Дети вечного марта

– А она соврала, что папаша – лавочник, – заспорил Саня.

– Иди, доказывай! Судьи будут оскорбленного родителя слушать. Тебе никто слова не даст сказать в свое оправдание. И заметь, положение действует по всему княжеству, а не только в городе.

Все, приехали! Свободен аккурат до первого поста. Родитель девки, само собой, по всем перекресткам приметы разослал, а уж на границу – и подавно. Капкан!

– Иди, кот, – устало прогудел Шак. – Никто тебя держать не станет. Собаку только не забудь поблагодарить.

– Спасибо, – вежливо выговорил Саня, встал и направился к двери.

Надо бы смириться и попросить помощи. Только он не мог. Ну, никак не мог. Еще мамка приемная в свое время ругалась, что за пасынок ей достался. Другой без мыла в задницу влезет, а этого хоть режь – г-о-о-рдый!

– Стой! – рявкнул Шак, когда одна нога уже стояла на пороге. – Куда пойдешь-то?

– На улицу. Отлить.

Послать бы их подальше! За что? Да просто, никого другого рядом не случилось. Эти, кстати, не самые плохие – даже в лоб не получил. Просто, мир плох или он, Саня, для этого мира плох…

– Отольешь, возвращайся, – велел Апостол.

И будто гора с плеч. Когда есть куда вернуться, угроза, остаться перед людьми и законом совсем одному, уже не грызет, выедая в душе лунку для страха. Он больше не думал, что ему тут придется делать. Манатки сторожить? Да – запросто. Скарб таскать? Он, что, боится тяжелой работы? Арлекина представлять? Научится, не велика затея.

За дверью охватило сухим зноем. Промокшая потом рубаха вмиг высохла и заскребла по спине соленой щеткой. Во рту давно навязла горькая слюна. Саня осмотрелся в поисках колодца. Такового не оказалось, зато в дальних зарослях блестел ручей. Туда кот и направился, по дороге окропив кустики горячей как кипяток мочой.

Рубаху и штаны он прополоскал, выжал и разостлал на низких кустиках жимолости, а сам ухнул в заводь с головой, благо воды хватало. Первым делом надо было смыть с себя пот, грязь и страх.

Запах страха Саня чуял за версту. Другие аллари, впрочем, тоже. И самому от собственной вони противно, и арлекинов злить не стоит. Сколько их всего? Лошадь, собака… Шак помянул каких-то девчонок. Эти не в счет. Неприятности могли проистекать исключительно от мужской компании. В этом Саня за свою не такую уж короткую – двадцать пять лет – жизнь убедился. С женщинами он как-нибудь договорится.

Так бы и сидел в воде. Ни вони, ни пыли, чисто, прохладно. Случись ему когда-нибудь разбогатеть, заведет себе бассейн и будет в нем плавать все лето. А зимой – в горячей ванне.

Размечтался! Вылазь давай, да поторапливайся. Тебя в сарае заждались: один с клыками, другой с копытами.

Но ни злости, ни страха уже не осталось – один интерес. Мало ли что про арлекинов болтают. Про котов тоже всякое врут: и вредные они, и ленивые, и похотливые.

А он, Саня, и добрый, и ласковый, и от работы не бегает. А что бродяга, так то его, свободного кота, дело.

Одежды на кустах не оказалось. Саня метнулся к захоронке, куда сложил содержимое карманов – все на месте. Вор, стало быть, пришел, когда кот уже плескался в заводи, как он прятал свое добро, не видел; похватал одежонку и был таков.

Да что же это такое! Что за день сегодня?! Не иначе, все звезды, будь они не ладны, встали парадом и скосили лучи на одного единственного несчастного кота. Ему артели представляться, а у него из одежды – один кожаный кошель, куда самое время сложить свои мужские причиндалы, завязать бантиком и в таком виде явиться пред очи Шака и собаки: вам клоун не нужен?

