S.T.N.M. часть «Sa»

Перед тем как выйти из дома в подземный мир, Янис собрался и, встав перед своим отражением в зеркале, придал себе менее опрятный вид. Он считал, грешно просыпаться таким ухоженным. Наблюдая за своими губами, начал говорить точно не своему отражению, а чужому человеку:

«Это #underground, детка. Там живёт настоящий, тот самый лютый дядька Андерграунд. Вечно толкающий нас в плечо грубиян, наступающий на ноги, цыкающий и посылающий ругань в спину. Это он переспал с мисс Эстетикой, а после беспардонно бросил её на рельсы Судьбы (тот ещё тематический поезд)

Здесь #круглосансарно; происходят события из лучших книг, песен и кинофильмов. Впрочем, как и из худших.

Здесь законсервирована история в монолитных мраморных гробах-мавзолеях. Здесь вместе с пылью в воздухе застывает время, но под свет искусственных ламп, бит колёс поездов и запах земли, сырости, плесени, зарождается новая ультрасовременная культура, точнее нечто уникальное, промежуточное, быстротечное в обычных условиях и почти застывшее здесь, под городом. Повторюсь – здесь нет природного света, первоначально здесь должна дремать тьма. Ты не изменишь это царство, не обманешь, но имеешь шанс привнести что-то сверху, внести вклад в становление этой почти статичной системы.

Наши прадеды вспахали землю, деды вскопали и докопались до сути. А мы обустраиваем пещеры, позабыв, что не одни в этом мире.

Только в этом месте ты видишь настоящую сущность людей с прилегающими к ним сущностями. Их «Я», возглас эха, касание лап культуры и нынешнего века. Без масок и лжи. Всё напоказ – бал уродов! При входе в метро наденьте маску, пожалуйста.

Только тут ты можешь увидеть в одном месте, в одном вагоне столько людей из разных слоёв, эпох, культур, профессий, что от одного глотка этой смеси можно потерять самобытность. Этот коктейль и есть призма бытия. Эссенция, бл#ть, повседневности, которой заполнено 90% нашей сути.

Сера ли она? Тупа? Одномерна и скудна? На первый взгляд, до зубов вооружённый злостью, тоской или равнодушием – ДА, конечно.

Но отбрось всё это. Попробуй смотреть на толпу по-другому.

На безликих, одинаковых и серых не как на творожную массу, единое целое воплощение муравейника, а индивидуально – на каждого, как на себя. Ты же себя всегда выделяешь, не так ли? Да?

Пусть сейчас их лица имеют три формы: тоску, пустоту и злобу. Пусть изредка в них мелькает четвёртая форма – безумие, и в таких случаях лучше стоять поближе к колоннам экстренного вызова.

Но задумывался ли ты, что с ними происходит, когда они выходят наружу?

Их лица меняются. Они не все такие. А если и есть такие, которые на поверхности не меняют сущности, то разве можно их считать недостойными? Они не способны застопорить своей однотипностью движение культуры, такие люди всегда принимают то, что их окружает.

Это новое движение, новая суть. Она впитала землю и культуру предков, теперь она пропитывает нас по дороге домой, на работу или учёбу, а взамен – мы пропитываем её свежим воздухом, свежим подобием того, что называется культурой наверху.

Метро-культура не хуже той, что снаружи, она лучше. Она самобытна, но не закрыта. В ней нет монополистов, есть только мнение толпы. То самое мнение, по которому сверху проявляется популярность и успех. Это мнение формирует атмосферу.

Если на земле, на поверхности это понимают, то под землёй – забывают. Люди забывают, что общим разумом сами создают окружение и отношение ко всему.

Под землёй мы видим самое честное искусство всех видов людей. То, что вытворяет общественное мнение в более замкнутых пространствах.

Это андерграунд, милый птиц. И он никогда не выйдет наружу, не выживет вне клетки, на свободе, но ты каждый день, спускаясь сюда, дополняешь его новым витком эволюции. Каждый из нас может стать революционером, хоть на пиксель, но это куда больше, чем снаружи.

This is underground, children. И если вы не готовы развивать его, то продолжайте дышать пылью тех, кто готов это делать, продолжайте обмазываться стекающей с труб и проводов слизью, и заткните свои рты здесь, как затыкаете их снаружи. Вам не мешает метрошное рычание, вы просто даже не пытались открыть рот. Не вы не слышите призыва, а ваши наушники не дают вам его услышать.

