Полная версия
Петля Сергея Нестерова
– Может, вы усложняете, Пал Ефимыч? – подал голос Поздняков. – Разведка и контрразведка – мы так или иначе пересекаемся, особенно, когда работаем по одному географическому направлению. Если у них есть источники в Комитете, то по человеку в ведомстве информацию можно получить.
– Возможно, ты и прав, Юра… Черт с ним! Рассказываю дальше. Они, по-моему, слишком хорошо о нас думают. Расчет был такой: получив списки членов делегации, КГБ проверяет всех по учетам, выходит на Жиздарева, контачившего с «Пехлеваном», потом на самого иранца и устанавливает с ним личный контакт, в процессе которого последний должен сделать все, чтобы заинтересовать нас. Для него разработана целая легенда: связи, возможности получения сведений из МИДа, министерства обороны и прочая, прочая. В общем, якобы перспективный, ценный для нас источник информации. И вот тут в их операции происходит прокол. Они не знали, что Жиздарев никому не докладывал про «Пехлевана». Проходит день, второй, третий – и ничего не происходит. Никто к нему не подходит, никому он не интересен!
Поздняков с Нестеровым, слушая, сидели как завороженные.
– Они считали такое развитие событий маловероятным, но тем не менее возможным. Если бы так произошло, «Пехлеван» должен был отказаться от активных действий и без результата возвратиться на родину. Они готовы были ждать следующего подходящего случая, правда, забыли спросить самого исполнителя, устраивает ли его такой вариант… – Паша назидательно поднял указательный палец. – У «Пехлевана» свой расчет и своя арифметика; ему необходимо сотрудничество с нами сейчас, а не через год-два. Разгадка проста: старший сын болен и нужна операция за границей. Есть родственники во Франции, готовые помочь найти хорошего специалиста, договориться с клиникой. Но нужны деньги, и немалые, не менее пятидесяти тысяч долларов. И это только на операцию, а потом еще реабилитация, уход, лекарства… Общую сумму представить трудно. Но пятьдесят тысяч на операцию нужны сейчас, иначе мальчишка погибнет. Поэтому «Пехлеван» решает использовать оперативную игру, затеянную американцами, в своих целях. Он предлагает нам свое сотрудничество. Фактически становится агентом-двойником. Для САВАКа, а значит и для ЦРУ, он выполняет их задания, продвигая нужную информацию. А на деле становится нашим агентом. Он готов предоставить сведения по своему ведомству: структуре, персоналиям. Есть серьезные связи в минобороны Ирана и в канцелярии премьер-министра. Условие одно: сейчас пятьдесят тысяч долларов, потом тоже «зеленые» из расчета, что определенную сумму он должен сдавать своим как подтверждение работы за денежное вознаграждение, а остальное – на лечение сына. Естественно, я ему сразу сказал, что за красивые глаза мы платить не будем, только за ценную информацию. Он ответил, что прекрасно осознает серьезность своих шагов, кому, как не ему, знать, что бывает с предателями, но его жизнь ничто по сравнению с жизнью его сына. «Если, – говорит, – у вас есть дети, вы поймете меня. Передайте вашим коллегам, они не потратят деньги зря. Я постараюсь сохранить свою жизнь, дожить и увидеть, как эти высокомерные, презирающие всех и вся, кроме своей Америки, янки уберутся из Ирана!»
– Пал Ефимыч, а не сказал он, откуда они знают про ребят, которые работают в Тегеране?
– От агента, который сидит или в нашей резидентуре в Тегеране, или в Ясенево. Фамилию не назвал; может, действительно, не знает или не хочет пока говорить… Теперь не у нас голова должна болеть, пусть товарищи-разведчики разбираются и решают, что с ним делать дальше.
– Пал Ефимыч… – Видно было, что Позднякова рассказ Зитина задел за живое. – А вы верите ему?
