Жизнь людей глазами кроликов

Виталий Музыченко

Жизнь людей глазами кроликов

«Путешествие закончится, когда подадут соус»

****

Тесак

Солнце палило, нагревая покрытую мхом черепицу старинного, затертого временем, каменного дома. Для девяти утра было слишком жарко. У стола, когда-то видевшего множество гостей из прошлых веков, стояли два человека. Один был не так уж стар, но имел мировоззрение и привычки старого человека. Месье Саджер. По имени его давно не называли, так как люди, знавшие его имя, почти исчезли. Для соседей и клиентов он был месье Саджер, а для человека, стоявшего рядом… Для человека, стоявшего рядом, он был отцом. Родителей редко окликают по имени. Папа или мама. Или уважительно – отец. Но человек, бывший в тот момент у стола рядом с месье Саджером, использовал местоимения. Либо начинал фразу, никак не обозначая своего близкого родственника.

– Мне нужны кролики, – тихо, прося, даже заискивающе, сказал он.

Это был Клод. Ему 44 года. Белая, хрустящая новизной сорочка с закатанными рукавами. Короткие брюки и мокасины. Казалось, рядом должна покачиваться на мелких портовых волнах яхта. Но до моря было около полутора сотен километров, и вместо лодки стоял новенький мерседес.

Кряжистая рука его отца, громкая и больная в суставах, нащупала крышку большой плетёной корзины. Над столом возник кролик. Рука, по привычке десятитысячного повторения, чуть приподняла животное и с точно рассчитанной силой ударила его спиной о столешницу дубового стола. Кролик замер. Эволюция защищает диких кроликов от страдания, как только, нагнанные и опрокинутые, они оказываются на спине перед пастью хищника. Их домашние потомки унаследовали эту покорность. Они перестают чувствовать боль. Достаточно слегка ударить их спиной о любую поверхность. Этим пользуются ветеринары и ученые, обучая студентов и экономя на обезболивании перед опытами. Это знал и месье Саджер. Сейчас он был фермером, производящим лучшую крольчатину в Провансе. Его сын, шеф-повар, получивший месяц назад первую звезду Мишлен, стоял рядом. Месье Саджер поднес тесак к носу кролика, тот заработал ноздрями, выискивая знакомые запахи. Клод знал, что будет дальше, и, спасая свою белую рубашку, сделал шаг назад.

– А это кто? Утки? Хм, – ответил фермер и одним ударом тесака отрубил кролику голову. На плотной древесине дубовой столешницы появилась очередная чуть заметная насечка и немного крови. Тело кролика разделилось – тушка полетела в старый медный таз, а голова в жестяное ведро с потрескавшейся эмалью.

– Кролики, – почти прошептал под нос Клод, проверяя, нет ли пятен крови на его рубашке.

– Вот, делали. Камень, а не стол! Царапина – и всё!

– Мне… Они нужны живыми. Я сам… Убью, – Клод вышел из-за спины отца. Опасность испачкаться кровью миновала.

Месье Саджер громко и от души засмеялся. Смех длился и длился. Настолько долго, что в провинциальном театре режиссер остановил бы актера, играющего старика: «Так не бывает». Бывает. Было. Жизнь иногда оказывается куда контрастнее многих постановок, копирующих ее. Старик потешился над сыном и хриплым голосом извлёк звук. Откуда-то, из самих легких. Тоном, выражавшим их сорокачетырёхлетние отношения:

– Ты?

– Да, – робко ответил Клод.

– Руби! Вот тесак.

Отец передал сыну старый стальной тесак, с полированной каштановой ручкой, и извлёк из корзины очередного кролика. Удар о стол, и вот животное уже лежало покорно, ничего не ожидая от жизни. Клод водил взглядом. Белая рубашка. Тесак. Белая рубашка. Тесак.

– Это моя, слышишь? Звезда. Руби. Моя. Руби, говорю. Её дали за лиловые пенки из сифона? Да? Н-е-е-т! За вкус крольчатины. Я их кормлю… Нет, я их люблю! – месье Саджера начало заносить, и он повышал и растягивал голос, все больше возбуждаясь от собственной речи. — Их, тебя, всех люблю! Поэтому… они даже здесь… – месье Саджер смотрел на кролика и подбирал слово, – счастливые! Счастливые кролики – сладкая крольчатина, разве это не понятно? Вот! Лежит на спине и радуется, – продолжил он. – Я им с этого тесака… Не мою. Морковь порублю, капусту. Приучаю. Они знают его запах.

