Полная версия
Помни меня
– Твоим родителям нравится то, что ты делаешь? Они твои фанаты? – осторожно спросила я. В этом вопросе как бы содержался намек: вау, они неплохо тебя обеспечили.
Робин провел рукой по своим буйным волосам.
– Вообще-то, «фанаты» – это громко сказано. Они хотят, чтобы я реализовался в той области, в которой вижу свой потенциал.
Наше неравенство никогда не обсуждается, за исключением тех случаев, когда я прихожу измученная после смены. Он пожимает плечами и говорит: «Ну тогда пошли все это на хрен». Ведь ему не понять, каково это: висеть на брусьях, когда внизу нет финансового мата на случай, если сорвешься. Его любимая фраза «Жизнь – то, чем ты ее делаешь» слегка раздражает.
Правда, он никогда не сетовал на наши различия, финансовые и прочие. Этому самому мускулистому и жилистому мужчине из всех, с кем я спала, нравятся мой живот, похожий на водяной матрац, и зад, слишком пышный от неумеренного потребления маршмеллоу. И он с удовольствием остается в моей мансарде в стандартном домике, ряд которых тянется вдоль улицы в Крукс.
– Взгляни на это таким образом: если захочешь стать писательницей, то мансарда у тебя уже есть.
– Я рада, что ты наслаждаешься своим путешествием в нищету, – сказала я, а он ответил: – О, путешествие в нищету! Мне нравится эта фраза, я ее где-нибудь использую. Он часто так говорит.
Когда подходит автобус, я тушу окурок и сую в рот жвачку. Итак, мне больше не нужно подавать недовольным клиентам рагу из собачьих консервов. У меня выходной, и вечер только начинается. Выше голову!
Добравшись до места назначения, выхожу из автобуса. От остановки две минуты ходьбы до Робина, но я вдруг начинаю сомневаться, разумна ли концепция потрясающего сюрприза. Вероятно, мне бы следовало предупредить его?.. Если ты чужд условностям, то проблема в том, что никогда не угадаешь, не вызовешь ли раздражение.
Когда я приближаюсь к зданию, то вижу у двери Робина. В руках у него дешевый синий пластиковый пакет. В нем явно что-то тяжелое, и он купил это в магазине на углу.
Вот подходящая минута! Я позвоню ему и спрошу: «Надеюсь, у тебя там вино для меня?» Буду как Джейсон Борн: «Отдохни, Пэм!» А Робин в это время будет вертеть головой, чтобы определить, где я стою.
Я вытаскиваю телефон и, ткнув в номер Робина в моих контактах, прижимаю мобильник к уху.
И вижу, как Робин вытаскивает из кармана куртки айфон. С минуту смотрит на входящий номер, затем я слышу отбой: вызов сброшен.
Озадаченная и уязвленная, я нажимаю на повтор. Происходит то же самое: проверка номера – и снова отбой. Это происходит так быстро, что даже если бы я не видела сейчас Робина, то поняла бы, что мой звонок сброшен.
Понимая, что веду себя совсем не как крутая, я упрямо делаю третью попытку. Робин уже почти у двери. Если его телефон и звонит, он не реагирует.
Я слышу: телефон, на который вы звоните, возможно, выключен.
Что же это такое? Он выключил телефон? Я же его девушка, а он обращается со мной, как с какой-то незнакомкой из Манчестера, которая пристает к знаменитостям? Может быть, он за что-то на меня рассердился? Я судорожно вспоминаю, но ничего не приходит в голову. И вообще, несмотря на его ненависть к критикам стендап-комедии, Робин редко приходит в ярость. Это объясняется либо его характером, либо марихуаной, а может быть, и тем и другим.
Наблюдая, как Робин входит в дом, я пытаюсь решить, должна ли обижаться?
Я предвижу, какой будет отговорка. Был не в духе, не хотелось портить тебе настроение. Но ведь я звонила три раза подряд, причем предполагалось, что я на работе. А вдруг это было бы что-то экстренное? Я имею в виду что-то из ряда вон входящее. Робин называет меня паникершей, но вдруг на этот раз действительно что-то случилось?
Я предпочитаю звонить, а не посылать эсэмэски, так как Робин любит повторять, что он выше «множества способов, которыми ему докучают». Может быть, он ждет звонка от какой-то важной персоны? Ему сказали, что с ним свяжется режиссер развлекательных программ Би-би-си, так что не следует занимать линию?
Я определенно хватаюсь за соломинку. Моя мама обычно говорила, что тот, кто подслушивает, не слышит о себе ничего хорошего. Как это верно! Мой воспрянувший было дух теперь валяется у моих ног, растерзанный. Мне открылось, какие чувства иногда питает ко мне мой бойфренд. Это ощутимый удар по чувству собственного достоинства.
Я вспоминаю другие разы, когда звонила, а он не отвечал. Часто ли так бывало? Мать ее, что ей нужно на этот раз?
Я зажигаю сигарету и взвешиваю варианты. Если я вернусь домой, то могу столкнуться с Карен, которая торопится на свою смену. Нет, этого нужно избежать любой ценой! Моя душа уходит в пятки при одной мысли об этом. Я знаю, что именно сейчас чувствую. Мой психоаналитик велел называть это чувство, когда оно появляется: одиночество.
Проходит пара минут, а я так и не приблизилась к решению. И тут сигналит мой мобильник. Эстер.
Ты можешь захватить с собой красное, а не белое? У нас оно кончилось, а я не могу напрягать маму. Спасибо. (НЕ ПОКУПАЙ какое-нибудь пойло в «кэш-энд-кэрри»! Потрать десятку как минимум.)
Эстер – не идеальная публика, но она дает мне шанс отрепетировать свою историю. Отточить фразы, которые заставят Робина смеяться, когда я буду ему рассказывать. К тому же я все еще киплю от негодования, и адреналин зашкаливает. Я звоню Эстер.
– Привет, Эстер, насчет вина я поняла, но я не могу потратить десять фунтов. Меня только что уволили.
– ЗА ЧТО?
Может быть, это была не самая удачная идея – поделиться с Эстер.
– Посетитель пожаловался, что ему подали ужасную еду. Он оказался ресторанным критиком «Стар». Тони уволил меня при нем, как будто проблемой было обслуживание, а не кухня.
– О господи! Как в том хипстерском заведении на Грин-Лейн, где подают напитки в банках из-под варенья. Тебе там не заплатили за месяц после скандала с корнишонами.
Вот умеет же меня достать моя семейка, причем так, что этого не заметит никто другой! Любому постороннему покажется, что Эстер мне посочувствовала. А вот я считаю, что немедленно упомянуть мое другое увольнение – это что угодно, только не сочувствие.
– Это были сырные палочки. А вообще-то, дело в том, что менеджер хватал меня за задницу, так что пришлось уволиться.
– Ладно… Потрать десятку на вино, Джордж, я тебе возмещу. – Я бормочу возражения. – Марк – член Общества ценителей вина, и он не собирается пить что-нибудь из «Спар».
На заднем плане мой зять Марк бормочет возражения, а потом произносит что-то с вопросительной интонацией.
– Марк хочет поговорить с тобой, – говорит Эстер.
Слышится шуршание, и трубку берет Марк.
– Привет, Джордж! – здоровается он. – Мне жаль, что так вышло с итальянским рестораном. Может быть, пока еще рано, но, как говорится, куй железо, пока горячо. Я знаком с хозяином паба, которому нужен кто-нибудь, чтобы обслужить вечеринку завтра вечером. Этот паб в городе. Там сменилось руководство. Всего один вечер, но заплатят сразу, наличными. Да и сумма приличная, насколько я помню. Сообщить ему твои координаты?