Метро – отдельный город в городе, это транквилизатор для меня, выставка, кунсткамера. Когда я становлюсь пассажиром, я автоматически превращаюсь не только в исследователя, но и в экспонат.

На самом деле, только в подземке слегка приоткрытый рот смельчака может встретиться с восторгом и вниманием людей.

Вот только не стоит путать зевок с боевым кличем».

Это была мантра, «утренняя настройка». У кого-то зарядка, а у него поток странных призывов, для поднятия боевого духа. И текст рекламной брошюры, которую он иногда раздавал людям у метро. Просто так. Чтобы чувствовать себя нужным.

Янис с хмурым, неприятно красивым лицом, остро выпирающими скулами, еле вырисовывающимися синяками под глазами, в лёгкой подростковой щетине, именуемой другими «пушком» или более грубо «небритым лобком», в чёрной кожаной куртке а-ля 90-е, слегка обшарпанной в локтях, тёмно-серых джинсах, в смешной полосатой шапке-гандошке и в чёрных перчатках из кожзама. В левом кармане маленькая голубая книжка с золотистой надписью «Карманный справочник мессии», автором которой является позабытый Ричард Бах. В правом – аккуратно упакованный под блестяще-зеркальным одеялом, именовавшимся фольгой, маленький кусочек гаша. Но не тот гаш, о котором вы могли подумать, совсем не тот. Это был другой Гаш, который подают в кафетериях западной Франции как кулинарное блюдо, как сладкую булочку.

Вы могли бы увидеть Яниса в двадцать три минуты седьмого, опаздывающего, отмахивающегося от местного люмпена, как от дыма выдуманной сигареты, выходящего из дома, где было полувсё и был тот самый отрезвляющий подъезд. Признаться, в ту пору жить ему хотелось не очень, подобно Мидасу, который превращал всё в золото и, утратив способность его ценить, мог лишь проклинать.

Знал бы он только, что это качество было не следствием временного отрезка, а признаком, чертой характера. Но, увы, тогда он не знал. Ему ещё многое придётся пережить, включая саму смерть, чтобы понять то немногое, что способен осознать человек. Но сейчас он опаздывал на работу, почти не значащую ничего, не факт, что даже его будущую, и уж тем более вряд ли настоящую.

На правом плече болталась коричневая сумка, молния которой по краям разошлась так, что можно было увидеть содержимое в виде чёрного блокнота и красной папки.

Наш персонаж имел привычку подпрыгивать вверх-вниз при ходьбе, переваливаясь с пятки на носок, слегка качая головой, в такт играющей в наушниках музыке. Сегодня, разумеется, только сегодня. А ветер, холодящий его спину, имел привычку приподнимать и так болтающийся кончик шапки. Всё это делало Яниса похожим на гнома с колпаком, правда, высокого, но всё же причудливого гнома.

Во рту у него зубочистка, которую он то и дело переваливает с одного уголка губ на другой вместо обычной сигареты. Тем самым, порой, он вводил в заблуждение курящих людей, провоцируя их подойти и попробовать «стрельнуть» сигаретку, на что всегда протягивал зубочистки.

Сегодня его глаза карие или как говорят особенные – «чайные».

А причём же тут он? Да при том, что он – это я, он – это Вы, он – это они, он – это рассказчик историй, которые хранятся в глубине пороков, в самых тёмных закромах души человечества, в скрытых шкафах со скелетами, обнимающими сундуки под замками, погрязшие в грязных лабиринтах паутины, куда многие желают заглянуть, но боятся увидеть там свой собственный труп.

Он – наш проводник, который сам ни черта не знает, куда надо идти. Зато он знает, что идти надо.

Ом… Янис Ником.

Не вскрывай чужие замки, если не уверен, что сможешь жить с содержимым. Особенно будь подозрительным, когда тебе вручают в руки ключи…

Он как обычно шёл вниз по дороге к метро. Город? Город – всего лишь столица, всего лишь самой большой страны в мире, но точно ни в коем случае не Москва. Нет-нет. Точно не она.

Вечно заглядывая в окна автомобилей, он поправлял причёску. У каждого есть свои бзики, свои тараканы – у него это было лицо, а главное – причёска. Он поправлял её очень часто, даже чересчур. К тому же в окнах автомобиля он казался себе более симпатичным, чем в обычных зеркалах. Окна автомобилей умеют обманывать лучше любых других отражателей.

Под ногами шелухой от арахиса хрустели сухие ярко-жёлтые и оранжевые листья, некоторые из них кружили над головой, как подбитые бабочки, накрапывал редкий дождик. «Слёзы ангелов», – подумал он про себя. Снег же он называл «Пылью дьявола». Или не он. Но кто-то из них многоликих, определённо.

Янис проходил по уныло скорбящей улице, обступая чёрные лужи, будто бездонные глазницы асфальта. Чёрные дыры бетонной цивилизации так и жаждущие засосать зазевавшегося прохожего. Они определённо были в сговоре с канализационными люками и Аидом.

Рядом, вскрай бордюра, остановился изрядно поблекший автобус, но Янис не стал заходить, он был из «зайцев», к тому же не доверял кучерявым водителям с признаками ПТСР. Кучерявый водитель же проводил его таким взглядом, которым обычно суеверные «приметёры» проводят чёрного кота, резко сменившего траекторию пересечения дороги-удачи. Этого с лихвой хватило Янису, чтобы проникнуться молчаливо рассказанной историей то ли сбывшейся, то ли норовящей сбыться, то ли не случившейся вообще. Велика ли разница?

«Передайте за больничный, спасибо»

Целое больше, чем сумма его частей. Жизнь вам не мозаика.

Так что в следующий раз, когда кто-то предложит собрать все части воедино

– покажите ему раздавленную крысу.

Пусть соберёт. (Я.Н.)

Порой, наблюдая за догорающими остатками всей своей жизни, нам достаточно держать в объятиях надежду – полураздетую, заплаканную, в саже.. Ещё не осознавая, но чувствуя, что потеря Всего – единственный выход, чтобы найти Всё. Хрупкое Всё в руках незнакомца, которое будет чувствовать себя счастливым – наконец-то дома.

Тем временем Вы, читатель, пытаетесь выбраться из перевёрнутого автобуса…

Вы когда-нибудь представляли себя сторонним наблюдателем с точки зрения предмета? К примеру, на месте старого отеля – ваша голова? Кремово-обветриваемые стены этого отеля, этажи со спёртым, удушливым воздухом и номера, приютившие бесчисленное количество посетителей со своими чемоданами и барсетками (со скелетиками) – всё это ждёт новых путников. Тайны, интриги, сгоревшие шторы, разбитая посуда и обязательно мертвец с опергруппой.

Каждый новый день вы-отель ожидаете новых постояльцев в своих меблированных комнатах, которые, может быть, разбавят ваш досуг своей печалью, радостью, болью, страстью, да чем угодно, – главное, чтобы они нарушили тишину и пустоту, сделали наблюдателем новой истории или даже её соучастником.

Это может быть дальнобойщик, отдыхающий после дневного перегона – он так устал, что даже отказался от массажных услуг юной Делайлы. Она периодически наведывалась в ваш отель, чтобы предложить себя, так как отец её погиб (то ли от запоя, то ли от пули), взвалив непосильно тяжёлую болезнь матери на плечи хрупкой девятнадцатилетней девчушки.

Делайла очень любила старенького профессора Максима Дмитриевича, который тоже иногда ночевал в этом отеле, возвращаясь с очередной конференции. Хоть он и пользовался её услугами, но не тронул её и пальцем, ночи напролет рассказывая о научных теориях, гипотезах и других необъяснимых и удивительных вещах. Утром он уходил, растворяясь, как утренний туман, оставляя после себя запах трубочного табака и желание жить. Вот уже неделю как от него не было новостей. Уж кому-кому, а ему она никогда не желала смерти. А умереть она желала многим: от священника Карла Старшего, читавшего Делайле талмуд моральных наставлений, а после направляющего на путь истинный в особо извращённых формах, оставляя после себя синяки веры и приторно горький привкус правды; до полковника Шведова, который всегда молча избивал её, не оставив живого места, окрашивая ночь и спальню в багровые тона.

Старый отель, верно хранящий тайны жителей, страж жизней и судеб. Стоящий на границе мира мёртвых и мира живых, на обочине автомагистрали, делящей город пополам, как тот самый пробор среди сальных волос водителя автобуса, в котором сейчас вы читаете эти строки. Доверили жизнь сальной, кучерявой макушке и рады? Ещё, небось, и за проезд заплатили?

Нет же! Разум ваш, как плот, шлюпка, лодка. Ваша голова – лайнер, совершающий кругосветный круиз длиною в жизнь. Аккуратней, Капитан с самого утра чувствует «лёгкое», но по законам жанра – смертельное недомогание.

Головокружение.

Или же ваша голова больше похожа на пассажирский боинг, который несколькими минутами ранее начал резко терять высоту и совсем скоро потерпит крушение.

Самолётокрушение.

Да нет же, что за глупости?! Допустим, что ваш череп это бокал, а вы в нём – холодный виски, который ждёт Скутера. Скутер, какой-то поникший и обмякший, только что вышедший из номера в вашем отеле-голове и направившийся в бар «Счастливый случай», где вы стакан-голова уже ждёте его, чтобы он смог распить в вас трагедию. Ему только что сообщили о погибшем отце – Капитане затонувшего лайнера вашей головы. Как вы уже догадались, жена Скутера работала на борту разбившегося боинга вашей головы, чью катастрофу уже начали транслировать в том же баре. В тот же миг, когда Скутер вас пригубил.

Вы – уже не первый стакан виски. И не второй. Уже даже не третий. Вы уже и вовсе не стакан, вы – бутылка, вы – наполненная пепельница, вы – мольбы к богу, вы – проклятия к богу. Вы – снова отель через дорогу от бара, охваченный огнём, беспощадно удушающий газом спящего мальчика лет шести – сынишку Скутера…

Головокрушение.

«Раньше всё казалось слишком большим, необъятным, нажитым годами, но оказалось, что всё может рухнуть и стать горсткой пепла за каких-то полчаса, полностью стерев тебя до последней здоровой клетки способной чувствовать. А в следующий миг всё может возродиться фениксом в первой встречной проститутке и создать тебя нового. Иногда, чтобы не умереть от горя, необходимо полностью заменить себя, и новое счастье лучше всего с этим справляется, новый смысл жизни в другом человеке. Только тогда приходит прозрение: не так уж много и надо было, можно было сразу без долгов перед временем, просто объять, нет, обнять необъятное…» – этот абзац вы прочли уже в больничной койке.

Как вы оказались там? Не помните? Сколько там за проезд? Передайте за жизнь!

По новостям передали, что ваш автобус, вообразивший себя падающим боингом, слетел с моста. А после видимо решил поиграть ещё и в затонувший лайнер. Никто не погиб, но промокли все знатно.

Возьмите больничный за счёт кучерявого водителя. Передайте кроме жизни ещё и за больничный. Спасибо мостам, не вовремя позвонившим родственникам и скользкой дороге.

∞

Странно ухмыляясь и жестом снимая выдуманную шляпу со своей шапки, Янис продолжал идти мимо зелёного забора, который превращался в сплошное маслянистое пятно цвета окиси хрома, когда он ускорял шаг. В его городе было много прекрасных заборов цвета рвоты и светло-зелёного салата. Когда Янис особенно себя ненавидел, он бежал вдоль этих заборов и изводил свои внутренние органы, наблюдая за тем, как облупленная краска на заборах превращается в зеленоватое месиво. Так он напоминал себе, что жив.

В большинстве своём здоровая целая душа при рождении получает одно из девяти полей, в зависимости от рождения. Есть ещё деление на 12 цветов, точнее «длин волн» или «частот», которые мы воспринимает как цвет. Но при детальном изучении можно сузить всё почти к девяти (профессионалы и вовсе сводят всё к сакральной семёрке). Каждое поле обладает своими характеристиками. Всё почти так же, как со знаками зодиака. Подозреваю, что и возникновение со временем десятого поля является таким же развитием разнообразия, как появление змееносца у зодиаков – но этот факт, конечно, на ваше усмотрение.

