500 лет назад – 3.3, или Кавалер ордена

Правда, узнали и в Феллине (видать, кое-кто из разведчиков оказался поумнее, обделал все тихо и вернулся обратно) примерную численность противника, их расположение и русские корни. Да и вообще вся орденская цепочка городов и крупных замков: Дерпт – Феллин – Пернов – Хапсал – Ревель – Везенберг – Нарва – похоже, это узнала и стала готовиться к возврату своего, хотя и не координировала пока между собой свои действия никак. Точнее, юг был отдельно, север отдельно, а эзельский епископ вообще из замка не выходил – ему опалило на том самом пожаре в замке лицо, не сильно, но заметно, и после слухов, распространившихся по Хапсалу и окрестностям, что адским пламенем горят замки ордена за грехи орденцев, показываться перед паствой с такой отметиной было совершенно невозможно, кто понимает…

Неладно было между ливонцами и по северу. Ревельцы, оставшись без комтура, хоть и сняли с соседей подозрения в прямом предательстве (вести из Феллина дошли по побережью), но все равно считали, что без измены не обошлось – как-то же добрались эти пока неизвестные противники почти до края орденских земель?… Через кого, через земли каких комтурий или епископств?… Да и потеряна в схватке на тракте у них была, считай, пятая часть их воинов (именно орденских, городская стража так в городе и сидела). Везенберг сперва напрасно ждал своих лазутчиков, а потом ночью получил три ракеты в замок и пожар (тройка бойцов отряда разведала местность, скрытно вышла на ближайший соседний холм и запустила все три ракеты по месту, а деревенский проводник закинул своему знакомцу в замковый посад, что стоял под этими холмами, список с решения суда, наказав кому попало не показывать). Бойцы, вернувшись обратно даже без погони (ливонцы не были готовы к ракетам, и искали поджигателей сперва внутри, потом под стенами), получили по малому знаку ордена, а деревенский – обещанную награду, и снова гонцами-мальчишками была разнесена весть, что очередное поражение получил ненавистный Орден. Да еще Николай Федорович на вечерних посиделках в столовой зале после награждения по этому случаю не преминул напомнить, что вот так диверсанты и должны действовать – тихо ушли, тихо пришли, что надо – сделали.

В Нарве не знали, чему верить – вестям от гонцов, рассказывающих о странных пожарах и не менее странных слухах, или своим собственным глазам, видящим в Иван-городе, за рекой, обычную для зимы неспешную жизнь русской крепости, почти замершую до лета… Да и вообще, сторонники протестантов в Ливонии очень активизировались после начала распространения этих слухов, как на юге, так и на севере, все громче заявляя о грехах в первую очередь епископов Ордена (но и всего священничества в целом), отчего даже в среде рыцарей, не говоря уже о простых воинах, пошли некоторые шатания. А уж какие слухи расходились и на севере, и на юге среди крестьян… Об отмене кабалы для всех холопов Ордена в письмах тех тоже было написано…

Феллинскому кастеляну от магистра пришло указание жестко разобраться со смутьянами, послав весть (от его имени) о необходимости того же всему северу, включая епископства, и даже Нарве ушел приказ – выделить воинов для проверки рубежей вдоль реки и Чудского озера. Кастелян начал собирать силы. По прикидкам, на это дело должно было хватить сотен трех бойцов, из них около пяти десятков тяжеловооруженных всадников под предводительством конных рыцарей – большее количество и не нужно было в тех лесных местах, и с припасами и ночевками для такого числа становилось совсем неудобно. Не отменяя усиленных дозоров по дорогам, кастелян стал созывать (властью магистра, подтвержденной грамотой) войска от соседей, да послал соответствующие приказы по побережью. Дело продвигалось не быстро, то епископы людей зажимали, то с теплой одеждой нехватка случилась, но все же шло.

Князь и остальные в замке об этом тоже кое-что знали. С усиленными дозорами Ордена их дозорные сталкивались, те же пленные лазутчики кое-что рассказывали, да еще пришел из Дерпта Грек – снова через леса, весь черный и отощавший, но живой и даже не поморозившийся. Отчитался, что письма в те корчмы на дорогах, куда хотел, доставил, с нужными людьми словами перекинулся, да не удержался, и в самом Дерпте подпалил епископу его подворье. Вроде, склады какие-то, но удалось сделать все чисто и уйти тихо, хоть и пришлось за отсутствием «бензина» использовать масло и порох… Отмывшегося, отдохнувшего и отъевшегося Грека князь сперва отругал, а потом по совокупности всех его заслуг наградил знаком их Ордена в золоте, но не перед строем, а только при капитуле, да такой же знак в серебре приготовили для Торгаша, так и сидевшего пока в Ревеле. А эмблему для них подсказал старче – кинжал на фоне плаща, как выяснилось, символы эти были и так вполне понятны, а уж с пояснениями – тем более.