Фермер забрал у сына из рук тесак и приткнул к носу кролика. Животное поводило ноздрями, морща розовую кожицу носа и приводя в хаотичное движение рыжие усы. Тесак вернулся в слегка дрожащие руки шеф-повара. Острый любимый нож возник в его памяти. Почти невесомый. Он быстро расправлялся им с тушками любой дичи. Находя, элегантно срезая с них лучшее для своих гостей. А сейчас в руке тяжелый безобразный тесак. И эти шевелящиеся розовые ноздри в метре от металла.

– И любят этот тесак, как и морковь. Для них это одно и то же. Руби же, он ждёт! – приказал отец своему сыну.

Кролик смотрел на двух говорящих существ и ничего не думал. Вся его жизнь прошла в клетке, размером не сильно превышающим его собственный. Вся его жизнь состояла из запахов: старика, еды и экскрементов. Он лежал на спине, не в силах пошевелиться. До слуха долетали звуки, но из них он понимал лишь два: «морковь» и «люблю». Они означали сытость и ласки. Рука в белой рубашке взмахнула и приблизилась к нему вместе с тесаком.

Боль в ухе! Слабость ушла. Мгновенно. Теперь инстинкт толкал его задние мясистые лапы с невероятной силой.

– Ха! Вот, что ты смог, – разочарованно сказал отец сыну. – Поранить ухо и сделать из него зайца. Смотри, драпанул! Первый раз такое вижу. Хоть лапу отруби, не шевелятся.

Месье Саджер хохотал. Клода же потрясывало. Всё, на что у него хватило сил – осмотреть свою рубашку. Отец обнял сына щедрым жестом. Он так делал всегда. Всю их жизнь. Наказывал, а затем ласкал. Это была уже не привычка, это был приобретённый инстинкт обоих мужчин, похоже, нужный обоим.

– Не переживай. Выродок. Не жирный, уши наполовину чёрные. Нужно сменить матку. Мясо чуть хуже, но не сильно. Не попался бы инспектору. Они ведь приходят. Когда уже дали… Не официально. Пьер говорил: «Смотрят. Не зазнался шеф?». Но, так… Так… раньше! Сейчас, поменялось. Всё! Даже солнце. Палит в девять утра, как в полдень. Зачем тебе живые кролики, Клод?

– М… Я, я.

– Попробуй, – фермер достал из корзины очередного кролика и уложил его на стол. – Еще раз. Только не жмурься.

Удар оказался точным. Тесак упёрся в стол между головой и жирным телом, оставив на морёном дубе лишь небольшую царапину. Несколько красных пятен расползались по белому хлопку сорочки Клода.

– Вот, вот! – прокричал месье Саджер. – Они не должны испугаться. Это – вкус мяса. Гладишь, и тут же тесаком. А твои пенки… Пена! Хм. И не выпускать из клетки. Как только кролик уходит из клетки, он перестаёт быть вкусным. Жизнь портит его. Вкус.

– Ерунда, – после удачного убийства Клод позволил себе возразить отцу.

– Проверь! Перегрызёт сетку или Луи забудет закрыть… Я не ем. Отдаю собакам. Так зачем тебе живые кролики? – месье Саджер достал очередного кролика из корзины и положил его на стол, призывая сына. – Руби!

Клод снова удачно отрубил голову. Ему все больше нравилось убивать. Всё детство и юность Клод боялся отца. Еще сегодня утром. Дело было не в его жестокости. Не в высохшей крови на его клетчатой рубашке. И не в остром тесаке или пике. Овцы, утки, кролики. Их всех, рано или поздно, достают из печи в горшочке. Клод даже не был трусоват. Старшие ребята с перочинными ножами не вызывали в нем желания свернуть с короткой дороги в школу. А вот отец… Страх возникал при любом его виде, как будто самого маленького Клода опрокидывали на спину. Сегодня, спустя почти четыре десятилетия, это чувство уходило. Оказалось, всего-то нужно – взять тесак в руки.

– Мой подписчик. Хочет сделать ужин.

– И?

– Я смогу отдать весь кредит. Он хорошо платит.

Пожилой человек присвистнул:

– Он сумасшедший.

Очередной кролик лишился головы. Весь дальнейший разговор отца и сына прерывался стуком тесака о твёрдый морёный дуб.