Саня опустился на корточки и обхватил голову руками. Надо успокоиться. Глядишь, здравая мысль придет.

– Ко-о-тик! – позвал из кустов нежный-пренежный женский голосок. – Ко-о-тик! Иди к нам. Мы тебе что-то дадим.

Он взмыл с места, легко разворачиваясь в прыжке. Над кустами, на тонких вытянутых вверх ручках, полоскалась его рубаха. Но стоило ломануться в ту сторону, одежда и руки исчезли. Остались легкий треск веток, да, удаляющийся в сторону сарая смех.

Ах, вот как! Шутники тут собрались. И он пошутит. Как умет, так и пошутит. Пусть посмотрят. Пусть посмеются, если кому охота придет.

Саня выбрался из кустов и неспешно двинулся в сторону каменной домины. Короткие кудрявые волосы на голове высохли, только несколько прядей прилипло сзади к шее. Под чистой белой кожей перекатывались мышцы. Сухая отава щекотала привычные ступни.

А вокруг – свет, воздух и тепло. И он – часть всего этого – чистый, сильный, невысокий, ладный. Круглые карие глаза сощурились, короткий немного вздернутый нос наморщился, губы разошлись в улыбке. Смешно. От колдуна ушел, с собакой и лошадью обошлось без драки – и они целы, и он тоже – жив, здоров. Девчонки одежду утащили? Это не беда. Это – просто шутка.

За дверью сарая вместе с тусклой прохладой встретил скандал. Шак гонялся вокруг стола за невысокой девчонкой в белом сарафане. Козявка, набегу, как знаменем размахивала Саниной одеждой.

– Отдай, Солька, поймаю, уши оторву! – ревел Апостол.

– Поймай сначала.

– Стой! Парень и так чуть с ума не рехнулся.

– А пусть выкупит свое добро. У него кошель есть. Я видела.

– Мало ли что ты видела. Он дальше с нами поедет. Не стыдно, товарища грабить?

– Ой!!! – Девушка увидела вошедшего в сарай Саню.

– Ой! – Донеслось из другого угла. Там на ворохе травы сидела еще одна девчонка. Лицо она прикрыла ладошками. Кот пуще развеселился. Скромница-то, как пить дать, между пальцами подсматривала.

Шак, пользуясь замешательством воровки, перегнулся через стол и, наконец, завладел, злополучными тряпками.

– Ты не Фасолька. Ты – свинюшка. Смотри, до чего парня довела.

– Смотрю. И чем дальше, тем больше смотреть хочется, – девушка показала Шаку язык.

Тот через весь сарай кинул штаны и рубашку владельцу. Саня их, не торопясь, развернул, встряхнул и, только убедившись в целости и сохранности, начал одеваться.

– Ну, давай знакомиться по новой, – предложил Щак, усаживаясь на свое место у стола. С торца – собака. Девчонки хихикали в углу. К разговору их особо не приглашали, но и не гнали. Такой тут порядок, понял Саня.

– Мое имя ты знаешь. Что я лошадь и так видно. Собаку зовут Эд.

– Как?

– Эдвард.

– А Жук?

– Это… что-то вроде сценического псевдонима. Он у нас выдумщик. В каждом княжестве придумывает себе новое имя.

– Тогда почему именно Жук?

– Тут, на северо-западе, о южанах знают только понаслышке. А собака любит тумана напустить. Шутник он у нас.

Ага, шутник, как иначе? Мало ли что он тут нашутит, а по другим княжествам будут искать жука с внешностью столь неприметной, что увидел, чихнул и забыл. Однако занОзиться Саня не стал. Ему оно надо? Нет. Ему как раз стало хорошо и спокойно. Шак с ним разговаривал не как хозяин-наниматель, как старший товарищ. А это очень большая разница. Собака, конечно, шутник, кто спорит. Так замаскироваться! Не только стражу и законного колдуна, Саню, природного кота, который аллари с полуслова, с полувзгляда, с одной понюшки чуял, провел. И девчонки нормальные. Та, которая в светлом сарафане – вообще красавица. Лицо кругленькое, румянец во всю щеку, зубы белые – цветочек. Вторую Саня, как следует, пока не рассмотрел, но тоже молодая.