Аура – что-то вроде многослойной ткани, состоящая из пяти тонких тел и шестого тела – эфирного, двойника физического тела. Точнее физическое повторяет эфирное с некоторым запаздыванием (помехами), но это тонкости. Считается, что разница между мирами порядка трёх месяцев. Этим пользуются всякие шарлатаны, запугивая людей, мол, что-то не так с вашими ангелами, ваш двойник в астральном мире почти потух, ваш эгрегор умер, значит и вы тоже, если мы вас не бла-бла-бла…

Понемногу, по мере приближения к метро, начали появляться небольшими волнами люди, так же активно занимающиеся лишь бы какими делами. В основном Янис делил людей на четыре типа свечения эманации: на шарообразные, контурные, излучающие и остаточные. Все они отличались размером, густотой, целостностью… Даже шарообразные различались друг от друга. Поэтому некоторые из них, как положено, были похожи на разноцветные шарики, кто-то – на целые планеты, другие на хомяков в колесе. С контурными было чуть проще, они все были похожи на персонажей из комиксов, которых заключили в рамку. Излучающие же порой завораживали, как магические объекты, из которых исходят волшебные клубы дыма, а порой напоминали персонажей из игры Симс, когда те долго не мылись. Остаточные сияли разнообразием неполноценностей. От тех, что были в крапинку, до вяло волнующегося шлейфа. Этот эффект так же называют аурой или биополем.

Биополе является не совсем барьером, скорее это излучаемая человеком атмосфера. Чакры – шлюзы, а аура – продукт переработки космической шакти. Солнечное же сплетение – центр выработанной энергии. Это поле помимо своей способности отражать вредные привычки, события в жизни и помыслы, также является любимым блюдом вампиров. Это своеобразное топливо жизни, которое помимо настоящего и прошлого иногда способно предвосхищать будущее.

Он немного ускорял шаг, когда проходил мимо закусочных, где местные чужеземцы кормили сограждан вполне съедобным, но весьма сомнительным мясом. Там же проводил своё свободное время и остальной цвет нации, преимущественно синий: бомжи, алкоголики и остальные СЛИВки общества, зависящие от последствий. Именно последствий, ведь обстоятельства можно обойти, а с последствиями надо быть куда деликатней, особенно ночью. Ночью же этот контингент не сильно менялся, разве что на смену приходили наркоманы, гопники, проститутки. Были ли это те же самые люди или нет, это вопрос риторический. Или лучше сказать «летаргический»?

Если энергии много (она приятная, чистая) и ты светишься, то случайные люди на улице будут заговаривать с тобой просто так. Особенно это проявляется, когда тебя слишком часто спрашивают: «Сколько времени?» или «Где находится…?», пусть даже ты обладатель не самой дружелюбной физиономии.

Кто-то стоял и ждал, когда ему нальют стопку, кто-то пачкался кепчунезом от горячей шаурмы, которая манила своей низкой ценой и приемлемым вкусом, кто-то ждал покупателя, который являлся оборотнем, а кто-то докуривал первую сигарету своего дня и последнюю в своей жизни. Все были заняты своими повседневными делами – выживанием и существованием. Янису вдруг стало стыдно за всех этих «выживателей» и «сосуществователей» перед дедушкой, просящим милостыню внизу у лестницы. Дедушка этот точно прошёл войну и потерял достаточно много во имя всего того, где сейчас находился.

Маги видят человеческих детей как причудливые светящиеся шары энергии, целиком покрытые сияющей оболочкой, чем-то вроде пластикового покрытия, плотно облегающего их энергетический кокон.

Хищники поедают именно эту сверкающую оболочку осознания во время взросления, и когда человек достигает зрелости, от нее остается лишь узкая каемка от земли до кончиков пальцев ног. Эта каемка позволяет людям продолжать жить, но не более того.

Дедушка был даже не сед. Он был бел, скукожен и скочерыжен, как воробушек. Так же выглядела бабушка Яниса за две недели до смерти, так же выглядел воробей, который на его глазах вдруг затрясся и упал замертво. Старые люди имеют свойство скукоживаться, как несчастные птицы на холоде – это признак того, что они скоро умрут. Совсем скоро. Он излучал такой тусклый свет, что возможности определить какой-либо суразный цвет или оттенок не было. Скорее всего, даже не излучал вовне, а, напротив, в себя, такое случается у старых людей, но это редкое явление. Хотя, раз уж редким явлением называют тот вариант, когда всё потухло раньше смерти, то этому явлению подойдёт наиредчайшее. Мало кому остаётся сил светить, а тем более себе. Что-то его держало в этой жизни, какое-то сильное воспоминание, которое не давало ему пасть до обычных пожилых с начатым вампиризмом.

Самое паршивое – это стать абсолютно невидимым, никому не нужным под старость лет. Когда ты есть, но тебя нет. Нет в магазине, когда ты считаешь мелочь; нет в мфц, когда ты меришь давление; нет тебя. Ты стал неудобен, и люди перестали тебя замечать. Даже в очереди тебя порой не замечают. И ты бы мог заметить это, если бы не перестал замечать себя сам.

После этих мыслей Янис вспомнил сказку, которую придумал в детстве. Сказку о Камне Истины. Глупую детскую сказку…

«Камень Истины»

Теряя надежду, я становился надежнее (4.4.)

Жил-был один человек, который верил в магию. И ладно бы просто в магию, так он верил в некий волшебный камень. Всю свою жизнь он провёл в поиске этого камня, Камня Истины. Вы могли бы решить, что тогда человека можно было бы причислить к глупцам, но давайте вспомним, как не так уж и давно великие умы пытались отыскать, сотворить, воплотить философский камень. Не будем спешить с суждениями..

Он прочитал и перевёл гору книг, которые были слишком скучны даже для самой пыли, мирно спящей на их страницах. На это он потратил первую половину жизни.

Другую половину – он истратил на поиски, догадки и разгадки, на странствия и путешествия, противоречия и сомнения.

И вот настал тот день. День, когда пора подводить итоги. Уже неделю человек чувствовал присутствие מוות. Он знал, что это она. Обычно она медленно подходила к старикам, потратившим всю жизнь на поиск ответа. Когда θάνατος отдалялась и приближалась – ощущались скачки давления; маячила перед лицом – темнело в глазах и стучало в висках, если касалась тела – сердце покалывало, пульс учащался, а ещё… Пахло сыростью. Её щелбаном был инсульт, а шлепком – инфаркт. И пусть говорят, что пахнет она гексеналом, похожим на запах свежескошенной травы, но дедушка знал правду, пахла она всё же сыростью. Сыростью подвалов и пещер, застывшим временем и заброшенным зданием. А ещё ржавой скорбью, скорбью по ушедшим годам и протоптанным возможностям.

За долгие годы старичок поседел, сморщился, скорчился. Он стал похож на маленького бездомного котёнка, который замёрз в зимнем парке в окружении пустых скамеек, заваленных опустошёнными бутылками, пачками от сигарет и фантиками человеческой безалаберности. Воистину переполнены все урны и свалки сего мира людской безответственностью!

И вот, отыскал старик Камень Истины. Ничем внешне камень не выделялся, как и то, что его окружало. Истина действительно всегда где-то рядом, перед нами, но мы просто не замечаем её. Или не хотим замечать, чтобы целее быть. Возможно даже, нам только кажется, что она нам нужна. А если и нужна, то вряд ли как искомое, скорей как ископаемое.

Найдя камень, дедушка почувствовал, как с его шеи и души пал другой. Камень обрёл землю, дед обрёл свободу, но не знал, что с ней делать. Поэтому он довольно длительное время стоял и просто дышал полной грудью, будто в последний раз перед прыжком в бассейн бесконечности. Осталось только спросить. И всё покончено с книгой размером в жизнь… Да начнётся же вечность…

Маленький несчастный старичок подполз к камню, заботливо протёр его от пыли платочком в клеточку, обнял этот холодный и бесчувственный валун, поцеловал и что-то прошептал серому, местами заросшему мхом, гладкому кусочку горной плоти.

Камень молчал. Старик вторил ему. Камень оставался равнодушным. Дедушка не сдавался. Он повторял, пока его голос не начал хрипеть, а слова не стали вылетать вместе с кашлем. Он был уверен, что это тот камень. Именно тот! Никак иначе! Он не мог ошибиться. Вся его жизнь не могла быть ошибкой! Солёные капли внутренней непогоды и негодования заблудились в морщинистых лабиринтах щёк старика. Одна всё же выбралась и сверкнула на блестящей полости камня. На месте слезы появилась трещина, а после, эта трещина зашевелилась подобно рту: