Предрассветный час

Может быть… Смотрители… нам не враги?

Нет. Тогда придётся признать, что все погибшие… все пропавшие… все наши страдания… всё это было не по их вине. Придётся нарушить обещание.

– Да и что тебе это обещание, так уж ли оно важно? Обещание слепых глупцов, – шептал у неё в голове какой-то незнакомый, новый голос, когда она легла в постель.

– Нет, не может быть, чтобы Смотрители не были нашими врагами! Они же всё уничтожили, довели до самоубийства большую часть населения планеты!

– А с чего ты взяла, что они этого хотели? Разве до них люди не убивали себя? Самоубийство входило в пятёрку самых распространённых причин смерти, ты забыла? А если бы хотели убить нас – давно бы это сделали.

– Так что им нужно? И кто они, в конце концов?

– Это явно не те вопросы, которые тебе стоит задавать. Спроси лучше себя, что тебе нужно, и кто ты, в конце концов.

– Какая глупая тривиальщина. Я знаю, кто я, я Сальвия Альба, обычный человек, нелепая смесь разума и инстинктов. И хочу я одного – чтобы мне было хорошо. А мне плохо. Так плохо, как никогда не было в мире до Внедрения. Но прямо сейчас я желаю одного – заснуть и не видеть снов, если только они не будут похожи на тот, что настиг меня на пляже. И если мне не суждено укрыться навечно в спасительном мире галлюцинаций, я хочу заснуть и не просыпаться никогда.

С этой мыслью Сальвия заснула. Без снов, как она и хотела.

Проснулась она точно на рассвете, под крики чаек и плеск волн, яростно обрушивающихся на многострадальный пляж. Сколько он выдержал ударов беспощадной стихии! А на вид всё такой же, как всегда, хотя на самом деле море постоянно отрывает от него куски. Оно берёт и отдает, приносит новые камни, ракушки, песок. И однажды море поглотит его целиком, или пересохнет, и тогда пляж победит, но и он не будет тут вечно.

Сальвия размышляла об этом, пока завтракала на веранде бутербродами со свежей рыбой, которые как по волшебству оказались в холодильнике номера.

Эти мысли её утешали. Раз даже само море не вечно, то и ей переживать особо не стоит. И звёзды со временем гаснут.

Покончив с завтраком, Сальвия решила не убирать за собой, и сразу отправилась в путь. Она шла вдоль берега, чтобы лучше слышать шум волн и чувствовать запах моря. Все ещё было темно и на небе виднелись звёзды.

А вот интересно, если бы я не знала, что такое звезды, что бы я о них думала? Так. Светящиеся точки, появляющиеся в небе по ночам. Почему по ночам? По ночам горят фонари, их зажигают люди. Значит, наверное, и звёзды кто-то зажигает? Наверное, там, наверху, есть города, и в них неведомый народ зажигает фонари или свечи. Или это просто дырки в небесной тверди, сквозь которые просачивается свет… хотелось бы мне забыть ответ на вопрос, что такое звёзды. Я могла бы с большим удовольствием любоваться ими, гадать, что же это за чудо…

И, стоило ей об этом подумать, как она и вправду забыла. Она остановилась, завороженно разглядывая предрассветное небо. Звезды казались ей живыми. Как в детстве. Они шевелились, они словно пели, и хотя их пения было не слышно, Сальвии казалось, что это лишь потому, что они очень далеко. Но их синхронное неслышное пение отражалось у неё в сердце и вселяло необъяснимые радость и надежду. Она знала одно – они живые, и они все вместе поют ей, они воспевают жизнь и весь мир. Но вот показалось солнце, и небесная тьма отступила, и мир утонул в свете, но Сальвия знала, даже ночью свет не исчезнет, звёзды продолжат петь и жизнь не отступит.

И вдруг, так же внезапно как и появилось, ощущение пропало. В сознании Сальвии вновь появилось знание о звёздах, казавшееся ей теперь совершенно не нужным и испортившим всё.

Сальвия расстроилась, однако путь продолжать всё-таки было надо.

И наконец на горизонте показался изолятор, вызывающий у Сальвии ассоциации с футуристической тюрьмой. Сам изолятор был накрыт куполом из неизвестного прозрачного материала, пространство метрах в двухста от него было огорожено высоким забором с колючей проволокой, а рядом стояли вышки для вооруженной охраны. Смотрители ввели запрет на оружие, потому говорили, что изоляторы охраняют люди, вооруженные винтовками с транквилизатором. Никто не знал точно, кто их построил, но мало кого на самом деле это волновало, разве что не вставал вопрос о попадании в это непонятное место. Что происходило за стенами изоляторов никто не знал. Даже критерий отбора оставался не совсем ясен. Все думали, что изоляторы для сумасшедших, но ходили слухи, что иногда туда отправляли вполне себе здоровых психически людей. Поговаривали даже, что кто-то отправлялся туда добровольно. Но последнему Сальвия не особо верила.

Изолятор Арканы был построен на берегу моря, видимо во имя экономии стройматериалов и колючей проволоки.

До изолятора оставалось метров пятьсот, но подходить ближе Сальвия не спешила. Она присела на корточки и достала бинокль из рюкзака.

Чёрный металл сторожевых вышек был покрыт корочкой льда, поблёскивающей в лучах утреннего солнца. Но охраны нигде не было видно. И вообще никого в округе. Сальвия решила осмотреть купол, и она увидела огромную дыру в куполе, в месте, где он сходился со стеной. Да и сама стена была основательно разрушена во многих местах. Сальвия убрала бинокль, встала и громко закричала:

– Эй! Есть кто живой?

Её крик эхом прокатился по округе, смешался с шумом волн и затих. Ответили на него лишь чайки, недовольно крича, они выпорхнули откуда-то из под стены и бросились в разные стороны. Одна из них пролетела над головой Сальвии, продолжая пронзительно кричать. Сальвия проводила её взглядом, и ей показалось, что клюв её в крови. Впрочем, когда она подошла к месту, откуда взлетели испуганные птицы, выяснилось, что ей не показалось: стая чаек только что лакомилась трупом человека. Осталось от него уже не много, в основном одни кости. Труп лежал на громадном валуне, примыкающем к серой стене, прямо под громадной пробоиной в куполе изолятора, из чего можно было сделать вывод, что бедняга скончался от падения. Скорее всего покончил с собой. Но Сальвию эта картина даже успокоила, ведь, судя по всему, тут давно уже никого не осталось, а значит, она может, не опасаясь нарушить запрет, смело ступить за стену.

Когда стало известно о существовании изоляторов, Сальвия представляла себе что-то вроде военного лагеря: палатки, вооруженная охрана, костры, снова палатки, бараки, решётки… каково же было её удивление, когда за воротами изолятора взору открылся обычный город. Дома, здания магазинов, библиотека, парк… словно обычная часть её родного города Арканы. Но кое-что (помимо почти прозрачного купола над головой) всё же разбавляло обыденность картины. Небольшие чёрные деревья опутывали длинными ветками здания, фонарные столбы, они словно вырвались из-под земли и пытались утащить всё, до чего могли дотянуться их цепкие ветви в преисподнюю. Их ветви и впрямь были похожи на руки с длинными пальцами. Сальвии стало жутко и она мельком вспомнила, что, кажется, недавно уже видела нечто подобное, но не могла вспомнить, где и когда. Герман сказал ей искать самую большую многорукую сосну. Но какое-то время она стояла, не в силах сделать ни шага. Ей казалось, что бы здесь ни произошло, это словно застывший во времени последний миг мира людского. Несколько недель назад это зрелище повергло бы её в шок, и она бы в панике убежала отсюда куда подальше. Но сегодняшняя Сальвия была уже какая-то другая. Она и сама не понимала, что в ней изменилось, почему вдруг она смирилась с происходящим и решила перестать плевать против ветра. Но ясно было одно: такая позиция куда более комфортна, так что она не стала сопротивляться новым ощущениям и медленно двинулась вглубь, внимательно осматривая всё, что видит.

Вот на потрескавшемся тротуаре стоят два дерева, обвившие ветвями друг друга, словно обнимающаяся пара влюбленных. А вот одно словно пытается заползти на здание, одной веткой схватившись за электропровода. А вон то явно собиралось угнать машину. Ай-ай-ай.

Будто деревья захотели стать людьми. Или… наоборот.

"Многорукие сосны", как выразился смотритель Сальвии, были повсюду, куда падал взгляд. И каждая из них имитировала ту или иную человеческую позу. Но все они были примерно одинакового размера, ни одна не выделялась. Сальвия решила не торопиться и начать с поисков пропавшей главы книги. В первую очередь казалось очевидным проверить библиотеку, здание которой поразительным образом напоминало городскую библиотеку, в которой Сальвия коротала время недавно.

