Страницы минувшего будущего

– А нам долго ехать?

Сидевший спереди – как пить дать, специально устроился отдельно, лишь бы от неё подальше – Кравцов негромко цокнул языком, откинул голову на сидение и прикрыл глаза. Впрочем, реакции его волновали не особенно – не ему же вопрос адресовался, стало быть, какое дело до таких красноречивых безмолвных выпадов?

Себе-то только не ври, Волкова. Вон, руки как вздрогнули.

Сергей Павлович кое-как потянулся – всё же сзади втроём оказывалось, мягко говоря, тесновато – и поправил китель. По одной звезде меж двух красных полосок Агата догадалась, что ходил Пахомов в звании майора, и позволила себе порадоваться, когда Володя подтвердил догадку тихим шёпотом во время погрузки. Значит, хоть что-то она смыслила в военной тематике.

Машину вновь подбросило, и Слава – тот самый, как оказалось, рядовой, – зашипел сквозь плотно стиснутые зубы, выравнивая ход.

– Подвеску угробишь – будешь ночевать под капотом, – угроза прозвучала на удивление спокойно, и вряд ли её можно было всерьёз испугаться. – А ехать нам триста вёрст, если всё нормально будет.

Это «если всё нормально будет» прозвучало не очень-то успокаивающе, наоборот даже. Но показывать испуг – всё равно что сразу расписываться в невежестве полнейшем. Такой вольности позволить себе никак нельзя, и пришлось поэтому уткнуться носом в блокнот и нацарапать на уже порядком исписанной страничке тройку с двумя нолями.

Раньше бояться надо было. Например, когда приказ подписывала.

Цифры, надо сказать, получились неровными. Ну и бог с ними, главное, что запись сделана. Зачем Агата тратила на это бумагу и чернила? Объяснения, чего греха таить, не имелось толкового. На память, наверное, для себя – первая командировка, как-никак, каждую мелочь хотелось посильнее закрепить в памяти, чтобы потом рассказывать, вспоминать…

Это так необычно: каких-то пару лет назад, закрывая очередную сессию, могла ли она хотя бы мечтать о чём-то подобном? Пределом мечтаний казалась должность пятого помощника третьего редактора в какой-нибудь не самой популярной районной газете с объявлениями. А теперь… теперь она ехала в составе съёмочной группы на временную побывку и готовилась к настоящей работе «на земле». Настоящей работе, серьёзней которой в профессии, наверное, просто не существовало. Это вызывало тремор в руках и заполошный стук сердца где-то в области горла. От предчувствия чего-то абсолютно нового немного потряхивало, но подавать вида Агата не смела. Лишь ручку сильнее сжимала да к Вовкиному свитеру щекой прижималась.

А ещё потряхивало на ямах, и получалось удивительное ощущение, когда дрожь внутренняя переплеталась с внешней, и всё естество находилось в состоянии, к возбуждению близком.

Ну, по крайней мере, так казалось.

– Слышишь, Палыч, – Денис открыл глаза и обернулся, глянув на Пахомова. Фамильярность, с которой обращался он к человеку, который лет на двадцать старше был, давала понять, что отношения в таких условиях складывались несколько иные, нежели привычные для Агаты. Это не пугало, но отчего-то ввергало в заинтересованность. – Как здесь вообще?

– Да, как, – Сергей Павлович крякнул и вновь поёрзал на сидении, – по-прежнему, что тут изменится? Ну, такого, как в Ходжалы, конечно, не было больше, но и без того дерьма хватает. А ты ж там вроде был, да?

Кравцов кивнул, и – Агате ну просто не могло показаться! – на какие-то мгновения взгляд тёмных глаз каким-то словно пустым стал, из него даже холод привычный ушёл. Словно память подсовывала что-то особенно страшное. А от подсознания бежать получалось плохо, и Денис, видимо, таким умением тоже похвастаться не мог. Потому ответ получился кратким, хлёстким, как хлыста удар:

– Был.

В первые мгновения показалось, что голос не его – так тихо и глухо прозвучал. Во все глаза Агата воззрилась на Кравцова и почувствовала, как в следующий же миг её ощутимо ущипнули за бок. Вовка при этом не поменялся в лице совершенно, даже бровью не повёл и взгляда своего от дороги не оторвал. Но пальцы остались лежать на её рёбрах, да и некому больше что-то подобное изображать. И пришлось Агате тряхнуть волосами и к окну отвернуться.

А вид открывался интересный. Такого прежде видеть не доводилось.

Видневшиеся сквозь низкие кучевые облака горы скрывали свои вершины, а мимо проплывали огромные поля, на которых изредка виднелись совсем небольшие отары овец. Небо казалось тяжёлым, но дождя, если верить словам Сергея Павловича – а не верить им, собственно, резона не имелось, – не ожидалось, и потому хмурость давила, и давила как-то слишком уж безрадостно. И сёла, которые то и дело попадались на глаза, совсем не походили на те, что доводилось видеть Агате пару раз в детстве, когда мама возила их с Марком к своим дальним родственникам на лето. Те сёла полнились жизнью и казались уютными, а эти… казалось, людей в домах не осталось вовсе, и маленькие окошки зияли темнотой, создавая зрелище слишком удручающее. Кое-где заборы если не валялись в пожухлой траве, то к земле клонились так сильно, что даже пройти рядом, наверное, было небезопасно.

– Куда нас определят-то? К местным?

Голос Кравцова, по-прежнему приглушённый, почему-то вполне удачно дополнял развернувшуюся пред взором картину, и Агата не стала поворачиваться, продолжив бегло рассматривать пейзажи. А слушать и так можно.

– Зачем к местным? – Сергей Павлович легко усмехнулся в ответ.

– Так полк расформировали же. Я как-то сразу не сообразил.

Сказанное отчего-то вызвало у Пахомова приступ хриплого хохота, хотя Агате показалось, что по-настоящему смешного в словах маловато имелось. И зачем было полк расформировывать?

– И что с того? Люди-то остались, сам ведь понимаешь, и городок военный никто не трогал. Квартира закреплена, в трёхэтажном доме и со всеми удобствами.

Денис присвистнул протяжно, и это дало понять, что условия такие были, как минимум, очень хорошими.

– Во вы даёте.

На этот раз в голосе послышались нотки искреннего непонимания и, наверное, сомнения, и они-то заставили Агату оторваться-таки от проносившегося мимо вида. Кравцов словно силился понять что-то очень важное, но никак у него не получалось. И Сергей Павлович поспешил прийти на помощь – подавшись вперёд, он коснулся Денисова плеча – совсем по-отечески как-то, – и следующие слова произнёс негромко, но от того не менее вкрадчиво.

– Иногда лучше в наёмники уйти, чем в нищете прозябать.

Но в ответ – лишь странное движение головой, напоминавшее попытку отмахнуться, и что-то в лице такое, что навело на мысли о том, что согласиться с такой позицией Кравцов не желал ни при каких условиях, хотя сказанное, очевидно, открытием для него не стало. И, прежде чем Агата перевела взгляд на Володю, тот склонился к самому её уху и шёпотом обжёг кожу на шее.

– У некоторых нет иного выхода. Это правда.

До границы добрались довольно быстро, и Агата невольно почувствовала себя где-то в районе боевых действий раньше положенного. Вооруженные солдаты, колючая проволока, шлагбаумы… раньше нечто подобное можно случалось лицезреть только по телевизору, и, откровенно говоря, никаких особенных эмоций при том не возникало. А сейчас напряжение само собой проникало под кожу и растекалось по внутренностям противным холодком. Очень хотелось спрятаться за Вовкиным плечом и не высовываться лишний раз, но сделать этого не дал Кравцов, буквально в охапку её схвативший и подтащивший к местным пограничникам. Пришлось вспомнить слова, сказанные у трапа самолёта, и мысленно попытаться смириться с перспективой нахождения рядом с ним в ближайшие шесть дней.

Ничего, перетерпеть вполне возможно.

Тем более, что любопытная овчарка, которую благосклонно разрешили погладить, пока с особенной пытливостью проверялся каждый документ, своим искренним дружелюбием и рвением облизать ладони, пусть на самую крохотную малость, но приподняла настрой.

Смотрели на них странно: косо и не слишком-то доброжелательно. Впрочем, объяснение тому находилось у Агаты без подсказок посторонних – никто здесь не нуждался в журналистах, без малого год назад ставших в довесок ко всему ещё и иностранными. К этому стоило начинать привыкать. Наверное.

Небо наливалось свинцом всё сильнее, и уже не так сильно верилось словам Сергея Павловича о том, что осадков ждать не следовало.

Проштампованные паспорта – причём оба – Денис спрятал во внутренний карман куртки, а вот командировочное удостоверение сунул прямо в руки, не забыв при этом сказать, что, если посмела бы Агата его потерять, мало ей бы не показалось. Пришлось лишь кивнуть в ответ и поспешить спрятать бумажку.

И оставшийся путь до места назначения с этого момента начал напоминать пытку. Слава даже перестал пытаться как-то выравнивать ход автомобиля, потому что просто не имелось для того возможностей. Дорога напоминала место сражений, и кто мог бы поручиться, что она таковым не являлась когда-то? Если бы не теснота, Агату бы точно болтало по всему салону, словно куклу, так что в подобном неудобстве даже плюс свой имелся, пожалуй, пусть и весьма неоднозначный. А ведь поначалу салон даже комфортным казался!

На очередном ухабе машину вдруг тряхнуло столь сильно, что не получилось избежать удара виском о дверь, на которой никакой обшивки не имелось. Боль вызвала темноту в глазах и приступ тошноты, но о том, чтобы сказать хоть слово, не подумалось даже всерьёз, и только язык был прикушен намеренно. Сейчас ну никак не до привлечения внимания ко всяким царапинам. Доехать бы уж хоть как-нибудь.

Степанакерт оказался городом с узкими улицами, множеством спусков и подъёмов, разгромленными зданиями, от которых порой лишь остовы сожжённые виднелись, и редкими прохожими. Женщины, кутавшиеся в платки, искоса следили за машиной, что-то говоря безостановочно – это было видно по безостановочно шевелившимся губам; дети играли на обломках и руинах, изображая из палок оружие, а угрюмые старики медленно шагали, глядя себе под ноги и опираясь на самодельные изогнутые трости. Сколько минуло с того момента, как шасси самолёта коснулись посадочной полосы? Наручные часы подсказывали, что без малого четыре часа, а казалось, будто бы несколько дней – так медленно тянулось время.

Невыносимо хотелось спать, но что-то подсказывало: ворочаться придётся дольше.

– Ну, как впечатления? – Сергей Павлович кивнул в сторону ветрового стекла, и голос его, прозвучавший в погружённом в тишину салоне, заставил вздрогнуть. И тут же противно заныл ушибленный висок, на который до того из-за глубокой задумчивости не обращалось особенного внимания.

– Вообще ни хрена не меняется, – Кравцов произнёс это с каким-то… благоговением, что ли. Словно возвращался сейчас в место, с которым было очень много связано. Володя же лишь покачал раскрытой ладонью, словно говоря что-то вроде «так себе».

– А и нечему тут меняться. Так всё и будет теперь.

Слава ударил по тормозам, и машина с тихим свистом остановилась возле трёхэтажного многоквартирного дома. На улицу высыпали немедля, и Агата почувствовала, как челюсть отвисла сама собой – столь сильны масштабы бедствия оказались.

Дом отсутствовал примерно на треть. Первые два подъезда остались в первозданном виде, разве что только краска местами облезала, да стёкла в отдельных окнах были заклеены полосками белой бумаги. А вот дальше, там, где, по прикидкам, должны находиться третий и четвёртый подъезды, лишь руины виднелись. Огромные валуны, торчавшие сваи, осколки стекла и даже остатки мебели и предметов быта – всё это валялось, погребённое под слоем мусора и пыли, и, очевидно, не привлекало особенного внимания ни местных, ни военных.

– Сурово.

Денис, как оказалось, стоял прямо позади, и голос его прозвучал как-то неожиданно. Сергей Павлович потянулся, с тихим стоном разминая спину, и усмехнулся.

– Месяц назад снаряд неподалёку разорвался, когда атака была. Но с тех пор тихо, так что волноваться вам не о чем. Вода есть, электричество тоже, правда, с перебоями. Жить можно, в общем. А уж если сравнивать, так вам вообще дворец достался.

И зачем только Агата обернулась? Ей хотелось посмотреть на дворик, в котором они находились, а получилось совсем другое – привлекла ненужное совершенно внимание.

Кравцов бросил на неё быстрый взгляд и уже отвернулся было, но через мгновение вдруг схватил за локоть и отбросил прядь волос, налипшую на многострадальный висок. На пальцах остались следы крови.

И почему она не заметила, что умудрилась разбить себе бровь, а не просто ударилась? Попытка отвернуться – слишком уж глупо, учитывая то, что локоть по-прежнему в крепкой хватке находился. И взгляд – пристальный, которым обычно пытались выцепить какую-то мелочь, и крепко сжатые челюсти, и чуть склонённая вбок голова…

– Что? – голос дрогнул, и все попытки наполнить его хоть чем-то, на агрессию похожим, потерпели сокрушительное фиаско.

Секунда, две. Молча, глаза в глаза.

Свободной рукой Кравцов расстегнул куртку и полез в карман, не отрывая взгляда. Словно дыру хотел прожечь.

– Любой удар по голове может вызвать сотрясение, – на свет показался сложенный в несколько раз платок. – Думать надо, прежде чем строить из себя героиню и помалкивать.

И в следующий миг платок оказался вложенным в ладонь, а локоть отпущенным. Прикосновения разорвались, словно не бывало их никогда, и Агата моргнула, сбрасывая с себя оцепенение. До того, что не помешало бы сказать банальное «спасибо», она догадалась, лишь когда Кравцов уже вовсю помогал Володе с аппаратурой.

А ты ещё и невоспитанная, Волкова.

Отчего-то едва заметно тряслись пальцы, которые Денис едва ощутимо сжал напоследок. Или показалось ей?

Прижав ткань к виску, подошла к стоявшему возле первого подъезда Сергею Павловичу. Тот повернулся, и шрам вновь привлёк внимание.

– Что, милая, тяжёлая поездочка выдалась?

Слова вызвали пусть слабую, но улыбку. Поправив лямки сразу двух рюкзаков, Агата глянула на пропитавшийся кровью платок и вновь коснулась им виска.

– Переживу. А можно вопрос?

– Можно.

– Вы сказали, что здесь люди из полка остались. Это же, получается, местные?

Вопрос, конечно, был каверзным. По крайней мере, так казалось. В последнее время вообще начало много казаться, настолько много, что хоть крестись каждую минуту. А ответа можно и не получить, и это не стало бы неожиданностью.

Но Пахомов усмехнулся – не очень-то, правда, и весело – и протянул вдруг руку.

– Давай помогу. Тяжело ведь, вон, как ты вся изогнулась.

Пришлось поблагодарить и поспешить избавиться от одного из рюкзаков.

– В основном – да. Те, кому больше деваться некуда, – Сергей Павлович перехватил лямки и почесал бровь.

– И… много их?

– Ну, человек сто точно наберётся, это без офицеров ещё.

Такое любопытство, наверное, совершенно неуместным выглядело, но бороться с ним оказалось слишком уж сложно. Да и не зря же она в журналисты пошла – должна учиться информацию добывать. Тем более, что на контакт пока что шли весьма охотно.

– А… вы, получается, тоже?

Смущали погоны и сам фасон кителя, явно говорившие о принадлежности к рядам ещё Советской армии. И пусть он был выцветшим и далеко не новым, всё равно было непонятно, кем, собственно, Пахомов являлся.

Должно быть, быстрый взгляд, которым Агата окинула форму, всё объяснил лучше слов.

– И я тоже. А это, – кивок на левый погон и лукаво изогнутая бровь, – старьё моё, надел только сегодня, чтобы вас не смущать сходу. Ну, и чтобы на постах вопросов лишних не возникало. Расформировали нас весной ещё, но у меня, например, ничего, кроме войны, в жизни нет особо. Дети выросли, с женой развёлся давно, а так… и деньги хорошие, и дело привычное.

Звучало это, конечно, диковато. Сергей Павлович говорил о войне так обыденно и спокойно, словно о погоде у них беседа шла. И слова из него вытягивать не приходилось, и это тоже смущало немного почему-то. Почему, объяснить не получалось, даже самой себе. Как, ну как война могла стать привычной и заменить тягу к спокойной и размеренной жизни?

Может, и не следовало об этом задумываться?

– Вот ты чешешь! – Вовка подошёл незаметно и вручил Агате небольшую сумку с кассетами. Весила она немного, но места занимала прилично, и таскать её Володе было явно не с руки. – Всё выложил.

– Ну, всё, да не всё, – Сергей Павлович и сумку забрал себе, а затем усмехнулся. – Сам подумай: во-первых, никто этой информации хода всё равно не даст, а во-вторых, разве это новость?

– Твоя правда. Ну, куда нам?

– На второй этаж, пошли. За один заход всё равно всего не перетаскаете.

Подъезд не освещался совершенно, как оказалось, «в целях экономии», поэтому несколько раз на разбитых ступенях Агата спотыкалась, кое-как цепляясь руками за стену – перила доверия не вызывали. Но на подобные неудобства хотелось рукой махнуть. Лишь бы кровати были.

Пролёт, ещё пролёт… от общей двери, которая должна в длинный тамбур вести, остались лишь раскуроченные ржавые петли.

– Тут вымерли все, что ли? – Денис откинул мыском кроссовка небольшой обломок штукатурки.

В самом деле – примерно такое ощущение и создавалось. Дом больше напоминал что-то заброшенное на протяжении долгих лет, чем на место расквартирования. И тишина такая странная стояла, гнетущая, прерываемая только звуками шагов, что впору бы всерьёз думать, что что-то где-то напутали и привезли их совершенно не туда.

Бровь противно пульсировала, и очень хотелось прижать к ней что-нибудь холодное.

– Ситуация здесь, если честно, патовая, – Сергей Павлович языком цокнул и протиснулся вперёд, поигрывая нанизанными на колечко ключами. Говорил он почему-то немного не о том, – если бы не бабки, хрен бы хоть один наш парень остался. Да вы и сами видели, на каждой улице по паре домов целых в лучшем случае… К вечеру они вернутся, на полигоне сейчас.

– Буянят?

Пахомов больше не улыбался.

– Набуянились уже. После расформирования, как ни странно, почти совсем успокоились, редко если кто переберёт, но и тогда бардака особого нет. Да и остались здесь только те, кому это действительно надо, а за плохую службу никто никому платить не станет. Срочников здесь больше нет.

Квартира, к которой подошли, имела добротную дверь, обитую дерматином, и державшуюся на честном слове овальную плашку с нарисованными на ней четвёркой и семёркой. Хоть адрес теперь имелся. Повернув ключ в скважине, Сергей Павлович дёрнул ручку, и в полумрак тамбура пролился свет из коридора.

– Ну, гости дорогие, проходите, располагайтесь.

Внутри оказалось на удивление чисто и ухоженно. Две комнаты, раздельный санузел, небольшая кухня – всё было вымыто и вычищено, даже пыль нашлась только на некоторых полках. Хоть кроссовки снимай и босиком ходи, ей-богу. На свой изумлённый взгляд Агата получила подмигивание, хоть и без улыбки.

– Видишь, как всё отдраили? Молодцы наши ребята?

– Ага…

В стенке нашлось несколько книг в потрёпанных обложках, а последним штрихом послужил стоявший на подоконнике в одной из комнат фикус. Диссонанс создавался знатный, и почему-то казалось, что квартира совмещала в себе два совершенно разных мира: вот, прямо здесь, перед носом, тепло и уют, и всё привычно и спокойно. А стоило в окно выглянуть, и тебя встречала своими видами война, с готовностью показывая следы бомбёжек и многочисленные обломки всего, что когда-то было кому-то очень дорого.

Обломки мирной жизни.

Вопрос крутился на языке, но озвучить его оказалось сложновато. Несколько раз Агата даже почти полностью убеждала себя в том, что не стоило проявлять любопытство подобное, но мгновение – и все попытки договориться с внутренним голосом терпели фиаско.

– Кому-то ведь эта квартира принадлежала…

Получился даже не вопрос, а больше утверждение, сказанное полушёпотом. Стоявший в коридоре Денис сложил руки на груди и прижался плечом к стене. Очень не хотелось Агате смотреть на него, но платок-то до сих пор был зажат у неё меж пальцев.

Его платок.

Её кровь.

Тёмные глаза смотрели внимательно и как-то немного неопределённо. Правда, никак не получилось полностью разобрать эмоции, которые долгий взгляд в себе таил. Агата смотрела, словно проваливаясь в бездну, смотрела неотрывно и не могла пошевелиться даже.

Что же это такое?

– Много будешь знать – раньше состаришься.

А голос, как и прежде, совершенно равнодушный и ровный. Только ещё усталый самую малость. И почему это так привлекло внимание и резануло вдруг слух?

Странная ты, Волкова.

Собрав силы в кулак и обернувшись, Агата взглянула на стоявшего позади Сергея Павловича в надежде услышать более или менее нормальный ответ. Но вместо этого – лишь едва заметное покачивание головой и невесёлая полуулыбка. Всё стало понятно.

Не для её ушей эти истории.

* * *

Портос ненавидел купаться и явно обожал испытывать нервы своей хозяйки, поэтому каждая попытка затолкать его в ванну напоминала поединок на ринге. Ни хитрость, ни уговоры, ни обещания не трогать мыло как минимум месяц – не помогало ничего. Больно умным пёс оказался, чтобы верить этим заискиваниям.

Помогали только сосиски, и потому пришлось пожертвовать одной из последних. Совсем скоро вновь придётся толкаться в очереди в универмаге. Радости это, конечно, не вызывало никакой, но, во-первых, не имелось выбора, а во-вторых, Ольга старалась жить здесь и сейчас, и потому от невесёлых мыслей отмахнулась, надрезая прозрачную обёртку.

Была бы на то воля Портоса, он бы вообще никогда не мылся. Но покамест она здесь хозяйка, не видать ему такого счастья.

– Давай, давай, топай.

Во взгляде янтарных глаз явственно укор читался, однако любовь к полуфабрикату всегда побеждала, и потому-то уже через минуту пёс сидел в ванне, удовлетворённо чавкая, а Оля тем временем ловко намыливала чёрную шерсть на спине.

– Ну, что? Очень страшно, правда?

Но в ответ – лишь приглушённое ворчание и совершенно провальная попытка отряхнуться.

Такое происходило нечасто, но сейчас мысли скакали в голове как-то слишком уж хаотично. Не получалось толком сосредоточиться на чём-то одном, и потому Оля то и дело зависала, выпадая из реальности. Сегодня, например, такое несколько раз произошло во время съёмки, когда концентрация внимания должна быть особенно повышенной. В одну из таких минут её чуть не убило штативом – один из операторов слишком резко развернулся на оклик и не заметил замерший в студийном полумраке силуэт. Хорошо хоть, на помощь приходил всегда находившийся где-то поблизости Валерка, то и дело незаметно щипавший за руку или щёлкавший пальцами перед остекленевшим взором.

Он знал причину. И прекрасно всё понимал.

С самого детства Ольга взяла за правило всегда быть весёлой и открытой, даже если на душе скреблась стая кошек, но сейчас… сейчас происходило нечто, начисто перечёркивавшее все былые привычки. Старания не подавать вида были огромными, но сыпались прахом под гнётом неизвестности. Единственное, что могло здорово подкосить и заставить потерять самообладание – непонимание происходившего. Оля не понимала, и на многолетние особенности поведения хотелось просто наплевать.

Если бы появилось хоть немного ясности…

Портос протестующе чихнул и потянулся, заставив, вздрогнув, прийти в себя. Беглый взгляд в зеркало вызвал нервный смешок – на светлых волосах красовались ошмётки пены, а выражение лица было до того отрешённым, что даже саму себя можно было бы не узнать сразу.

– Сейчас, сейчас…

Из лейки душа тёплая полилась вода, которую пёс тут же начал пытаться пить, и пришлось чуть отвести руку, чтобы длинная морда не мешалась. В ответ фыркнули и демонстративно отвернулись. Впрочем, и это не привлекло той степени внимания, что непременно имела бы место быть в любой другой ситуации.

И вдруг… громкая трель телефона из коридора. Звук, заставивший вскрикнуть и выронить лейку. Та перевернулась в воздухе, струйки воды взметнулись вверх, словно диковинный фонтан, и через мгновение вся майка промокла насквозь, к телу прилипнув. Кое-как нащупав кран, Оля закрутила его и метнулась прочь из ванной, вмиг забыв и о Портосе, и о том, что с неё самой вода текла ручейками и оставляла огромные мокрые следы на линолеуме.

Возле тумбочки, на которой и занимал своё почётное место телефон, поскользнулась, вывернув ногу и потеряв тапок. От боли потемнело в глазах, а сердце подпрыгнуло к самому горлу, но в последний момент получилось удержаться, не распластавшись на не самом тёплом полу.

– Да!

– Это я.

Не скрывая полного разочарования стона, Оля упёрлась лопатками в стену и потрясла пострадавшей ногой в попытке снизить болевые ощущения. Но тщетно.

Валеркиного звонка она ожидала меньше всего и потому не сумела сдержать эмоции. И что могло ему понадобиться вечером, когда смена уже давно к концу подошла? Вопрос следовало бы озвучить прямо сейчас, но почему-то вместо того Оля лишь рвано вздохнула и намотала чёрный телефонный шнур на палец. На несколько мгновений в трубке тишина повисла, и стоило бы насторожиться, видел бог, непременно стоило бы!..