Напряжение в замке все это время нарастало. Череда стычек, снова уносившая жизни чьих-то близких друзей и общих побратимов, желание поквитаться, понимание того, что ливонцы взялись за них всерьез… Гридя почти перестал появляться в замке, мотаясь со своими по лесам и дорогам – по его словам, на них за это время можно было записать более десятка убитых орденцев. Мотался с конниками по всем дорогам и Степан, ушел, наскоро обучив новичков, обратно на тракт Черный… Вообще, почти весь отряд стоял по ожидаемым направлениям ударов, как сказали бы в 21 веке. Дошло до того, что пятерка людей Ждана ходила в ближние дозоры от замка, а Седов и Федор наравне с прочими выходили в самом замке начальниками караулов. Даже Малх сунулся было с помощью, но был отправлен к Ефиму, который так в основном и занимался орденскими документами, правда, по воскресеньям все же проводя в церкви беседы-проповеди, уже в своем новом стиле. Пришлось и Николаю Федоровичу повторить свои рассказы – о чистоте, об общем устройстве Земли, да (по особой просьбе Ефима) о питании. Деревенские и чудинки слушали его с огромным интересом, но особо вопросы задавать пока стеснялись.

А вот Якоб освоился, как-то попривык к новому руководству (да и то сказать – пока между отрядом и местными не было никаких стычек, не говоря уже о драках или иных подобных случаях), и много времени проводил в замке. Да и что за люди в этом новом Ордене, он примерно уже понял… Особо они сошлись с Федором, ну, оно и понятно – казначей и хозяйственник. А у Эле с Магдой и Миланой получился свой, бабский триумвират, который, как подозревал Седов по косвенным приметам, потихоньку забирал все хозяйственные функции в приличном замковом хозяйстве в свои руки. Так, к расходу молока, яиц и прочих, так сказать, возобновляемых продуктов, Федор уже практически не касался. Впрочем, как они там между собой договорились, никто толком не знал, да никто из руководства и не хотел особо лезть в бабские дела, раз хозяйство в порядке. А вот из явно видимых результатов тех договоренностей – в замке, в рамках постоянно поддерживаемой бабами чистоты, появились плетеные циновки из местного камыша или тростника, Николай Федорович не разбирался. Оказывается, на дальнем конце озера, в заболоченной части, его были целые заросли, и зимой, по льду, его было легко срезать там хоть целыми возами. Вот его и нарезали, а чудинки у себя наплели таких ковриков, разных размеров. Они довольно быстро истрепывались (и уходили в печки), но в замке стало заметно чище.

Милана в первую очередь занималась ранеными, но, слава богу, тяжелых не было – сказывалось наличие хорошего снаряжения, правда, на одного бойца пришлось снова потратить антибиотики из будущего – похоже, не до конца промыли несколько неглубоких резаных ран, началось воспаление и жар. Но таблетки помогли, и этот случай послужил напоминанием, что первичную обработку запускать никак нельзя, и проводить ее надо очень тщательно, иначе вот что будет.

Если раненые все же были легкими и почти тут же вставали в строй (конечно, бойцы с переломами оставались на лечении, заняв уже всю комнатку импровизированного медпункта), то привозимые из стычек тела своих погибших пополняли местное кладбище, где уголок отряда уже сильно разросся. Всего за эти примерно три или четыре недели (Седов тогда даже не считал) общие потери отряда достигли трети от того числа, что когда-то вышло с подворья Сига. Не все из них упокоились на кладбище возле замка заботами Михайлы – двое дозорных просто пропали, лишь лошадь одного пришла через день в деревню, где стоял дозор, со следами крови на потнике… Тогда и появилась в бумагах Ефима первая запись «пропали без вести» и две дощечки на прилично уже заполненной стене в церкви с именами, но без черной каймы. Нет, с учетом пополнений отряд не потерял боеспособности и даже значительно вырос, но эта полоса была определенно черная…

А как эта полоса закончилась – Седов мог сказать точно. В тот день с утра, сразу после завтрака, Якоб снова пришел в почти пустой замок, и попросил дневального подсказать ему, где нынче искать князя (старосту давно перестали сопровождать внутри замка, и по нехватке людей, и по признанию его своим). Тот нашелся в зале на третьем поверхе, не успев пока никуда уйти или уехать по делам. Здесь же были и Семен с Петром и Федором, и старче, и Якоб, поздоровавшись, начал довольно невнятно рассказывать про… погоду.

