Горан аккуратно взял деталь на ладошку с мыслью о том, что это кроха изменила весь ход событий протокола. «Как он смог это сделать?» – думал Горан, осматривая обугленные кончики зубцов.

– И вырвал его этот… – полковник показал на порванное крепление, – Ахметов.

– Наш беглец?

– Наш беглец. – Роберт кивнул и двинулся дальше вглубь корпуса.

Горан положил деталь в нагрудный карман мундира и последовал за командиром.

Кругом работали медики: они держали капельницы, заматывали в бинты раненых, накладывали им шины и мазали каким-то вонючим веществом, от которого мутило. Горан смотрел под ноги, чтобы не упасть. Внезапно его внимание привлек небольшой предмет. Он лежал у края борта, в том самом месте, где располагались щитовые.

– Что это? – Горан поднял черный плоский предмет и показал его полковнику.

Роберт взял предмет в руки, повертел, покрутил, а потом слегка прижал кнопку. Заиграла музыка, и веселое приветствие с логотипом «Самсунга» радостно озарило в полумраке капсулы суровые лица хранителей, словно хотело напомнить им о мире, дружбе и позабытых вечеринках.

– Зарядка почти что на нуле… – озабоченно сказал Роберт и быстро открыл медиатеку. По наитию он выбрал последний файл с видеозаписью и нажал на него. Ролик оказался коротким.

Улица блестит после дождя. Ненастье озаряется светом фар проезжающих мимо автомобилей. Камера трясется. Некоторые из прохожих, заметив оператора, настороженно смотрят в его сторону. Виден серый фасад дома. Три собаки, опустив головы, трусливо пробегают мимо дома и скрываются где-то во дворах. Камера разворачивается – бледный мужчина взволнованно смотрит в камеру. Глазные яблоки беспокойно бегают, губы шевелятся. Он явно напуган. «Сейчас одиннадцать часов вечера, – говорит мужчина, – двадцать первое апреля две тысячи первого года. Мое имя Поленов Платон Викторович, родился двадцатого июня тысяча девятьсот семьдесят седьмого года…»

Глава 12. «Ломоносова не знаю»

– Не могу больше! Подожди! – Платон схватился за бок и остановился.

Они бежали минут двадцать в темных мрачных туннелях планеты, что оказалось чудовищным испытанием для неспортивного, физически неподготовленного Платона, который лишь однажды в своей жизни бежал дольше десяти секунд, когда спасался от своры дворовых собак.

– Ладно. – Марат вытащил флягу и протянул ее спутнику. – На… попей.

Платон никак не мог остановить дыхание, он припал к фляге и стал с жадностью глотать ее содержимое.

– Сколько… еще… сколько до котла? – выдавил он.

– Еще много. – Марат подошел к стене и постучал указательным пальцем по табличке с надписью «Узловая 57. Направление: юг». – Еще две узловых пробежать надо…

Вода во фляге делала чудеса. Силы к Платону возвращались стремительно, дыхание выровнялось, сердце успокоилось. Это был не прилив сил, скорее эйфория, которая как сильное электрическое поле гудела во всем теле, делая его полым изнутри и стальным снаружи. Платону даже показалось, что он вот-вот оторвется от земли и начнет левитировать, как монах в заснеженном Тибете. Могло же быть такое!

– Бежать нам еще час, не меньше, – уточнил Марат и с неодобрением посмотрел на спутника. – Все! Надо двигать! Давай флягу сюда.

Тоннели вели то вверх, то вниз, порой сильно загибались, петляли, но потом заново выравнивались и превращались в бесконечные столпы света, идущие тугими пучками куда-то вдаль, где неизбежно смыкались в еле различимые точки с радужными контурами. Когда тоннели шли вверх, Платон начинал сильно отставать, и тогда он в страхе, что останется один, выкрикивал сбивчивые просьбы, похожие на мычание. Марат нехотя притормаживал и скрипел зубами, поскольку физическая ущербность людей злила больше всего на свете. Бывало, они вбегали в какие-то квадратные или прямоугольные залы с огромными вентиляционными люками и ребристыми стенами, на которых висели транспаранты, указатели и бессмысленные надписи со знаками, отдаленно напоминающие знаки дорожного движения. «Узловые», – решил Платон.

Через полчаса интенсивного бега Платону снова стало плохо и он, вконец обессилевший, молча упал на колени. Марат остановился спустя несколько секунд. Вздохнул и снова вытащил флягу.

– Пей, – скомандовал он, – только немного…

– Что… это? – спросил Платон, задыхаясь.

– «Бэ-сорок». Энергетик.

– Типа «Ред булла»?

– Чего?

– Ну, «Ред булл»… В баночках продается. Металлических таких. Узеньких, – показал Платон, сомкнув указательный и большой пальцы в колечко.

– Нет, не слышал… Не знаю такого. Наверное… А ты вообще откуда сам?

– Из Москвы, – ответил Платон и насторожился. Ему не хотелось откровенничать с незнакомцем, а при подобных обстоятельствах разоблачить себя было проще простого.

– А чем занимался? Что натворил, помимо этого?

Сказав слово «этого», Марат указательным пальцем зачем-то ткнул Платона в грудь. Платон рефлекторно опустил голову и посмотрел на свое полуголое тело.

– Учительствовал, – нехотя ответил он.

– Учительствовал? – удивился Марат.

– Ну да… Прикладную информатику в институте механики преподаю…

– Ты преподаешь? Прямо сейчас?

– Ну… не сейчас, а в общем… в МГУ.

– МГУ… Что это?

– Ну да, МГУ… Московский государственный университет… Известный университет, основанный Ломоносовым.

– Какая чудная фамилия… – Марат хмыкнул, а потом неожиданно спросил: – А это кто такой Ломоносов?

Платон растерялся.

– Ну как кто?! Великий русский ученый. Естествоиспытатель.

– Ломоносова не знаю, а русские раньше были, – сказал Марат с небрежностью в голосе, как если бы говорил о марках, которые его никогда не интересовали.

– Что значит раньше? Когда раньше? – взволновался Платон.

– До Преображения, – спокойно ответил Марат и неожиданно громко чихнул. Потом он вытерся рукой и добавил с укором: – Эх ты! Струвер, а не помнишь…

Платону захотелось что-то ответить, но Марат его сразу перебил.

– Знаешь, – сказал он, – такое бывает… Бывает, память при переходе отшибает. Расстояние двести двадцать пять триста, а время один пук… – Марат ловко щелкнул пальцами перед самым носом несчастного и побежал дальше, оставив Платона теряться в догадках.

Глава 13. Синдром ложных воспоминаний

К тому моменту, когда Роберт, Горан и еще пятеро солдат подходили к нужной им антенной вышке, песчаная буря заметно усилилась. После атмосферных изменений, которые позволили наполнить планету азотом с кислородом в достаточной мере, чтобы дышать и поддерживать необходимый температурный баланс, дабы – как это было раньше – не околеть ночью. Теперь на Марсе такая буря могла продолжаться месяцами и угнетала гораздо сильнее, чем, например, затяжные земные тропические ливни или длинные полярные ночи. Военным пришлось надеть специальные защитные шлемы и переговариваться с помощью раций. Они ступали с осторожностью, предусмотрительно медлили, чтобы никто не отстал более чем на три метра – настолько ухудшилась видимость. В конце концов, Роберт, идущий первым, включил свои светодиоды. Его примеру последовали и остальные, но это оказалось лишним, так как уже через мгновение они достигли своей цели.

Роберт открыл дверь антенны, заглянул вниз лаза и не без труда погрузился в ее металлический желоб. Потушив светодиоды, он стал медленно спускаться в тесной трубе по подвесной лестнице к тоннелям, подальше от ненастья – туда, где предположительно скрывались нарушители.

В стакане (так называли помещения, расположенные под вышками антенн) было тихо и прохладно. Роберт снял шлем и сделал глубокий вдох. За ним спустился Горан. Он тоже снял шлем и с удивлением посмотрел на аптечку.

– Вытащили «Бэ-сорок». Весь забрали, – кивнул Роберт.

– Значит, они уже далеко. – Горан поскреб пальцем по изгибу смятого замка.

– Ну, это им не поможет, – постарался как можно безразличнее ответить Роберт, а сам про себя подумал, что Марату надо бы поторапливаться.

Полковник дал знак, и солдаты почти что синхронно сняли с себя ранцы. В ранцах оказались так называемые моноколеса. Солдаты вытащили их, инициировали аккумуляторы и ловко, без всяких хлопот встали каждый на свое, чем вызвали необычную реакцию у Горана: он остолбенел.

С недавних пор, недели три или четыре, у него стали возникать непонятные замирания, во время которых ему грезились самые разные вещи. Врачи называли это синдромом ложных воспоминаний, или СЛВ, и убеждали, что это частое явление среди вновь прибывших на Марс. Горану же такое объяснение вовсе не нравилось. «Слишком все просто, – думал он, – просто и неубедительно». А врачи успокаивали обещаниями, что скоро СЛВ пройдет, и с присущим им авторитетом утверждали, что это вполне нормально. «Нормально! Абсолютно нормально, Горан! – говорили они. – Вы раньше просто, понимаете ли, были как все остальные люди до Преображения, вот поэтому ваше ложное прошлое закамуфлировано. Уверяем вас, Горан, с вами все будет хорошо, просто вам нужно еще время, чтобы организм акклиматизировался и подстроился под новую среду. Подождите немного… совсем малость».

И вот снова СЛВ! На этот раз Горан четко увидел, как три бурых медведя, одетые в какую-то причудливую темно-зеленую военную форму, катаются кругами на одноколесных приспособлениях. В центре круга стоит человек с хлыстом, он ловко бьет им и при этом выкрикивает: «Але-оп!»

«Папа, смотри!» Горан слышит детский голос, но не в силах понять, чей он.

Очнувшись, Горан понял, что уже никого нет – Роберт с солдатами скрылись. Тогда он снял моноколесо и поспешил за ними.

Глава 14. «Гулливер на месте, Мама!»

Когда тоннель закончился, беглецам преградила путь овальная, слегка выпуклая дверь с иллюминатором посередине. Вместо ручки было все то же колесо, только теперь с облупленной краской и местами ржавое. Марат подошел к тупику и постучал по надписи «К.О.Т.Е.Л», высеченной над иллюминатором, по-видимому, достаточно давно, поскольку она уже покрылась коростой.

– Вот и пришли! – сказал он торжественно, как будто хотел доказать Платону, что он его не обманывал и путь был проделан им не зря.

Платон ничего не ответил, поскольку вконец обессилел. Он свалился на колени и оперся на руки, опустив голову вниз; с его спутанных черных волос капал пот.

Иллюминатор сильно запылился, поэтому Марату пришлось потереть стекло краешком рукава куртки, прежде чем заглянуть внутрь.

Платон какое-то время наблюдал за действиями Марата, но потом встал и подошел к двери, влекомый сразу тремя чувствами: любопытством, страхом и нетерпением. Оказалось, что под аббревиатурой была расшифровка: «Коллектор оправдывает традиции ее любви», – гласила она.

– Что это значит? – Платон тоже заглянул в иллюминатор.

– Это их чертовы лозунги! – с раздражением пояснил Марат. – Куда ни плюнь – одни лозунги.

За дверью располагалось довольно просторное помещение. Платон пригляделся и понял, что в комнате полукругом стояли шкафы. Они, как надгробья, нависали над чем-то блестящим. Необычный предмет излучал мягкое золотистое свечение и притягивал к себе. Платон вспомнил счастливый эпизод из детства: маму, идущую к нему через бескрайнее зеленеющее поле под высоким голубым небом. Небо было настолько прозрачным, что виднелись звезды – студенистые и далекие. Они с безразличным постоянством смотрели из синеющей дали на стройную и высокую женщину, которая развела руки в воздухе, чтобы обнять бегущего навстречу сына. «Какое счастье!» – пробормотал Платон и закрыл глаза.

– Не смотри на шар! – Марат с силой дернул Платона за плечо. – Нельзя смотреть на шар! Уводит.

– Уводит? – Платон флегматично приподнял веки и посмотрел на Марата. Печаль медленно разливалась в глубине его глаз.

– Да, уводит! Шар же кибернетический, работает на определенных частотах, имеет сильное полевое воздействие на всех, кто не изменился. На всех нас шар действует, вызывая самые разные эмоции. Я вот обычно впадаю в ярость. Многих других охватывает эйфория. Они как бы теряются, соскальзывают. Потом долго не могут прийти в себя. А сейчас для нас это крайне опасно, ведь за нами гонятся. Так что давай-ка не размусоливай и помоги мне открыть эту чертову дверь!

Платон не стал больше задавать вопросов и ухватился за противоположную сторону рукояти чугунного кольца.

– Тяни! – скомандовал Марат, и оба навалились на металлическую ручку.

– Ну что за черт! – Марат вытащил флягу и сделал два быстрых глотка. Посмотрел на изможденного Платона и протянул ему остаток. – Допивай, – сказал он, – силы нам сейчас нужны как никогда…

И силы действительно вернулись – колесо жалобно пискнуло и стало раскручиваться. Дверь заскрипела и с лязгом отворилась. Запахло паленой пластмассой и аммиаком. Когда они вошли, Платон сразу же обратил внимание на то, что по стенам вились металлические трубы: толстые расходились в трубы потоньше, а те, в свою очередь, устремлялись рядами вверх и образовывали нечто похожее на органную установку, состоящую из медных клапанов, рычагов и датчиков, которые беспрестанно посвистывали. Круглые электрические лампы, дающие помещению слабый свет, свешивались на длинных проводах, прикрепленные к потолку, к самому его своду, так, чтобы свет рассеивался одинаково вверх и вниз – туда, где лежал в миниатюрном бассейне загадочный шар в окружении чернеющих стел, которые в полумраке показались Платону чересчур мрачными.

Платон старался не смотреть на шар. То же самое делал и его спутник. Они прошли мимо, боязливо отвернувшись, как проходят мимо трупов на улице. Им потребовалось сделать шагов пятнадцать, прежде чем они достигли противоположной части помещения котла, где стоял агрегат, напоминающий пульт управления. Пульт выглядел внушилельно, имел множество приспособлений, рычагов, кнопок, тумблеров, экранов и клавиатуру. Клавиатура делилась на три отсека: один большой и два маленьких по краям. Между мониторами торчал микрофон.

Марат по-свойски уселся в кресло и застучал по клавиатуре, вызывая на экранах неизвестные Платону команды. Система включилась. Все завертелось, засветилось, загудело и затрещало. Платон вспомнил про игровые автоматы в павильонах парка «Сокольники».

Он внимательно следил за действиями Марата, но не мог понять ровным счетом ничего. Никакой логики на экранах не прослеживалось, ничего рационального там не было. «Что он делает?»

– Гулливер на месте, Мама! Гулливер на месте! – повторял Марат, припав губами к микрофону.

Послышался скрежет. Платон испуганно обернулся.

– Что это?!

Марат бросил быстрый взгляд на дверь и продолжал повторять все громче и настойчивее:

– Гулливер на месте, Мама! Гулливер на месте!

Кем бы она ни была, Мама эта не отвечала. Мама молчала. И молчание Мамы оказывало сильное воздействие на широкоплечего Марата, который выглядел теперь сильно напуганным; вся его уверенность человека, который знает, что делает, улетучилась. Платон это заметил не сразу, а только когда Марат стал ерзать в кресле и подвывать, как пес. Если бы Платон увидел Марата только сейчас, то, скорее всего, решил бы, что громила труслив и склонен к паникерству. Платон с опаской посмотрел на громадную дверь: на ней уже стали проявляется золотистые следы сварки. «Надо бежать! Но куда?» Других дверей в котле он не видел.

– Гулливер на месте, Мама! Гулливер на месте, Мама!

– Мама слышит тебя! Мама слышит!

Ровный голос Мамы диссонировал с взволнованным голосом Марата. Он был мягким, грудным и очень знакомым по тембру. Платон насторожился и прислушался. На одном из центральных мониторов замелькала тень, но из-за сильных помех уловить образ женщины не получалось.

– Мама! – обрадовался Марат. – Я на месте! Скажи, что делать? У нас совсем мало времени!

– Они рядом? – спросила Мама, но при этом Платон решил, что она совсем не взволнованна.

– Да. – Марат оглянулся: огненный шов уже пересекал вторую половину двери. Оставалось минут пять, не больше.

– Ты там не один? Кто с тобой рядом? Я вас очень плохо вижу.

Платон не мог ошибиться – теперь Мама была точно взволнованна.

– Со мной еще… – Марат замялся, он обернулся и посмотрел на Платона, как бы прицениваясь, – один из струверов. Увязался…

– Кто?!

– Меня зовут Платон, – вставил Платон, наклонившись к грибовидному микрофону, от которого пахло перегретым металлом.

– Пла-тон. – Мама произнесла имя медленно, разделяя его на слоги; так обычно говорят полуторагодовалым детям, чтобы они быстрее заговорили.

– Мама, у нас совсем нет времени, – не выдержал Марат, – они сейчас выварят дверь! Скажи, что нам делать?

– Сейчас… сейчас! Я подключаюсь. Минута. Скоро пройдет импульс.

Ничего не ответив, Марат вскочил на ноги. Он с напряжением наблюдал за дергающимся изображением и больше не оглядывался на дверь. Платон, наоборот, на монитор не смотрел, а следил за огненной полоской сварки, которая проворно ползла полукругом и совсем скоро должна была закончить свой путь.

Наконец Мама вернулась; ее тихий голос леденил душу настолько, что Платон задрожал.

– Когда шар изменит цвет на фиолетовый, – сказала женщина, – вы сможете переместиться. Просто прикоснитесь к нему обеими ладонями. Учтите, что при первом вдохе будет очень больно…

– А куда он нас забросит? – В голосе Марата было нетерпение.

– К нам сюда… в один из хрономиражей. Мы постараемся найти вас до остекленения.

Марат помрачнел. Платон посмотрел на шар. Тот действительно стал мигать и переливаться разными цветами, перебирая весь свой спектр: бирюзовый, зеленый, оранжевый, желтый, пурпурный.

– Мама, я же без оборудования… – Марат тяжело дышал. – Ты же понимаешь, что мы сами не выберемся оттуда?

– Гулливер, свайперы доставят тебе оборудование.

– Но Мама…

Марат хотел что-то добавить, но Мама его перебила:

– Поленов? Это ты?

У Платона округлились глаза от удивления. Помехи исчезли. С экрана монитора на него смотрела Катя – его бывшая девушка, сокурсница. Последний раз он ее видел лет десять назад, возможно, даже больше. С тех пор они ни разу не встречались. Даже в социальных сетях. Доходили слухи, что Катя вышла замуж и уехала куда-то в Европу: в Швейцарию или в Германию, а может быть, в Нидерланды, – он точно не помнил. У нее родились дети – близнецы Савва и Карина; об этом он узнал от общих друзей, которых по университетской жизни у них оставалось достаточно. Они встречались, пока учились в институте, и еще пару лет после, но у них что-то не заладилось, и они расстались.

– Катя?

– Как ты тут оказался?!

– Я… – Платон запнулся. Он не знал, что ответить.

Он сам не понимал, как оказался на Марсе, под землей, в Котле с каким-то Гулливером, да еще и одетый в яркие оранжевые плавательные шорты, как какой-нибудь спасатель Малибу15. Платон вспомнил, что всего несколько часов назад он шел домой, чтобы покопаться в алгоритмах взаимодействий суперпозиций Дженнифер и показать, как работает обновленное АПИ, своему коллеге, толстяку Грише, который обещал к тому же принести пива. Больше он ничего не планировал на тот вечер.

– Гулливер, где ты его раскопал?!

Катя была и удивлена, и зла одновременно. В общем, это точно была Катерина Белозерова. Та самая своенравная шатенка, о которой часто говорили в институте: «Далеко пойдет девка!»

Марат развел руками:

– В контейнере. Где же еще?!

– Господи боже мой! – Женщина вскинула руки.

Она была одета в черную водолазку, а ее когда-то длинные каштановые волосы теперь были коротко острижены – практически на нет. За эти годы она изменилась, о чем свидетельствовали совсем мелкие, еле заметные морщинки, разбросанные паутинкой вокруг ее грустных глаз.

– Давайте, перемещайтесь скорее! Поговорить успеем!

Шар окрасился в фиолетовый. Марат быстро побежал к нему, чтобы успеть переместиться. Платон видел, как здоровяк прыгнул в яркое свечение и столп пульсирующего света проглотил его целиком.

Ошеломленный Платон медлил. И лишь когда Катя закричала: «БЕГИ!» – он побежал. Вернее, ему удалось преодолеть всего лишь три-четыре метра, прежде чем удар приклада свалил его на землю.

Мир выключился. Он погас. Его выдернули из розетки. Щелк – и нет его! Платон снова оказался в кромешной темноте и в полном одиночестве. Так уж повелось…

«Катя…» – пробормотал он и отключился.

Глава 15. Яма

– Сильно стукнули-то его, – загнусавил кто-то.

– Да уж… – согласился хриплый голос.

– Ну хоть забинтовали парня, – вздохнул гнусавый.

– Бинтовать умеют, – с иронией заметил хриплый. – Вон сколько в лазарете лежит бинтованных! Поди, человек сорок, не меньше!

– Что же он натворил такого?

– А я почем знаю?

– Может, нагрубил? – предположил гнусавый.

– Не… За такое суточный «К» дают, но не колотят.

– А они поколотили?

– Ну, коротыша вроде стукнули разок.

– За что?

– Да он сам виноват. Показал свой голый тощий зад какой-то важной персоне с Земли. Персона прилетела с детьми-отличниками на ежеквартальную экскурсию.

– Да не может быть!

– Да может. Он такой. Вертлявый. Хамоватый. До того как на Земле бахнуло, он в цирке клоуном работал, а потом таким и остался… Чертов шут! Вечно с ним проблемы у нас в отряде! – Хриплый закашлялся.

– А я всегда думал, что они грустные.

– Хто? – не без труда выдавил хриплый. Кашель не унимался.

– Ну, клоуны эти… В жизни.

– А черт их знает. Гульба интуит, но ведь дурак дураком. Как такое может быть? Не знаю!

– Понятно… – сказал гнусавый и замолчал. Замолчал и хриплый. Но вскоре хриплый снова стал возмущаться:

– Вчера вон на три часа больше остальных с кораллами возились! А все из-за кого?

– Из-за коротыша? – догадался гнусавый.

– Конечно! Взял да и прыгнул на охранника сзади. Стал из себя корчить обезьяну – идиот!

Гнусавый захихикал.

– Не смешно! – оборвал хриплый.

Платон открыл глаза.

– Гляди, Петрович, он очнулся! – прогнусавил тучный молодой мужчина с наивным, почти детским лицом, которое было похоже на блин, висящий в пропитанном нафталином воздухе.

Седой и по-стариковски морщинистый Петрович отодвинул в сторону толстяка и нагнулся над Платоном, распластавшимся на белоснежных простынях своей койки.

– Как голова? – прохрипел он. Его колючие черные глаза глядели из-под торчащих во все стороны седых бровей.

Платон сразу почувствовал тупую боль в районе лба. Он машинально потрогал голову и почувствовал довольно большой бумажный предмет, налепленный на больное место.

– Где… я? – Платон постарался привстать.

– Не в самом лучшем месте. – Петрович помог Платону сесть. – В Яме ты, сынок.

Платон поводил глазами по серым стенам небольшого чистенького помещения с четырьмя койко-местами. Сперва он увидел раковину, побитый по краям столик и две прикрученные к полу жестяные скамейки. Затем посмотрел на дверь. Как и полагается в тюрьме, дверь была без ручек и с глазком для наружного наблюдения по центру, а вместо окна напротив двери зияло отверстие, из которого, к счастью, дул прохладный ветер, разбавляя неприятный запах нафталина.

Постепенно Платон стал вспоминать последние события, которые сейчас казались ему обрывками кошмарного сна, фантасмагорией, галлюцинацией, чем угодно, но только не настоящей реальностью. Эти правильные ответы ожившей Дженнифер, путешествие во времени, общение с Кэрол, таинственное сияние ее жемчуга в полумраке ресторана «Кинг-Кросс», подписанный им контракт, холод ночи (кто бы мог подумать!) двадцать первого апреля две тысячи первого года, все эти люди из прошлого, идущие по улицам, шум Садового кольца, полет в темноте, крушение контейнера, Марс с острыми, как бритва, камнями, пылью и песком, Марат с его скупыми объяснениями и грубостью, длинные подземные тоннели, изматывающий до смерти бег, фляжка с энергетиком, Котел, наконец, этот коллапсирующий гигантский шар и невероятно красивая, но давно им позабытая Катя Белозерова – первая настоящая любовь его беспечной студенческой юности.

– Это не сон, – заключил вслух Платон.

Дед хохотнул и снова зашелся кашлем. Добрый толстяк поспешил ответить:

– Увы, нет! Не сон. – Он моргнул два раза и протянул Платону свою пухлую руку. – Я Шура! – бодро представился он.

– Платон. – Платон пожал руку Шуре.

– А это Петрович, он староста. – Шура с уважением посмотрел на Петровича, который тоже протянул Платону свою сухую руку.

– За что ж тебя так стукнули-то? – В голосе Петровича слышались нотки сострадания, но в глазах читалось: «Кто же ты такой, сынок?»

<1 2 3 4 5 6...10 >

На страницу:

Перейти

4 из 10