– Он гурман, – возразил шеф.

– Так пусть сядет на свой чертов олигархов самолёт и прилетит.

– Он… не может уехать из страны.

– Мой сын летит в Северную Корею, – снова зашёлся смехом пожилой человек.

Тесак помогал, он стал скипетром в руках Клода, до этого момента имевшего власть только над аппетитом гостей ресторана. Слова и интонация, ранее не доступные сыну, теперь удивляли его отца:

– В Австралию, отец, в Северной Корее нет богатых людей.

– Нет? Хм. Ты плохо знаешь. Сын… Богатые везде. Мир перевернулся с ног на голову, но только не в этом. Так что? Он без ног. У него химиотерапия. В тюрьме? Что этому кретину мешает посетить Францию?

– В тюрьме.

Кролик застыл в воздухе. Фермер успел извлечь из корзины очередного, но смех сковал все его движения. Успокоившись, вернув кролика в корзину, вернув себе голос, он спросил сына:

– Дело не в деньгах. С этим разобрались – ты хочешь больше славы, это понятно. Но зачем тебе живые кролики? – месье Саджер поднял таз с тушками и поставил его на стол. — Положишь, вот этих, на лёд. За три дня мясо станет только лучше, не мне учить шефа.

В дело пошел раскладной нож. Фермер извлек его из кармана, провел лезвием по ногтю, удостоверившись, что старый друг все так же остр, и театрально произнес:

– Скальпель.

Лезвие чуть притрагивалось к кролику. Шкурка, будто старый растянутый носок, сползала с мускулатуры убитого животного. Мышцы становились мясом. В руке Клода по-прежнему был тесак. Ему уже не хотелось с ним расставаться. Он позволял спорить с отцом и совсем по-другому реагировать на его смех. Смех был смешным. Не страшным. Он чувствовал разочарование в отсутствии новой жертвы и то и дело посматривал на корзину. На мгновение, не имея фокуса в мыслях, он представил отца, лежащего на спине и ждущего его точный удар. Месье Саджер, если не понял, то почувствовал изменения в сыне.

Клод продолжил разговор:

– Карантин. Китайская кухня: змеи, еноты, крокодилы. Кролики попали в список, – Клод говорил с отцом и размахивал в воздухе тесаком, как указательной палочкой перед Красной книгой.

– Так это ввозить.

– И вывозить.

– Ты хочешь везти сотню кроликов живыми?

– Десять. Дам им имена, куплю ошейники и повезу. Как домашних животных. Десять для одного ужина достаточно. Так я могу рассчитывать на них, отец?

– Что это?

– Что?

– Вот это: «отец»? Я никогда не слышал от тебя, – родитель подловил момент и практически вырвал из рук сына чудодейственный тесак.

Обезоруженный, шеф-повар с одной звездой гида Мишлен, тот, кого просят приготовить ужин на другой стороне земного шара, платя любые гонорары, тот, о ком пишут в журналах и узнают в парижских ресторанах, тот самый Клод Саджер в 44 года снова стал просто Клодом. Маленьким Саджером-младшим.

– Прости.

– За что? Ты просишь прощения за то, что называешь меня отцом.

– Да, но… Так что с кроликами? Ты видишь, я могу их убивать. Мясо останется сладким.

Старик решил отмолчаться. Он сделал вид, что вопроса не было. Клод знал, это означало – нет. Оцепенение. Минуту назад ему показалось, первый раз в жизни показалось, что он и месье Саджер… Ему показалось.

– Я закрою кредит за ресторан, – снова мягкость и ватность в голосе шеф-повара.

Это было ошибкой, говорить о деньгах. О чём угодно, но не о деньгах. Здесь у старика было преимущество на голову. Хотя причина смены его настроения лежала далеко за вопросами справедливости в обществе.

– Нет.

– Почему?

– Глупости. Современные глупости. Я продаю крольчатину, а не кроликов. Даже сыну. Иначе всё рухнет. Ты не поймешь, но мир еще держится только из-за того, что французские кролики не летают в Австралию на ужин живыми.

– Но я могу… Я…

Месье Саджер перебил сына:

– Зачем тебе такая машина?

– Какая?

– Такая!

– Ездить.

– Хм. Нет, это нет! Купишь на месте. Не такие, как у меня, но кто знает. Может быть, со здравым смыслом в этой стране проблемы, но с кроликами их точно нет. Они им полстраны съели. Пришлю к вечеру мальчишку с мясом. Когда ты летишь?

– Через два дня.

 – Тогда прощай. Я тебя обниму, ты всё-таки… Ты молодец. Звезда Мишлен, эта, и… Тесак. Молодец. Но на кроликов живых не рассчитывай, пока я жив, – отец улыбнулся собственной случайной шутке и обнял сына.

Это было похоже на раздачу подарков Сантой. Только в марте. Просроченных сладостей вместо загаданных еще в декабре планшетов и телефонов. Клод даже не злился на отца, в этот момент он уже понимал, что ему придется украсть кроликов.

– Да. Да. Я думаю, я куплю их там, – добавив грусти в интонации, ответил он. – Придется… что-то придется придумать. Я пойду, да. Пусть Луи привезет их завтра утром. Сегодня у меня выходной.

– Пойду, поищу этого зайца, – присвистнув собаке, заявил месье Саджер. – Плохо, если соседи решат, что у меня вырастают кролики, которые умеют бегать. Его наверняка понесло на поля «любительницы супов».

– Ты не…

– Нет! – перебил сына месье Саджер. – Всё, иди!

Уже не оборачиваясь, прихрамывая то на одну, то на вторую ногу, в зависимости от того, какая старику казалось болит сильнее, он потянулся в сторону забора. Спаниель по кличке Этьен с радостью присоединился к столь любимой охоте на беглецов и быстро взял след.

– Не так быстро, Этьен! Не так быстро.

****

Софи

Кроличий рай. Короткая сочная трава до горизонта. Выродок, как назвал кролика человек, вырастивший его, скакал до тех пор, пока болело раненое ухо. Но начали болеть лёгкие, и он остановился. Всё-таки он не был зайцем, хотя жира в нем, действительно, было меньше, чем в многочисленных братьях и сестрах. Сил делать новые движения не было. Куда бы он ни поворачивал голову, в его розовых зрачках отражалась только зелень поля. Поля для гольфа. За забором месье Саджера мир был другим. Запущенный сад фермера, где стволы засохших от невнимания пальм и платанов покрывала упругая и пыльная зелень лиан и плющей, сменился идеальным газоном, наброшенным на бесконечные просторы. Ровные холмы, словно раскроенные по лекалам, украшали ухоженные великаны: дубы и кедры. Свист заставил животное приподнять голову. Совсем рядом с неба упал белый шар. Это было ново в его жизни. В кроличьи клетки редко попадают идеально круглые предметы, и уж тем более мячи для гольфа. Спустя десять минут возник совсем другой шум, но спасаться бегством не было никакой физической возможности.

Механизм, наделенный приличным запасом электронов в аккумуляторе, несколькими мощными электрическими двигателями, острыми ножами, кучей процессоров и проводов и даже связью с космосом, остановился перед кроликом. Зеленая лампочка, вынесенная над корпусом на тонкой ножке, словно это глаз краба, сменила зеленый цвет на оранжевый. Через несколько секунд раздался громкий неприятный звук, похожий на звук трещоток. Это был не случайный шум, а алгоритм, модель поведения при встрече с животным, вложенный в программу газонокосилки. Робота-газонокосилки. Все исследования утверждали, что собака, кошка, птица и даже овца должны отойти на безопасное расстояние от предмета, издающего подобный устрашающий звук. Но кролик не уходил. Механизм издал еще несколько различных шумов. Животное не реагировало. У него просто не было сил, да и какой уж тут страх в сравнении с тесаком и человеком в белой рубашке с закатанными рукавами.

Газонокосилка обратилась к собственному мозгу. Он был не здесь. Зачем пичкать приборы мыслями, хоть и примитивными? Это удорожает их стоимость, а главное, не дает возможности развития. Мозг этой машины в этот момент был во многих местах. В огромных залах с серверами в пригороде Шанхая, в ноутбуках сотни тысяч программистов, даже в такой же газонокосилке во Флориде. Да, ещё в процессорах автомобиля, пытающегося без водителя выехать в крайнюю левую полосу, чтобы развернуться на перекрестке в Стокгольме. Можно сказать, сознание газонокосилки «витало в облаках».

Будь рядом прохожий, он наблюдал бы забавную картину. Кролик и машина, в сотни раз тяжелее его, расположились друг напротив друга, не имея возможности сдвинуться с места. У каждого была своя причина, но пауза затянулась. Казалось, мир замер вокруг них. Наконец, искусственный интеллект, взвесив все «за и против», просчитав последствия на десять шагов вперед, прокрутив все известные в сети случаи поломок газонокосилок животными, сложив все страховые выплаты владельцам кошек и собак в похожих ситуациях и сделав еще несколько тысяч расчётов, на которые у команды из инженеров, адвокатов и защитников животных ушел бы минимум квартал, наконец, спустя тридцать шесть секунд после вынужденной остановки, искусственный интеллект принял решения и дал команду на сервоприводы управления. Как ни смешно это звучит, но команда, данная роботу тысячами компьютеров, была вполне «гуманной».

Газонокосилка сдала назад и, объехав кролика в полуметре, легла на прежний курс, оставляя после себя ни с чем не сравнимый аромат свежескошенной травы. «Крабий глаз» снова заморгал зеленым, а в программе управления появилась запись с точными координатами инцидента. Искусственный интеллект обучался и прирастал данными, а кролик наконец почувствовал хоть что-то кроме боли и страха. Его ноздри начали жадно хватать потоки ароматов. Пахла скошенная трава, пахли большие деревья в километре от этого места, даже маленький белый мяч имел свой аромат. Животное с трудом сделало несколько шагов и стало изучать белый костяной шар для гольфа, излучающий приятный, не похожий ни на что запах. Это был «Кюркджан Баккара Руж 450». Пошлый и гипнотизирующий аромат.

Вслед за мячом у двенадцатой лунки появился и человек, ударивший по нему клюшкой. Её звали Софи.

– Надеюсь, не я попала в тебя? – спросила двадцатилетняя девушка восьмимесячного кролика на английском языке. Она распознала высохшую кровь на его белой шерсти.

Животное молчало в ответ. Его глаза, похожие на недоспавшую красную смородину, рассматривали девушку. Наконец сострадание победило в Софи брезгливость:

– Дай-ка, я посмотрю, – сказала она и взяла кролика на руки. – Не я. Похоже, тебе досталось от какого-то пса. Составишь мне компанию?

Кролик ответил: «Да». По крайней мере, он не вырывался из рук.

– Славно, – продолжила Софи и раскинула на траве тонкий плед.

– Не так быстро, Этьен. Не так быстро.

Месье Саджер разговаривал со своей собакой, медленно двигаясь за ней под припекающим солнцем. Спаниель то и дело срывался вперед, теряя терпение. Он четко вёл след беглеца, улавливая молекулы, еще недавно бывшие на кролике. Кровь, жир, шерсть и ещё сотни запахов прямой линией вели охотников к двенадцатой лунке. Но прихрамывающий хозяин недовольно свистел и приходилось возвращаться.

– Не так быстро, пёс, пожалей меня. Вы молодые… Вы спешите. Хм… – обратился он к собаке. – Что ты ответишь? Что ты можешь ответить, тебе нужен только этот кролик. Всем нужны кролики. Я выбрал правильное занятие.

Спаниель визгнул и бросился со всех ног по короткому сочному газону.

– Стой! Стой, ты куда! Вернись, вернись, я тебе сказал, глупая собака! — закричал фермер псу, услышавшему слово «кролик» и решившему, что можно снова вырваться вперед.

– Этьен, негодная собака, ко мне! Я не собираюсь идти в одиночестве.

Спаниель нехотя остановился и стал дожидаться хозяина, обернув голову в его сторону и выпустив почти до травы свой мокрый язык. Солнце жгло. Оно не делало поблажек ни собакам, ни старикам. Месье Саджер прошёл еще немного и остановился. Затем присел на корточки. Этьен рванул со всех сил к человеку.

– Ничего, ничего. Сейчас отпустит. Я не из тех, кто умирает на глазах собаки. Прекрати! Стоп!

Этьен взялся спасать хозяина своим языком, вылизывая человеческое лицо.

– Отпустило, пойдём. Чудесная слюна, Этьен! Мы бы разбогатели, если бы упаковали её в баночки от таблеток. У тебя на языке, – человек хотел продолжить и сказать «любовь», но постеснялся произносить столь личное слово вслух, – бескорыстное чувство. Но это у собак. Люди требуют взамен! Всегда… Ты думаешь, он хоть раз произнес… Хоть раз написал мое имя, хоть в одном журнале. В своем Инстаграм? Нет! Только: «ресторан Клода Саджера», «кролик Клода Саджера». Да, это и моё имя. Но! Но он пишет… Жирными буквами между строк – «младшего». Я умею читать между строк! Это жирные буквы. И вот теперь он ещё вздумал сам их убивать! Где ему заблагорассудится. В Сиднее или Токио. А я? Что мне? Гладить их и кормить. Вот, что мне остаётся! Гладить и кормить или… Или снова браться за камеру.

Кролик спал, прижавшись к ногам Софи. Мир стремительно наполнял его мозг. Вот теплое человеческое тело, мягкое и нежное. Совсем не похожее на шершавые руки, кормившие и трепавшие его за уши всю предыдущую жизнь. И аромат. Пьянящий аромат. В нем был ладан, грейпфрут, амбра, ваниль и еще много чего. Узнать эти оттенки сложно даже повидавшему мир человеку, что говорить о кролике, никогда прежде не покидавшем своей клетки.

Знаем ли мы, что снится животным? Как выглядят их сны? Нет. Но позволим себе представить. Например, – клетка. А в ней собаки. А вот кролик без ушей. Человек пытается его взять, но не может. Брать не за что. Вот – шаги и знакомый голос человека с шершавыми руками: «Этьен, нельзя. Иди сюда, сюда!»

– Этьен! – переходя на хриплый крик, прокричал собаке месье Саджер. – Здравствуйте, мадмуазель! Похоже, Вы приютили моего кролика.

Дремота еще не прошла. Перед девушкой стоял разрушенный временем и собственным эго пожилой человек. Почти старик.

– Кролика, – повторил месье Саджер тихим, чуть дрожащим голосом. – Вот этого беглеца, который прячется под вашими ногами. Я ваш сосед. Саджер. Фермер… Как раз выращиваю кроликов.

Он узнал дочь своей новой соседки. Софи была слишком похожа на свою мать. Которая… Марго была одной из причин бегства его супруги – мадам Саджер. Единственно, – волосы. Здесь они были ярко-рыжие. Девушка застала сердце старика врасплох. Но он быстро собрался с силами и опустил занавес на воспоминания. Железный занавес.

– Месье Саджер! Здравствуйте. Я Софи. Дочь Маргариты Каро. Мама говорила, что вы знакомы. Это наш гольф-клуб. Мы вернулись во Францию, – Софи говорила по-французски с сильным акцентом.

– Почти год, знаю. Вы похожи на Марго… Я нарушил границы, это очевидно. Но у меня была причина, — фермер кивнул в сторону кролика, стараясь не задерживать взгляд на стройных оголённых ногах девушки. – Если Вы не против, я заберу кролика и вернусь в свой пыльный мир.

– Вы неверно поняли. Я не прошу вас покинуть территорию клуба. Я уже решила оставить его себе. Даже дала имя, – Софи на несколько мгновений задумалась, перебирая имена в голове, – Ли.

– Ли-и… Хм… Странное имя для прованского кролика. Но думаю, Вы не совсем понимаете. Мой кролик… Ли. Ли, это… он относится к мясной породе. У неё нет названия, но это я вывел её. Это очень вкусное мясо. Я хорошо знаю кроликов, мадмуазель. Изучил за почти двадцать лет. Как и людей. Я раньше много катался по свету. Фотографировал. Так вот, кролики… Бывают декоративные, таких можно хоть в… – фермер подбирал слова. – Они маленькие и добродушные. Таких можно носить в сумочке, брать на выставку или в бар. Эти же, они агрессивные. Могут укусить. Или испортить мебель.

– Я понимаю. Но вы ведь убьёте его. Да?

– Да.

Софи не ожидала столь прямого ответа и не знала, как продолжить разговор. Задавая вопрос, она ожидала другого. Что-то вроде: «Нет-нет, не сейчас. В своё время» или «Пусть живёт, раз уже смог сбежать». Легкий водевиль с пушистым питомцем вдруг исчез.

– Но если Вы хотите, Вы можете оставить его себе. Кролики теряют вкус, если хоть раз вырываются на свободу. Я сегодня говорил это сыну, – продолжил пожилой человек.

– Вашему сыну? Он ведь шеф?

– Да! Он получил звезду. Теперь он шеф со звездой, – в словах фермера проскочила то ли гордость, то ли зависть.

– Я слышала, да. Мне говорили, люди теперь приезжают в наш клуб ради его кухни. Поздравляю!