– Эй, парень! – окликнул Шак. – С девушками потом познакомишься. Давай представляйся по всем правилам.

– Александр.

– Ты нас за дураков держишь? – устало спросил Апостол.

– Нет. Правда. Меня приемные родители в реке выловили. Я в корзине плыл. Корзина по сей день, наверное, жива. Мамка в ней репу хранит. – Саня остановился, поняв, что от волнения понес лишнее. Какое арлекинам дело до его корзины? Но, опять же, кроме нее да записки, подсунутой под спящего на дне ребенка, ничего от прежней Саниной жизни не осталось. То есть вообще ничего. Он не помнил, кто он и откуда. Хотя, мамка говорила, подобрали его отнюдь не младенцем, лет пяти был пацан.

А теперь пойди и докажи чужакам, что ты не врешь. Ладони опять взмокли. Самое время спрятать между коленями, да постараться унять когти.

– Шак, – подала голос вторая девушка. – Он правду говорит.

– Смотри, не ошибись, Цыпа.

– Он действительно не знает, кто его настоящие родители.

– Ну, а имя-то, откуда взялось?

– Ко мне записка прилагалась, – поторопился разъяснить Саня. – Прочитали, много позже, когда проезжий грамотей в деревне случился.

– А батистовые пеленки и золотой медальон в той корзине не находили? – издевательски спросил собака?

– Я уже большой был. В штанах и куртке…

– И так вот, просто, люди кота усыновили? – в свою очередь усомнился Шак.

– Я из Камишера.

– А-а. Тогда, понятно. Слышал, что в твоем Камишере творится?

– Да. Я туда как раз шел, своих хотел проведать.

– Стоп! – Вскинул руку Эд. – С этого места поподробнее.

– Что?

– Прошение на визу подавал?

– На подорожную?

– На нее, на нее.

– Подавал.

– Заплатил?

– Те деньги сначала надо было заработать.

– Что указал в прошении?

– Иду, мол, навестить родной дом.

– Доложился по всем правилам? Котом себя отрекомендовал или человеком?

– Человеком, – потупился Саня.

– Странно…

– Что странно? – насторожился Шак.

– Да это я – так. Размышляю. Парень, похоже, не врет. Другое дело, почему ему сразу не сказали, что граница с Камишером закрыта.

– Как закрыта?! – вскинулся кот.

– Накрепко. Оттуда можно, а туда – ни-ни. Мы дошли до кордонов и повернули. Стража на наши подорожные даже смотреть не стала. Говорят, там вообще живых нет. Да погоди, ты, – остановил он, заволновавшегося парня. – Еще говорят, туда для наведения порядка прибыл отряд герцогских егерей. А еще говорят, там объявилось особо поганое чудище. Ловят всем княжеством, а чтобы тварь не сбежала, границы закрыли. Короче: никто ничего толком не знает.

– Думаю, заплати парень, дали бы ему бумагу и отправили на границу, а там завернули, мол, новое приказание случилось ровно за три минуты до его прибытия. Сразу денег не нашлось – позволили заработать и напустили на него девку. Осталось поймать нарушителя, деньги отобрать, а заодно хозяйство отрезать, чтобы другой раз не баловал.

Шак рассуждал будто о покупке сена, но от его спокойствия только больше пробирало.

– Стоило ли городить такой огород из-за его медяков? – заупрямился Эд. – Сколько они за визу просили?

– Марку.

– Не сходится.

– Угум. – Согласился Шак. – Сидим тут с тобой, из головы выдумываем. Между тем, все просто: деньги сами по себе, девка – сама по себе. Будем считать, нарвался котяра.