– Знаешь, Юр! Там, в номере, когда шла встреча, верил, а сейчас, когда вам рассказываю, – не знаю. Повторю: это уже не наше дело. Пусть в Первом главке оценивают, кто он, что он, как с ним работать и работать ли вообще. Пусть колупаются. Я по их просьбе во время встречи всякие там тесты проводил, затем «Пехлеван» еще на микрокассете материалы передал. Нашим доблестным разведчикам есть над чем подумать… А чего мы так просто сидим? Нестеров, ты что, нюх потерял? Давай по полтинничку, и я пошел. Работать надо… Ты меня слышишь, Нестеров? О чем задумался, детина?
– Знаете, Пал Ефимыч, а что если рассказанное «Пехлеваном» про сына, про свой инициативный выход на нас – легенда, четко выстроенная линия поведения, которую отработали американцы? Главное ведь, чтобы мы поверили. Времени для его доскональной проверки у нас нет, выведем мы на него нашего сотрудника в Тегеране, а это как раз то, что им надо.
– Чего-чего? – протянул Зитин.
– Есть другой вариант, – продолжил Сергей. – Нет никакого задания американцев и САВАКа. «Пехлеван» хочет стать тройным агентом. Если мы соглашаемся с ним работать, отбираем подписку и выдаем деньги, он, возвратившись в страну, выходит на американцев, минуя свое руководство, и сообщает, что на него с вербовочным предложением вышли русские. Учитывая ситуацию, он вынужден был дать согласие, и русские, мол, отработали с ним способы связи в Тегеране. За свое признание и согласие работать на США «Пехлеван» постарается сделать так, чтобы и с американцев получить деньги. Так что в перспективе он будет давать информацию и КГБ, и ЦРУ, и САВАКу. Всем сестрам по серьгам!
– Поздняков, – голос у Зитина был строгий. – Ты где его взял, такого умного? Он нам все мозги запудрит! Нестеров, слышал, что я сказал: пусть в разведке думают! А вообще молодец! Ты ведь эту кашу заварил? Вот я и говорю: молодец! – И, направляясь к двери, Зитин спросил: – Юрий Михайлович, он у тебя до сих пор в младших операх ходит? Скажи Короткову, пусть не зажимает способные кадры!
В Измайлово
– Что за грусть-печаль, Любанчик? Не куксись, пожалуйста, расскажи, что случилось.
Они сидели у нее в комнате, и он пытался понять, что произошло.
– Сереженька, все кончилось… – Губы её дрожали, в глазах собирались слезы. – Сегодня была у врача. Сняли гипс, посмотрели и сказали, что уже никогда не смогу ходить, как раньше. Мышцы отрафировались… Зачем я тебе нужна – калека?
Слезы полились ручьем, она всхлипывала, как ребенок.
Сергей, взяв ее лицо в ладони, стал целовать глаза, щеки, нос, губы, бормоча: «Ничего они не понимают, доктора эти! Разработаем мы твою ножку, посмотришь!» Он тут же оказался на коленях и плавными движениями стал массировать больную ногу, которая действительно была тоньше здоровой.
– Прошу тебя, не слушай никого. Все будет хорошо, обещаю! Ты мне нужна. Я никогда не обманываю женщин, тем более таких замечательных девочек, как Любочка Китаева! Не занимайся саботажем! Знаешь, что делала Всероссийская чрезвычайная комиссия с саботажниками? И хорошо, что не знаешь, – он продолжал массировать ногу, как будто занимался этим профессионально. – Любаш, хочу познакомить тебя с моими родственниками. С мамой, конечно… Где папа, честно говоря, не знаю и знать не хочу, так что вместо отца будет мой дядя, он как раз в отпуске… ну и братуха старший. Ты как, готова?
– Нестеров, ты ненормальный! – Слезы еще не просохли, но Люба уже не плакала. – Какие родственники? Ты что, хочешь, чтобы я их на костылях встречала?
