Первый практикум. Напиток бессмертия

Секретарша вскочила, точным движением выудила из стопки тонкую пачку бумаг и подала директору. Тот передал её Виктору.

– Ознакомьтесь!

Стах Глебович навис над Виктором и замер над ним, как коршун. Виктор, как тёртый соискатель, первым делом поискал пункт с указанием зарплаты, и глаза его раскрылись в удивлении.

– Сколько?..

– Это с учётом ненормированного рабочего дня, – отмахнувшись сказал Стах Глебович.

– Ненормированного? – подозрительно спросил Виктор.

– Как у всех учителей. Классные часы. Выездные экскурсии. Шестидневка… Также Вам несколько раз нужно будет поработать воспитателем в группе продлённого дня.

– И чем я должен буду там заниматься?

– Помогать ученикам с их домашним заданием или с исправлением двоек… Всё как обычно.

Директор неопределённо пожал плечами.

– И долго? – допытывался Виктор.

– Ну пока не усвоят материал, – с какой-то нехорошей улыбкой ответил директор.

Виктор понял, что отказ директор не подпишет, и загрустил. Без отказа его вышибут с биржи и окрестят тунеядцем. Штрафы там какие-то. Не вариант. И как спасти так неудачно прошедшее собеседование, он не знал. Брякнуть в лоб, что он пришёл, чтобы его не взяли, ему было отчаянно стыдно. Виктор невольно посмотрел на выход из приёмной и почему-то отметил, что он совсем недалеко. Правда, как потом показаться дома?

А директор уже подсовывал ему перьевую ручку. Не ту, у которой резервуар в стержне, а настоящую, которую макают в чернильницу. Виктор с удивлением посмотрел на такой раритет и ткнул пальцем в кончик пера. Ему всегда было любопытно, острые они или не очень.

Вдруг за окном сверкнуло, грохнуло, и в стекло ударил тропический ливень, в саду что-то истошно заорало: «Уаааау-уаааааау-уааау». Виктор поклялся бы, что это павлин. Богданов вздрогнул и убедился, что кончик пера-таки острый. На пальце появилась кровоточащая царапина, перо измазалось в крови. Виктор недоверчиво покосился в окно на бог весть откуда взявшиеся потоки воды и почесал обожжённый под абсолютно безоблачным небом нос.

А Стах Глебович с доброй акульей улыбкой кивал ему, мол, не беспокойтесь, подписывайте! И Виктор, мысленно плюнув, подмахнул оба экземпляра, как в прорубь нырнул. За окном грохнуло снова. Школу ощутимо тряхнуло. Саша смотрела на нового коллегу застывшим чуть встревоженным взглядом. Стах Глебович расплылся в улыбке. Виктор пробормотал:

– Всё?

– Да, теперь всё, – как-то нехорошо отозвался Стах Глебович.

– Спасибо, – буркнул Виктор.

И слышно было в этом «спасибо» настоящее «а чтоб Вас…». Виктор подхватил бумаги и поплёлся к выходу.

– Завтра к половине девятого! – прокричала ему вслед Саша.

Статус трудоустроенного Виктору не понравился сразу. Груз ответственности давил на грудь, хотелось взирать на бегущих мимо детей свысока. А в требованиях к вакансии было указано «жизнерадостный». Совсем ни стыда, ни совести!

На обратном пути Салтыкова-Щедрина показалась ему совершенно отвратительной. Асфальт сухой, как будто и не было дождя. Пыльно, ямы эти, человеку пройти негде – спотыкаешься, дома старые и обшарпанные, погода – форменная душегубка… Автобус из средства передвижения превратился в драконью утробу.

Тяжела жизнь работящего человека – к выполнению должностных обязанностей ещё не приступил, а ныть уже охота. Виктор, будто наяву, увидел, как большие тяжёлые двустворчатые двери иняза педагогического закрылись перед его носом с каким-то гробовым «хщщщщ-баммм». За этим последовал сатанинский смех, почему-то басом Стаха Глебовича. В общем, жизнь дала трещину, и Виктору хотелось всё вернуть назад.

Мама в простом нежно-голубом халатике встретила его в прихожей и с надеждой спросила:

– Ну как?

– Взяли, – выдохнул Виктор, рухнул на скамеечку и уронил лицо в ладони.

Невозможные приборы

3.

День был для Виктора чёрен. Идти отчаянно не хотелось, и собирался Богданов, как в садик, с нытьём, торгом, депрессией и принятием. И вообще, он недоумевал, что делают в школе учителя в каникулы? Учеников же нет! Виктор честно планировал до самого первого сентября малодушно рыдать в подушку по своей горькой судьбе. Но даже такой мелочи, как проводить себя в последний безработный путь, ему не позволили. Стах Глебович на собеседовании с лёту вцепился в него, как кот – в сосиску. Фактически Виктор перестал быть безработным ровно в полдень вчерашнего дня, поэтому вечером рыдал он уже как полноправный пролетарий. И хотя это не умаляло его страданий, конъюнктура, конечно, была не та.

Так оно, наверное, и случается. Вот ты безмятежно счастлив и строишь радужные планы на долгие десятилетия вперёд, а вот в мгновение ока жизнь даёт тебе увесистый пинок по совершенно новому азимуту. И пока ты летишь, весь такой в шоке, судьба безжалостно тычет тебя физиономией в сизифову стезю, напяливая постылое трудовое ярмо по самую грудь. Виктор против такого произвола фортуны решительно возражал, но кого это интересовало?

Будильник был глух и неумолим, как асфальтовый каток с задремавшим водителем. К половине девятого Виктор дотащил себя до нового и уже ненавистного места работы и с наслаждением обтоптал персидский ковёр на крылечке. Утро не спасла даже лучезарная улыбка Саши. Секретарша заботливо вызвалась помочь ему донести угрожающе колеблющуюся пизанскую башню учебников и документации до триста первого кабинета, закреплённого за учителем физики. К удивлению Виктора, к стопке учебников прилагалась пачка «рабочих тетрадей» размером с альбом для рисования и плотный конверт с какими-то бумагами. На вершине этой горы возлежал загадочный объёмный мягкий свёрток.

– Школьная форма, – пояснила Саша. – Несправедливо ученикам ходить в форме, когда у учителей такой обязанности нет. Выдаём. Верхняя одежда уже в шкафу в кабинете.

– А что, и на улице в форме надо?

– Ну, это… – замялась Саша, – на официальные мероприятия, вот!

– На экскурсии что ли?

Глаза Саши вспыхнули, и она радостно закивала.

– Как в армии. Обеспечиваете всем необходимым.

– Кто мы, в сущности, как не рыцари просвещения? – тонко улыбнулась Саша.

Виктор не нашёлся, что ответить, а потому предпочёл напустить на себя многозначительный загадочный вид.

– Вот, сегодня осваивайтесь, располагайтесь.

Секретарша с улыбкой протягивала Виктору связку массивных ключей, одним из которых только что открыла дверь кабинета.

– Это ключи от кабинета, лаборантской и шкафов. Можете прибраться в лаборантской, уборщица туда не заходит.

– Почему? – без любопытства спросил Виктор.

– Мало ли, эксперимент какой. Учительская рядом, если что – заходите. Ну, удачи Вам.

Саша бухнула учебники на заднюю парту и удалилась. Хлопнула дверь, Виктор остался в кабинете один. Вот и его вотчина. Средних размеров школьный кабинет с тремя рядами двухместных парт и стенами, выкрашенными в светло-зелёный цвет, какой бывает во всех Российских казённых домах. По задней стене класса выстроился ряд застеклённых шкафов с какими-то книжками, на шкафах – пара горшков с цветами. На стенах – портреты великих физиков, лица серьёзные, как у экзаменаторов. Довершали обстановку доска и чёрные рулонные шторы, плотно скрученные над окнами. Здесь была единственная, впрочем, не столь редкая, особенность – раковина у двери в лаборантскую и водопроводный кран. В общем, заурядный школьный класс. Он показался Виктору настоящей тюремной камерой, только без решёток.

Засунув руки в карманы, Виктор прошёлся по слегка скрипучему полу, покрытому кусками разномастного линолеума поверх рассохшегося советского паркета. Ощущение было непривычным. Впервые он оказался здесь в качестве хозяина. Обычно Виктор бывал в классах и аудиториях только в компании однокашников и преподавателей. Ну, в крайнем случае – бегом, чтобы забрать забытую книжку или взять мел.

Виктор в нерешительности застыл между первыми партами и учительским столом, совершенно не зная, с чего начать. Потом зачем-то подошёл к раковине, открыл кран. Вода побежала. Закрыв кран, Виктор вдумчиво посмотрел на водоворот вокруг сливного отверстия раковины и почесал подбородок. Дальше от нечего делать направился к столу, сел за него, сделал грозное лицо в сторону пустых парт. Представив себя древнеримским оратором, он встал и прошёлся вокруг стола, выразительно жестикулируя в полной тишине. Через минуту наткнулся глазами на собственное отражение в зеркале над раковиной и хрюкнул.

Виктор поднял со стола новенькую рабочую тетрадь. Она и правда оказалась обычным альбомом для рисования на пятьдесят листов с простой нелощёной серой обложкой. На каждой странице альбома была нарисована еле заметная извилистая пунктирная кривая, делящая страницу на произвольные части. Непонятно.

Взгляд Виктора упал на дверь лаборантской, и он решил первым делом спрятать там в каком-нибудь шкафу ту гору литературы, которую ему всучила Саша. Замок в двери был большим, медным, с завитушками – чистый антиквариат. Виктор долго гремел связкой, пытаясь подобрать ключ, пока наконец замок со щелчком не поддался. Богданов повернул ручку и толкнул дверь, но та не пошевелилась. Тогда он подёргал ключ и налёг плечом. Бесполезно.

Может, деревянная дверь разбухла от влажности? Ага, в солнечном августе… Виктор упёрся в дверь спиной и удвоил усилия. Дверь не шелохнулась. Учитель покрутил ключом в замке, прильнул глазом к щели между дверным полотном и коробкой и внимательно проследил, как в замок втянулся запирающий язычок. И тут Виктор заметил кое-что неожиданное.

Дверь была неумело заколочена небольшими гвоздями. Вокруг шляпок и рядом виднелись вмятины, будто молотком орудовал маньяк.

– Хм…

Виктор в недоумении остановился. Любопытство толкнуло его к действиям. Он спустился на первый этаж и спросил у Саши, просунув голову в приёмную:

– А тут есть кабинет технологии? Мне бы кусачки и плоскогубцы.

Саша не повела и бровью. Виктор подумал, что она бы спокойно, без единого вопроса проинструктировала его, где взять водородную бомбу, если бы он попросил.

– По лестнице, что от другого бокового входа, спуститесь в подвал. Там недалеко хозяйственная комната, на ней табличка, не ошибётесь. Там господин Лютэн, наш завхоз. Спросите у него.

Виктор поплёлся в другое крыло, для чего требовалось пройти через центральный вестибюль. Толкнув большую деревянную двухстворчатую дверь, Виктор попал в просторное помещение с четырьмя греческими колоннами, поддерживавшими потолок. Справа от него, напротив входа, была балюстрада и винтовая лестница, которая вела вниз. Над ней висела табличка, на которой было крупно написано красивым готическим шрифтом: «Оставь одежду всяк сюда входящий». Очевидно, в подвале располагался гардероб. Винтовые лестницы Виктор раньше видел только на картинках. Как, собственно, и витражные окна.

Вестибюль был белым. Белые стены, белые колонны, бело-серый каменный пол с ненавязчивым орнаментом. За окнами на ветру колыхались деревья. Проходя сквозь багряные витражи, мерцающие блики создавали головокружительный эффект переливающегося света всех оттенков охры, словно вестибюль был объят пламенем. С потолка свисала огромная круглая свечная люстра. Электрическая, разумеется. На стенах, к своему удивлению, Виктор заметил металлические конструкции, подозрительно похожие на кронштейны для факелов. Над ними на белых стенах остались пятна будто бы от копоти.

Виктор на секунду замешкался в дверях, оглядываясь по сторонам с приоткрытым ртом, и сделал пару шагов. «БЗДЫНЬ-ДЗЭНЬ-ДЗЫНЬ!» – разнеслось по вестибюлю. В гулкой тишине шаги рождали такое эхо, будто учитель шёл в полном боевом доспехе по каменному полу парадного зала. Лязг стоял такой, что Виктор споткнулся, присел, замер и начал оглядываться по сторонам. Он ошарашенно посмотрел на пол, породивший такой грохочущий звук, поднял ногу и внимательно осмотрел подошвы своих кроссовок. Камней и железяк в них не было. Эхо затихло.

Виктор подозрительно исподлобья осмотрел вестибюль – ничего необычного. Сделал шаг: «ДЗЫНЬ-ЗЫНЬ-ЗЫНЬ», –грянуло снова. Виктор с перепугу подскочил на месте и припустил зайцем к противоположной двери. «БЗЫНЬ-ДЗЭНЬ-ЗВЯК-БРЯК!..» – обрушилось на него и ещё долго отскакивало от стен вестибюля даже после того, как он выскочил в коридор. За захлопнутой дверью звук всё ещё продолжал бесноваться, как пёс, которого закрыли в комнате оторвав от кого-то недокусанного.

Виктор, заполошно оглядываясь, поспешил от двери подальше, размышляя, что могло способствовать такому удивительному эффекту. Он знал, что есть пещеры, где даже негромкий шёпот слышен на большом расстоянии, а в оперных и театральных залах подобного эффекта добиваются сознательно. Но Виктора отчего-то не покидало зудящее ощущение неправильности.

Встряхнувшись, он попытался оттолкнуть от себя эти тревожащие мысли и малодушно решил потом вернуться на третий этаж по другой лестнице, минуя вестибюль. К слову, коридор, где он проходил, был отдан на растерзание младшим классам: на стенах красовались нарисованные мультяшки, как в поликлиниках, ручки на двери висели ниже, в безлюдных классах стояли маленькие парты и крохотные стульчики, занавесочки на окошечках в рюшечках и цветочках. Тфу! Это место будто избили розами.

Несмотря на всё это конфетно-розовое мракобесие, весь пол был умиротворяюще испещрён чёрными чирками от обувных подошв. Одно стекло в окне держалось несколькими слоями клейкой ленты, на двери в один из классов виднелась отчётливая вмятина аккурат в форме ученической головы. Огнетушитель был подвешен на высоте двух метров, под ним – следы от вырванных из стены с мясом креплений. Этакая ясельная группа для хищных с рождения велоцирапторов.

Лестница в подвал выглядела мрачновато. Густая растительность застилала окно так плотно, что даже ярким августовским утром там было темно. Виктор предпочёл вцепиться в перила. Идти он старался медленно, прощупывая ступеньки носками кроссовок, справедливо опасаясь, что если оступится, то до конца лестницы догремит уже в разобранном виде. Крашенный деревянный дрын, прикрученный к металлическим перилам, норовил выскользнуть из-под руки. Проникнувшись глухой тишиной, Виктор крался, как заправский медвежатник. Достигнув пролёта, он в темноте ощупью нашёл перила второго пролёта лестницы. Там дрына почему-то не было, пальцы холодил голый металл. Это Виктора в общем-то обрадовало – легче хвататься.

Внизу тусклая лампочка тёплого оранжевого цвета освещала глухую дверь и небольшой участок пола неопределённого цвета и текстуры. Виктор, ободрённый видимостью цели, поспешил вниз и чуть не споткнулся, будто на неровной ступеньке. Воздух стал тяжёлым, как в настоящем подвале. Вообще, то, что Саша назвала подвалом, на самом деле являлось цокольным этажом с маленькими вытянутыми зарешёченными окнами, выходящими на уровень земли. Свет этих окошек был пока не виден.

Виктор добрался до освещённого пятна. Проём перегородила простая толстая неокрашенная доска на огромных петлях, давшая в нескольких местах крупные трещины. В них просачивался свет. Виктор попытался рассмотреть стены, но безуспешно. Нерешительность заставила его ненадолго остановиться, но Виктор отругал себя и дёрнул дверь.

В подвале царил полумрак. В неярком свете казалось, что пол сделан из не очень точно подогнанных друг к другу булыжников. Как и стены. В свете, пробивавшемся из маленьких окон, был виден сводчатый, как в замках, потолок. Откуда-то доносился звук капающей воды, шаги отдавались гулким эхом. Слева Виктор заметил деревянную дверь на массивных петлях с бронзовой позеленевшей от времени и сырости табличкой «Хозяйственная комната». За дверью шебуршали. Виктор постучал, приоткрыл дверь, на удивление не издавшую ни единого скрипа и заглянул.

Внутри комната, слабо освещённая единственной лампочкой в металлическом абажуре-тарелке, напоминала жилище клинического Плюшкина, в которое со своим уставом ворвался не менее клинический педант и разложил всё строго по ранжиру. Стены вообще невозможно было разглядеть. На ней сплошным ковром висели мётлы, шланги, газовые и водопроводные ключи, молотки и топоры. Вперемежку с этим добром органично расположились кузнечные меха и клещи, ручная водоотводная помпа, кочерга, ухват, деревянное колесо от телеги и настоящее дамское седло.

На полках по росту и цвету стояли пузатые бутыли с наклейками. «Хлорка», «медный купорос», «синька», «полироль», «масло машинное», «для стирки», «для мытья стёкол», «бензин», «керосин». Рядом с ними Виктор, открыв от удивления глаза, увидел флаконы «Aqua vitae», «Aqua Toffani», «Aqua fortis», «бура» и «Алкахест». На самой большом и пузатом красовалась угрожающая наклейка с черепом и костями.

На полке ниже громоздились большие деревянные ящики с бирками «золото дурака», «стиральный порошок», «отбеливатель», «молниеносное серебро», «каустическая сода», «крысиный яд», «взрывчатое золото» и «порошок Альгарота». Половину слов Виктор не понял. В дальнем углу сверкал медными боками какой-то агрегат, вроде античного перегонного куба, высотой в человеческий рост. На всём этом богатстве не угадывалось ни пылинки, стекло и металл сверкали, как в день сотворения, пахло чистящими средствами и лимоном. Даже воздух, казалось, был кристально чист от пыли.

В центре комнаты стоял массивный так же отполированный до блеска деревянный стол. За столом лицом к двери сидел маленький белобородый сухонький древний старичок в красной вязаной шапочке. Он уютно ел пухлую сдобную булку, обмакивая её в блюдечко с молоком.

Они столкнулись взглядами – дедушка и половина Викторова лица с выпученным глазом, появившимся в приоткрытой двери. Старичок застыл с надкушенной булкой в руке и в недоумении поднял кустистые белые стоящие торчком брови.

– Мёсьё? – спросил он тихим дрожащим голосом.

– Господин Лютэн? – в свою очередь спросил Виктор.

– Да, это я.

Старичок аккуратно положил булку на краешек блюдечка, отряхнул руки, дотошно собрал крошки в блюдце и поднялся из-за стола. На нём оказались надеты неприлично короткие коричневые штаны и крупные ботинки неопределённого цвета.

– Чем я могу помочь?

– Меня к Вам Саша направила, которая у директора. Меня Виктор зовут. У меня кто-то дверь в лаборантскую в триста первом гвоздями заколотил, мне бы кусачки какие-нибудь. Вот, – сбивчиво выпалил Виктор.

Выговорившись, он наконец решился войти в хозяйственную комнату весь целиком.

– Oh là là! Что Вы говорите, мёсьё Виктор, – старичок произнёс его имя с ударением на последний слог, – прямо гвоздями? Прямо насквозь?! Какое непотребство! Какая порча дорогого имущества!

Возмущаясь на ходу, господин Лютэн направился к стене и безошибочно нашёл подвешенные кусачки и плоскогубцы вполне современного вида.

– Уж я до них доберусь! Я непременно пойду к директору! – продолжал завхоз. – Эти малообразованные учителя совсем разнесут кабинет натурфилософии! Понабрали по объявлению, а я потом оттирай! А Вы, собственно, кто?

Господин Лютэн внезапно прищурился, окинул Виктора подозрительным взглядом и отдёрнул назад руку с протянутыми было инструментами.

– Я это… Который по объявлению, – ответил Виктор, примериваясь забрать инструменты из руки завхоза. Тот, чуя неладное, сжимал руку сильнее и сильнее.

Пауза затягивалась.

– Новый учитель я. Натурфилософии. Тфу! Физики, – брякнул Виктор

– Опять?! – зашипел господин Лютэн и хищно подобрался. – И кабинет уже попорчен?! В прошлом году я устранял пожар и наводнение! Две парты были уничтожены!

– Да это же до меня! – праведно возмутился Виктор.

– Редчайшие портреты учёных работы девятнадцатого века!

Завхоз угрожающе размахивал инструментами и наступал на Виктора, попятившегося из комнаты.

– Берегите себя, если на них появится хоть пятно! Бесценная библиотека розового дерева! Редчайшие книги! Вам лучше бежать в Арктику, если там хоть след от пальца найдётся!..

Старичок продолжал вопить. Виктор догадался, что господин Лютэн, должно быть, слегка не в себе, и сосредоточился на главной задаче – добыть инструменты. Господин Лютэн действовал ими, как профессиональный фехтовальщик, твёрдо вознамерившийся совершить ку де фигюр а гош. Виктор невольно встал в левостороннюю стойку и, совершив молниеносный выпад, выхватил инструменты из руки завхоза. Не теряя времени, учитель бросился в сторону спасительной лестницы.

– Спасибо! – крикнул он через плечо. – Я всё верну! – И побежал под резонирующие в пустом подвале возмущённые крики о бесценном паркете и незаменимых ортопедических классных стульях.

Виктор ускорился, небезосновательно опасаясь быть покусанным одичавшим завхозом, вынырнул на полутёмную лестничную клетку и помчался наверх.

Добравшись до своего кабинета, Виктор закрылся в нём для верности на ключ. Он мимолётно подумал о том, чтобы после трусливо подбросить инструменты под дверь хозяйственной комнаты, не встречаясь с её громким обитателем. Но, впрочем, любопытство быстро взяло верх над мыслями о насущном, и Виктор устремился к двери лаборантской. Выдёргивание гвоздей из дверной коробки заняло довольно много времени и потребовало недюжинных усилий. Виктор предпочёл свалить это на то, что дверь и гвозди были качественными, а не на то, что кусачки он раньше видел только издали. Спустя добрых полтора часа взмокший Богданов с гордостью осмотрел одиннадцать гнутых собственноручно выковырянных гвоздей и снова отпер дверь в лаборантскую. На этот раз она поддалась, открывшись с громким скрипом несмазанных петель.

Помещение было тёмным, маленьким и очень пыльным, как будто сюда не заходили целый год. Свет с трудом пробивался сквозь грязное окно. В глубине лаборантской стояли два резных старомодных шкафа. Перед небольшим окном расположились письменный стол и тумбочка, цвет которых под слоем пыли было невозможно определить. Ботинки Виктора оставили чёткие следы на полу.