– Да, спасибо, – отвечаю я. Добрый старина Марк.
– Прекрасно. Я уверен, он скоро с тобой свяжется. Удачи тебе.
Снова шуршание: это Эстер вырывает у него телефон.
– Спасибо, дорогой. Ты не мог бы присмотреть за обедом, пожалуйста? – Пауза, пока удаляется Марк. – Это дело непосредственно касается Марка, потому что он рекомендует тебя, и этот человек – его клиент.
Так, начинается.
– Ну и?
– Пожалуйста, не облажайся там.
– Спасибо! – До чего же обидно! – Ну конечно, я же известная лажовщица.
– Ты же знаешь, что я имею в виду. Пожалуйста, на этот раз никаких твоих забавных историй, где все пошло наперекосяк, но не по твоей вине. Никаких инцидентов! Я не хочу ни инцидентов, ни твоих оправданий.
– Большое тебе спасибо!
Эстер действительно так считает. Все они так считают. О, как не повезло! Кажется, неудачи просто преследуют ее, не так ли? Это уже в который раз? Гм-м. Это злит меня и вместе с тем беспокоит. Я боюсь, что они правы – и тем яростнее выражаю возмущение.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – повторяет Эстер.
– Хочешь сказать, что я бездарная лгунья? Так и запишем.
– О, Гог, не выкаблучивайся. Единственное, чего я прошу, – чтобы ты имела в виду, что дело касается Марка.
«Гог» – это явное манипулирование. Делает меня и мои возражения мелкими и глупыми.
– Понятно, – сдержанно отвечаю я. – Спасибо, Эстер. О, подошел мой автобус.
Я разъединяюсь, прежде чем она успевает ответить.
Я гашу окурок. Что делать? Слоняться одной вечером – плохая идея. У Робина было достаточно времени. И если он спросит: «Почему не предупредила меня», я же звонила, правда? Это не моя вина.
Порывшись в сумке, я нахожу ключ. Он не был преподнесен мне в коробочке с бантом. На нем брелок «Уэст Хэм», так как он принадлежал Феликсу, брату Робина. Тот явился без приглашения к Робину, когда его отстранили после травмы из «Цирка дю Солей». (Может быть, родители Макни полагали, что воспитывают адвокатов и врачей?)
Робин дал мне ключ после скандала. Я тогда бесконечно звонила в дверной звонок, а он не слышал, так как «Роллинг Стоунз» были включены на полную громкость. В конце концов он открыл дверь и увидел не только свою разгневанную девушку, но и очень сердитого соседа. Сосед сильно страдал от смены часовых поясов, и мои непрерывные попытки достучаться до Робина мешали ему спать. («Разве он не знал, что вы должны прийти?» Робин знал, но мне было стыдно в этом признаться. Особенно человеку, который не спал тридцать два часа.)
– Мне жаль, что вы не смогли получить удовлетворение. Не всегда можно получить то, что хочешь. Вы хотели покрасить мою красную дверь в черный цвет? – спросил Робин, в конце концов появившись на пороге.
– Вот придурок, – сказал сосед.
Когда Робин дал мне ключ, я спросила, в каких случаях им пользоваться? Робин ответил: «В любое время, когда тебе захочется открыть дверь. Ведь для этого они и предназначены, не так ли?»
Итак, он сам это сказал.
5Постучав в дверь и не получив ответа, я с громким щелчком поворачиваю ключ в замке. Дверь открывается, и передо мной открывается вид на гламурную холостяцкую берлогу. Как всегда, оглушительно гремит музыка. (Робин уже заводил ее на этой неделе: «Это новая Сент-Винсент, совсем недурно. И не столь важно, но у нее задница, как два шоколадных яйца, обтянутых атласной перчаткой».)
Робина нигде не видно. Я зову:
– Робин? Робин…
Никакого ответа. Наверное, стерео меня заглушает. Сейчас он, несомненно, выкладывает на кухне вафли и бургеры.