– А что? Какая есть – такая и есть. Не успеем ногу разработать до свадьбы, значит, будем так жениться.
– Как? Чтобы я на свадьбе с палкой была? Ну, уж нет, ни за что!
– По всему видно, – рассмеялся он, – дело на поправку идет! Впервые ты согласилась со мной, что у нас будет свадьба. Во-вторых, что я слышу? Любочка хочет к свадьбе выздороветь, чтобы танцевать со мной первый вальс?! Значит, так оно и будет! Желание пациента – залог выздоровления!
– Нестеров, откуда ты взялся на мою голову?..
И они стали целоваться, забыв, что в соседней комнате сидят родители и наверняка прислушиваются, что происходит в комнате дочери.
Отстранившись, чтобы ситуация не вышла из-под контроля, Люба сказала, задыхаясь и поправляя кофточку:
– Все, все, Сереж… Что у тебя на работе? Все в порядке?
– А что там может быть?
– Не знаю, но мне кажется, у тебя что-то произошло. Или это секрет и нельзя никому рассказывать?
– В принципе, ничего особенного не случилось. Просто в очередной раз я стал объектом воспитания нашего начальника отделения, любимого и несравненного Борис Максимыча Короткова, будь он неладен. Я тебе не рассказывал про Короткова? Не может быть! Это же выдающийся человек, уникум! Второго такого во всем Комитете нет! Как у нас говорят: «Кто прошел Короткова, тому никто не страшен»… Пропади он пропадом! – Нестеров не заметил, как завелся. – Знаешь, как он нас воспитывает, как учит отрабатывать документы? Приносишь на подпись исполненные запросы, а это вот такая пачка ежедневно, – Сергей показал пальцами расстояние сантиметров в пять. – Поднимет Борис Максимович голову и скажет: «Оставь, я позвоню». Голос спокойный, но противный, ужас. Сколько времени пройдет, десять минут или час, неизвестно, бывает по-разному. Потом вызывает, и, как только заходишь, уже понимаешь, что будет.
– Это как?
– Видишь ли, у него вот такая лысина… – Нестеров на своей голове пальцем очертил полукруг. – А вокруг венчиком седые волосы, а в середине лысины три волосинки на перекосинки! Если быть точным, то пять, я считал. Так вот, если он в спокойном состоянии, эти волосики у него на лысинке лежат себе тихонечко, будто спят. Сие означает, что все нормально; документы возьмешь и пойдешь себе дальше. Но если волосики стоят, то жди какой-нибудь гадости. Например, он возвращает всю пачку документов неподписанной и говорит тихим, противнейшим голосом: «Исправь ошибки – потом приходи»… Представляешь, это же тридцать – сорок документов! И где искать ошибки, если он пометок не сделал? Я однажды часа три просидел, не мог найти! Чуть с ума не сошел, пока Сашка не пришел. Он прочитал бумаги, которые я подготовил, и нашел ДВЕ! пропущенных запятых и ОДНУ! орфографическую ошибку во всех сорока с чем-то документах. Даже не ошибку, а опечатку… Бред какой-то! Садист! Что в этих ошибках криминального, не понимаю! – Нестеров был на ногах. Натура артистическая, он, рассказывая, одновременно представлял все в лицах. Люба и подумать не могла, что у него такие способности. А она в этом знала толк: еще в средней школе занималась в театральной студии МХАТа и в институте играла в команде КВН.
Сергей так вошел в роль, что ничего не замечал вокруг.
– Но самая страшная – это третья стадия. Волосики стоят… – Пальцами Нестеров изобразил процесс. – Он, сидя на стуле, начинает медленно, не повышая тона, говорить что-нибудь в таком роде: «Какие оценки у вас были по русскому языку? Вы давно окончили среднюю школу? Вам никто не говорил, что вы абсолютно безграмотный человек? Нет? Так, я вам это говорю!» По мере того как он говорит, у него над ушами торчком встают седые волосы, краснеет лицо, глаза наливаются кровью, багровеет лысина! Одновременно Коротков медленно встает и последние слова не произносит, а выкрикивает так, что кровь в жилах стынет! И тебя охватывает ужас, чувствуешь себя лилипутом перед великаном, кроликом перед удавом!
– Сереж, ты, по-моему, впечатлительный. Рисуешь фантастические картины! Вы что там, писаниной занимаетесь? А я думала, шпионов ловите… – Поскольку Сергей успел плотно устроиться рядом с ней на диване, она сказала: – Сереж, убери руки, пожалуйста. Ты что, совсем без этого не можешь? Давай спокойно поговорим, прошу тебя… Нет, правда, КГБ чем занимается? Ловит шпионов, в кино ведь так показывают!
– В кино много чего показывают. Врут и не краснеют. Конечно, писанина – дело десятое, но необходимое. Главное для нас, как ты говоришь, ловить шпионов. И не только их… – Нестеров, притиснувшись, попытался вернуть часть утраченных позиций. – Ладно тебе, жадина, дай хоть ручки подержать!
Удовлетворив свое скромное желание, он продолжил:
– У нас в отделе – дела на любой вкус: от антисоветской агитации и пропаганды до валюты и наркотиков. А насчет моей впечатлительности… Так я ведь не одинок. У нас почти все отделение впечатлительное… – Сергей задумался, что-то решая для себя. – Дело прошлое, расскажу один случай… – Он встал, чтобы видеть ее лицо и наблюдать за реакцией. – В начале этого года в районе общежитий Университета дружбы народов на Миклухо-Маклая стали торговать наркотиками. Милиция задержала несколько человек, но партии были маленькими, да и с допросами особо не получалось, потому что задержанные были студентами-иностранцами, черные, желтые и прочая живность, «твоя моя не понимай». Не успели мы принять дело к производству, как такой же вид наркоты был обнаружен сразу в нескольких районах Москвы. Распространяли заразу наши подопечные, студенты-иностранцы из УДНа. Дело поручили Сане Муравьеву, моему сокамернику…
– Какому такому сокамернику? – воскликнула Люба.
– Соседу по кабинету, – уточнил Нестеров, – и Борьке Сомову. Куратором – Борис Максимыч. Практически все отделение так или иначе было задействовано. В конце концов, вышли на организатора, одного латиноса; с моей подачи дали ему простенькую кличку «Амиго». И вот почти финал – захват с поличным…
Сергей входил в роль.
– Дело происходит на Цветном бульваре, напротив цирка. «Амиго» в машине с русским водителем передает посреднику упаковку наркоты, тот ему деньги, и тут мы блокируем авто. Я вынимаю ключ зажигания, вытаскиваю шофера, наружка крутит «Амиго» и посредника. Прохожие останавливаются, смотрят и не понимают, что происходит. Мы распихиваем взятых по оперативным машинам, и через несколько минут ошалевший латинос оказывается в отделении милиции на стуле перед Коротковым. И тот начал мягко, тихо и вкрадчиво: «Как вас зовут? Сколько вам лет? Как же вы оказались в такой неприглядной ситуации?» Дурачок купился, решив, что перед ним мягкотелый дядька, расслабился и с наглым видом заявляет: «Требую пригласить представителя нашего посольства!» Тут Коротков стал медленно подниматься… Любочка, в течение нескольких секунд произошло полное перевоплощение, ты такого ни в одном театре не увидишь! Глаза круглые, лицо, лысина красные, седые волосы торчком: «Кого?! Представителя чего?! Да ты, мразь такая, еще смеешь голос подавать?! Приехал в нашу страну, гадишь да еще защитников себе ищешь?! Ты уголовник! Твое место знаешь где? В камере! На параше!!» И в полный голос, с громовыми раскатами: «Ах ты, змееныш! Воля тебе надоела, в тюрьму захотел, на нары?! В Сибирь, в снега полетишь, засранец! Сгниешь у нас!! Десять лет лагерей хочешь?!! Чего молчишь, хочешь?!» «Амиго» трясется весь. Вжался в стул, неотрывно смотрит на Короткова и, как под гипнозом, головой мотает: «Н-е-е-ет!» – «Ах, нет! Тогда бери ручку, пиши! Пиши, сволота поганая! Пиши, что я скажу!» В общем, написал «Амиго» чистосердечное и собственноручное признание, сдал всю свою сеть, каналы поставки и так далее, и тому подобное. Не обошлось без неожиданностей: написал наш «наркобарон», что через соотечественника, работающего в посольстве, поддерживал связь с американским дипломатом, – как потом выяснилось, сотрудником ЦРУ.
Нестеров видел, какое впечатление произвел на Любу рассказ. Она смотрела, как завороженная.
– Мало того, что признание написал, он Борису Максимовичу еще и подписку дал о будущем сотрудничестве с правоохранительными органами Советского Союза… Что улыбаешься? Я чистую правду рассказываю, честное слово! А ты говоришь, кто такой Коротков… Коротков – это ого-го! Сила!
– Сережа, у тебя точно артистические способности: заслушаешься и засмотришься!
– Да какой там талант? Самодеятельность.
– Ладно, не скромничай. Наши ребята мне про тебя много чего рассказали. А чем закончилась эта история?
– Конец был не такой, как в плохих книжках и фильмах, дескать, мы умные, они дураки. Н-е-е-т! Эта латиноамериканская собака почти час, как пьяная, шаталась по городу без цели и причины. Глаза ненормальные, будто обкурился… а потом вдруг преобразился, собрался. Лицо стало жесткое, целеустремленное; по крайней мере, так описывали ребята из наружки…
– Это кто? Извини, я ничего не понимаю в вашей терминологии.
– Наружное наблюдение, слежка… Так вот, практически профессионально он стал проверяться. Вычислил наших, сделал три коротких звонка, которые засечь не смогли, и растворился, исчез. Ушел, пес! Потом, конечно, установили, что в тот же день он встретился со всеми своими подельниками, после чего они сменили адреса. Сам из общежития исчез и уже на следующий день оказался за границей. Еще через три дня радиостанция «Свобода» сделала заявление, что органы госбезопасности Советского Союза совершили грубую провокацию в отношении гражданина такого-то государства: подбросив наркотики, гэбэшники пытались завербовать его и вынудили написать обязательство сотрудничать с ними против Соединенных Штатов и все такое прочее.
– Сереж, ты никогда мне ничего подобного не рассказывал. А разве вам можно говорить о своих служебных делах?
– Конечно, нет. Только ведь я не всякому Якову рассказываю, правильно? Ты же моя будущая жена и должна знать, чем занимается твой будущий муж. Кроме того, может, я все придумал, а?
И они рассмеялись.
– Сколько сейчас времени?.. Извини, мне надо позвонить на работу, – сказал Сергей, набирая номер Позднякова. – Михалыч, привет. Нестеров!
По мере того как он слушал, веселость уходила с лица; коротким «да» он подтверждал услышанное.
– Хорошо, выезжаю… Я? В Измайлово… Ничего, такси поймаю, минут через тридцать буду.
– Что-то случилось? – Люба забеспокоилась.
– Ничего страшного, обычная рабочая ситуация, мне надо срочно в Управление.
– Но сегодня суббота, выходной!
– Такая у нас работа, Любовь моя. Ни сна, ни отдыха измученной душе… Привыкай, будущая жена чекиста. Я тебе позвоню, и мы договоримся, когда я приеду со своими любимыми родственниками. Пока, пока! Я побежал!
Краснодарская история
Нестеров хотя и успел к назначенному времени, но все равно на совещании у Позднякова оказался последним.
– Юрмихалыч, здравствуйте! Всем пламенный привет!
– Здорово! Знакомься, наш коллега из Краснодара.
– Нестеров, Сергей.
– Андрей Прокопов.
– Так, все в сборе, начнем. Слово старшему оперуполномоченному УКГБ по Краснодарскому краю Прокопову Андрею Васильевичу.
– Тридцатого августа, – начал тот, – в Краснодаре в восемь часов тридцать две минуты, в самый час пик, в городском маршрутном автобусе приведено в действие взрывное устройство большой мощности. Шесть человек погибли на месте, еще трое в больнице, шестнадцать человек легко и тяжело раненных. В ходе проведения первичных оперативно-розыскных мероприятий установлено, что бомба с часовым механизмом сделана из компонентов, имеющихся в открытой продаже. Для многократного усиления поражающих факторов взрывное устройство начинили болтами, гвоздями и металлическими шариками. Все хозяйство упаковали в обычную дерматиновую сумку, каких у нас тысячи. По нашим расчетам, преступник вошел на конечной остановке и занял сидячее место в середине салона у окна, сумку с бомбой засунул под сиденье ближе к проходу. Потом, когда люди набились, как сельди в бочке, – а это произошло уже через две, максимум три остановки, – преступник, включив часовой механизм, выбрался из автобуса, оставив сумку. Вскоре произошел взрыв… – Прокопов тяжело вздохнул, заново переживая события тех дней. – Ребята рассказывали, что картина ужасная: оторванные конечности, кровища, кишки по асфальту, крики, стоны… Сотрудники, кто сразу на место происшествия выехал, были в шоке, некоторые теряли сознание. Ничего подобного у нас никогда не было.
Оперработники, находившиеся в кабинете Позднякова, были поражены. Ни радио, ни телевидение ничего подобного не сообщали. По ориентировкам, с которыми знакомился оперсостав, тоже ничего не проходило.
Прокопов, не делая пауз, продолжил:
– По горячим следам в поиске преступников задействовали все имеющиеся силы и средства и в Управлении, и в ГУВД. Безрезультатно. Стали искать среди недовольных, диссидентов – ноль. Уголовники – ноль. Когда получили результаты экспертизы, пошли по «химикам» – тоже ничего. Потом начальник службы контрразведки полковник Васильев, «Старик» наш, предложил посмотреть по дурдомам и психдиспансерам. На совещании у начальника Управления он так и сказал: «Нормальному человеку в голову прийти не может задумать и совершить подобное. Надо, товарищи, среди психов искать». И точно. Нашли мы человечка, состоящего на учете, пиромана такого. Стали изучать, и вот к чему пришли… – Он заглянул в тетрадочку, которую вытащил из кармана. – Климович Олег Георгиевич, пятидесятого года рождения, родился в Краснодаре в семье военнослужащего, учился в Киевском суворовском училище, отчислен по состоянию здоровья с признаками психического расстройства. Незаконченное высшее образование, обучался на химическом факультете Краснодарского университета, два года назад чуть весь дом не взорвал, опыты, видите ли, проводил. Сразу после взрыва автобуса выехал из города в неизвестном направлении. По данным агентуры, у него есть дальние родственники в одной из станиц. Наши сотрудники в настоящее время осуществляют поисковые мероприятия.
Прокопов нахмурил лоб, что-то вспоминая.
