bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 2

То есть формирование надындивидуальных образцов поведения, или систем сотрудничества, требовало от индивидуумов изменения их «естественной» или «инстинктивной» реакции на других людей и, конечно же, вызывало сопротивление. При этом «частные пороки» (по выражению Бернарда Мандевиля), находясь в противоречии с врожденными инстинктами, могут оказаться «общественным благом», и для развития расширенного порядка людям нужно сдерживать некоторые «хорошие» инстинкты. Об этом спорили и позже: например, Руссо принял сторону «природных» инстинктов, а его современник Юм считал, что «столь благородная склонность (щедрость) вместо того, чтобы приспосабливать людей к большому обществу, препятствует этому примерно так же, как и самый чистый эгоизм» (1739/1886: II, 270).

Следует подчеркнуть, что ограничения, касающиеся обычаев малой группы, вызывают сильнейшее неприятие. Потому что (как мы увидим далее) даже если человек следует запретам всю жизнь, он не понимает и обычно не в состоянии понять, как они действуют и каким образом приносят ему пользу. Вокруг него столько вещей, которые он хотел бы иметь, но ему запрещено их присваивать. Он не понимает, что хорошего в дисциплине, но вынужден ей подчиняться – именно запреты не дают ему брать себе то, что кажется привлекательным. Мы очень не любим ограничения, и вряд ли можно сказать, что мы сами выбрали их; скорее они нас выбрали – и позволили нам выжить.

Неслучайно многие абстрактные правила, например те, что касаются личной ответственности и индивидуальной собственности, связаны с экономикой. С момента своего появления экономическая наука изучала вопрос о том, как возникает расширенный порядок человеческого взаимодействия – в результате опробования вариантов, отсева и отбора. Человек не способен ни предвидеть, ни спланировать этот процесс. Адам Смит первым осознал, что те способы организации экономического сотрудничества между людьми, с которыми мы столкнулись, выходят за рамки наших знаний и восприятия. «Невидимую руку» (метафора Смита), возможно, правильнее было бы назвать невидимой или не поддающейся обычному восприятию структурой. Например, как работает система ценообразования при рыночном обмене: мы действуем в обстоятельствах, о которых мало знаем, и получаем непредвиденный результат. Мы занимаемся экономической деятельностью, не зная ни потребностей других людей (которые стараемся удовлетворить), ни источников того, что получаем сами. Почти всегда обслуживаем незнакомых нам людей, иногда даже не подозреваем об их существовании и, в свою очередь, пользуемся услугами других людей, о которых нам также ничего не известно. И это происходит благодаря тому, что наша деятельность встроена в широкие рамки институтов и традиций – экономических, правовых и моральных. Мы входим в эту структуру, подчиняясь определенным правилам поведения. Мы никогда не устанавливали их и никогда не понимали – в том смысле, в котором нам понятен принцип работы вещей, которые мы производим сами.

Современная экономическая наука объясняет, как возникает такой расширенный порядок и почему он, представляя собой всего лишь процесс сбора информации, способен перерабатывать и использовать весьма разрозненные сведения – ни один орган централизованного планирования (не говоря уж об отдельном человеке) не может ни представлять себе весь их объем, ни обладать ими, ни тем более управлять. Человеческое знание рассредоточено – об этом было известно еще Адаму Смиту. Он писал: «Очевидно, что каждый человек, сообразуясь с местными условиями, может гораздо лучше, чем это сделал бы вместо него любой государственный деятель, судить о том, к какому именно виду отечественной промышленности приложить свой капитал и продукт какой промышленности может обладать наибольшей стоимостью» (1776/1976: II, 487). Или, по выражению одного проницательного ученого-экономиста XIX века, предпринимательская деятельность требует «досконального знания тысячи особенностей, которые станет изучать только тот, кто в этом заинтересован» (Bailey, 1840: 3). Институты сбора информации, такие как рынок, позволяют нам использовать это широко рассеянное и плохо поддающееся анализу знание для формирования надындивидуальных моделей поведения. После того как сложились основанные на таких моделях институты и традиции, людям уже не нужно договариваться о какой-то единой цели (как в малой группе), поскольку теперь стало возможным применять широко рассеянные знания и навыки для самых разных целей.

Такое направление развития совершенно очевидно проявляется как в биологии, так и в экономической науке. Даже в мире живых организмов «эволюционные изменения в целом имеют тенденцию к максимальной экономии в использовании ресурсов», и «эволюция, таким образом, “ощупью” двигается по пути максимального использования ресурсов» (Howard, 1982: 83). Более того, по справедливому выражению одного современного биолога, «этика является наукой о способах распределения ресурсов» (Hardin, 1980: 3). Все это указывает на тесную связь между эволюцией, биологией и этикой.

«Порядок» (а также ближайшие по смыслу слова: «система», «структура», «модель») – понятие сложное. Следует различать два разных, но взаимосвязанных смысла «порядка». Глагол «упорядочить» или существительное «порядок» могут использоваться для описания либо результатов умственной деятельности по систематизации или классификации объектов или событий в различных аспектах в соответствии с нашим чувственным восприятием – то есть как подсказывает нам наш чувственный опыт (Хайек, 1952), либо отдельных материальных систем, которые предположительно присущи объектам или событиям в определенное время. «Регулярность» (от латинского regula – «правило») и «порядок» – это всего лишь обозначение соответственно временнóго и пространственного проявления одного и того же вида отношений между компонентами.

Учитывая это различие, можно сказать следующее: люди обрели способность создавать упорядоченные материальные структуры, удовлетворяющие их потребности, потому что научились систематизировать (в соответствии с различными принципами, наложенными на тот порядок или классификацию, которые диктуются чувствами и инстинктами) чувственные раздражители, поступающие извне. Упорядочивание в смысле классификации объектов и событий – это способ их активной пересистематизации для получения желаемых результатов.

Мы учимся классифицировать объекты главным образом с помощью языка; мы не просто обозначаем знакомые нам виды объектов или событий, но и указываем, какие из них должны относиться к тому или иному виду. Из обычаев, нравственных и правовых норм мы узнаём о последствиях различных действий. Например, ценности или цены, формирующиеся при рыночном взаимодействии, оказываются еще одним, также наложенным способом классификации видов действий в соответствии с их значением для порядка, в котором индивид является лишь одним из компонентов единого целого, которое он никогда не создавал.

Разумеется, расширенный порядок возник не сразу. Процесс был долгим (возможно, сотни тысяч лет, а не пять-шесть тысяч) и породил большее разнообразие форм, чем можно было бы предположить, судя только по окончательному результату – существующей мировой цивилизации. Нынешний рыночный порядок является сравнительно поздним образованием. Различные структуры, традиции, институты и другие элементы этого порядка появлялись постепенно как варианты привычных способов поведения. Эти новые правила распространялись не потому, что люди осознавали их бóльшую эффективность или думали, что они приведут к росту населения, а потому, что позволяли тем группам, которые придерживались новых правил, успешнее размножаться и вбирать в себя членов других групп.

То есть эта эволюция происходила вследствие распространения новых моделей поведения через передачу приобретенных привычек – аналогично биологической эволюции, но значительно от нее отличаясь. Ниже я рассмотрю некоторые их сходства и различия. Однако можно сказать, что такой медленный процесс, как биологическая эволюция, не способен изменить врожденные реакции человека за те десять или двадцать тысяч лет, в течение которых развивалась цивилизация; тем более он не успел бы повлиять на гораздо большее число людей, чьи предки присоединились к нему всего несколько столетий назад. Тем не менее, насколько нам известно, все современные цивилизованные группы обладают одинаковой способностью двигаться к цивилизации, воспринимая определенные традиции. Следовательно, цивилизация и культура вряд ли возникают и передаются генетически. Их усваивают через приобщение к традициям.

Самое раннее из известных мне прямых высказываний по этому вопросу принадлежит А. М. Карр-Сондерсу, который написал, что «люди и группы проходят естественный отбор, и критерием являются обычаи и традиции – точно так же, как кого-то выбирают по умственным и физическим качествам. В постоянной борьбе между группами преимущество имеют те, кто придерживается более полезных обычаев по сравнению с теми, чьи обычаи менее полезны» (1922: 223, 302). Карр-Сондерс, однако, подчеркивал, что обычаи способны также препятствовать росту численности населения. Из более поздних исследований стоит обратить внимание на работы Алланда (1967), Фарба (1968: 13), Симпсона, который считал культуру – в отличие от биологии – «более мощным средством адаптации» (B. Campbell, 1972), Поппера, который утверждал, что «культурная эволюция есть продолжение эволюции генетической, только другими средствами» (Popper and Eccles, 1977: 48), и Дюрама (Chagnon and Irons, 1979: 19), который подчеркивал влияние определенных традиций и обычаев на более успешное воспроизводство.

Постепенное вытеснение врожденных реакций усвоенными правилами все больше отличает человека от других живых существ, хотя склонность к инстинктивным массовым действиям остается одним из природных качеств, которые человек сохранил (Trotter, 1916). Даже животные предки человека приобрели определенные «культурные» традиции еще до того, как стали анатомически современным человеком. Подобные традиции способствуют образованию сообществ у некоторых животных, например птиц, приматов и, возможно, многих других млекопитающих (Bonner, 1980). Однако главным условием превращения животного в человека является именно подавление врожденных реакций, и оно определяется культурой.

Усвоенные правила, которым человек следует по привычке и почти так же бессознательно, как унаследованным инстинктам, все чаще заменяют последние, однако мы не можем четко разделить эти два определяющих фактора поведения из-за их сложной взаимной связи. Нормы, усвоенные с детства, становятся такой же частью нашей личности, как и те, что определяли наше поведение до начала обучения. Менялось даже строение тела человека, потому что эти изменения помогали человеку лучше использовать возможности культурного развития. Для целей настоящего исследования не важно, какая часть абстрактной структуры, которую мы называем разумом, передается генетически и воплощается физически в нашей центральной нервной системе или насколько она служит лишь вместилищем для усваиваемых культурных традиций. Как генетический, так и культурный механизм передачи можно назвать традицией. Важно то, что они зачастую вступают в противоречие (мы уже упоминали о том, какие формы это принимает).

Даже то, что некоторые культурные свойства встречаются практически у всех людей, не доказывает, что они передаются генетически. Возможно, существует только один способ соответствовать определенным требованиям для формирования расширенного порядка. Так, крылья являются единственным приспособлением, которое позволяет живым существам летать, но крылья насекомых, птиц и летучих мышей имеют совершенно разное генетическое происхождение. Может быть, точно так же существует и единственный способ развития устной речи, однако то, что всем языкам присущи определенные общие признаки, тоже само по себе не доказывает, что эти признаки передаются генетически.

Две системы морали, их сотрудничество и конфликт

Культурная эволюция и созданная ею цивилизация принесли человечеству дифференциацию, индивидуализацию, увеличение благосостояния и гигантский рост населения; однако все это появлялось постепенно и шло вовсе не гладко. Мы не избавились от наследия того времени, когда люди малых групп знали друг друга в лицо, наши инстинкты не полностью «приспособились» к появившемуся относительно недавно расширенному порядку, и нельзя сказать, что они не представляют для него опасности.

Все же не следует обходить вниманием долговременные преимущества некоторых инстинктов, в том числе их особое свойство заменять один другим (по крайней мере, частично). Например, к тому времени, когда культура начала вытеснять некоторые врожденные модели поведения, генетическая эволюция, скорее всего, уже наделила человеческих индивидуумов разнообразными способностями, гораздо более подходящими для проживания в самых разных экологических нишах, куда проникли люди, – никакие дикие животные на это не способны. Вероятно, так было и до того, как растущее внутригрупповое разделение труда увеличило шансы на выживание определенным группам. Одной из наиболее ценных врожденных способностей, которые помогли вытеснить другие инстинкты, стала способность к обучению, особенно путем подражания. Продление детства и юности, благоприятных для развития этого умения, было, вероятно, последним решающим шагом биологической эволюции.

Структуры расширенного порядка состоят не только из индивидуумов, но также из множества подчиненных порядков (субпорядков), часто накладывающихся друг на друга. Внутри них еще сохраняют определенное значение прежние инстинктивные реакции, такие как солидарность и альтруизм, и это благоприятствует добровольному сотрудничеству, даже если на их основе невозможно построить более широкий порядок. Одна из причин наших нынешних трудностей состоит в том, что мы живем одновременно в разных порядках с разными правилами и нам приходится постоянно приспосабливаться, «корректировать» свою жизнь, мысли и чувства. Если мы будем применять правила микрокосма (т. е. малой группы, например семьи) к макрокосму (всей нашей цивилизации), следуя нашим чувствам и инстинктам, мы разрушим макрокосм. Но если перенести правила расширенного порядка на группу близких нам людей, то мы уничтожим микрокосм. Нам необходимо научиться жить в двух разных мирах одновременно. Не имеет смысла называть «обществом» ни один из них, ни оба вместе – это может привести к недоразумениям (см. главу 7).

Однако довольно непросто жить одновременно по правилам двух разных миров и разграничивать их, несмотря на связанные с этим преимущества. В самом деле, довольно часто наши инстинкты угрожают разрушить всю систему. Можно сказать, что тема этой книги в некотором смысле связана с темой «Недовольства культурой» (1930), хотя выводы Фрейда и мои сильно разнятся. Действительно, противоречие между тем, что диктует инстинкт, и усвоенными правилами, позволившими человечеству увеличить свою численность – вопрос отношения к дисциплине, на которой настаивают «репрессивные или запретительные традиции морали» (по выражению Д. Т. Кэмпбелла), – пожалуй, и есть главный вопрос истории цивилизации. Столкнувшись с «дикарями», Колумб, похоже, сразу понял, что их жизнь больше подходила для удовлетворения врожденных человеческих инстинктов. И, как будет показано ниже, я считаю, что основной источник традиции коллективизма – это атавистическая тоска по жизни «благородного дикаря».

Человек естественный не соответствует расширенному порядку

Не стоит ожидать, что расширенный порядок, противоречащий некоторым из сильнейших человеческих инстинктов, понравится людям или что они ясно представляют себе, что именно он приносит такие желанные для них материальные блага. Этот порядок можно даже назвать «неестественным» в обычном значении этого слова – ведь он не соответствует биологическим свойствам человека. При расширенном порядке бóльшую часть своих добрых дел человек совершает не потому, что добр от природы. Однако называть цивилизацию «искусственной» на этом основании было бы глупо. Она искусственна только в том смысле, в котором искусственны многие наши ценности, язык, творчество и сам человеческий разум: они не заложены в наши биологические структуры генетически. Однако в другом смысле расширенный порядок совершенно естественен: он развивался естественным образом в ходе естественного отбора, как и другие биологические явления (см. Приложение A).

Тем не менее нельзя отрицать – наша повседневная жизнь, а также различные профессии (большей частью) мало отвечают глубинному «альтруистическому» желанию людей творить добро. Наоборот, общепринятые традиции зачастую требуют воздерживаться от того, к чему нас побуждают инстинкты. Конфликтуют не столько эмоции и разум (хотя чаще говорят именно об этом), сколько врожденные инстинкты и усвоенные правила. Однако следование правилам обычно приносит бóльшую пользу сообществу в целом, чем самые прямые проявления «альтруизма» в поступках отдельных людей.

Существует весьма распространенное мнение, что «сотрудничество лучше, чем конкуренция», – и это явное подтверждение слабого понимания принципа рыночного упорядочивания. Сотрудничество, как и солидарность, предполагает значительную степень согласия в отношении целей и методов их достижения. Сотрудничество имеет смысл в малой группе, у членов которой схожие привычки, знания и представления о собственных возможностях. Все это теряет значение, если появляется необходимость адаптироваться к новым обстоятельствам; однако эта же адаптация лежит в основе координации деятельности в расширенном порядке. Конкуренция предполагает открытие чего-то нового, это свойственно любой эволюции. Именно конкуренция заставляет человека (хочет он этого или нет) приспосабливаться к новым ситуациям. Мы работаем все эффективнее благодаря постоянной конкуренции, а вовсе не солидарности.

Конкуренция приносит плоды, когда ее участники соблюдают определенные правила, а не прибегают к физической силе. Лишь общие правила могут сделать расширенный порядок единым целым. (Совместные цели могут способствовать этому только в чрезвычайной ситуации, при общей опасности. «Моральный эквивалент войны» для пробуждения в людях чувства солидарности – всего лишь использование примитивных способов координации.) При спонтанном порядке совершенно необязательно обладать информацией обо всех преследуемых целях и средствах для их достижения. Такой порядок образуется сам собой. Правила, формирующие его, шаг за шагом становились более совершенными, только это происходило не потому, что люди все лучше понимали свои задачи, а потому, что успеха достигали те группы, которые изменяли правила для повышения своей способности к адаптации. Эволюция не развивалась линейно, но двигалась путем проб и ошибок, постоянного «экспериментирования» в областях, где «состязались» разные порядки. Конечно, такие «эксперименты» никто не планировал, но изменение правил поведения, вызванное исторической случайностью (что можно сравнить с генетической мутацией), имело примерно такие же последствия, как при эксперименте.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
2 из 2