Прохожу дальше, но Робина все не видно. Правда, я замечаю на диване брошенный синий пакет. Его содержимое льется на подушки – это мороженое. «Вермонстер»[24]. Надо бы положить его в морозилку, но сначала все же лучше поздороваться.
Я прохожу на кухню, но там тоже никого нет.
Тогда я вытягиваю шею, чтобы взглянуть на кровать на антресолях. Я уже собираюсь снова позвать: «Робин», но слышу какие-то странные звуки. Они явно не имеют отношения к звуковой дорожке стерео.
Оох ууф
Аааах-ооо
Нет… нет… о господии, да
Я застываю. Меня бросает в жар и одновременно в холод. Действительно ли я это слышала? Возможно ли это? Происходит ли это на самом деле? Нет, этого не может быть. Такое случается с другими людьми, но не со мной. Это забавное недоразумение, и все закончится сценкой, которую сейчас разыграет Робин: как его девушка зашла к нему, когда он занимался йогой.
Сент-Винсент снова слегка затихает, и на этот раз я слышу:
Ооо АХ
Тебе ведь это нравится, да, скажи, что тебе нравится.
Эта фраза мне знакома. Пошатнувшись, я чувствую позыв к рвоте. Я стою неподвижно, а ритмичная качка на заднем плане продолжается. Теперь уже нет никаких сомнений насчет того, что именно происходит на кровати.
Я не могу смотреть, но не могу и не смотреть. Сосредоточившись на том, чтобы унять дрожь в руках, я на цыпочках иду к металлической лестнице и поднимаюсь на антресоли. Я осторожно ступаю, так как на мне сапожки на каблуках. Мне и в лучшие времена не нравилась эта лестница, когда приходилось спускаться ночью под хмельком в туалет. Как в «Хрустальном лабиринте»[25].
Моя голова показывается над антресолями, потные руки вцепились в алюминиевые перила.
Я вижу, как на большой низкой кровати голый зад Робина поднимается и опускается, словно поршень. Пара тощих белых женских ног обхватила его с двух сторон. Не может быть! Это отвратительно. Господи, неужели мы вот так выглядим, когда занимаемся этим?
До чего же это странно: видеть так близко двух людей, занимающихся сексом, видеть в реальной жизни. Ты же сама этим занималась, ты достаточно насмотрелась на эротические сцены на экране. Да, но быть зрителем, когда половой акт совершается в квартире? Совершенный сюр. Я все еще не совсем верю своим глазам.
И не могу не сравнивать. Это происходит гораздо более шумно и неистово, чем у нас. Происходило.
Сделай это Робин сделай это я люблю тебя ааааааххх
Лу. Говори. Непристойности.
Эти слова разделяет «пунктуация» – новый толчок. И вдруг, еще не приняв решения объявить о своем присутствии, я рявкаю:
– КАКОГО ХРЕНА?!
Оба тела дергаются – это шок от того, что я присоединилась к разговору. Робин пытается слезть с женщины и одновременно обернуться – и в результате падает с кровати.
Женщина извивается, стараясь сесть, и я вижу: а) ее запястья привязаны к столбикам кровати шарфами, причем один из них – полосатый футбольный шарф, который я недавно стирала для Робина; б) у нее маленькие груди и татуировка в виде цветка под ними и в) она покрыта какой-то бледной комковатой субстанцией, которая в первую секунду вызывает у меня испуг. Но затем я понимаю, что это мороженое «Вермонстер».
Женщина смотрит на меня сквозь облако растрепанных каштановых волос, а я гляжу на нее. И вдруг я понимаю, что знаю, кто это: она личный помощник Робина, Лу.
Робин стоит обнаженный, волосы словно парик. Эрекция уменьшилась, словно член поник из уважения к визиту королевы. Робин бледный, цвета пломбира.
– О господи, Джорджина, какого черта ты тут делаешь?
