, именно эта близость к сильным мира сего и привела Гипатию к трагическому концу. «Чтоб ты жил в эпоху перемен!» – таково известное древнекитайское проклятие, и к эпохе Гипатии оно как нельзя более подходит. Раздираемая внутренними религиозными и политическими войнами, гибнущая Римская империя подвергалась также регулярным варварским нашествиям вестготов. В конце концов, охваченная смутой, западная часть государства откололась, в то время как на востоке империи уже зарождалась новая великая цивилизация – Византия. В таких условиях трудно утверждать наверняка, кто стоял за расправой над Гипатией… Мы не берёмся судить, оставляя это право учёным-историкам. Однако одно можно сказать наверняка. Гипатия погибла в первую очередь потому, что чрезвычайно опережала своё время, была человеком будущего, не готовым смириться с установленными правилами и традициями. Она всегда хотела от жизни большего, жила мечтой о человеческом величии, стремилась объять необъятное на пути к абсолютному знанию. Едва ли она была врагом христианского учения или рьяным защитником язычества. Как последовательница Плотина, представительница неоплатонической философской школы, она определённо была не чужда мистицизма и признавала существование высших сил. Однако царство разума в её понимании стояло выше Царствия Небесного, а свободомыслие и тяга к познанию мира служили для Гипатии залогом человеческого блага.

Знаменитый французский поэт и публицист Шарль Пеги, поклонявшийся идеалам революции, писал в 1907 году: «Память о Гипатии остаётся наиболее высокочтимой среди всех воспоминаний человечества, она обладает почти уникальным положением в Пантеоне воспоминаний.». И это действительно так. Самим фактом своего существования Гипатия воплощает в себе революцию. Революцию духа, в момент перевернувшую все закоснелые представления о женщине. Ни до неё, ни более пятнадцати веков после человечество не знало другой такой женщины – женщины-учёного, женщины-философа, женщины-учителя. Возможно, именно поэтому внимание к её смерти так нарочито затмевало достижения её жизни – чтобы заглушить голос самой Гипатии, все эти века взывавшей из могилы к миллионам своих сестёр: «Вы тоже можете! Вы тоже это сделаете!».

Феодора

Уличная циркачка без роду и племени, она покорила вершину земной власти, став могущественной императрицей Византии. Великая грешница, она заставила церковных иерархов склонить перед ней головы, и даже после смерти слава её не поблекла, но, напротив, ещё более возросла, обретя неземное сияние святости… Вот уже много веков не утихают споры о том, кем была Феодора: Божьим даром, в соответствии со значением её имени, или же – бичом Божьим.

Раскаявшаяся грешница

Из текстов житий «благоверной четы» – византийского императора Юстиниана (483–565) и его верной спутницы Феодоры (около 500–548), в коих канонизированные супруги предстают ревнителями православной веры, преисполненными всяческих достоинств, едва ли удастся почерпнуть подробные сведения о жизни будущей императрицы до брака. Эта веха её биографии обычно описывается скупой фразой, вроде: «Была сначала грешницей, но потом раскаялась». Тем не менее, именно молодые годы Феодоры дают нам ключ к пониманию всех её дальнейших поступков, обнажают истоки её необузданного, властолюбивого нрава, а главное – раскрывают секрет её магнетической женской притягательности, которой не мог противиться монарх-автократор Восточной Римской империи.

По иронии судьбы наиболее полную биографию Феодоры оставил нам человек, ненавидевший лютой ненавистью и её, и её царственного супруга. То был секретарь императорского полководца Флавия Велизария, хронист Прокопий Кесарийский. В своём памфлете «Тайная история» (это произведение также носит название «Анекдота», то есть «Неизданное» – отсюда и происхождение известного нам слова «анекдот») Прокопий приписывает Феодоре и Юстиниану всевозможные пороки и злодейства, представляя их буквально исчадиями ада. О Юстиниане он впрямую пишет, будто мать василевса признавалась, что тот был зачат от демона, явившегося к ней однажды ночью. Но, несмотря на столь явную предвзятость, Прокопий излагает также много вполне достоверных фактов, в той или иной степени подтверждаемых другими источниками. Так, например, мы узнаём, что Феодора, как и сам Прокопий, была по происхождению сирийкой (согласно другой, менее популярной версии, родиной её был Кипр).