Изнутри она выглядела почти так же, разве что здесь всю мебель опутывали корни и ветки жутких человекообразных деревьев.

На ресепшене так же лежал журнал учета посетителей, Сальвия заглянула в него.

Собственно слово «посетителей» было густо перечеркнуто чёрным маркером, а ниже красовалась надпись: «последних из нас».

Дальше каждая страница была исписана разными ручками и почерками:

"Меня зовут Ричард Стронг, 53 года, вдовец, на момент Внедрения занимал должность мэра города. С этой тупой работой я старался справляться как мог в реалиях конца света. Я не понимал, что моя работа заключается не в том, чтобы что-то делать правильно. Баранам главное, что есть вожак и у него есть план. Не важно, насколько плох этот план, главное, что все под контролем. Но я был просто куклой, манекеном, выставленным на всеобщее обозрение, чтобы люди смотрели и успокаивались просто от мысли, что манекен есть и он на своем месте. В застенке я оказался потому, что я это понял. Моим Смотрителем была моя дочь Амелия Стронг. Она погибла при взрыве самолета пять лет назад. В этом теракте был виноват я, я, я один, да, я признаю. Но самое страшное не это. Самое страшное – я заранее знал про то, что Амелия будет лететь в том самолете. Но если бы я его не взорвал, никто бы меня не переизбрал. И я выбрал второе, да, я выбрал, потому что я хотел перестать быть этой грёбанной марионеткой, которую дергают за ниточки все, кому не лень, я хотел чего-то стоить сам по себе, на самом деле. Я отказывался понимать, что никто и ничто в этом дерьмовом мире не стоит и одного волоска на светлой головке моей милой Амелии…»

– на этом запись обрывалась.

«…имени у меня нет – Смотритель забрал. И детей. Всех моих детей. Даже Нэйта, а ему было только два месяца. Я подумала, может, они хотя бы здесь? Не может же быть, чтобы их не было нигде. Смотритель сказал, что если я не перестану, он заберёт мои глаза, а потом уши, как забрал язык, заберёт и больше не отдаст, как и детей, как и меня саму, меня, заберёт и не отдаст, никому, даже детям, даже мне…»

«Моё имя не имеет значения. Самое важное быть честным с самой собой. Не иметь секретов. Секреты не защищают, а убивают. От всевидящего Смотрителя всё равно ничего не утаишь. Рано или поздно придётся взглянуть ему в глаза…»

«Меня в этом городе называли Фелис Блок, а мое настоящее имя – не вашего ума дело. Я была той, кого принято называть «ночная бабочка» или «ночная фея», чаще – просто фея. И, пошли вы все, я любила свою работу, нисколько её не стыдилась, даже гордилась ей. Пока не наступил конец света и проклятые всемогущие пришельцы, чертовы Смотрители, или кто они там есть, не обрушились на наши головы и не повесили гигантский замок на моё рабочее место. Причём запрещено мне не только работать, но и… отдыхать тоже. И проблема не в деньгах, кому они нынче нужны… я и не подозревала, насколько мне ЭТО необходимо. Я начала сходить с ума. Люди перестали меня замечать. У меня начались боли там, внизу. Меня поглотили жуткая тоска и депрессия. Я попыталась прыгнуть с крыши, но Смотритель (черта с два скажу, чей облик он принял) меня остановил, сказав, что это мой последний шанс. Затем люди (а может, и не люди, не знаю, они не представились) в чёрных костюмах и масках привезли меня сюда, что дальше будет, не знаю…»

«Мое имя тётушка Энни, по крайней мере так зовут меня все вокруг последние лет пятнадцать. Я спросила ту девочку, которую, кроме меня, больше никто не видит, я спросила её, для чего вы пришли и забираете то, что нам дороже всего? Для чего, говорю, ты забрала моих бедных кошечек? Ведь кроме них, у меня в этом мире никого не осталось. Ведь людей вы тоже забрали. Вам, говорю, нравится смотреть на наши слёзы? Она говорит, что нет, дело не в этом. Я спросила, а в чём тогда? Вместо ответа она отправила меня сюда…»

И дальше всё в таком духе. Сотни страниц, сотни трагедий, сотни сломленных душ. Сальвия листала журнал не особо внимательно после первых нескольких историй, но ближе к середине её внимание приковало одно слово и словосочетания с ним, встречающееся в записях всё чаще.

Последние. Последние из нас. Оставшиеся. Одни.

«…мы остались одни, совсем. Кого мы пытаемся обмануть? Этот забор нас не спасёт. Ничто не спасёт…»

В некоторых случаях писавший свою исповедь ставил дату. И тот, кто рассказывал, что они остались в мире одни, писал эти строки четыре месяца назад. Но тогда людей ещё было много…

– Этого не может быть, – сказала вслух Сальвия дрожащим голосом и стала лихорадочно листать журнал в поисках датированных записей. Все сходилось. Последняя запись в журнале была сделана шесть месяцев назад. И в ней также говорилось, что в мире не осталось никого. Согласно этим записям, многие люди добровольно пришли сюда, гонимые страхом и отчаянием, они надеялись укрыться от конца света за высоким забором с колючей проволокой. Но на памяти Сальвии в то время города ещё были полны людей… и тут наконец её осенило, да так, что она плюхнулась на грязный пол.

– Параллельные миры, значит… – прошептала она и какое-то время сидела, словно отключившись.

«Ну, допустим, параллельные, ну и что? Чему тут удивляться уже, в самом деле?» – философски заключила она, поднялась, стряхнула с одежды пыль и направилась вглубь библиотеки в поисках отдела научной фантастики. Всё же задание никто не отменял. Найти последнюю главу книги. Найти огромную многорукую сосну. Сальвия чувствовала, что эти задания для неё станут последними. Её переполняло чувство торжественной волнительной решимости, словно она последний оставшийся в живых солдат, или скорее последний выживший член экспедиции, направляющейся туда, где не ступала нога человека. И Сальвия как единственный свидетель скоро увидит то, что не дано будет познать более никому, и передать эти знания она не сможет, но всё равно она чувствует, словно кто-то за ней наблюдает и она должна довести дело до конца.

– Наблюдает за тобой? И кто же за тобой наблюдает, как ты думаешь? – спросил взявшийся из ниоткуда Герман. Он стоял, прижавшись к книжной полке, листал какую-то книженцию и на Сальвию даже не глядел.

– Хм… – Сальвия неспешно обдумывала ответ, перебирая книги в поисках «Последней звезды во Вселенной».

– не знаю, это на уровне ощущений. Вот смотри: я уже поняла, что осталась одна во всем мире, если не считать тебя. Но тебя считать почему-то не хочется, не обижайся.

Герман криво усмехнулся, затем вырвал страницу из книги, скомкал её и бросил в Сальвию. Она ловко поймала её правой рукой и развернула. Там был стих, написанный от руки:

Пройдя путь нелёгкий познал я секретО том как нарушить науки запретКак преодолеть притяжения мощьЕго нерушимость – великая ложь.Ведь нужно лишь сбросить пороков оковыИ сможешь гулять по воде под ЛуноюНо люди, завидев меня, трепеталиА жить так, как я их учил, не желалиОни говорили, для них я – МессияЯ – Божий посланник, могучая силаКоторая прислана всех их спастиИз бездны грехов прямо в Рай привестиМы верим, избавишь ты всех нас от бед!Я не Мессия! – кричу я в ответВедь каждый из вас может пёрышком статьОтриньте себя и вас ждёт благодатьНе нужно молитв, поклонений и службИзбавьтесь от жадности и псевдо нуждЯ не могу вам поведать о БогеМогу указать лишь путь к водной дорогеНо тщетны попытки услышанным бытьИ было меня решено утопитьК пушечному привязали ядруИ с криками "Дьявол!" пустили ко днуПоследнею мыслью отчаянной было"Я не Мессия. Я не Мессия."

– О чем этот стих, по-твоему? Опиши одним словом, – сказал Герман, убирая книгу обратно на полку.

– Об одиночестве, – не задумываясь, ответила Сальвия.

– Одиночество – это вымышленное понятие, придуманное испуганными, невежественными особями, которые однажды начали обманывать себя и других, говоря, что люди могут быть едиными друг с другом. Этот стих не об одиночестве, это слово нам пора забыть. Этот стих о пути к водной дороге. Этот стих о пути к миру, где возможно всё.

– Кажется, я где-то это уже слышала… ах да, точно! Ты же говорил, что ты из мира, где возможно всё. Хочешь сказать, ты можешь и меня туда отвести? В мир, где возможно всё?

– Нет, Сальвия. К сожалению, я не могу тебя отвести в мир, где возможно всё. И ты скоро узнаешь, почему. А это, чтобы сэкономить время, которого уже почти не осталось, – с этими словами Герман швырнул Сальвии какую-то тетрадь.

Она еле-еле смогла её поймать и тут же развернула.

– Это же…!

– Да, я же сказал, нам нужно экономить время. Как дочитаешь, приходи в центр. Я буду тебя ждать. Под огромной многорукой сосной.

Тетрадь оказалась дневником какого-то безумца, писавшего черт знает что ужасным почерком. Но в свой дневник он вклеил страницы из той самой книги. Последнюю главу.

Сальвия взглянула на часы. Полдень. А на улице уже стемнело. Наверное, часы остановились, подумалось ей, и она отправилась на поиски выключателя. Когда он щёлкнул, библиотеку озарил мягкий синий свет.

«…таким образом, если учесть эффект Доплера и погрешность наших приборов, можно сделать вывод о колоссальной неточности приведённых выше данных. В данной точке наука начинает граничить с философией, а некоторые умы даже возразят мне, и скажут, что наука и философия всегда были рядом. Ведь что такое наука? Изучение, измерение, выводы, применение полученной информации на практике. Но, как и философия, наука на самом деле так же субъективна, потому что основывается на наших органах чувств, которые не всегда точны, как и приборы, что мы создаем. Особенно неточно и субъективно наше сознание, которое часто склонно искажать информацию в угоду себе. Так что позвольте мне представить максимально субъективную, максимально ненаучную теорию. Я назвал ее «Теория Ничего».

Суть изложенной автором теории заключалась в попытке объяснить структуру мира через следующие утверждение: ничего есть всё. Пустоты в природе не существует, существуют лишь превращения, и вариантов превращений есть бесконечное множество. Человеческая фантазия являет собой одно из проявлений бесконечности мира и гибкости его законов.

По его мнению, мир представляет собой место с безграничными возможностями, и мир этот заключен внутри нашего сознания. Автор говорит, что все наши фантазии и открытия, касающиеся космоса, на самом деле касаются нашего внутреннего потенциала. Ведь эти идеи рождаются в нашей голове. Он приводит в пример понятие «Точка сингулярности», означающее предполагаемое состояние Вселенной до Большого Взрыва. По мнению космологов, Точка Сингулярности – это единица пространства-времени, в которой находилась вся наша Вселенная до Большого Взрыва, состоящая из водорода и гелия. Но произошел Большой Взрыв, родилось пространство, а с ним звёзды, а с ними углерод. А с углеродом и вся жизнь. Превращения. Бесконечные, удивительные и непредсказуемые смены форм – вот что представляет из себя мир, по мнению автора.

Сальвия закрыла глаза и постаралась представить себе это. Место, в котором сжато в одну маленькую точку всё, что в конечном итоге станет всей Вселенной. Место без времени и пространства. Не получалось.

Автор был согласен, что представить это довольно трудно. И тогда он предлагал читателям вспомнить свои сны. Во сне нет понятия времени. Нет понятия чёткого пространства и материи. Во сне всё может меняться по желанию спящего. Некоторые наши сны – это память о том состоянии Вселенной. Он считал, что точка Сингулярности – это и есть сама суть человеческого сознания. Вселенная, сжатая в одну маленькой точку внутри каждого из нас. Но Большого Взрыва может и не произойти. И чтобы он случился, вещество должны быть соблюдены определённые условия.

И вот, книга была прочитана до конца, и времени обдумать её не оставалось. Она поднялась, не сводя взгляда с книги, и вдруг текст словно исчез с последней страницы. Она изумлённо подняла книгу и пролистала её от начала до конца. Текст пропал, остались лишь белые страницы.

– Ну конечно же, – сказала она вслух, ухмыляясь, как её Смотритель, – это потому что нету никакой книги и никогда не было.

Сальвия вышла из библиотеки и побрела в сторону центра, ориентируясь по громадной синей Луне, озарившей город неоновым синим светом. Последним светом, который увидит Земля.

Эпилог 2 части

…она шла по улице мимо опустевших многоэтажных домов с выбитыми стёклами, то и дело перешагивая различного рода мусор. Она знала, куда идёт и зачем. Вокруг не было ни единой живой души и она понимала, что больше никого и никогда не встретит. Небо заволокли чёрные тучи и казалось, они опускались всё ниже.

Спустя какое-то время Сальвия увидела наконец громадное чёрное дерево, ветви которого напоминали руки со множеством пальцев. Часть этих рук мёртвой хваткой вцепилась в землю, часть рук тянулась к небесам. Но большая часть всё-таки держалась за землю… как глупо, думала Сальвия. Ей было жаль эту многорукую сосну, но помочь она была не в силах.

Под деревом её ждал Смотритель. На нём была чёрная накидка с капюшоном, наполовину скрывающем лицо, но Сальвия знала, это был он. Ощущение от его присутствия нельзя было спутать ни с чем.

К тому же, кроме него в мире же никого больше не осталось.

Он жестом приказал Сальвии следовать за ней и привёл её в небольшую беседку, за которой начинался лес. У небольшой многорукой сосны неподалёку стоял громадный конь цвета воронова крыла, едва различимый в неоновых сумерках, недвижимый и тихий, словно дерево.

– Что ты думаешь о книге? – спросил Смотритель.

– Не знаю, бред какой-то, – неуверенно сказала Сальвия, – По-моему, это попытка романтизировать и превратить в сказку вполне конкретные научные понятия. К тому же, мне не нравятся попытки поставить человека, то есть себя любимого, в центр Вселенной.

– Во-первых, автор тебе сразу сказал, что его гипотеза будет максимально ненаучной. И она не ставит тебя лично, Сальвия Альба, в центр Вселенной. Она вообще убирает такое понятие как центр, – ответил Герман, – И что тебе мешает поверить в сказку, Сальвия? Убеждение, что мир обязательно зол и жесток?

Сальвия задумалась.

– Да, наверное, именно это. Знаешь, у нас немало оснований считать мир не особенно сказочным местом.

Герман поднялся. Сальвия сделала то же самое, без страха глядя ему в глаза.

– Мир жесток. И добр. Он невероятно многогранен, и не надо делать вид, что это новость. Но хватит тратить время. Мир уже почти свернулся. Свет вот-вот погаснет. Поговорим в пути.

И он залез на коня и подал ей руку.

– Ничто так не губит человека, как секреты, которые он прячет от самого себя, – продолжал он, – у нас вот остался только один.

Он помолчал какое-то время.

– Сальвия. Ты должна сказать правду. Произнести это вслух. Почему Герман Грэй? Почему ты выбрала именно этот образ?

Сальвия вцепилась в его холодную безжизненную руку и напряглась что есть сил.

Действительно. Почему именно он? Почему моё сознание, расслоившись, выбрало именно этот образ? Почему было необходимо, чтобы к точке Сингулярности привел меня именно он?

Она закрыла глаза и постаралась заглянуть в себя ещё глубже, насколько это было возможно.

«Самое важное – быть честным с самой собой. Не иметь секретов. Секреты не защищают, а убивают. От всевидящего Смотрителя всё равно ничего не утаишь. Рано или поздно придётся взглянуть ему в глаза…» – всплыли в памяти чьи-то слова. Чьи? Какая разница. Они у меня в голове. Теперь они принадлежат мне.

<<Вы у меня в голове. Теперь вы принадлежите мне!>>

Точно. Это же его слова. Слова этого глупого бездарного актёришки. Германа Грэя. Он играл в каком-то фантастическом фильме про пришельцев, которые вселялись в людей и сводили их с ума. Почти как Смотрители. Вернее, почти как то, что мы <<думали>> о Смотрителях. Сальвия как-то сидела дома одна и от скуки решила включить телевизор, чего не делала много лет. И увидела отрывок из этого фильма. Герман Грэй играл там главную роль, и в конце пришельцы-таки добираются и до него. И Сальвия, услышав эту фразу, поняла её по-своему. Она подумала, что герой Германа говорит о людях, которые стояли перед ним. Как будто он имеет в виду, что теперь он может управлять своим восприятием, а значит и управлять всем миром и всеми людьми вокруг. Она заинтересовалась этим фильмом, ошибочно приняв его за философскую притчу, и посмотрев позже, разочаровалась и забыла. Но мысль о том, что, управляя собой, научишься управлять миром, пусть эта мысль далеко не нова, но Сальвия сама пришла к ней. Слова из фильма лишь помогли сформулировать её.