– Меня уволили с работы. А ты что делаешь?
– Что… ну… как ты вошла?!
Похоже, Робин злится на Рок, а не на себя.
– Ты дал мне ключ.
– О, мать твою так… – До Робина доходит истина: творец всех своих несчастий – он сам. Он лопочет: – А ты не думаешь, что тебе следовало сначала постучать?
Меня поражает, что он может качать права в такую минуту.
И тут гнев одерживает верх над шоком, и ко мне возвращается самообладание.
Я подчеркнуто, чтобы он это видел, сверлю взглядом Лу. Ей явно хочется, чтобы ее отвязали: побагровев, она извивается в своих оковах. Затем я снова перевожу взгляд на Робина и наконец смотрю на его поникший член. Мой взгляд поистине испепеляющий.
– Я стучала. Меня было не слышно из-за музыки. Ты жалкий предатель, кусок дерьма.
Быстро спустившись по лестнице, я спрыгиваю с последних ступенек, приземляясь на коленки. Робин гонится за мной, так что у него нет времени одеться. Таким образом, когда я добираюсь до входной двери, передо мной снова предстает совершенно голый мужчина.
Я еще больше ненавижу его за это. Он такой бесстыжий, вовсе и не думает прикрыться. Даже сейчас Робин до некоторой степени актерствует. Посмотри, как я уязвим. Посмотри, как я бесхитростен. Я бы предпочла, чтобы его не знающая условностей бесхитростность была скрыта полотенцем.
– Джордж, Джордж, подожди! Мне жаль, – говорит он.
– Мне тоже. Не каждый разрыв сопровождается счетом от врача. Я плохо себя чувствую.
– Разрыв?..
Повернувшись, я смотрю ему в глаза.
– Ты серьезно считаешь, что я останусь с тобой?
– Нет – конечно, не сегодня вечером.
Я в изумлении моргаю:
– Ты что, действительно сошел с ума? Это клинический случай? Все кончено, Робин, мы расстаемся. Неужели ты думаешь, что мы могли бы продолжить отношения после этого?
Робин делает паузу, затем говорит:
– Отношения? Мне… мне кажется, мы не были в отношениях?
Я так поражена, что требуется целая минута, чтобы сформулировать ответ.
Мне с трудом удается выдавить:
– …Что?
– Я полагал, что мы «встречаемся». – Робин изображает в воздухе кавычки. – Не думал, что у нас эксклюзив… что запрещается встречаться с другими людьми. Вся эта сцена не в моем… стиле.
Я вспыхиваю. Одно дело – сотворить со мной такое, и другое – взваливать на меня вину. Притворяться, будто это результат моих неразумных ожиданий.
– Мать твою, ты серьезно?! Ты хочешь вывернуться, притворившись, что наши отношения не существовали? Так врут дети. А дальше ты, как ребенок, закроешь лицо руками, считая, что я тебя не вижу?
Робин нарочито громко вздыхает, недоверчиво трясет головой, приглаживает волосы, обдумывая, что сказать дальше. Этот прием он использует на сцене. Господи, какое бесстыдство – выставлять на всеобщее обозрение член и яйца!
– Я никогда не видел тебя такой прежде, – бормочет он.
У меня снова отваливается челюсть.
– Может быть, мне уточнить, чего я никогда не видела прежде? Ты в своем уме?
Он подбоченивается: Мистер Разумный. Нет, сейчас он уже Мистер Оскорбленный.
– Разве я сказал или сделал что-то такое, что заставило тебя думать, будто я верю в моногамию? Совершенно уверен, я сказал, что не верю.
Я что-то невнятно бормочу. Он словно вор, которого поймали, когда он сунул руку в кассу, а он защищается, утверждая, что все не так, как кажется, и воровства не существует, потому что мы живем с ложными представлениями, созданными ЦРУ. Черт побери, я прихожу в ярость.
– Значит, вот какое у тебя оправдание? Ты думал, что мы оба свободны и можем заниматься сексом с другими?
– Ну да, Джорджина. Условия нашей связи никогда не обсуждались. Откуда же мне было знать, что ты думаешь иначе?
– Тогда зачем прятаться от меня, выключать свой телефон и делать это у меня за спиной?
– Но не тыкать же тебе это в лицо? Это плохие манеры, да? Ты бы вряд ли стерпела репортаж о том, когда и с кем.
– О, МАТЬ ТВОЮ! КАКОЙ ТЫ ЗАБОТЛИВЫЙ!
Мне нужно уйти отсюда, из этой токсичной атмосферы, и самой во всем разобраться.
Я открываю дверь на лестничную площадку и вижу пару лет тридцати и родителей лет шестидесяти. Их внимание уже привлекла какофония в квартире Робина.
Верный своей натуре, которой чужда застенчивость, мой бывший бойфренд стоит перед ними во всей красе и смотрит на них.
Папа говорит:
– Извините! Вы не возражаете против того, чтобы прикрыть ваши интимные детали? Здесь присутствуют дамы.
– Я на своей личной территории. Это моя квартира. И таким образом получается, что вы проявляете чрезмерное любопытство.
– А вы чрезмерно наглы, – отвечает сын (он же Мужчина-Со-Сменой-Часовых-Поясов). Внезапно он становится моим новым героем.
– В самом деле, нет никакой необходимости выставлять ваше хозяйство на всеобщее обозрение, – замечает отец Мужчины-Со-Сменой-Часовых-Поясов.
– Мое хозяйство! Не стоит быть таким чопорным в отношении человеческой анатомии, приятель, – отвечает Робин. – Она прекрасна.
– Заверяю вас, это не так, если смотреть отсюда, – возражает Мужчина-Со-Сменой-Часовых-Поясов.
– Передай мой привет Лу, – обращаюсь я к Робину, выходя на площадку, и услужливо поясняю ошеломленной группе: – Это женщина, с которой я только что его застала. Они занимались сексом.
– О, он наконец-то сделал для вас дубликат ключа? – осведомляется Мужчина-Со-Сменой-Часовых-Поясов.
– Да, но, как выяснилось, у нас никогда не было отношений. – Я развожу руками – дескать, вот какая я дура.
– И в моем баке никогда не было его мусора, – говорит Мужчина-Со-Сменой-Часовых-Поясов. – Он полон дерьма. Совсем как мой бак.
Я с энтузиазмом жму руку Мужчины-Со-Сменой-Часовых-Поясов.
– Приятно было познакомиться.
6– Это придется сказать мне? Ах, вы парочка… – Клем качает головой, с укоризной глядя на Рэва и Джо. Они безмолвствуют, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
Рэв теребит свою темно-синюю манжету, потертую согласно моде. У Джо выражение лица, как у печального мультяшного животного с фермы.
– Что? – спрашиваю я.
Я знаю, они считают, будто я делаю хорошую мину при плохой игре. Однако, как ни странно, я спокойна. Красное вино «Шираз» помогает. Я нашла надежную гавань в бурном море. Это алая кожаная кабинка в пабе под названием «Лескар», вблизи «Бара охотников».
Оказывается, можно пригласить своих друзей выпить в уик-энд без предварительного предупреждения. В том случае, если двое из них вышли из кино, мучимые жаждой, а третья проводит вечер дома, сидя на диете (правда, она все равно уже слопала целый чесночный батон с сыром из «Маркс энд Спенсер»). И если к тому же ты возбуждаешь их аппетит потрясающей историей о коварной измене.
Я не смела надеяться, что этот невероятный вечер пятницы закончится в любимом месте, с моими лучшими друзьями. Однако это так, и я безмолвно возношу благодарственную молитву над свиными ребрышками.
Итак, я снова одна, у меня нет ни работы, ни денег, я живу в съемной квартире рядом с фермой личинок, с худшей соседкой в районе. Зато у меня есть друзья и красное вино.
