Неокантианство. Шестой том. Сборник эссе, статей, текстов книг

Перетекающая связь проявляется наиболее четко именно там, где существование таких руководящих идей в сознании членов сообщества не подвергается сомнению, а их значение может быть относительно твердо определено: в истории наук. Здесь мы также находим перетекающие друг в друга периоды, с одной стороны, преобладающего, возможно, эпохального строительства, с другой стороны, преобладающей разработки идей, ставших ведущими в математике, и преобладающей проверки в других науках; а также эпохи, не обязательно соответствующие этим объективно разделенным периодам, с одной стороны, преобладающего нового строительства, с другой стороны, преобладающего разложения или подавления методов и результатов, которые были ведущими и, очевидно, определенными. С теми и другими, кроме того, пересекаются периоды действия господствующих масс мысли и реакции тех, кто им противостоит; кроме того, через все это протекает поток традиции, отчасти нетронутый, отчасти лишь внешне преобразованный.

Типы такого рода, даже естественнонаучные, в целом гораздо более сложно устроены, чем даже генеалогические из рассмотренных ранее. Они являются воплощениями процессов развития индивидуальных или коллективных объектов. Они остаются таковыми не только при индивидуальном рассмотрении, но и при общем рассмотрении, т.е. при группировке по сходству. Процессы, объединенные в эти типы периодов, находятся в непрерывной причинной общности. В той мере, в какой развитая духовная жизнь присутствует в их членах, эти сообщества в то же время телеологически связаны.

В каждом из этих типов можно найти группы преобладающих причин, как в случае, когда причины являются чисто механическими, так и в случае, когда к ним присоединяются телеологические причины. Выделить эти группы чисто мысленно невозможно; невозможно также одновременно ясно и полно изложить их существование. Они являются репрезентативными типами причинно связанных членов. Сомнительно называть эти преобладающие, формирующие силы идеями даже там, где развитие не происходит через действующие лица. Если же связь сообщества телеологически обусловлена, как в истории человеческого рода, то ее необходимо строить в терминах таких идей. Только через них проявляется глубинная связь событий. Они скрывают ее только тогда, когда сгущаются в самостоятельные реальности.

Причинная связь типов периодов, а также преобладающих в них сил является, пока речь идет только о механических энергиях, строго непрерывной. В тех группах, развитие которых происходит через взаимодействие и противодействие одушевленных и неодушевленных существ, связь, как в причинных членах идей, так и в самом разделяемом развитии, ближе к непрерывности в строгом смысле, чем в морфолого-генеалогических типах организмов и формально-материальных языках. Однако она тем более удаляется от этой преемственности во всех периодических типах, чем более в их содержание входят, помимо энергетических моментов, преобладающие черты, т.е. эпитомы состояний, форм и вещей, порождаемых развитием: Подшипники земных колец, распределение суши и воды, окаменелости, господствующие группы флоры и фауны, национальные характеры, социальные институты всякого рода. Ибо эти материальные признаки, свойственные типам периода, как их можно назвать в отличие от морфологических признаков организмов и формальных языков, логически находятся на одном уровне с двумя последними.

Эти материальные символы переплетаются с каузальными в различном изобилии. Они везде находятся на переднем плане описания. В палеонтологии Земли и ее органических обитателей они занимают такое положение потому, что постулатом естественных исследований стало предположение о том, что во всех пространствах и временах действуют те самые механические энергии, которые мы считаем эффективными в настоящее время. Аналогичные предпосылки в последнее время определяют и лингвистику. Наконец, науки о развитии интеллектуальной жизни нуждаются в таких материальных символах по нескольким причинам: во-первых, потому что они в особой степени образуют отправную точку для построения причинно-следственных связей; во-вторых, потому что они позволяют прежде всего нарисовать яркую общую картину для воображения; наконец, потому что построение активных условий не может быть осуществлено вне ведущих идей, именно потому, что они бесконечно фрагментируются для каждого периода. Ведь они, именно в силу своей сложной структуры, как правило, скорее набросаны, чем разработаны. Поэтому индивидуальное изображение должно создавать материал именно в тех чертах, которые делают эти идеи яркими для воспроизводящего понимания. Таким образом, типы развития являются материально-причинными. Временные и пространственные явления обеспечивают лишь внешнюю поддержку и индивидуализирующую детерминацию. Первые тоже лишь постольку, поскольку они материально связаны, в телеологически чередующихся событиях, например, связаны с ведущими личностями или народами, или центральными местностями, со значительными событиями или поступками. Любое кажущееся замкнутым обрамление такого рода является лишь приближением; оно дает данные не для понимания, а для памяти. Наконец, после всего сказанного, типы периодов не могут быть четко отделены от тех, которые обсуждались ранее.

Наследственное родство полов, органическое репродуктивное родство каждого вида устанавливает отношения с генеалогическими типами. Даутер неорганического действует аналогичным образом. Синтетическая и аналитическая стадии языка, которые Вильгельм фон Шлегель впервые выделил в инфлективных языках, носят одновременно и формальный характер. Материальные признаки четко выделяются из морфологических и формальных, несмотря на все различия, только при скрупулезном логическом освещении.

X. Критические замечания

Это запущенная область методологии логики, из которой мы попытались извлечь некоторую пользу с помощью приведенной выше классификации основных типов нашего научного знания.

Джон Стюарт Милл был, вероятно, первым после Уэвелла, кто с некоторым вниманием рассмотрел особенности этих делений. Но его рассуждения, полемическую сторону которых мы можем не принимать во внимание, не дотягивают до изложений его предшественника. Его взгляд не выходит за пределы области организмов. Более того, даже в более поздних изданиях он не может преодолеть двусмысленность понятия вида, предложенного Дарвином. Для него остается истиной, что

«каждый род или семейство формируется с четкой ссылкой на определенные признаки и состоит в первую очередь и преимущественно из видов, которые согласны в этих самых признаках».

Он помогает себе уклонением:

«К этим видам добавляются, как своего рода приложение, другие, обычно немногочисленные, которые обладают почти всеми этими признаками».

Да, он не уклоняется от шаблона плохого определения:

«Класс может быть определен как те вещи, которые либо обладают определенным набором признаков, либо более похожи на вещи, обладающие ими, чем на любые другие».

Замечательно, что Джевонс сталкивается с «классификацией по типам» в своем кратком рассуждении, взятом из той же области. Он заявляет:

«Понятие классификации по типам, строго говоря, ошибочно с точки зрения логики. Натуралист всегда пытается разграничить фиксированные группы живых существ, хотя в очень многих случаях организмы не допускают такого строгого разграничения. Отсюда проистекает некоторая расхлябанность логического метода, которую можно смягчить только откровенным признанием, что, согласно теории происхождения по наследству, градация признаков, возможно, является правилом, а точное разграничение между группами – исключением».

Сколько утверждений, столько ошибок или косных мыслей. Вундт видел и получше. Но и он не видит всепроникающего значения этих разделений. Более того, он не занимается логической структурой типов, позволяя себе соблазн следовать часто неправильному языковому употреблению естествоиспытателей вместо логической структуры.

Ведь не везде, где естествоиспытатели привыкли говорить о типах, есть типы в смысле типов текучей связности; так же мало, наоборот, где бы ни присутствовали типы в этом смысле, языковое выражение адаптировано к их сути.

В частности, несмотря на отдельные аналогии, породившие использование языка, «типы» старых химических гипотез, как и кристаллографические «типы», не вписываются в логические рамки текучих связей.

Химические типы», теорию которых Ж. Б. Дюма развивал с 1839 года, следуя гипотезе замещения Лорана, следует пока отделить от «механических типов» того же автора. Последние можно здесь оставить в стороне, так как они не смогли достичь того классификационного значения, которое обещал их создатель. Химические типы Дюма представляли собой прежде всего ряды химических соединений со сходными основными свойствами, в которых предполагалось одинаковое число эквивалентов, объединенных одинаковым способом. Соединения такого типа Дюма сравнивал с планетарными системами. Атомы удерживаются вместе благодаря их сродству.

«Если атом одной материи заменить другим, то останется та же система. Простой атом может быть заменен сложным атомом без изменения общей структуры. Если замена производится в соответствии с тем же числом видов и взаимное расположение атомов остается тем же, новое соединение сохраняет тот же тип».

Видно, что аналогия, которая приводит к обозначению типа, заключается в идее абстрактного чертежа в смысле Кювье-Бленвиля, который, хотя и дал название бегло связанным видам, тем не менее, уже должен был быть определен выше из области этих самых видов. Затем Герхардт в своей систематической разработке придал этому абстрактному так называемому типу более конкретное, репрезентативное значение. В этом смысле представителями этих серий «типов» стали: вода (H2O), соляная кислота (HCl), аммиак (NH3) и водород (H2); или, согласно другому расположению «основных типов»: водород (HH), вода (H2O), аммиак (NH3) и, кроме того, рудничный газ (NH4). Позже были добавлены пятый и шестой типы. Но в то же время, в отличие от морфологических CUVIER, эти химические типы превратились из типов химической конституции в типы групп химических процессов. Уже Герхардт подчеркивал, что абстрактные типы – это не символы внутреннего строения, рассеяния атомов, а формулы преобразования, аналогии метаморфоз:

«Тип – это просто единица сравнения для всех тех тел, которые демонстрируют аналогичные разложения, как и он, или которые являются продуктом аналогичных разложений».

Эти виды преобразования усложнились, когда Уильямсон ввел «конденсированные», а Кекуле – «смешанные типы», а реализация неполного насыщения потребовала создания «остатков» или «неполных молекул». Но даже эти тонкости ничего не изменили в логической структуре этих типов, так же мало, как и споры, возникшие в связи с попытками свести четвертый тип к третьему, а также в связи с изменяемостью рациональных формул. Ведь химические соединения, представленные формулами, не сливаются плавно друг с другом, а следуют закону постоянных пропорций. Конечно, некоторые явления, которые химик привлекает в свою область, демонстрируют плавные связи. Например, рассмотренные ранее агрегатные состояния, сплавы и так далее. Но именно те виды соединений, которые химик знает как типы, имеют общий логический характер с некоторыми логическими типами. В остальном же они даже логически не находятся на одном уровне с надуманными типами организмов, которые относятся примерно к тому же периоду развития науки. Ведь только там, где они ошибочно интерпретируются как конститутивные формулы, они предстают, как мы видели, как абстрактные или конкретные символы молекулярного строения химических соединений. С другой стороны, они связаны более тесно, чем эти «чертежи», поскольку связаны количественно. По всей видимости, те же отношения сохраняются и тогда, когда наш логический вопрос ставится перед гипотезами фон Гоффа и Вислиценуса о механических условиях валентности и молекулярном строении соединений.

Столь же фиксированные типы в конечном итоге присутствуют и в подразделениях кристаллов. Однако внутри отдельных кристаллографических систем, которые могут быть жестко разделены теоретическим выведением, из «типичных» основных и наиболее общих форм путем строго непрерывных переходов могут быть выведены другие формы. Но, согласно обсуждениям второго раздела выше, это предельное рассмотрение смещает фиксированную структуру форм, которые оно приводит в плавную связь, так же мало, как предельное рассмотрение в геометрии и анализе. Биквадратичная призма остается строго отделенной от биквадратичной двойной пирамиды, хотя она получается из этой наиболее общей формы квадратичной системы, когда главной оси позволено пересекаться на бесконечном расстоянии; точно так же «тип» гексакисоктаэдра, наиболее общей формы регулярной системы, от «типа» октаэдра, простейшей базовой формы системы. Мотив для представления этих форм как типов снова заключается исключительно в их репрезентативном значении. Они не способны к преобразованию, которое превратило бы репрезентативный член фиксированных типов в логический тип текучей связности.

XI. Резюме

Общие результаты вышеприведенного исследования заключаются в следующем:

1) Помимо тех делений, члены которых могут быть строго отделены друг от друга, логика должна признавать и те, члены которых сливаются друг с другом через множество промежуточных ступеней, и члены которых находятся, таким образом, в текучей связи.

2) Текучая связь не обязательно является непрерывной. Скорее, во многих случаях она обусловлена неравномерностью корреляций коллективного эпитома, которые остаются со всеми возможными причинами для разделения.

3) Подлежащее делению целое, члены которого имеют непрерывную связь, не обязательно является родом, но может быть и индивидуальным объектом, развитием индивидуального эпитома.

4) Область классификации понятий, члены которых бегло связаны, простирается не только на естественные науки, но и на наше практическое и теоретическое познание в целом.

5) Слово «тип», которое в практическом познании имеет в основном значение репрезентативного члена, а в научном познании было первоначально использовано Блейнвилем по отношению к группам организмов в таком смысле, постепенно натурализовалось в научном употреблении как обозначение видов, находящихся в свободной связи.

6) Классификации объектов, члены которых находятся в плавной связи, поэтому уместно называть классификациями типов.

7) Существуют различные типы:

a) схематические типы (III)

б) Репрезентативные типы (IV)

в) Типы развития организмов (VI)

d) Типы языков (VIII)

д) типы периодов (IX)

8) Логическая классификация типов сама является типологическим делением коллективного эпитома, члены которого находятся в сложной текучей связи, а именно типологическим делением на репрезентативные типы.

9) Первоначально (Бленвиль-Кювье) так называемые типы зоологии и ботаники были не типами текучей связности, а просто репрезентативными родами фиксированной ограниченности (V). Химические и кристаллографические так называемые типы также не являются типами в логическом смысле этого слова (X).

10) Непрерывная текучая связь, которую математический пограничный взгляд устанавливает между типами с фиксированным ограничением, не делает эти типы типичными в логическом смысле слова (II).

LITERATUR – Benno Erdmann, Theorie der Typen-Einteilungen, Philosophische Monatshefte, Bd. 30, Berlin 1894.

Принцип идентичности как принцип воображения

Глава 33

203. Тривиальное замечание, что каждый предмет представляется тем, чем он является по своему содержанию, т.е. что он представляется тождественным самому себе. Кажущаяся тривиальность, однако, таит в себе двусмысленность этой версии. С кажущимся большим основанием можно было бы сделать парадоксальное утверждение, что никакой предмет не представляется тождественным самому себе. Доказательство этого было бы простым: то, что представляется в воображении, является сознанием (43). Если бы, таким образом, каждый предмет представлялся тождественным самому себе, то сознание этого тождества с самим собой должно было бы присутствовать в каждом представлении, должно было бы быть постоянным компонентом, вечно повторяющейся характеристикой каждого предмета. Самонаблюдение, однако, кажется, решительно противоречит этому. Представляя себе дерево в восприятии, событие в памяти, страну молока и меда в воображении, полицию в абстракции, мы находим в себе воплощения характеристик, присущих каждому из этих предметов; однако никакие следы обычно не указывают нашему вниманию, что в каждом из них, кроме того, мы представляем себе тождество с собой как ту же самую характеристику.

204. Итак, является ли тождество с самим собой воображаемой характеристикой, характеристикой, полученной из тощей древесины школьных знаний? Может показаться, что это так, и так оно и было. Однако, если бы это было так, нам пришлось бы пойти дальше. Мы неизменно приписываем непроницаемость предметам восприятия людей. Но в большинстве случаев восприятия телесных вещей со свойствами посредством одного лишь чувства зрения сознание непроницаемости отсутствует, характеристика непроницаемости, восходящая к тактильным и моторным ощущениям, заменяется характерной для лица характеристикой простого заполнения пространства. Каждый предмет, кроме того, заполняет промежуток времени, причем не исчезающе малый, а косвенно измеряемый, пропорциональный, как показали психофизические исследования времени. Каждый предмет, кроме того, организован как звено во временном ряду изменяющихся содержаний сознания. И все же мы не всегда осознаем эти временные отношения (1). Аналогично и с характеристикой идентичности. Она тоже не отсутствует без исключения. Напротив, она всегда становится очевидной, как только мы обращаем внимание на то, как воображаемое представляется. Тогда кажется столь же неопровержимым, сколь и тривиальным, что в каждой воображаемой вещи мы находим тождество с собой. Какой бы предмет мы ни выбрали, мы находим каждый из них в этом состоянии тем, чем он является; ни один из них, пока мы представляем его таковым, не становится другим, не уходит в себя. Если предмет изменяется, он становится другим в той мере, в какой он изменился. Таким образом, как временные отношения предметов не проявляются в постоянном сознании их временности, так и тождество каждого предмета с самим собой не приводит к сознанию этого тождества каждого предмета с самим собой. Хотя у нас часто отсутствует сознание времени, мы непоколебимо заключаем, что каждый предмет стоит во времени. А заключаем мы это потому, что, когда мы наблюдаем сознание, мы находим его без исключения во временных отношениях. Точно так же мы должны придерживаться того факта, что каждый предмет тождественен с самим собой, хотя идея тождества с самим собой осознается лишь в исключительных случаях, как характеристика в предмете, который тождественен с самим собой. Поэтому мы должны вернуться к предыдущему рассмотрению (151), чтобы продолжить его. Если брать психологически, то в идее содержится то, что реально воображается в ее предмете; если брать логически, то, напротив, то, что можно четко выделить в ней в соответствии с состоянием нашего анализа содержания, присуще каждому предмету. В фактическом запасе нашего меняющегося хода воображения то в один, то в другой раз могут быть неотчетливыми те признаки, которые требуются как отчетливые в логически определенном предмете. Любая существенная черта предмета также может временно оставаться неотчетливой, если наше внимание не обращено на ее воспроизведение. Такие признаки могут даже иногда отсутствовать в фактическом инвентаре нашего научного мышления, поскольку наше научное мышление в своем фактическом течении лишь в исключительных случаях соответствует логическим нормам. Если, таким образом, оно действительно отсутствует в нашем воображении, то оно может быть бессознательно возбуждено или даже заторможено для этой формы репродуктивного возбуждения. Оно может даже стать временно или навсегда невозбудимым, т.е. забытым. Выключения такого рода происходят, в частности, когда сверхпороговые стимулы для восприятия или ассоциативного воспроизведения регулярно повторяются или остаются эффективными в течение длительного времени. Психологические модификации воображения, однако, и здесь не затрагивают наши логические круги. Если, с точки зрения логики, то, что может быть показано в каждом предмете в соответствии с состоянием нашего анализа его содержания, присуще ему, то из этого следует, что мы должны рассматривать тождество с самим собой как характеристику, которая одинаково принадлежит каждому предмету, каким бы ни было его содержание. Ибо мы находим это тождество с собой в каждом предмете, как только обращаем внимание на то, как он представлен.

205. Более того, тождество с самим собой не является характеристикой объективного, которая была бы общей с другими видами сознания, которые тогда должны были бы быть поняты как беспредметные. Скорее, это характеристика, которая принадлежит только объективному, т.е. характеристика, присущая только ему, и в этом отношении сущностная характеристика.

На первый взгляд, это кажется парадоксальным. До сих пор мы отличали предметы мысли от самой мысли, от сформулированных и несформулированных суждений. Действительно, никому не придет в голову сомневаться в том, что суждение, сформулированное суждение, а также вывод, определение, описание, классификация, доказательство, метод и т.д., короче говоря, любой процесс мышления как таковой, тождественен самому себе. Но несомненно и то, что каждая из этих форм мышления, как и каждое из конкретных слов, которыми мы их обозначаем, являются предметами, которые, как и все предметы, обладают содержанием и объемом, то есть эпитетами, которым мы приписываем определенный состав. Именно в природе мысли заложено то, что она может сделать себя, т.е. каждый вид своих операций, предметом.

Но возражение можно обобщить. Разве наши чувства и воления, а значит и сознание в целом, не имеют права быть тождественными самим себе? Не является ли тогда тождество с самим собой характеристикой, общей для всех видов воображения, в более широком смысле, для всех видов чувства и желания, то есть характеристикой сознания рода? Здесь, в другом повороте, возобновляется идея, которая уже встречалась в предыдущем месте (193). Мы устраняем это возражение так же, как и только что рассмотренное более узкое. Несомненно, мы должны представить себе каждое отдельное чувство и каждый отдельный акт воли, так же как и каждый вид чувства и акта воли, более того, роды чувства и воли, и, наконец, на этой психологической лестнице, род сознания в целом как тождественный самому себе. Но все это возможно только в том случае, если мы объективно постигаем каждое отдельное чувство или волевой акт, а также каждый из вышестоящих родов, включая сознание. Иначе говоря, мы не только переживаем чувства и волевые процессы, но и способны через самовосприятие определить содержание каждого чувства и волевого процесса, далее обобщить общие черты различных этих процессов через абстрагирование в виды и роды и, наконец, связать их в ряды психологического порядка. Короче говоря, мы можем объективно постичь не только наше мышление, но и наше чувство и желание, т.е. мы можем получить представления о нашем чувстве и желании. Воображение, как мы уже видели (49), выходит, так сказать, за пределы своего значения: оно выходит за пределы всего, что может быть дано нам в сознании. Если то обстоятельство, что мы можем объективно постичь мышление, является необходимым условием возможности всякого логического исследования, то то обстоятельство, что мы можем также объективно определить наше чувство и желание, является необходимым условием возможности всякого психологического исследования. Мы определяем родовое содержание чувства, говоря, что в нем мы сознаем состояние, в которое нас вводит некоторый стимул, и т. д. Тождество с самим собой является, таким образом, общей характеристикой сознания, а следовательно, и каждого из его видов и отдельных форм, в той мере, в какой сознание и его виды понимаются объективно. По этой самой причине оно является собственной характеристикой для всего, что становится для нас предметным.

Нам остается только указать на последнее возможное продолжение возражения. Оно может быть осуществлено только теми, кто испытывает неудобства. Все, что мы признаем реальным независимо от нас, мы, конечно, также представляем себе как тождественное с самим собой; то же самое касается и трансцендентного, которое мы постулируем как основу всего реального.

206. Более того, тождество с самим собой является изначальной характеристикой нашего объективного сознания. Оно не может быть выведено из какой-либо другой характеристики; ведь оно содержится в каждой характеристике, поскольку последняя сама является объектом. Поэтому его также нельзя интерпретировать как некое подобие, например, как «абсолютное» подобие. Оно не может быть ни аналитическим, ни синтетическим следствием равенства, поскольку всякое равенство есть отношение между предметами, каждый из которых, поскольку он является предметом, также предполагается тождественным самому себе. Это не вид, а предельный случай равенства, к которому оно приближается тем больше, чем меньше становятся все возможные различия между двумя объектами, и который достигается тогда, когда все возможные различия перестают существовать, и два предмета таким образом сливаются в один и тот же. Как предел, он остается столь же своеобразным и независимым, как и всякий предел по отношению к переменной, которая может бесконечно приближаться к нему, никогда не достигая его иначе, как отдавая свою сущность. Поэтому он остается столь же отличным от равенства, как, скажем, тангенс от секущей или дуга от соответствующей хорды. И этот логический предел равенства отличается от предельных случаев математического равенства тем, что рассмотрение, ведущее к нему, никогда не может стать фундаментальным выведением, а может быть только предельным рассмотрением, ценным для определенных целей, поскольку каждый случай равенства предполагает тождество сравниваемых объектов самим себе.