Дочь бедного циркового служителя, дрессировщика медведей Акакия, она уже в раннем детстве переезжает с семьёй в Константинополь и оказывается в эпицентре развращённой столичной жизни. Вскоре Акакий умирает, оставив жену и трёх дочерей в жестокой нужде. Маленькой Феодоре приходится познать нищету и унижения – молить о помощи цирковую братию и, «как подобает служаночке-рабыне», прислуживать на подмостках старшей сестре, продолжавшей цирковую династию. Вслед за сестрой Феодора также становится артисткой. Однако традиционный для женщин её профессии путь флейтистки, арфистки или танцовщицы не мил её сердцу, она отдаёт предпочтение комической пантомиме, в которой проявляются её недюжинные актёрские способности и природное очарование. «Была она необыкновенно изящна и остроумна. Из-за этого все приходили от неё в восторг», – отмечает Прокопий, однако в то же время безжалостно осуждает сценическое прошлое Феодоры, обвиняя её в вопиющем бесстыдстве: «…она пристроилась при сцене и тотчас стала гетерой из тех, что в древности называли «пехотой»… Она даже не научилась пляске, но лишь продавала свою юную красоту, служа своему ремеслу всеми частями своего тела».

Образ развращённой куртизанки, который представляет нам Прокопий, жарко оспаривается историками по сей день. Не занимая ничьей стороны в этом споре, отметим, что помимо опровержений версии Прокопия существуют и её подтверждения. В частности, с симпатией относившийся к Феодоре епископ Иоанн Эфесский назвал её «Феодорой из борделя». Знаменитый византолог Шарль Диль писал, что Феодора «скоро так скомпрометировала себя, что честные люди, встречаясь с ней на улице, сторонились её, боясь запачкаться…»; в то же время он сомневался, что «она была действительно из ряда вон выходящей куртизанкой». Диль характеризовал молодую Феодору так: «искательница приключений, если хотите, но умная, осторожная, достаточно ловкая, чтобы уметь прятать концы…».

Бесспорно одно: молодые годы будущей императрицы были отнюдь не безупречны. Видимо, устав от легкомысленного образа жизни и желая покинуть столицу, где за ней закрепилась дурная слава, Феодора отправляется вслед за своим любовником, сирийцем Экеволом, в Северную Африку, в Пентаполис, куда тот был назначен управителем. Серьёзность матримониальных намерений Феодоры подтверждает и тот факт, что она родила Экеволу дочь (по версии Прокопия, Феодора также имела и внебрачного сына). Увы, семейная идиллия длилась недолго: по неизвестным нам причинам Экевол вскоре прогоняет Феодору, не дав даже средств к существованию, и она после долгих скитаний оказывается в египетской столице – Александрии.

Именно здесь, по свидетельствам историков, начинается духовное преображение Феодоры. В то время Александрия жила чрезвычайно насыщенной религиозной жизнью, в её предместьях было множество христианских монастырей, многие отшельники населяли лежавшую не столь далеко пустыню. Сам воздух здесь был пропитан мистицизмом, фанатичной религиозностью и жаром богословских споров. «В том бедственном состоянии, в каком она тогда находилась, Феодора испытала влияние среды, куда закинули её обстоятельства. Она нашла доступ к некоторым святым людям, как, например, патриарх Тимофей, Север Антиохийский, охотно обращавшимися со своей проповедью к женщинам, и можно спросить себя не без основания, не благодаря ли им кающаяся куртизанка возродилась, хотя бы на самое короткое время, для иной, христианской и более чистой жизни», – пишет Шарль Диль.

Возвратившись в Константинополь, Феодора поселяется в скромном домике на окраине города и начинает целомудренную, благочестивую жизнь. Чтобы честно зарабатывать свой хлеб, она открывает маленькую прядильную мастерскую, где работает наравне с наёмными ткачихами. Тогда-то и происходит её судьбоносная встреча с племянником императора Юстинианом, которая полностью меняет судьбу Феодоры.

Среди хитросплетений византийской политики

Когда Феодора встретила Юстиниана, тот был уже немолод. Прокопий Кесарийский даёт его словесный портрет: «Был он не велик и не слишком мал, но среднего роста, не худой, но слегка полноватый; лицо у него было округлое и не лишённое красоты, ибо и после двухдневного поста на нём играл румянец».

Чем же сирийка очаровала будущего василевса? Тот же Прокопий отдаёт должное внешней привлекательности Феодоры: она «была красива лицом и к тому же исполнена грации, но невысока ростом, бледнолица, однако не совсем белая, но скорее желтовато-бледная; взгляд её из-под насупленных бровей был грозен». Но, очевидно, сила её воздействия была не только в красоте, но и в живом уме – в особенности в умении метко шутить, высмеивая своих недоброжелателей (здесь сказалась театральная «школа», развившая в девочке её природный комизм!). Потеряв голову от остроумной красавицы, Юстиниан использует своё влияние на дядю-императора Юстина, чтобы удовлетворять все её желания. «Она любила деньги – он снабжал её сокровищами. Она жаждала почестей и уважения – он выхлопотал для неё… высокое достоинство патрицианки. Она была тщеславна, жаждала иметь влияние – он руководился её советами, сделался послушным орудием её симпатий и её мстительности», отмечает Шарль Диль.

Наверняка Юстиниан, не задумываясь, сразу женился бы на ней, тем более что добрый, слабовольный император и не думал чинить препятствия влюблённым, но непреступной стеной между ними встала супруга императора Евфимия. Однако и тут Феодоре повезло – императрица вскоре умирает, и уже в 525 году, спустя два года после кончины Евфимии, Юстиниан и Феодора сочетаются законным браком. Ради этого племянник даже заставил венценосного дядю отменить закон, запрещающий сенаторам (коим был Юстиниан) жениться на незнатных девушках. А уже в апреле 527 года Юстиниан становится официальным соправителем императора, и Феодора в праздник святой Пасхи также проходит торжественную церемонию коронации. Ещё недавно развлекавшая чернь, новоиспечённая императрица внимает восторженным крикам приветствующей её толпы…

Какой она была монархиней?.. Пожалуй, это самый сложный вопрос в отношении этой противоречивой женщины. Искушённая обольстительница, знающая мужчин и умеющая пользоваться своими чарами, она тем не менее ни разу не поставила под удар честь своего супруга Юстиниана и не дала повода усомниться в её верности. По крайней мере даже злые языки недругов, беззастенчиво расписывавших её прошлые грехи, не нашли повода уличить Феодору в супружеской измене. Как это обычно бывает у людей, вырвавшихся из нищеты, Феодора была падка до денег, предметов роскоши, великолепных нарядов и драгоценностей, была весьма тщеславна и постоянно заботилась о своей красоте (стремясь сохранить свежесть лица, она устраивала себе днём «тихий час» и подолгу принимала ванны).

Мстительная и коварная интриганка, она не щадила своих врагов и добивалась поставленных целей любыми способами. Например, сохранилась история о том, как ловко она сумела сломить лучшего императорского полководца Велизария и сделать его послушным своей воле, используя для этой цели слабости его жены Антонины. Не отличавшаяся добропорядочностью, Антонина поклялась в верности Феодоре и безоговорочно выполняла её приказы, а та в свою очередь покрывала все её любовные похождения. Так, Антонина немало способствовала Феодоре в низложении папы Сильверия, а также в опале префекта Иоанна Каппадокийского, попытавшегося поколебать авторитет императрицы в глазах Юстиниана. На своего мужа Феодора имела безграничное влияние. Прокопий рассказывает, будто Феодора в письме одному из вельмож написала: «…обещаю тебе многие блага со стороны моего мужа, который ничего не предпринимает, не посоветовавшись со мной». Впрочем, Юстиниан не скрывал, что внимает советам «досточтимейшей супруги, Богом ему дарованной», «главной усладе» его сердца. В соответствии с собственными интересами Феодора снимала и назначала сенаторов, военачальников и патриархов. И, если верить словам Прокопия, решившийся пойти против императрицы рисковал закончить жизнь «самой позорной смертью».

При этом Феодора старалась помогать женщинам, попавшим в трудные жизненные обстоятельства: по её приказанию были приняты меры в пользу тех, кто несчастно вышел замуж или с кем дурно обращались; согласно императорским приказам, стали преследовать сутенёров и растлителей – «грабителей чести, похитителей целомудрия».

В истории сохранился достоверный эпизод, показавший Феодору и настоящим «государственным мужем», отвагой и достоинством превосходящим как всех министров, так и самого императора! Речь идёт о восстании Ника, вспыхнувшем в Константинополе в 532 году. Эти исторические события, в частности, нашли своё отражение в художественном фильме 1984 года режиссёра Геннадия Васильева «Русь изначальная», снятого по мотивам одноимённого романа Валентина Иванова. Неподражаемая Маргарита Терехова, исполняющая роль Феодоры, реконструирует для зрителя те решающие минуты, когда на заседании совета императрица, проявив редкое мужество, уговаривает Юстиниана не поддаваться панике и отказаться от позорного бегства. В трактате «О персидской войне» Прокопий приводит пламенную речь Феодоры, прозвучавшую и в упомянутом фильме: