Помни меня

Мне всегда приходится внутренне перестраиваться, когда я обнаруживаю, что кто-то уже побывал там, где теперь нахожусь я.

– Она не парилась, реально не парилась, – сказал Робин. И я перевела это следующим образом: не было никаких проблем, когда я ясно дал понять, что это ничего не значит.

Робин сделал паузу.

– Это же не имеет для тебя значения, не так ли? В смысле, кто с кем был?

Нет, для меня это имеет значение, как почти для всех. Вот почему так много популярных песен об этом.

– Нет. Просто я удивлена, вот и все. Не представляю вас вместе.

– Не знаю, можно ли это назвать «вместе». Мы кончили тем, что принимали душ в «Ибис», в Лутоне[27], после битвы едой. Таким образом, это казалось следующим очевидным шагом. Ведь в Лутоне не так уж много других развлечений.

Я морщусь. В эту минуту я определенно не была крутой девочкой, которой хочется услышать детали. И мне не нравилось, как Робин изображает меня ограниченной и слишком добропорядочной. Даже тогда я понимала, что он получает удовольствие, поздравляя себя с тем, что он эротический пират по сравнению со старомодной Джорджиной.

Поэтому когда он добавил:

– Тебе бы хотелось, чтобы я в будущем тебе не говорил?

Я поспешно ответила:

– Нет, – и сменила тему.

Почему я не спросила, стал бы он возражать, если бы мы поменялись ролями? Потому что либо Робин стал бы лицемерить, либо он начисто лишен ревности. Это хорошо для него, но не очень-то приятно для меня.

Почему я не сказала Робину, что его свободная любовь – это не для меня? Я боялась, что покажусь старомодной невестой из «Билли-лжеца»[28] – женщиной, застрявшей в прошлом.

А еще я боялась, что мои надежды никогда не сбудутся. Но я узнала, что лучше иметь нереальные надежды, чем не иметь никаких.

Мы выпили еще по паре стаканчиков, и мои друзья заметили, что я не возражаю против того, чтобы они критиковали Робина. Поэтому сейчас он в маринованном виде дымится над ямой с углями. К концу вечера от него останутся только дымящиеся головешки.

Я чувствую благодарность, смешанную со стыдом, оттого что не чувствую ни грусти, ни желания защищать Робина. Я должна бы чувствовать себя так, будто у меня вырвали сердце и плюнули в душу. А я только сбита с толку, унижена и пуста. Пустота была еще до Робина, и он отвлек меня от нее.

– Стендап-комики часто бывают ужасными людьми, – говорит Рэв. – Только подумай, кем нужно быть, чтобы стоять одному на сцене и говорить смешные вещи, рискуя, что никто не засмеется. Клише печального клоуна. Я бы предпочел провести время в «Орлином гнезде» Гитлера, нежели стоять там за кулисами.

– Ты мог бы мне это сказать до того, как я начала встречаться с одним из них, – замечаю я.

– Я собирался, но ты исчезла с ним в ночи, прежде чем я успел дать тебе профессиональный совет. А после я понял, что советы нежелательны.

На самом деле это Рэв виноват в том, что я познакомилась с Робином. Рэв достал нам билеты на вечер открытого микрофона. Робин выступал последним и был гораздо лучше остальных. Он представил отрывок из своего шоу «Я не смешной, но». Поскольку он читал истории, то выгодно отличался от тех, кто брал микрофон и выдавал короткие фразочки, которые через некоторое время надоели.

После этого мы очутились в ночном баре отеля вместе с Робином и двумя другими выступавшими – полной женщиной с бирюзовыми волосами, в прикиде пилота-истребителя, и унылого мужчины из Солихалл, в мягкой шляпе с плоской круглой тульей. Наконец-то я почувствовала себя частью творческой богемы Шеффилда.

Робин высокий, с копной вьющихся волос и маленькими проницательными синими глазами. На нем была красная рубашка из шотландки. Когда он расхаживал по сцене, то теребил волосы и излучал нервную энергию. Сейчас от него еще пахло потом после выступления.

Я почувствовала, что взволнована знакомством с Робином. Он был не похож на обычных мужчин, которых я знала. Разъезжал по разным городам. Знал толк в своем деле. Я решила выждать тот момент, когда удастся привлечь его внимание.

Держа перед собой мобильник, Робин читал вслух рецензию своему агенту. Два дня назад они начали турне в Лондоне, и, очевидно, только что был вынесен вердикт.

– У Макни острый слух на лингвистические нелепости, которые заражают нашу повседневную жизнь. Он изображает неприязнь к своим знаменитым конкурентам, в манере Стюарта Ли[29], и даже к своей публике. Однако он постепенно соскальзывает с многозначительной самопародии к самолюбованию… и действительно становится тем самым хвастуном, которого пытается пародировать. Его эго – пьяный водитель, но если его лучшие инстинкты будут контролировать руль автомобиля, он сможет стать чем-то потрясающим. Скажи-ка, это похвала или нет?

Пауза.

– Да, я знаю. Я спрашиваю: как тебе кажется?

Пауза.

– Совсем неплохо. Я хочу вырезать эту рецензию и наклеить в альбом.

Пауза.

– Нет, я знаю, что «Чортл» – это веб-сайт и что не может быть экземпляра на бумаге. Ты что, не понимаешь юмор?

Робин разъединяется. Вся компания безмолвствует. Я не нервничала, главным образом благодаря двум стаканам крепкого напитка, у которого был вкус испорченного варенья. В стакане была вишенка на палочке.

– Рецензия со словами «превосходный», «потрясающий и «острый слух» – что может быть лучше? – говорю я.

Робин перевел взгляд на меня.

– А как насчет того, что мое эго – надравшийся водитель?

Я пожимаю плечами:

– Ну а как же без эго? Не может быть, чтобы у Ричарда Прайора или… Ленни Брюса не было эго[30]. И еще без демонов. Эго и демоны. Они так же необходимы для искусства, как яйца и бекон – для завтрака.

Робин пристально смотрит на меня.

– Вау! А вы кто?

Я представилась, было заказано шампанское, и вечер продолжился.

– Вы писательница? – спросил Робин, положив руку на бархатную банкетку и таким образом как бы обняв меня.

– Ха! Нет. Кто вам это сказал?

– Ваш совет прозвучал так, словно один писатель говорит с другим…

Я расплылась в улыбке. Это один из самых лучших комплиментов, которые я когда-либо слышала.

– Правда, у вас для этого слишком здоровый вид. Судя по вашему лицу, вы не живете на кофе и сигаретах. И даже выходите из дома и дышите свежим воздухом.

Я понимала, что надо мной слегка подтрунивают. Однако уровень алкоголя в крови и песня Принса гармонично сочетались, и я была счастлива, что мне льстят.

– Я официантка.

– О! Это прелестно. (Да, вот он, тот самый тон. Клем права.)

Я чуть не сказала: «Мне бы хотелось стать писательницей», но знала, что дальше спросят, что я написала. А ответить нечего: есть только дневник, которым я когда-то гордилась. Поэтому я промолчала.

– У меня есть вопрос, важный для моей работы. Каково это – быть красивой?

Из-за его плеча я вижу, как Рэв изображает пантомиму: приставляет воображаемый револьвер к виску и спускает курок.

Может быть, в других обстоятельствах я бы не купилась, но Робин казался занятным и удивительным. К тому же приятно услышать такое о себе.

– Я некрасива.

Не поддавшись порыву поправить прическу, я все же втянула живот.

– Определенно красивы.

– Ну что же, благодарю вас.

– Так каково это – быть красивой, а считать, что некрасива?

Я засмеялась:

– Э-э. Ну, если вы настаиваете.

– Не разочаровывайте меня. Я думал, это все равно что быть героиней Диснея, которая может заставить кастрюли и сковородки мыться самим, а метлу – танцевать.

Через несколько минут Рэв наклонился ко мне и прошептал:

– Держу пари, что ты можешь заставить его метлу танцевать – если понимаешь, о чем я.

Я рассмеялась и вдруг осознала, что впервые за сто лет заинтересовалась кем-то.

В тот вечер я сделала то, чего никогда не делаю. Когда Робин снова появился и, усевшись рядом со мной, наполнил мой стакан, я подумала: «Я тебя заполучу. Я затащу тебя домой».

После признаний, сделанных шепотом (ты мне нравишься / ты мне тоже нравишься), и после поцелуя на стоянке такси дело кончилось весьма посредственным сексом в номере отеля: Робин был не в состоянии добраться до своей квартиры. Мое грандиозное приключение с сексом в первую же ночь закончилось тем, что я повалилась на мертвецки пьяного комика, который все время стонал: «Говори мне непристойности, Джорджина-официантка, говори непристойности! Будь непристойной и скверной!»

Скверной?

Я заорала:

– Трахни меня, ты, кудрявый хвастун!