– Наверное, ты прав, – нехотя согласился Эд. – Но в последнее время столько непоняток. Возня какая-то…

– Ладно. Проехали. Давай думать, как из этого поганого княжества выбираться.

– И – в какую сторону, – подала голос Фасолька.

– Ой, только не начинай свою песню с начала! – одернул ее Апостол. – На юг мы точно не поедем. Для начала направимся в Венс.

– Там в город не пускают. Опять по сараям ютиться? Скоро зима…

– Отстань. Во-первых, зима еще не скоро. Во-вторых, я тебе шубу купил – не завянешь.

Саня молчком озирал компанию. Шак сидел ссутулившись. Кулаки покоились на столе. Собака скользил вдоль стены. Легко так, бесшумно, будто не кованные сапоги на ногах, а мягкие ичиги. Мастер! Девчонки приуныли. Видимо, и второй тоже хотелось на юг.

Чего не скажешь о Сане. Он там целый год прожил. Летом жара, не продохнуть. Зимой сыро. Весной и осенью вообще – труба. В эти два нелегких сезона ему и на севере-то не очень. Кошачья натура своего требует. Каждая девушка красавицей кажется. А в южных княжествах женщине без провожатого шагу ступить не дают. Там они на особом положении. Женщина – жемчужина в оправе из аметистов, женщина – свет очей ее господина. Ее глаза миндаль, ее щеки – персик… Вай! Красиво звонят. А на деле: эти персики по тридцать штук взаперти сидят и на одного мужика за ткацкими станками горбатятся. Любая бродяжка – будь она, хоть старя, хоть страшная – все равно мигом окажется чьей-то женой. Там в марте коту впору удавиться. Если девчонки Шака уломают, и он повернет на юг, идти с ними Сане ровно до ближайшей границы. За ней распрощается. Но стоит ли говорить об этом сейчас? Не стоит, наверное.

– А давай, только зиму у моря проведем и сразу назад, – не отставала Фасолька.

– Уймись, пока я тебя не прибил, – развернулся к девушке Шак. – Забыла, как мы тебя из сераля вытаскивали? Спасибо Ципе, без нее бы вообще не нашли. Обратно захотела? Думаю, Зомар-бей тебя по сей день ждет, в окошко смотрит: где моя ненаглядная горошинка, где моя любимая фасолинка…

– Все! Молчу! Только не поминай эту зверюгу.

– Представь, котейка: мы только границу перешли, а на нас уже налет. Отряд, человек пятнадцать, все вооружены. Какое там, обороняться. Стоим ждем, что будет. Они нам мирно предложили остановиться, осмотрели, ощупали. Нас собакой и Цыпу не тронули, а Фасольку, без объяснений – в мешок. Расскажи котику, девочка, что он там с тобой делал?

– Не надо, Шак! Я же просила.

– Нет уж, давай, рассказывай.

– Что, что… что и остальные. Только непрерывно всю неделю, пока меня Цыпа не нашла. Поест, поспит и опять – снова да ладом. Думала, сдохну.

– Силен мужик! – без всякого, впрочем, восторга оценил бея Саня.

– Да он сам чуть не окочурился, – презрительно выпятила губку Фасолька. – До того дошло: его двое слуг на меня укладывали, ну и там еще… помогали.

– Да называй ты вещи своими именами, – расхохотался Собака.

– Отстань. И знаешь для чего? – повернулась девушка к коту.

– Вроде понятно… Постой, неужели он приплода добивался?

– Угу. Такую картину обрисовал, не будь я связана, глаза бы ему выцарапала, и все выступающие части оторвала, начиная с головы. Говорит: ты мне горошин народишь, а я их в гаремы стану продавать. Озолочусь. Дриады и так большая редкость, а на Юге их вообще не сыскать.

– Он, что, дурак? – Сане не верилось, что такие тупые еще где-то водятся.

– Именно. Зато богатый и разведка у него самая мощная на побережье. Он за три дня до нашего приезда знал: сколько нас и когда будем на границе.

– Все! Поболтали, пора собираться, – оборвал Фасольку Шак. – Котяра, помоги собаке запрягать. Умеешь?

– Умею, – откликнулся Саня.

Обращение его покоробило. Котяра, разумеется, кто спорит. Но как-то оно… или проведя несколько лет исключительно среди людей, он попросту отвык? Сказать? А зачем? Может, и идти-то с ними до первого перекрестка. Если…

Кольнуло подозрение. Вполне может статься, довезут его до ближайшего пограничного кордона и там продадут. Кота-нарушителя ищите? А – получите. Деньги вперед.

– Что застрял? – прикрикнул на него от двери Шак.

– Думаю.

– Сказать о чем? – ядовито поинтересовался собака. – Не сдадим ли мы тебя по сходной цене на первом посту? Верно?

– Есть такая мысль.

– Не сдадим. И либо ты нам веришь, либо уматываешь сейчас же. Нам с тобой валандаться некогда.

Шак вышел из сарая, собака дожидался у двери. Девчонки начали выбираться из кучи сена, в котором уже просидели лунку.

А на него, между прочим, никто не давил. Хотели бы они его продать, уговаривали бы, поди, да золотые горы на шелковых коврах сулили. И как только Саня про себя этот факт отметил, так сразу и решился:

– Я – с вами.

– Пошли запрягать.

Ни восторга, ни недовольства – один голый факт.

Лошади у арлекинов были справные. Не лошади – картинки. Апостол каждую огладил, охлопал и только после этого передал Эдварду. Одна телега шла под круглым тентом. С другой навес сняли.

– Он раскрашен для представлений. Убрали, чтобы не выгорал, – тихо пояснила Цыпа.

Ее только теперь удалось разглядеть в подробностях. Бедная девушка! Саня не стал пялиться.

Она вся была как лезвие: узкие плечи, узкая, некрасиво скругленная спина, узкие бедра. И лицо тоже. Смуглая, смуглая. Глаза черные, круглые. Зато рот широкий. Влажно поблескивали, полные губы. Да еще длинный кривоватый нос. Не мудрено, что она все время норовит забиться в тень.

Он быстро приноровился к работе. Собака дело знал и понапрасну не дергал. Когда обе телеги встали, как и положено – за лошадьми, дошла очередь до мешков и коробов. Тут Шак действовал в одиночку. Ну и силушка! Апостол без труда ворочал там, где и двоим трудновато, станет. В конце открытой телеги встал плетенный из лозы сундук.

– Полезай, – скомандовал главарь Сане. – Цыпа сядет сверху.

– Не полезу. Я там задохнусь.

– Ни черта тебе не сделается. Сундук со сквознячком. Зато никто тебя, такого на сегодняшний день знаменитого не увидит. Или желаешь ехать на облучке и зазывать народ на представление? У них тут давненько кастрации не было. Не каждый день пакостливые коты в Кленяки забегают. – К концу тирады Апостол ревел.

А ты как хотел? – закручинился внутри себя кот. Назвался товарищем, изволь соответствовать. И никто не обязан тебя уговаривать. Велено, лезть в сундук – полезешь. Мать ее! Так и продадут в упаковке.

Саня откинул легкую крышку и остолбенел. На дне сундука лежали книги.

– Тут…

– Забирайся. Назначаю тебя на весь переход хранителем библиотеки, – осклабился Эд. Саня начал разуваться. Иначе не мог! Нога не поднималась.

– А ты говоришь: дикий, – крикнул собака Шаку. – Глянь, какой культурный кот нам попался.

– Заткнись, Эд. А ты засунь ботинки подальше, чтобы на виду не валялись. Но учти, с перепугу попортишь книги, я тебя убью. Не фигурально, а буквально. Разницу понимаешь?

– Понимаю.

К концу перепалки кот успел обидеться. За полудурка они его тут держат? А он, между прочим, почти год работал у учителя. Тот его и читать, и писать научил. Вернее, Саня сам выучился.

Тот год начинался тихо и спокойно. Каждый день с утра, нанятый на ярмарке в соседнем княжестве, работник запрягал двуколку. Вечно всем недовольный учитель, ехал в замок владетельного синьора. К вечеру он возвращался еще более недовольный и все оставшееся до сна время, возмущался сиятельной тупостью. Учить грамоту отпрыск барона решительно отказывался. А поскольку, кроме работника общаться учителю было не с кем, он и тирады свои строил как бы полемизирую с Саней.

– Нет, вы только посмотрите, уважаемый, – длинный хрящеватый палец грозил в низкий потолок, – что он тут пишет!

Уважаемый в это время скреб пол, чистил одежду или варил обед. Поначалу Саня не вникал. Если человеку интересно самому с собой разговаривать, зачем мешать? Однако со временем монологи учителя стали длиннее, а главное ядовитее. Он уже не называл баронета неофитом, а исключительно ослом; тыкал пальцем в исписанный листок и призывал в свидетели все четыре стихии. Надрывался, одним словом. Сане стало его жалко. Слово за слово, он выспросил у нанимателя про азбуку, а там, с непонятной для самого себя легкостью за каких-то две недели выучился читать. И пошло: учитель на работу, Саня – за книжки. Жаль, их было совсем не много. Учебники в основном. Кот их буквально проглотил.

А однажды ему попалась книжка про несчастную благородную девушку, которая так страдала от жестоких родителей, что в конце побежала топиться. Саня сильно переживал. Два дня кусок не лез в глотку. Он даже решился спросить у хозяина, утопилась она или передумала. Лучше бы не спрашивал. Поняв, о чем речь, тот заорал как обкраденная торговка. И дубина-то Саня и недоумок и даун какой-то. Нет, что бы теорией возникновения мира интересоваться или происхождением видов, или древней историей. Сумасшедшая девка ему нужнее! Не знает учитель, что с ней сталось, и знать не хочет. А и утопилась бы она – все лучше, чем дурой прозябать.

– Дубье! – орал учитель – Вам бы только нажраться, и с девками в кусты. Я жизнь положил, чтобы вывести вас к свету. А вам лишь бы копошится в дерьме. Даже, работая у меня, в колыбели учености, ты не придумал ничего лучшего, как читать сочинение о безмозглой девке. Тебя не интересует химия, тебя не интересует королева наук математика, тебе наплевать на географию. Тебе подавай пошлую историю жизни никчемной женщины.

Насчет точных наук он ошибался. Саня хотел его поправить, но послушал еще немного и передумал. Тот, похоже, разговаривал не с ним, а опять же с самим собой. И пусть его. Сам – даун. Женщины, видите ли, ему не нравятся.

И стало коту подозрительно. Он с этой, только что проклюнувшейся, подозрительностью глянул на учителя: худой, длинный, злой. Сюртук от перхоти не вытряхнуть. Жизнь он на учение положил! Ври больше. На честолюбие он жизнь положил. Такому не учить, а только поучать. А тот, наконец, обратил внимание на замершего работника и угрожающе протянул:

– Тебя кто ко мне подослал?

– Никто.

– Врешь! Деревенским сказку расскажи, как грамотный в золотари пошел. Где учился?!

– Да у вас тут. Не велика затея. Буквы все нарисованы, знай, складывай, – Саня кивнул на азбуку.

– Учти, – хозяина всего затрясло, слюни на полметра полетели. – Учти, если кому расскажешь, я от всего отопрусь. Я…я… я сейчас к барону поеду и все ему доложу. Пусть-ка его палач с тобой потолкует.

Сорвавшись с места, учитель лихорадочно забегал, хватая то куртку, то зонтик, то шляпу. Того и гляди, босьмя в замок наладится.

Саня обозлился. На учителя, само собой, но и на себя тоже. Потерял опаску, расспрашивать сунулся. Если психоватый учитель нажалуется, со стороны владетельного синьора могут последовать самые радикальные меры. А как дознаются, что Саня не человек, а аллари, вообще дело может кончиться плахой.

– А я барону расскажу, какими словами вы его отпрыска тут каждый день поминали. Осел, значит, баронет, недотепа и даун. Синьору будет очень даже интересно послушать. Вы и про него говорили, – мстительно продолжал Саня. – Что самодур, что тупица, что покушение на герцога готовит.

Последнее – сущий бред. Покушение Саня придумал, для сгущения красок. Однако учитель враз остановился, тросточку и шляпу бросил на пол и с ужасом воззрился на работника.

– В-о-о-н!!! – завизжал. – В-о-о-н!!!

Лицо у болезного пошло пятнами. Того и гляди, в падучую наладится.

А и хрен с тобой! С такими только таской, ласку они не понимают. Они ее не ценят, а пуще – боятся.

Но так просто Саня уходить не хотел. Собрал вещички, завязал и кинул на плечо легкий мешок, обул башмаки и вернулся в комнату.

– Жалование за семь месяцев попрошу.

– Что! – взревел, уже поостывший хозяин. – Какое тебе жалование?

– А я барону расскажу как вы…

– На, подавись! – учитель кинулся к шкафчику, путаясь в ключах, отомкнул, выдернул из него шкатулку, открыл и кинул работнику несколько марок. Деньги раскатились по полу. Это – ничего. Саня их аккуратно подобрал, даже под кровать, куда последняя укатилась, слазил; пересчитал – хватит – развернулся и вышел, на прощание громко бухнув дверью.

Только начало смеркаться. Сугробы подтаяли. Воздух отдавал холодной колодезной сыростью. На небе торчал огрызок бледной луны. Дорога раскисла. Внизу у подножья холма лежало баронское село. За ним – тракт. Саня пошел в ту сторону, но у крайних домов свернул. На отшибе стояла слобода аллари. Он в ней так ни разу и не побывал, наоборот, обходил за версту. Людей дурачить – одно. Этих черта с два проведешь. Сам такой.

Обогнув длинный кривой забор, он выбрался на единственную слободскую улицу. Кругом никого. Во дворах кудахтали куры. Голосил петух. Мекали овцы в сарае. Тихо, мирно, спокойно. Поселиться бы здесь, да жить рядом с такими же как он. Землю пахать. Он все умеет. Заведет себе животинку, станет хозяином. Ага, так ему и дали. Тут же барон явиться: предъяви бумаги – кто такой, откуда родом, разрешение на поселение, взнос за аренду земли, поручительство общины, рекомендации от законного колдуна. А из-за баронского плеча учитель выглядывает, да фиги крутит.

Слобода, а с ней и пустые мечты, остались позади. Саня остановился у последнего дома. На завалинке сидел старый-престарый козел: глаза прикрыты морщинистыми веками; нижняя губа отвисла, показывая кривые желтые зубы; на плечах серый зипун. Ноги в валенках. Сидел, положив руки на клюку, а уже на них голову. Спал, должно быть. Саня уже собрался идти дальше, когда с завалинки донеслось:

– Что, кот, раскусили тебя?

Саня остановился, немного подумал, а, подумав, вежливо ответил:

– Нет, дедушка, это я раскусил.

Больше в баронство Рюх он не заходил, и что сталось с учителем, не знал.

Две книжки, которые впоследствии попали ему в руки, он прочитал от корки до корки. Жаль, они оказались не такие душевные, как про ту девушку. В одной разбойников ловили. В другой – про самих разбойников, как они душегубствовали да потом гуляли.

А тут целый сундук. Ну, треть сундука, или даже меньше. Все равно – много. А ему предлагают на это залезть и разлечься. Да и тесно. Однако все лучше, чем на виду у прохожих.