– В ходе негласного осмотра квартиры нашли отдельные компоненты, из которых была приготовлена бомба, а также лабораторное оборудование, чертежи и расчеты по изготовлению взрывного устройства. Все, конечно, запротоколировали как результаты обыска. Соседи Климовича рассказали, что в июле к нему приезжал друг из Москвы. Жара была страшная, а они сидели за закрытыми дверями и окнами, что-то обсуждая. Нам удалось установить этого гостя… – Прокопов перевернул страничку блокнота. – Капсалов Ильяс Рауфович, сорок девятого года рождения, уроженец Ташкента, отец – бывший военнослужащий, вместе с женой проживает там же. Учился Капсалов с Климовичем в одном взводе в киевском суворовском училище. С мозгами у него тоже было не все в порядке. Сейчас – аспирант МГУ. Ориентировку мы вам дали. Скорее всего, он причастен к изготовлению взрывного устройства, поскольку чертежи и расчеты сделаны не Климовичем, что подтверждено результатами графической и почерковедческой экспертиз. Моя задача: с вашей помощью найти Капсалова, осуществить его задержание и доставить в Краснодар для проведения последующих следственных действий.
– Спасибо, Андрей… Вопросы есть? Кто у нас работал по ориентировке из Краснодара? – спросил Поздняков, оглядев присутствующих. – Семушкин? Давай, Володя, расскажи, что накопал.
– Не так много, как хотелось бы, Юрий Михайлович. – Семушкин посмотрел свои заметки. – Капсалов, аспирант второго года обучения очного отделения физического факультета, который закончил в тысяча девятьсот семьдесят втором году с красным дипломом. В деканате его характеризуют с положительной стороны, тихушник такой, исполнительный, вежливый. Ни с кем близких отношений не поддерживает, весь в учебе, у него даже девушки, насколько известно, нет. Научный руководитель, профессор Целиковский, считает его очень способным человеком. Потом, когда я профессора разговорил, он вспомнил, что Капсалов производит несколько странное впечатление: замкнутый, малоразговорчивый, отстраненный от реального мира. Целиковский сказал буквально следующее: «У меня впечатление, что с головой у него не все в порядке».
– А что он еще скажет сотруднику КГБ, когда сами ОРГАНЫ! проявляют интерес к его аспиранту?! Надо же бедному еврею подстраховаться! – Встрял Саша Муравьев, который не очень-то жаловал заносчивого Семушкина и при всяком удобном случае старался его подколоть.
– Не надо, Александр Николаевич, из меня дурака делать. Я представился ему сотрудником Минвуза.
– Ты на себя в зеркало давно смотрел? – включился Нестеров, тоже «любящий» Семушкина. – Где ты видел таких сотрудников Минвуза? У тебя прямо на лбу – три буквы. Слава богу, не те, что на заборах пишут.
Внешность у Володи действительно была замечательная. Ярко-рыжий, волос в кольцах «мелким бесом», лицо, руки в веснушках, носик маленький, «пимпочкой». Росточком тоже не задался. Исходя из своего общего портрета, и чтоб придать солидности в общении с людьми, особенно незнакомыми, Семушкин напускал на себя серьезный и значительный вид, разговаривая со всеми, кроме начальства, свысока, покровительственным тоном, хмуря при этом свои тоненькие бровки.
– Юрий Михайлович! – Умоляющим голосом призвал он на помощь руководство.
– Так, шутники, заканчиваем! Продолжай, Владимир Александрович.
– Капсалов в общежитии на Шверника не живет, хотя и значится там. По данным, которые я получил, снимает комнату где-то в районе Сокола. Точного адреса не знает никто. Так что где его искать – неизвестно.
– Это все?
– Есть ещё момент… Капсалов заходил в деканат три дня назад, оформил отпуск на месяц по семейным обстоятельствам. Сказал, что на следующей неделе полетит в Ташкент.
– Действительно, негусто… – Поздняков задумался, а потом продолжил: – Семушкин, ты предупредил в деканате, чтобы в случае его появления они сразу звонили нам? А фото взял? Нет? Чтоб завтра же фото Капсалова было! Хотя завтра его не будет: завтра воскресенье и деканат закрыт. Зато есть сегодня, которое суббота. Так что езжай-ка в МГУ, возьми фото, размножишь, сделаешь экземпляров тридцать–тридцать пять.