Рэв все еще размышляет над недостатками Робина.

– Ты знаешь, я провел недостаточно времени около Робина, чтобы диагностировать Темную триаду[31]. Но я бы не удивился.

– Это звучит как название хип-хоп группы.

– Нарциссизм, манипулирование, неспособность к состраданию, – перечисляет Рэв, загибая пальцы. – Это люди, которые могут проглотить тебя и выплюнуть, ни на секунду не почувствовав себя виноватыми.

Рэв – психоаналитик. Вы бы никогда это не заподозрили, глядя на этого тощего азиатского парня с челкой и пристрастием к павлиньим расцветкам в одежде. Он хладнокровно аналитичен и несентиментален. Вероятно, это идеально – иметь рядом подобную личность, когда у тебя связь с таким искрящим набором расстройств, как Робин. Хотя я сейчас под алкогольными парами, мне приходит мысль: а не превратили ли мы эту заурядную эгоистичную задницу в шекспировского злодея?

Джо задумчиво произносит:

– Я думала, Робин очень идио… идио…

– Идиотский? – подсказывает Клем.

– Нет… ну, это как иди…

– Иде Амин?[32]– говорит Рэв.

– Нет. Так называют индивидуальное, которое не индивидуально!

– Идиосинкразический? – предполагаю я.

– Да! Мне в самом деле не нравилось, что он так груб с тобой.

Я хмурюсь.

– Честное слово, я считала, что он добродушно подтрунивает.

Вообще-то, я ценю свою способность понимать шутки, и мне жаль, что мои друзья переживали за меня.

Клем поджимает губы.

– А когда ты высказывала свое мнение о чем-нибудь, Робин был тут как тут со своим: «может быть, люди, которые с тобой не согласны, имеют свою точку зрения» или «может быть, ты слишком обидчива». Я сразу же это заметила, так как тот псих, мой бывший, обычно проделывал такое со мной. Постоянное подкусывание. Они хотят, чтобы ты была неуверена в себе.

А ведь она права! Сначала меня смущало, что Робин старается искоренить мои предрассудки, но потом я решила, что ни к чему быть обидчивой принцессой. Вау, я выбрала такого умника, поздравляла я себя. Вот сейчас он все скажет как надо. И мне никогда не приходило в голову: а почему этот парень никогда не бывает на моей стороне?

Я все спускала Робину, потому что считала, что он «Другой» – посланник из более умного, изысканного и либерального мира, нежели мир Джорджины-официантки. И если мне что-то не нравится, то это оттого, что я еще не прониклась новейшими течениями, что я не художник с артистическим темпераментом. Теперь-то мне ясно, что, как и в нашем разговоре о Лу, он всегда тонко внушал мне мысль, что я отстаю на пару шагов.

– Он шикарный мальчик при деньгах, но его представление о том, как развлечь тебя – это чтобы ты мчалась в квартиру, которую ему купили родители, и слушала, как он порет чушь, – говорит Клем. – Он хоть раз куда-нибудь тебя сводил?

Нет. И опять-таки я считала, что это признак того, как он блистательно нематериалистичен. Робин не ограничен в средствах, но ему не нужны дорогущие обеды, он не хочет пускать мне пыль в глаза, ослепляя своим богатством. Он хочет беседовать о важных вещах. (О себе и своей работе.)

Я хлещу вино и делаю вывод, что стремление найти позитив (того сорта, который внушается девушкам: будь благодарна, улыбайся!) не всегда правильно. Иногда следует спросить себя: с какой стати?

И я вспоминаю другие сигналы, которые успешно блокировала. В первый раз я представила Робина своей банде на тридцатилетии Клем. Я тогда думала, что Клем провела весь вечер на другом конце комнаты в связи с обязанностями хозяйки, что Рэв просто надрался до потери пульса, налегая на «Тьму и бурю»[33], а Джо такая тихая из-за месячных. А между тем заскучавший Робин сказал, что «неважно себя чувствует в толпе».

Я делаю гримасу своему стакану:

– Надеюсь, вы не думаете, что я встречалась с этим ублюдком, потому что он пару раз мелькнул на телеэкране?

– О нет! – отвечает Рэв. – Мы думаем, ты встречалась с этим ублюдком, потому что считала его чем-то необыкновенным.

Джо добавляет:

– Вообще-то, и мы все не лучше.

Я не собиралась указывать на то, что обычно это не я притаскиваю птенца кукушки в гнездо. Хотя мои немногочисленные бойфренды той поры, когда мне было двадцать с чем-то, не отличались блеском и не подходили мне, они были милыми парнями.

А вот калейдоскоп знакомств Рэва в интернете трудно отличить от его списка пациентов. «Только я не могу брать с них плату за мое время». Джо надолго запала на харизматичного типа, живущего по соседству, Фила Потаскуна. А Клем считает, что романтическая любовь – это концепция, предназначенная для того, чтобы подчинить и поработить человечество. Она редко встречается с кем-нибудь достаточно долго, чтобы мы успели с ним познакомиться.

Рэв идет вместе с Клем к бару, чтобы помочь ей принести выпивку – за третью порцию платит она. А Джо, бросив на меня взгляд из-под блестящей каштановой челки – сейчас она красится на две трети в цвет капучино и на треть – пенки капучино (она парикмахер), – говорит:

– Ты очень хорошо справляешься. Надеюсь, мы не слишком тебя достали.

– О, спасибо, вовсе нет. Вообще-то, я в ужасе от себя. Интересно, если бы я не застукала его, то как долго убеждала бы себя, что мы хорошая пара? А ведь мы никогда не были парой.

Возбуждение от вечера с друзьями и адреналин от разоблачения Робина идут на спад, и я ощущаю опустошенность.

– Нет, вы были парой.

– Не были, Джо. Я запала на парня, кого считала крутым. – Я тру виски и с трудом подавляю желанию упасть головой на стол. – Влюблюсь ли я теперь в кого-нибудь по-настоящему? Нужно выбрать наименее плохой из худших вариантов – и хрен с ним.

От избытка красного вина я вступила в стадию слезливой сентиментальности.

– Ты найдешь кого-нибудь! Ты могла выбирать, в самом деле могла.

Я колеблюсь, разглядывая свою подставку для пивной кружки. В конце концов, можно поделиться с тем, с кем дружишь двадцать лет и кто знает тебя как облупленную.

– Не уверена, существует ли такой, кого я хотела бы выбрать. Никогда ни в кого не влюблялась… – Я продолжаю, не в силах встретиться с Джо взглядом: – Ну, может быть, один раз. Когда была юной и глупой. Но оказывается, это ничего не значило.

– Ричард Харди? – шепчет Джо.

О господи! До чего же опасно, когда кто-то так давно тебя знает!

Как только я завела этот разговор, я поняла, что не хочу его продолжать. Ни сейчас, ни когда бы то ни было. От произнесенного имени у меня сжалось все внутри, и я бормочу какие-то бессвязные междометия.

– Я иногда вижу его фотографии. Он сейчас живет в Торонто?

– Гм-м. Да, думаю, он переехал в Канаду, – отвечаю я. Жаль, что мой стакан пуст, а то было бы чем занять себя.

Джо гладит меня по руке. Я вижу, что она собирается что-то сказать. Как же ее остановить?

– Я не знала, что ты… – начинает она, но я перебиваю:

– А куда подевался Рэв? Он давит ногами виноград для этого вина?

Джо озирается, явно чувствуя, что-то неладное. Но это настолько мимолетно, что она не успевает задуматься, в чем дело.

7

Первые минуты отходняка – самые тяжелые. Это все равно что очнуться в чистом поле после того, как тебя выбросило из автомобиля при аварии. Только ты сама и есть эта авария.

В моей голове прокручивается конец вечера: мы лизали соль, кусали лимоны, пили текилу, у которой был вкус, как у жидкости для снятия лака с ногтей, смеялись в такси, как гиены. Брр! Вряд ли такое времяпрепровождение можно назвать приятным. А на следующее утро в голове гулко звонит колокол.

Реальность восстанавливается в виде серии вспышек: привязанная к кровати Лу с обнаженной грудью, Робин, демонстрирующий свой член перед соседями. Это походит на очень странный сон, и на секунду мне кажется, что это и был сон. Но потом мой взгляд падает на обтрепанную афишу «Я не смешной, но», которая валяется на полу. На лбу Робина написано помадой: «МЕШОК С ДЕРЬМОМ».

О боже, сильно ли я шумела? Карен взбесится. Она работает на фабрике, где делают печенье, – неделю в ночную смену, неделю в дневную. Я постоянно забываю, в какую смену она трудится сегодня. Когда я въехала в квартиру, то сказала:

– Мы действительно едим так много печенья, что его нужно выпекать ночью?

На что она ответила:

– Это шутка или вы действительно настолько глупы?

И это задало тон нашему совместному проживанию.

Я высовываю язык из пересохшего рта, подобно ящерице, и пытаюсь потянуться. Нужно выпить колы, принять две таблетки лимонного нурофена и соснуть еще пару часов.

Который час? Я беру телефон, чтобы проверить время, и вижу сообщение с незнакомого номера. Приподнявшись на локте, смотрю на себя в зеркало. Когда спишь в пьяном виде, волосы на макушке почему-то всегда встают дыбом.

Привет, Джорджина, это Девлин. Марк дал мне ваш номер и сказал, что вы можете нам помочь на поминках. Вы можете прийти сюда часам к трем? Дайте мне знать, если это вам подходит. Мы в полном отчаянии!

О-ох… У меня же халтура у клиента Марка! И Эстер строго меня предупредила, чтобы я не облажалась! Нужно отказаться нужно отказаться НЕЛЬЗЯ ОТКАЗАТЬСЯ. Нельзя злить сестру, не говоря уже о деньгах: во втором сообщении указана кругленькая сумма наличными (плюс «чаевые, если вам удастся их заработать»). Это позволило бы мне продержаться, по крайней мере, до следующего месяца.

Сейчас половина двенадцатого. Меня вызывают к трем. Не мешало бы вздремнуть еще часок, но лучше этого не делать: если я просплю, будет катастрофа.

Я наскоро принимаю горячий душ и очень долго занимаюсь макияжем, который призван замаскировать мое прискорбное состояние. Конечно, это временная мера – стоит только посмотреть на розовые белки глаз и серую кожу. Глядя в запотевшее зеркало, ты убеждаешь себя, что совершила волшебное воскрешение Лазаря, наложив на лицо тонны косметики. Но по мере того, как проходит день, смотришь на свое изможденное отражение и видишь Бэби Джейн[34].

Пока что я и думать не могу о твердой пище. Я осушаю чашку крепкого черного кофе, очень сладкого, а черепаха Джемми смотрит на меня пристальным взглядом, который говорит: «Мы снова надрались, как сапожник, не так ли? Ай-ай-ай!»

О боже! Карен оставила на кухонном столе одну из своих любовных записок.

Джорджина!

Кажется, у нас появился прокладочный ГОБЛИН. Это мифическое существо, которое крадется по дому и ворует прокладки. У меня была коробка «Супер плюс», в которой оставалось примерно три, а сейчас нет ни одной. Пришлось воспользоваться твоими «Лил-Летс». Если бы я хотела «Лил-Летс», то и покупала бы «Лил-Летс». К тому же у меня сильно льет, а они плохо впитывают. Пожалуйста, возмести.

Карен

P.S. Добавляю это в 6 часов утра, отправляясь на работу. После того как в 2 часа утра ты грохотала в своей спальне (я полагаю, одна?) в течение ЧАСА, ты завела музыку. Думаешь, если ты слушаешь песни своей Тейлор Свифт в наушниках, то я не услышу, как ты ПОДПЕВАЕШЬ? ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ ХАМСТВО.

Поскольку я не помню, как попала домой, придется купить в качестве извинения «Каву»[35], а еще «Тампакс».

Я совершенно уверена, что не пользовалась ее прокладками. У Карен дырявая память, и она получает удовольствие, изводя кого-то. Это просто одна из многих причин, по которым соседство с ней – не подарок.

А еще у нее нет чувства юмора. Поэтому рисовать домашнего эльфа Добби и подписывать его как «Блобби» совершенно бесполезно.

Судя по голосу, клиент Марка крепкий и дружелюбный, но грубоватый мужчина. Его зовут Девлин, и у него ирландский акцент. Он разговаривает по телефону в типично мужской манере: так дают указания, наклонившись к окошку автомобиля. Информация, которую выдают стаккато на большой громкости.

Он звонит сразу же после того, как я отправляю ему сообщение, что три часа дня меня вполне устраивает. Он хочет объяснить: а) это поминки – поминки его друга; б) причина, по которой ему срочно нужен бармен, заключается в том, что «Уикер» на Эклсолл-роуд еще не открыт после ремонта. Я не возражаю против того, чтобы работать в одиночку почти весь вечер? Я просто потрясающая! О’кей, тогда до трех. И он дает отбой.

«Уикер». Гм-м. Надеюсь, у них водятся деньги, так как на ремонт этого паба нужны немалые средства.

«Уикер» всегда выглядел привлекательно снаружи: викторианский фасад облицован зеленой лакированной плиткой, гигантская дверь выкрашена глянцевой черной краской. Если вы не знаете город, то вас легко одурачить: вы решите, что там подают крафтовое пиво, и разные сорта сыра на досках, и пикули в миниатюрных баночках «Килнер»[36]. На самом деле там было сумрачно и пахло затхлостью, а напитки подавали мутные. Это место исключительно для завсегдатаев. Правда, эти завсегдатаи должны страдать Стокгольмским синдромом, чтобы продолжать ходить в этот паб.

– Привет? – Я стучу костяшками по импозантной двери, которая приоткрыта. – Привет?

Я осторожно открываю ее и захожу внутрь. Вам знакомо это чувство, когда вы выходите из двери самолета и морщитесь в ожидании холодного британского воздуха, а вас встречает тепло от фена?

Сейчас происходит то же самое, только меня встречает красота.

Я вижу плавный изгиб барной стойки из красного дерева (оно подлинное), которое отчистили от столетней патины. За ней – винтажные зеркала, на фоне которых выстроились бутылки со спиртным. Причем напитки здесь отменные: дюжина различных джинов, «Апероль»[37], приличное виски. Я обожаю этот стиль «потертый шик»: смесь старого и нового. Да тут настоящий гламур!

Они отремонтировали паб, не вырвав его сердце. В кабинках у окон обивку для сидений в поезде заменили кожей цвета бычьей крови. Помещение освещено белыми фарфоровыми светильниками, низко повешенными.

Как мне помнится, пол был покрыт замызганным липким ковром. Теперь здесь темный паркет, покрытый лаком. Стены – цвета неба в сумерки.

Я чую запах жарящегося мяса. Столы выстроились вдоль стен, на них блюда с треугольниками мягкого белого хлеба, прикрытыми пищевой пленкой.

– Привет! Вы, должно быть, Джорджина?

Повернувшись, я вижу мужчину, который, опустив на пол большую композицию из цветов (слова составлены из оранжевых герберов и белых хризантем), устремляется ко мне, чтобы пожать руку.

– Девлин.

Он совсем не такой, как я представляла, когда мы говорили по телефону. Я полагала, судя по певучему голосу, что он похож на Хагрида. А он оказался энергичным мужчиной пяти футов с небольшим, с черными как смоль волосами, глубокими морщинами и в модном пиджаке. Ему лет сорок, и у него привлекательная внешность.

– Вы так нас выручили, согласившись помочь!

– Никаких проблем… О, как тут здорово!

– Да, вы так думаете? – Девлин просиял от удовольствия. – Каторжная была работа, но я доволен результатом. Вы знали этот паб прежде?

– Э-э… Знала, но не посещала.

– Да, это была забегаловка для алкашей, не так ли? Предыдущие владельцы тут все запустили. А ведь это настоящий бриллиант! Требовалась только оправа.

– Так и есть! Вау!

Теперь в пабе так красиво, что мне сразу становится лучше.

– Мы откроемся через неделю, поэтому еще не разобрались с кассами. Поэтому у нас будет бесплатный бар. Вам же меньше работы.

Кивнув, я улыбаюсь. Правда, я знаю по опыту, что бесплатные бары – это кровавая баня. А уж бесплатные бары на поминках – тем более. Как только отпадает необходимость платить, люди превращаются в животных. Марк сказал, что заплатят мне по-королевски, но только теперь я начинаю понимать почему.

Сейчас я впервые сталкиваюсь с похоронами после того, как двенадцать лет назад умер мой отец.

* * *

Когда мне было лет пятнадцать, мама приколола к пробковой доске на кухне приглашение на заупокойную службу. Умерла моя кузина Дженет, физиотерапевт из Суонси. На конверте было написано: «Празднование жизни такой-то», а внутри были фотографии: Дженет в костюме клоуна на вечеринке, Дженет сидит в байдарке, Дженет поднимает бокал с арбузной маргаритой перед камерой, стоя рядом с подругой. Дресс-код – «краски радуги». Мама послала цветы.

Я помню, как папа раздраженно проворчал:

– Мне не нравится это «празднование», и фотографии каникул, и веселье по поводу смерти. Пусть смерть будет смертью. Она печальна. И ни к чему эти нововведения! Куда это годится: мы в гавайских рубашках будем петь «КУМБАЙЯ МОЙ БОГ КУМБАЙЯ» и веселиться!

– Дженет сама решила, какими будут ее собственные похороны, – сказала мама.