Очень хотелось чихнуть, но было страшно. От малейшего дуновения вся эта вековая грязь грозила взметнуться ввысь песчаной бурей и погрести Виктора под собой насмерть. Такое бесславное окончание первого рабочего дня напрочь убьёт перспективу нести бесконечный свет знаний в условиях отдельно взятого учебного заведения.

Уборка грозила сравниться с подвигом Геракла в Авгиевых конюшнях. Но Виктор решил, что его лимит трусости на день исчерпан, и, вернувшись в класс, скинул с плеч кофту. Обратиться к господину Лютэну за ветошью он не решился, поэтому позаимствовал тряпки, лежавшие в лотке классной доски. Доска, к счастью, оказалась новомодной, белой, предназначенной для письма маркерами, так что тряпки не должны были дополнить пыль меловыми разводами.

Для начала Виктор решил прорубить, то есть отмыть, окно на волю, чтобы в дневном свете провести рекогносцировку. Взяв с окна пустой цветочный горшок, в который он набрал воды, и тряпку, Виктор решительно устремился на подоконник. Стекло отмылось на удивление хорошо. Через пятнадцать минут горе-уборщик оглянулся и с подоконника окинул взглядом лаборантскую.

За стеклом одного из шкафов виднелись корешки книг, а за стеклом другого поблёскивали какие-то инструменты и установки. Стало ещё интереснее. Виктор бегал за водой, тёр, ополаскивал и снова тёр. Понемногу лаборантская выбиралась из-под слоя грязи. Стены оказались обшиты деревянными панелями тёплого медового оттенка, как в кабинетах английских особняков. Пол был устлан паркетом такого же цвета. Виктор невольно вспомнил крики завхоза о бесценной отделке кабинета.

На стене у входа Виктор обнаружил опущенный рычаг с надписью «беспроводная подача электроэнергии» и усмехнулся. Видимо, предыдущий учитель был юмористом и решил пошутить насчёт одного из несбыточных желаний любого физика. Виктор отчистил письменный стол, и тот засверкал идеально отполированной поверхностью. На нём стоял цветочный горшок с песком, из которого торчала большая лампочка с толстой нитью накаливания. Виктор даже достал её, чтобы рассмотреть, и воткнул обратно.

Затем он оттёр книжный шкаф и заглянул внутрь. Там в ряд стояли учебники и задачники по физике для всех возрастов, стопкой были навалены научные журналы, а за ними какие-то монографии. Чем ниже Виктор опускал взгляд, тем основательнее становились переплёты и старше труды. За работами Стивена Хокинга, Митио Каку и Перельмана следовали работы Эйнштейна, Дойча, Шредингера, Фейнмана, Кавендиша и Резерфорда. Через пару томов Виктор с удивлением наткнулся на надпись на греческом «Αριστοτέλης». Благодаря сходству кириллицы и греческой азбуки учитель смог узнать имя Аристотеля. За этим томом стояли ещё несколько талмудов на греческом, потом на арабском, латыни. Дальше шли книги на совсем уже неизвестных Виктору языках и азбуках. На нижней полке лежали свитки пожелтевшего пергамента. Библиотека здесь и впрямь была бесценной.

Но когда Виктор распахнул второй шкаф, он обомлел. В самом центре полки на уровне его глаз стояло колесо Бхаскара. Одна из попыток сконструировать вечный двигатель. В общем-то простая установка. Диск, в котором подвижные металлические шарики или тяжёлая ртуть в запаянных пробирках при движении постоянно смещали общий центр тяжести, побуждая диск крутиться. Очередная наглядная демонстрация несбыточности perpetuum mobile. В нашем мире работа подвижного механизма невозможна. Энергия неизбежно теряется, уходя на преодоление трения движущихся частей, и вся система требует подпитки извне.