–Так что, ваша милость, дело верное – князя староста все же побаивался, и сейчас и сам мялся, и шапку свою мял – надо бы передать, на заставы ваши. Да кто в дозорах… Я уж тут еще к двоим нашим, кто из стариков, зашел, оба говорят – точно кости ноют…

Из уточняющих расспросов выяснилось, что по местным приметам в ближайшие дни следует ожидать резкого изменения погоды – метели с сильным, шквалистым северным ветром, которая (с перерывами на день-два) обычно устанавливается в это время седмицы на две-три, а то и четыре, как повезет. Вообще, погода за это время была обычной для местной зимы – то небольшой снежок и легкий морозец, то морозы чуть покрепче, и солнышко иногда выглядывало. «Похоже, у них тут есть аналог наших февральских метелей – понял Николай Федорович – а какое у нас число?». Теперь он редко смотрел дату и время на телефоне, ни к чему оно было… Число в телефоне оказалось 23 марта. Дата эта что-то напомнила Седову, но он сообразил не сразу, а когда понял, чуть не хлопнул себя по лбу…

Еще несколько раз уточнив все подробности, князь все же принял решение разослать гонцов с предупреждением, как себя вести в случае метелей. Предлагалось особо не высовываться, в дальние дозоры не выходить (а по одному – вообще никуда не передвигаться), даже тем мальчишкам, что все это время разносили внутри занятой территории новости, ездить только по двое и после окончания метелей, если не случится чего особо важного. Напоенный взваром староста, видя, что князь воспринял все серьезно, несколько расслабился и еще несколько раз на все лады повторил, что так и будет, приведя примеры с прошлого и позапрошлого годов, и с каких-то еще его детских лет. Седову стало интересно, и он спросил – а что с погодой обычно бывает дальше? Вроде как уже отвлекшийся от их беседы остальной народ снова заинтересовался, и все в полном молчании внимательно выслушали от Якоба, что дальше обычно бывает малый перерыв (еще даже иногда с морозцами), на седмицу, много две, но бывает, что к концу метелей снег сразу идет мокрый, чуть ли не с дождями, и погода поворачивает на тепло. Ну, а потом все зависит от температуры, ветров и дождей – бывало, что теплые дожди с ветрами смывают чуть не весь снег на полях за седмицу (в лесах-то гораздо дольше, кто понимает). Конечно, староста все это рассказывал долго и многословно, но в любом случае это было очень важно, и гонцу к Гриде дали задание передать еще и эти слова. После ухода старосты все еще раз обсудили ситуацию, которая получится, если погода действительно поменяется. Выходило, что им оно сильно на пользу…

Приметы не обманули – на следующий день еще до рассвета, как сказали дневальные, с неба посыпались крупные хлопья, уже к завтраку поднялся ветерок, а где-то к полудню и завьюжило. В этот день никто еще не поверил толком, что все будет, как Якоб рассказывал, и народ был так же напряжен, но уже на следующий день стало ясно, что у них передышка. Появились другие неудобства – двор замка приходилось чистить по два раза на дню, на улицу особо старались не высовываться, дневального со стены убрали, переведя в караулку возле ворот… Вьюжило сильно. Холмы, несколько прикрывающие замок и село с севера, не спасали от ветра, но делали его неровным, рваным, с порывами, кидающими снег не сплошным потоком, а отдельными зарядами, так сказать. Но чистить снег (работали поочередно все, даже князь пытался взяться за лопату, но его таки отговорили) было легко, потому что все понимали – по такой погоде к ним никто не придет точно. И даже когда эта метель кончится, у них будет еще время – по словам того же старосты, тракт после этих снегопадов раньше расчищали (а точнее, набивали новый санный путь) чуть ли не пару седмиц.

Люди выдохнули и заметно расслабились, даже князь. Хоть связи ни с кем из своих и не было, но случиться точно ничего не могло – гонцов разослали, вовремя предупредили, припасы у всех были… А тут еще старче снова удивил, сообщив, что у него скоро день рождения, и он хотел бы его слегка отметить. Николай Федорович родился 30 марта, и предупредил князя и десятников за пару дней. Все уже успели выспаться, отдохнуть, привыкнуть к новому распорядку и даже слегка заскучать (приходилось почти постоянно сидеть в помещениях), так что идея устроить небольшое празднество всем понравилась. Вообще, рязанцы помнили из рассказов старца еще у Никодимыча, что в будущем принято эти даты праздновать, упоминал об этом Седов и позже – когда рассказывал и показывал документы людей будущего, но тут была конкретная дата у него самого, мало того, 55 лет!

Праздник получился душевным, из двух частей. В обед все собрались в столовой зале, и князь произнес в честь старца здравицу. А после, под вкуснейшие пироги (Магда выспросила у Седова, как положено отмечать, и из доступных вариантов они сошлись на пирогах – с рыбой, с мясом, с творогом, с сушеными ягодами, ммммм…) да под наливку, Николай Федорович снова рассказывал, как оно там через пять сот лет, все устроено. Но это не была лекция на два часа с одним выступающим – нет, это напомнило ему, скорее, его предыдущие юбилеи, отмечаемые в полуофициальной компании (например, с коллегами, когда он еще работал). Атмосфера была довольно свободной, но лишнего бойцы не говорили и все же держались в неких рамках (да и спиртного сейчас князь все же разрешил выдать с разумным ограничением, учитывая, что пива у них давно не было, а их наливка имела известную крепость).

Все равно, душевно все прошло, а это была еще только первая часть. Вечером, на обычные посиделки в башне, Седов согласовал с князем – пригласить Магду, Милану, Эле и Якоба, понятно, что все свои тоже были, и вторая часть получилась совсем домашней. Начать, правда, снова пришлось с лекции, теперь – о правах женщин в будущем и сложившихся обычаях в этом смысле. Все видели в телефоне у старца несколько фото с его семейных празднеств там, где мужчины, женщины и дети (даже кошки с собаками!) сидели за одним столом, но расспросить об этом времени как-то все не хватало, и пришлось ему снова рассказывать, уже подробно… Сами бабы несколько жались поначалу, но, видя, что атмосфера совсем душевная, все же немного расслабились. Не было телевизора и музыки, но вечерние посиделки прошли уже без официоза, а как домашнее отмечание юбилея у взрослых людей, с семьей и друзьями… Николай Федорович, хоть и много пришлось сегодня говорить, очень хорошо отдохнул, да и все, расходясь, его благодарили. А была еще третья часть, когда Милана ночью поздравила его уже от себя лично, как смогла…

За первые дней семь-восемь дней метели она прерывалась один раз, всего на день, да и то – по облачности было видно, что это короткий перерыв. Народ уже вполне отдохнул и даже немного заскучал, впрочем, дела нашлись – кому оружие с бронькой поправить, кому продолжать тренировки, нарабатывая новые ухватки (это, конечно, больше к пополнению относилось). Князь же со старцем и Ефимом доводили до ума тексты грамот в дальние земли, но отправить их пока не было возможности, да и в первую очередь надо было дождаться ответа из Москвы, если он вообще будет…

И он пришел – во второй перерыв в метелях, еще дней через пять, прискакал мальчишка с малой усадьбы, доложился, что все в порядке, да что пришли с восхода люди, посланник князя Московского, постельничий Еропкин с охраной, а в проводниках у них – от купцов псковских уже знакомые сопровождающие. Князь, подумав, решил все же собрать десятников на такой случай, и по тракту ушли парные гонцы. Не смогли вовремя предупредить только Гридю (он со своими лыжниками так и мотался по лесам), а так всколыхнула всех рязанцев именно фигура самого посланника государя – постельничего Еропкина. Хитрую задумку князя Василия повертели так и эдак, оценили, и в своем кругу сказано было много нелицеприятного в его адрес… Но самого посла встретили, как полагается, и вроде удалось скрыть общую радость от того, что первый этап получился, как было задумано. Ему все показали и рассказали еще раз (Седов свои речи о будущем оттарабанил уже совсем на автомате), покатали его и всех бойцов на машине – правда, только по замковому двору, который каждый день расчищали, дали послушать музыку, показали фото и видео с телефона (ему и еще одному, оказавшемуся десятником), ну, и снова дали с собой целый сверток грамот (Ефим аж устал писать). Уложились в два дня и проводили загруженного откровениями из будущего посланника обратно, не особо мешкая, да он и сам, услышав об их планах, и какое место, будь на то желание у князя Московского, в них Москве отводится, заторопился из всех сил. Метели, хоть и стали поменьше, пока не прекращались. А после отъезда Еропкина… десятники все же разъехались по заставам снова, князь с остальными остался в замке, но настроение было у всех уже совсем другое!

Всего метели в этом году продолжились около трех недель. Отряд сумел и отдохнуть, и восстановиться, и пополниться, и подтянуть уровень новичков… Николай Федорович тоже вроде как восстановил душевное равновесие, сняв напряжение последних двух месяцев, богатых на плохие новости. И немало помогло ему в этом переключение на письма к европейским правителям, чем они в основном в непогоду занимались (снова приходилось много рассказывать князю, Петру и Ефиму, какое развитие событий ждало в ближайшее время Европу), а еще – баня. Полностью готовой новой баней на замковом острове отряд начал пользоваться буднично. Просто на очередную помывку из замка пошел народ не в корчму, которая, кстати, стояла теперь почти пустой (не считая той части людей Степана, которая ездила дозорами по ближнему тракту – они там так и обосновались), а сюда же, на замковый остров. Ходил туда и Седов, но это было быстро, дел было много. А метели позволили выделить время попариться вдумчиво, неторопливо, с медовухой… А это ж совсем другое дело, кто понимает! Он еще добавил к стандартному оборудованию бани душ из поднятой под потолок небольшой бадейки, с веревочкой, потянув за которую, получишь шесть-семь литров холодной воды на голову. В современных условиях, без водопровода, подвешивать ее к крюку в потолке пришлось на длинной веревке, с помощью которой банщик опускал бадейку на пол и наполнял ее из обычного ведра, снова поднимая затем наполненную под потолок. Получалось медленнее, чем в 21 веке, конечно, но – не намного, и всем так понравилось, что пришлось вешать под потолок и вторую бадейку. Хорошо, что и парные, и моечные отделения сразу делали большими, с расчетом на весь персонал замка, и место, куда пристроить душ, нашлось.

Руководство тоже слегка выдохнуло, поскольку всем стало ясно, что теперь уже мелких стычек с раздергиванием их бойцов (и с разменами по убитым хоть пока и в их пользу тактически, но проигрывая стратегически) не будет – не позволит заваленная снегом местность. Либо Орден пойдет в лоб, либо… По факту, разведку Ордена бойцы снова заметили только через несколько дней после конца метелей, на том же тракте, от Ревеля (не доходя до холмов) и от Феллина (с юга, где всадники ливонцев снова пробились до самой поляны, где была битва). Обе засеки здесь, и северная, и южная, к этому времени были еще укреплены, здесь стояли мелкие пушки (на юге две, на севере – одна), подготовлены еще кое-какие сюрпризы, так что вернувшиеся из ближайших деревень на заставы бойцы встретили дозоры Ордена спокойно. Неугомонные мальчишки-гонцы, которым больше других надоело сидеть по хатам, начали снова протаптывать все дороги в занятой отрядом части Ливонии еще до полной перемены погоды, правда, все же сперва по двое, как князь и приказывал, так что с внутренней связью у отряда тоже все было хорошо – ну, как могло быть хорошо в это время.

А перемену погоды заметили все. В очередной пасмурный день с утра еще шел снежок с ветром, но к обеду перестал, и стало можно различить, что снеговые тучи из сплошной облачности превращаются в пока еще плотные кучевые облака, а после обеда в них и просветы появились, которые к вечеру расширились, полностью очистив синее небо. Люди давно его не видели, поэтому даже занятый своими делами народ, проходя через замковый двор, нет-нет, да и поднимал голову вверх. А Николай Федорович забрался на верх башни, одно из своих любимых мест (крышку люка и саму площадку тоже периодически чистили дневальные), и стоял там, оглядывая уже давно знакомые окрестности. Количество выпавшего снега за эти недели было видно, что называется, невооруженным глазом, в пределах видимости почти не осталось тропинок, протоптанных ранее людьми, совсем скрылись под снегом землянки чудинок, да и дома (и другие постройки) в деревне оказались засыпаны почти до крыш. Седов постоял не так много, минут двадцать, но показалось ему, что и воздух как-то по другому пахнет, и глаза обрадовались, что ли…

Народ в отряде, как оказалось, успел прилично устать от безделья. И если Степан со своими бойцами на лошадях сразу начал заново натаптывать дозорные пути по дорогам, то Гридя, давно поставивший часть своих разведчиков на лыжи, снова прокладывал лыжни по лесам – там и в метели было гораздо тише, и можно было нормально передвигаться, и передвижение то получалось тайным – с того же тракта лыжню в лесу уже с десятка саженей не разглядишь. И если то, что Орден снова выпустил своих разведчиков по тракту и с севера, и с юга, сперва обнаружили дозорные Степана (а потом и заставы на засеках), то Гриде удалось совсем другое – он привел почти два десятка новых бойцов в отряд. Это оказались местные крестьяне, забранные в ополчение еще по осени, и только сейчас пешим ходом возвращающиеся из земель Тевтонского ордена домой, в земли Везенбергской и Вейсенштайнской комтурий. Через три-четыре дня после конца метелей к первой из деревень на реке Пярну, что была теперь под контролем отряда, с трудом вышла по занесенному свежим снегом льду цепочка изможденных, исхудавших людей. В основном с копьями, но использовали они их уже как посохи. Сельчане в этот раз их заметили издалека, вооружились выданным в замке и заняли оборону в деревне (ну, как смогли), но вблизи, когда разглядели друг друга – один из них оказался как раз из этой самой деревни, нашлись и другие знакомые, и народ еще с взаимным недоверием, но все же обменялся свежими новостями, безбожно привирая при этом с обеих сторон, конечно… А тут подоспел и дозор из Гридиных ребят, но, разобравшись, что боя нет, тревогу поднимать не стали, а полностью разъяснили пришедшим ситуацию.

По словам вернувшихся ополченцев, их осталась пятая часть от того, что с осени собрали в этих местах и отправили на подмогу тевтонцам. Еще столько же, с более тяжелыми ранами, отлеживалось в двух монастырях, которые принимали на обратном пути раненых и лечили их, ну, как могли – дошедшие к возможности выздоровления большого числа оставшихся тяжелых относились… скептически, говоря словами 21 века. Из остальных трех пятых, если и выжил кто, отделившись от основной части (а такое могло произойти в добром десятке случаев, как еще на марше, так и после любой из схваток), то единицы, и когда они смогут добраться до своих деревень – бог весть, а большинство – не вернутся уже никогда… По дороге туда они, конечно, были под плотным орденским контролем, во время боев тоже, а вот на обратном пути еще после Риги их сопровождал всего один немолодой орденский боец, вроде сержанта, специально поставленный для таких вот ополченцев, доведший их до Пернова, а там, видя, что они застряли из-за метелей, велевший им дальше добираться самим и уехавший куда-то обратно, к себе. Правда, их кормили в орденских же дворах, замках и монастырях по пути, но держали впроголодь, и сейчас они пришли с малым остатком сухарей, да луковичек еще было несколько…

Как оказалось, это была обычная практика для орденского ополчения – после окончания боевых действий рыцари уедут на своих конях, воины уйдут отрядами, ну, кто выживет, и только ополчение тащится последним, хотя, если действия военные в этот раз были более удачными, то и обратно ополченцев приводил представитель той комтурии, с которой их и собирали. Сейчас же и орденцы в Пернове, и неизвестный сержант никак не связали их появление из Риги (то есть с юга) с какими-то проблемами на севере, а слухи, как рассказали чуток подкормленные ополченцы, ходили по Ливонии уже разные. Особенно наслушались они за время вынужденного сидения в Пернове… И про наставшие последние дни Ордена, и про огонь небесный, за грехи их сжигающий… Понятно, что говорилось это только между своими, с оглядкой, не слышат ли лишние уши, но – говорилось. А тут как раз уже сельчане рассказывают, что все это правда, да не вся, а на самом-то деле!… И – полились песни и сказки. И про свободу от холопства, и про суд над орденцами, и про розданное оружие (получше даже, чем ополченцам самим дали).