– Ну же, Рэв, давай! – говорит Клем, и Рэв, кашлянув в кулак, сердито смотрит на нее.
– Что?
– О’кей, если никто из вас не собирается ей сказать, это сделаю я. Джорджина…
– О господи, вы ЗНАЛИ, что он встречается с другими женщинами?! – восклицаю я. Эта мысль – словно нож в спину, но не потому, что Робин это афишировал. Ведь если они держали это в тайне от меня, то этот грязный эпизод значит гораздо больше, чем того заслуживает.
– Нет, конечно, мы не знали, дуреха! – возражает Клем. – Почему бы нам тогда было не сказать тебе?
– О, не знаю, – бормочу я.
– Джорджина! – Клем со зловещим видом втягивает воздух. – Мы все считали, что Робин – мерзкий ублюдок.
– О? – говорю я. – Он вам не нравился?
Рэв снова кашлянул, а Джо уставилась в свой стакан с сидром.
– «Не нравился» – это слабо сказано. Мы его терпеть не могли.
– Клем! – вмешивается в разговор Рэв. – Черт возьми, она только что застукала его в постели с другой.
– Ну я же говорю – ублюдок!
После нескольких минут напряженного молчания я начинаю хохотать. Друзья растерянно смотрят на меня, потом тоже начинают смеяться.
– Я думала, ты зальешься слезами и стукнешь меня, – говорит Клем.
– Мне хочется стукнуть себя, – отвечаю я.
Джо кладет ладонь на мою руку.
– Но это, конечно, ужасно для тебя. Мне жаль, что так случилось.
Я глажу ее руку.
– Скатертью дорога.
– Он действительно утверждает, что у вас свободные отношения? – спрашивает Клем, и ее безупречные ярко-красные губы кривятся от отвращения. Она одевается, как член «Палп»[26], даже еще лучше. С головы до ног в винтаже, крашеные рыжие волосы коротко подстрижены. Клем очень острая и резкая – и внешне, и по характеру.
– Он сказал, что считает, будто вы свободно можете спать с другими. Тогда напрашивается вопрос: почему же он никогда об этом не упоминал?
– Он не только ведет себя как последний засранец, но и как газлайтер.
– Что это значит?
– Внушает тебе, что ты полоумная и что это твоя проблема.
– Мы действительно никогда не говорили на тему «Каковы правила насчет того, чтобы спать с другими». Он говорил, что не верит в моногамию, но знаете… Я как-то не думала, что это впрямую относится к нам. Он же познакомился с моими друзьями, с моей семьей.
– Это и означает газлайтинг. – Клем пьет джин с тоником через соломинку, затем делает гримасу. – Он называл тебя «Официантка». И ни разу не упустил шанс дать понять, что он лучше тебя.
– Я думала, он… ну не знаю… легкомысленный.
Клем закатывает глаза, а Рэв и Джо все еще избегают моего взгляда. И я понимаю, что это досталось мне в наследство от Робина: ощущение неловкости оттого, что я терпела и логически объясняла его гнусное поведение. Оказывается, это все замечали. А еще я буду вечно ненавидеть «Бен энд Джерри».
– А ты знаешь эту женщину? – спрашивает Клем.
– Это Лу – его личная помощница. У них была когда-то интрижка, но я полагала, что она давно закончилась к тому времени, как появилась я.
Робин сказал, что когда-то они с Лу переспали, и я решила, что это было давно.
Я была ошеломлена, когда он это упомянул, так как провела весь вечер в ее обществе, полагая, что у них дружеские, деловые отношения. Мне не пришло в голову, что между ними что-то было. Вообще-то, Лу внешне – моя полная противоположность. У нее длинные каштановые кудрявые волосы, нос пуговкой, тощие ноги в колготках с узором и серебряные туфли с двойной подошвой. Я сразу прониклась к ней симпатией.