Фатум

Старенькая фура прочерчивала ночь тусклым светом фар. Трасса была пустая. Редкие встречные сбавляли ход и брали чуть правее, оберегая себя в такую непогоду. Да и водитель фуры не гнал, так же аккуратно объезжая встречные машины. Если б не дождь, зарядивший с самого утра, то денек был бы весьма приятный. Начало августа, суббота. Гуляй не хочу. Наслаждайся жизнью. Но, увы, погода решила иначе.

Колонки в кабине фуры хрипели шансоном вперемежку с песнями восьмидесятых и девяностых. Ретро шлягер. Что-то до боли заунывное, но бесконечно душевное и родное. Хочешь, не хочешь, но если сам родом из тех лет то, что не песня, то ностальгия, воспоминание какое-то. Вот под эту пеню заканчивал школу. Под эту шел в армию. Под сопли этой песни целовала жена, когда вернулся с Афгана. Каждая нота была прожита. Каждое воспоминание отдавало теплом. А вот этот блатничек. Как его исполнял друг, который не вернулся с войны, отнимающей жизни и не дающей надежды. Жизнь длиною в песню, или песня, которая длится всю жизнь.

Иван сидел в потертом водительском кресле и до боли в глазах вглядывался в дождь перед собой, пытаясь не въехать в какую-нибудь яму, которыми, как грибами после дождя, утыканы дороги нашей родины. Яркий свет встречных фар заставил водителя отвести взгляд в стороны и негромко выругаться: «Вот сука, на дальнем что ли?» Но моргать приближающейся машине Иван не стал. «Хрен с ним, пусть светит». Часы на приборной панели показывали половину двенадцатого ночи. Скоро полночь. Лежал бы сейчас перед телевизором, потягивал бы пиво. Потом бы спать. Но вот нет. Дождь, дорога, ночь. Зато чистая наличка в кармане. Почему бы не покататься?

Впереди белым мелькнул знак населенного пункта. Ни названия, ни призвания. Иван сбросил скорость. Дорога хоть и пустая, а улететь по скользкому асфальту в кювет или в чей-то дом на повороте, как-то не хотелось. Да и сбить какую-нибудь пьянь в населенном пункте в такую погоду можно было легко.

Тише едешь, дальше будешь. Движок чуть взвизгнул, переходя на пониженную передачу, но затем потихоньку утих, и стал мерно гудеть, аккомпанируя музыке.

В окнах некоторых домов еще горел свет. Живые огоньки, бегущие вдоль дороги, со своими страстями, тайнами, желаниями. Иван сбавил ход, вглядываясь в силуэты домов. Он уже очень давно мечтал приобрести себе домик, где-нибудь подальше от города. Чтобы тишина, покой. Свежий воздух, свой огород, речка и небольшое подсобное хозяйство: курочки, кролики, гуси. Вглядываясь в дома на обочине, он представлял, что вот такой же домик будет и у него.

И так замечтался, что задержав взгляд на домах, едва не пропустил еле уловимое движение впереди, чей-то темный силуэт на дороге. Автоматически, не задумываясь, он резко ударил по тормозам. Фура, теряя сцепление с дорогой, все еще ехала вперед, а кабина, завернувшись на бок, уже смотрела на теплые и уютные огоньки домов на обочине. Иван вцепился в руль, выкручивая его противоположную сторону, и чувствуя, как прицеп за его спиной, начинает забирать влево, вслед за кабиной. Водитель не думал ни о чем, сжавшись всем телом в один мускул, он старался удержать руль в вывернутом состоянии. А затем плавно нажал на педаль газа. Колеса получили сцепление с дорогой, кабина вывернулась в нужную сторону, и уже собравшаяся слететь на обочину фура вернулась в нужную полосу, едва не перевернувшись из-за неожиданной смены направления. И тут Иван вновь ударил по тормозам. Скорость машины к тому моменту уже не была большой, а ускорения, полученного при выравнивании, хватило лишь на возвращение в полосу, и фура остановилась.

Иван повалился на руль не в силах поднять глаза на дорогу. К нему только сейчас начало приходить чувство страха, от которого руки затряслись, а дыхание участилось, вызывая в груди достаточно тревожные боли. Его бросило в пот. Он понял, что мог за время своего маневра сбить человека на дороге. Фура – это не велосипед, раскатает так, что и собирать будет нечего. А дождик за ночь и следы все смоет. От этой мысли Ивана начало трясти еще больше. Перебарывая себя, он все же поднял глаза, и, вздохнув с облегчением, тут же начал закипать от злости и ярости. На дороге четко перед машиной, в каких-то пяти метрах, стоял человек. В неярком свете фар, и, наверное, из-за искажения, вызванного бьющим по стеклу дождем, Ивану показалось, что человек выглядит как-то странно, оборвано, будто он в дряхлой старой одежде. Бродяга? Также Иван заметил не правдоподобную и большую тень, стелющуюся от ног оборванца и убегающую дальше в темноту. И тень эта, в отличие от человека, двигалась, разворачивалась боком к фуре, становясь горбатой и непропорциональной, не человеческой. Но задумываться над этими видением, вскипающий от ярости Иван не стал, списывая все на ночь, дождь и залитые водой стекла. Он выскочил на дорогу и, еще не дойдя до оборванца, заорал.

– Ты что пьянь, растудыть твою в качель, захотел под колесами сдохнуть?! Не дождешься, сука, я тебя сейчас сам прибью!

Иван подошел к не двигающемуся человеку и собрался было толкнуть его, как почувствовал липкий холодок, дыхнувший на него от оборванца. А затем нечеловеческий страх ворвался в сознание водителя, заставив его сжаться и, приклонившись, податься назад. Иван понял, что боится-то он именно этого оборванца, стоящего перед ним, ободранного, тощего, самого смотрящего себе под ноги, именно его и его тени, распластавшей свои черные крылья по дребезжащему от льющей с небес воды асфальту.

Бродяга поднял глаза и вибрирующим на низких тонах голосом прошептал:

– Вернись в машину. Открой пассажирскую дверь, включи печку на полную и поехали дальше. Тебе со мной по пути.

Не смея перечить, Иван выполнил все указания в точности, как было сказано. И когда незнакомец залез в машину и, недолго думая, разместился на спальнике за спиной водителя, Иван завел движок и плавно тронулся по дороге, не думая о том, куда он едет и зачем.

Остальной путь плыл перед Иваном, как во сне. Он молчал. Его пассажир лежащий сзади, похоже, даже не ворочался. В голове же у водителя в месте со страхом пристроились смирение и обреченность. Ни важно куда, ни важно зачем. Дорога за окном, а внутри тоска и уныние.

Один лишь раз за всю дорогу Ивану стало легче. Топливо в баке заканчивалось, и он был вынужден заехать на заправку. Как только он вылез из кабины и пошел оплачивать горючку, ему как будто бы ударило в лицо свежим ветром, будто пелена с глаз сошла. Он почувствовал облегчение и дикое желание бежать. Бросить к чертям и эту фуру и тем более непрошеного пассажира. Но страх, заставивший тело водителя затрястись от возможного возмездия, не дал ему сделать и лишнего шага. Как на автомате, с бледным лицом и дрожащими руками, он оплатил топливо и заправил бак до краев. А когда залез обратно в кабину, то чувство безысходности снова с такой силой вжало его в старенькое кресло, что невозможно было даже дышать. Смирение и обреченность вновь вогнали Ивана в состояние овоща, функции которого лишь гнать фуру, безжалостно давя на педаль газа, не оглядываясь назад, и не думая о том, что же ждет тебя впереди.

Ночь прошла, выставив на свет божий всю грязь дорог, которую взбили, накатали за ночь тысячи колес. Дождь кончился, но погода не улучшалась. Хмурое небо, которое из-за тумана, казалось, весело над самой головой, не давало надежды увидеть солнце.

Иван не спал всю ночь. Да он и не задумывался над этим. Какой тут сон, когда жить оставалось совсем чуть-чуть. Да и жить ли? Просто вести машину.

Толи из-за тумана, толи из-за усталости, притупившей взгляд, но Иван не заметил, как из колышущегося марева впереди вынырнула белая с синими полосами машина, припаркованная на обочине, а возле нее с радаром в руке стоял, замерев на месте в позе стрелка, сотрудник ГИБДД. Видимо выстрел нашел свою цель, так как через мгновенье радар был опущен вниз, а черно-белый жезл разрубил воздух, приказывая машине остановиться.

Мыслей у Ивана в голове не было, а страх, который держал его в оцепенении на всем продолжении пути, почему-то никак не отреагировал на происходящее, и фура плавно замедляясь, приняла вправо, съезжая на обочину, и остановилась за машиной сотрудников полиции.

Иван толкнул дверь, и с тупым выражением уставился на инспектора ГИБДД, уже стоящего возле кабины.

– Добрый день. Старший сержант Улькай. Предъявите ваши документы, и пройдите в машину для составления протокола о нарушении.

Иван молчал, непонимающе смотря на полицейского.

– Эй, мужик, ты меня слышишь? – полицейский поводил жезлом в воздухе из стороны в сторону, привлекая внимание водителя.

Иван дернулся, приходя в себя, и судорожно закивал головой, неожиданно поняв, кто перед ним и что он требует.

– Да, да, сейчас, – запинаясь, выговорил он, доставая из бардачка документы.

– Один едешь, Иван Григорьевич? – полицейский взял права и опустил голову, изучая их содержимое.

– Да, да, один, – соглашаясь, тараторил Иван.

– А ноги со спальника чьи торчат? – полицейский все еще ковырялся в полученных документах, и как он успел заметить еще одного человека в кабине, для Ивана осталась загадкой.

– А, это? – Иван, не зная что ответить, соврал первое, что пришло на ум. – Напарник мой, отдыхает, всю ночь за рулем.

– А что же говоришь, что один едешь? – старший сержант Улькай наконец-то вновь поднял взгляд на Ивана.

– Так это… – Иван замялся, подбирая слова. – Запамятовал что-то.

– Запамятовал? – полицейский внимательно посмотрел на водителя фуры. – Какой-то ты странный, Иван Григорьевич. Его документы тоже давай, и в машину к нам.

– Товарищ сержант, – начал, было, Иван, но полицейский перебил его.

– Старший сержант, Иван Григорьевич, старший.

– Товарищ старший сержант, – Иван, спускаясь из кабины, чуть не упал вниз, поскользнувшись на скользкой от дорожной грязи ступеньке. – Товарищ старший сержант. Он там это, спит, и документы у него там где-то.

Полицейский развернулся, в непонимании уставившись на водителя.

– Чего? Буди давай своего напарника.

– А? – захлопали глазами Иван, а потом вновь закивал головой. – Да, да сейчас, – и полез обратно в кабину, не зная, что делать.

Но делать ему ничего не пришлось. Как только он поднялся на кресло, его пассажир сам, молча, спустился со спальника и вылез из кабины, тихо прошипев:

– Сиди здесь.

Иван вжался в кресло и, молча, наблюдал за происходящим. Его оборванный и грязный пассажир медленно обошел кабину. Старший сержант Улькай, увидев бомжеватого вида человека, сначала с непониманием уставился на Ивана, который зашуганным котенком смотрел на него сверху.

– Это что твой напарник?

– Замолчи, – тихо, но властно проговорил оборванец. Даже не проговорил, а вновь прошипел. – Ты вошь под хвостом блохастой собаки. Ты червь под ногами всесильного. Ты прах у его ног.

От каждого слова пассажира полицейский как будто бы сминался, сжимался, ломано дергаясь. Его руки, сначала одна, затем вторая, согнулась в локтях, затем он как будто бы попытался себя обнять, сводя плечи вместе, затем его тело наклонилась в бок, а лицо исказила гримаса нестерпимой боли. Голова запрокинулась назад, а ладони, сжатые до этого в кулаки, раскрылись, вывернувшись в обратную сторону, будто собирались сжаться в кулак вновь, но с тыльной стороны. Полицейский все гнулся и гнулся, на служебной рубахе уже затрещали швы, а красное лицо, казалось, сейчас лопнет от напряжения. Тихий свист вырывался из его полуоткрытого рта.

– Серега что с тобой? – от машины ДПС бежал второй полицейский, заметивший, что с его товарищем что-то твориться. – Серега?

Старший сержант Улькай прекратил свою гимнастику, зато подбежавший напарник, замер на месте, будто налетел на невидимую преграду, а сам лишь встретился взглядом с оборванным пассажиром Ивана.

– Иди назад и принеси все, что у тебя есть.

Второй полицейский развернулся, в то время пока его напарник, корчась на земле, тихо подвывал и держал руками свой бок, будто тот собирался от него сбежать, а он стремился его удержать. Зомбированный второй полицейский поднес оборванцу пачку мятых купюр. Тот забрал их, тут же спрятав себе в лохмотья, и направился на свое место в кабине фуры.

– Поехали. Уже рядом.

Иван захлопнул свою дверь и помчал машину дальше, оставляя за спиной двух полицейских, одного с протянутой пустой рукой, а второго корчащегося на обочине.

Как и сказал пассажир, ехать пришлось недолго. Он неожиданно схватил Ивана за руку.

– Стой. Приехали.

Иван остановился, даже не съехав на обочину. Его вновь трясло. Он знал, что их путь закончен. Точнее его путь. И сейчас он должен будет умереть. Тяжело и часто дыша, он краем глаза увидел, как пассажир открыл свою дверь и выбрался наружу. Затем дверь захлопнулась, а из открытого окна донеслось.

– Расслабься Иван. Это шутка, – и громкий глухой смех заставил задребезжать всю кабину фуры. – Шутка. Живи.

Пассажир двинулся напролом через посадки, а водитель еще целый час стоял на месте, боясь пошевелиться. Мимо с раздраженным бибиканьем проносились машины, но Иван не замечал их. Он, сидя на своем привычном водительском кресле, сейчас второй раз рождался, чувствуя, как вслед за ушедшим оборванцем, его покидают и обреченность, и смирение, и страх, возвращая в душу надежду и уверенность в себе, в своем нынешнем и завтрашнем дне.

37. Бродяги

– Ань, – окликнул проходящую мимо девушку Моня. – Тебе не кажется, будто плетень немного покосился?

Парень стоял возле рукотворного забора, набранного из тоненьких стволов молодых ясеней, и внимательно вглядывался в его переплетения, то и дело, покачивая конструкцию рукой, якобы оценивая его прочность.

Анна в бесформенном выцветшем сарафане чуть не огрела его пустым ведром.

– Плетень покосился? – прошипела девушка. – Да это у тебя с твоим приятелем крыши покосились. Какой к черту плетень? Ты здесь реально, что ли жить собираешься?

– А почему бы и нет? – парень, раньше носивший кепку надвинутой на глаза, сбил ее себе на затылок, во рту у него выплясывала зигзаги сорванная травинка, а на загоревшем лице, покрытом конопушками, рисовалась простецкая деревенская улыбка. – Природа. Все свойское. Ментов нет. Речка вон под боком. Ты чего Ань? Да нас здесь хрен кто и когда сыщет.

– Речка под богом говоришь? – Анна с отвращением взглянула на парня. – Заметила! Вы же по очереди туда бегаете с Михой, как на смену. Где он кстати? Карасей удит? Его очередь? Рыбаки хреновы! А я здесь две недели, то дай курям, то сготовь парасям, то воды корове, то картохи вам на обед, что бы вы рожи свои отожрали еще больше.

Девушка уже вовсю жестикулировала, а на лице дергающимся от быстрой злой речи, не проглядывалось ни грамма удовлетворения от спокойной деревенской жизни, да это было ясно и из ее слов.

– Аннюточка, – раздался от дома дребезжащий старческий женский голос, а через мгновенье на крыльце показалась и его хозяйка, врастающая в землю сухонькая бабуля в платье до пят, переднике и косынке. В руках она держала миску с зерном. – Аннюточка, – увидев наконец девушку, она всплеснула руками и запричитала едва различимыми словами. – Это что же ты, простоволосая, с пустым ведром по двору ходишь. А соседи увидят, греха не оберешься.

– Баб Мань, – Моня улыбнулся старушке. – Да тут до ближайших соседей полдня идти надо.

– И что? – поджала губы старушка. – А ну косынку повяжи и давай цыплятам дай, а то скоро попадают. И воды не забудь.

Бабуля вновь скрылась в доме, оставив на крыльце миску с зерном.

– Цыплятам задай, коровам задай, уродам всяким задай! – закипая тараторила девушка, прожигая в Моне взглядом дыру. – Я вам сейчас всем задам, мало не покажется! Нашли блин падчерицу и рабыню!

– Ань, да расслабься ты, – Моня перекинул травинку из одного угла губ в другой. – Подумаешь, по хозяйству немного помогаешь. Ну а как же иначе, и так считай на все готовое пришли. И приняли как? А? Как родных. А здесь, – парень окинул взглядом окружающий их простор. – Здесь же чистый воздух. Все натуральное. Речка же опять рядом. Да ведь именно здесь должен жить человек.

– Слышь ты, человек! – теперь девушка смотрела на парня только с ненавистью. – Меня уже здесь все задрало! Хочешь, возись сам со всей этой живностью, которая только жрет и срет! Я все, умываю руки! И хрен за что здесь возьмусь! А по возможности вообще свалю!

Теперь посерьезнел Моня. Сдвинув кепку в привычное положение, он не довольно сверкнул золотым зубом и, исподлобья смотря на девушку, тихо сказал.

– Свалить хочешь? Ментам нас с Михой сдать?

– Да лучше уж ментам! Этот Миха на меня так смотрит, что иногда, кажется, наброситься. Тебя это ничего? Не смущает? Или ты не против?

Моня запнулся, не зная как ответить. А Анна продолжила.

– Вы тут однажды со свойского самогону с катушек слетите и друг друга порежете или меня по кругу пустите! Поделите по-братски! Это будет нормально?! А?

– Ань, что ты херню какую-то несешь? По кругу! Порежете! Мы что звери по-твоему?

– А кто вы? Кто мы все?

– Да ну тебя, – сплюнул парень. – У тебя ПМС что ли? Как с цепи сорвалась.

– Дебил деревенский.

– Анна, следи за языком, – щурясь, предупредил девушку парень. – И так много лишнего наговорила.

– Охренеть! – медленно протянула девушка.

Моня не понял о чем она, принимая слова на свой счет, и хотел было переспросить, но когда посмотрел в ее расширенные от удивления глаза, то понял, что смотрит она не на него, а куда-то ему за спину.

– Охренеть! – вновь повторила она.

Моня обернулся, и сам чуть не сел на землю, потеряв от увиденного опору под ногами. От ближних посадок, хромая на правую ногу, худой до истощения, обросший грязными волосами, в ободранной одежде, скорее даже в лохмотьях, к ним ковылял Бес, который уже как с месяц назад поднялся ночью и ушел из квартиры, где они пережидали время.

Моня сначала обрадовался, а потом почувствовал, как отвратительный липкий холодок пробежал по спине и остановился под загривком, не давая парню повернуть шею.

«Как? Как мог Бес отыскать их здесь? Никто же не был в курсе, куда они направились. Абсолютно никто».

Взглянув на девушку, Моня понял, что она думает о том же, такой страх и ужас читался у нее в глазах.

Бес же шел спокойно, вроде бы, как и не замечая их вовсе, как будто это был не он, а не знакомый с ними человек.

– Привет, – глухо просипел Бес, так будто во рту у него что-то было и мешало говорить.

– Как? – только и смог вымолвить Моня, смотря на своего кореша, как на ожившего мертвеца.

Лицо Беса было абсолютно безучастным, не отображала ничего: ни удивления, ни радости встречи. Пустая маска, не отражающая никаких эмоций.

– Как ты нас нашел? – от изумления соломинка изо рта Мони выпала, а он все пытался поймать ее рукой, черпая пустой воздух.

– Мне нужна ваша помощь. Один я не справлюсь, – вместо ответа просипел Бес.

– Чего? – не понял Моня, а Анна все стояла рядом, широко раскрыв глаза и, казалось, не моргая, смотрела на неожиданно появившегося друга.

– Вы мне поможете кое-что сделать, – Бес полез за пазуху. Хоть его наряд и был весьма изодран, и спрятать в нем что-либо было очень проблематично, но, тем не менее, поковырявшись там, он вытащил пачку разносортных купюр. – И получите за это много денег.

Увидев наличку, Моня по привычке быстро огляделся по сторонам и, перебарывая пренебрежение, обнял друга одной рукой за плечи и поволок его к дому.

– Ты что здесь деньгами трясешь? Дурень, – и бросил все еще не пришедшей в себя девушки. – Беги за Михой. Давай, давай живее.

Та собралась было запротестовать, но посмотрев еще раз на Беса, лишь прохлопала глазами и быстрым шагом направилась к реке.

– Не надо, – обратился к ней Бес.

Девушка остановилась.

– Чего не надо?

– За Михой не надо, – вполоборота ответил парень. – Он сейчас сам придет.

И будто ожидая этих слов, от речки, из-за кустов вышел Миха, неся в руке ведерко, а на плече удочку, он что-то тихо насвистывал. Когда он увидел, что Моня обнимает какого-то оборванца, он замедлил шаг и, всматриваясь в ободранного человека, то и дело, озирался по сторонам, ища возможных свидетелей. А потом, когда в оборванном, грязном человеке узнал Беса, Миха громко и очень нецензурно выругался одновременно и удивляясь и волнуясь.

– В дом. В дом, – вновь подтолкнул к дому своего кореша Моня. – Миха догонит.

Дверь скрипнула, и ей в унисон тут же запели старые половицы в сенцах. Все еще подталкивая Беса, Моня вошел на кухню. Усадил товарища за стол и сел сам напротив.

– Что за вонь? – раздалось за стенкой. – Ноги от навоза опять не вытерли что ли? – И вслед за словами в дверном проеме появилась хозяйка дома.

– Баб Мань, – Моня, улыбаясь, старался выглядеть расслаблено и непринужденно. – Это кореш мой. То есть друг.

Старуха с пренебрежением осмотрела парня.

– Да? – цокнула она языком. – А, по-моему, это бомж какой-то грязный, – постояла еще немного и добавила. – Шли б вы со своим другом на двор. Не чего мне здесь мух разводить, да воздух портить.

– Уйди отсюда, – тихо просипел Бес. – Доживи свою неделю спокойно.

От прозвучавших слов, бабка схватилась одной рукой за шею, а второй за сердце, забубнила что-то себе под нос и выскочила из кухни, как ошпаренная.

– Ты что несешь? – Моня со страхом смотрел на друга.

– Ей осталось жить пять дней.

Глаза у Мони расширились еще больше.

– С чего ты это взял?

Бес посерел и, опустив глаза, тихо прошептал:

– Он сказал.

– Кто он?

Бес медленно поговорил:

– Демон.

В кухню влетел Миха, а за ним неуверенно вошла Анна.

– Бес, ты откуда здесь? – Миха хотел похлопать приятеля по плечу, но его внешний вид и аромат, резко бьющие в нос, отбили у парня это желание.

– Я здесь, потому что вы здесь, – спокойно ответил Николай.

– Эй. Да ты в себе ли? – продолжил Миха. – Почти тыща километров от места нашей последней встречи. Ты как добрался-то?

– Так же, как мы и дальше пойдем.

– Куда пойдем? – Миха наконец-то взял еще один табурет и, насторожено посмотрев на Моню, сел за стол. – Зачем пойдем?

Бес, шатаясь, поднялся со стула.

– Вы сможете получить много денег за это, – как робот проговорил он. – Или умрете.

– Ты нам угрожаешь? – Моня сверкнул своим золотым зубом, и быстро переглянулся с Михой, в надежде понять, что тот думает о таком нежданном пришествии.

– Это не я вам угрожаю, – ответил Бес. – Это Демон.

Миха улыбнулся.

– Был Бес, а стал Демон. Растешь, Коля.

Без ответа Бес положил свою грязную ладонь на стол, раскрыв пальцы веером. И через мгновенье и Моня, и Миха с криком вскочили из-за стола, а Анна, отшатнувшись, вжалась спиной в стену и что-то забормотала. От руки парня, сначала с его пальцев, а за тем и от всей ладони по серому покрытию стола поползли черные изогнутые линии. Тлен, как круги от брошенного в воду камня, растекался по дереву от ладони Николая.

Тяжело дыша от страха, парни смотрели на своего старого товарища. Тот же оторвал руку, и кулем упал на стул. На месте его прикосновения образовалась трухлявая дыра.

– Вы мне поможете. Хотите вы того или нет. Иначе Демон вас не отпустит и меня тоже.

Затем он завалился на бок, теряя сознание, и соскользнул со стула на пол.

– Бабке скажите, что если хочет еще пожить пару лет, то пусть вам поможет привести меня в порядок, вам на это неделя. Потом уходим, – успел на последок сказать парень и отключился.

– Это что за хренотень такая? – Миха осторожно приблизился к столу. И, не веря своим глазам, протянул руку к сгнившей столешнице, но коснуться истлевшей древесины так и не решился, лишь задержав над ней свои пальцы.

– Что делать-то будем? – Моня обошел лежащего на полу Беса. – Как он вообще нас нашел? Какие к черту демоны?

– Я не понял, что он тут бормотал? – Миха все разглядывал столешницу. – Но вот это вот. Это как-то нереально. Мне же не мерещится? А? – он вопросительно посмотрел на товарищей.

Моня отрицательно покачал головой.

– Не мерещится.

– Парни, – Анна абсолютно бледная все еще прижималась к стене. – Он дал нам срок. Неделя.

– Может его прибить? Или в канаву сбросить? Он и так, похоже, загибается, – Миха присоединился к осмотру лежащего на полу Беса.

– Он что-то говорил про нашу смерть, – напомнила девушка.

– А деньги? – Моня переборов страх и отвращение ощупал тело товарища и вытащил из его тряпья пачку денег. – Он же сказал, что если мы ему поможем, то сможем неплохо подлататься. А тут почти стольник, – быстро прикинул сумму парень. – Откуда?

– С такими спецэффектами? – Миха мотнул головой в сторону стола. – Можно и побольше поднять.

– Помочь или не помочь? Срубить бабла или сдохнуть? – походу выбор ясен. – Миха присел на корточки, и потрогал пульс на шее Беса. – Ань, – обратился он к девушке. – Поищи-ка Бабу Маню. У нее тоже есть интерес ему помочь.