Дина должна умереть

Оксана Кириллова

Дина должна умереть

Часть 1. Одна вторая плюс одна вторая

«Судьба сокрушает нас двояким образом:

отказывая нам в наших желаниях и исполняя их».

А. Амиель

– Прошу вас… позвольте мне попытаться…

– Об этом не может быть и речи, ясно? Мне и так не хватает здесь помощников… и вообще, не отнимай у меня время!

Она обернулась и крикнула одной из служанок:

– Энни, следующую сотню брошюрок!

«Брошюрки… – Он содрогнулся. – Еще сотня ранних смертей… а я никогда не смогу это предотвратить!»

– Госпожа. – На этот раз голос Роба звучал куда тверже, так что собеседница соизволила поднять голову от очередной книги и нетерпеливо уставилась на него.

– Что, появились новые доводы? Я же понимаю, почему ты так хочешь попасть на эту планету. Тебе скучно. Скучно вечно подносить мне книги, писать под диктовку истории чужих жизней и не иметь возможности прожить на Земле свою… Но пойми: это огромная честь для тебя – помогать мне. Я допускаю до себя лишь тех, кто вел образцовую, праведную жизнь более двух веков подряд.

– Я не помню своих прошлых жизней, госпожа. Но, вероятно, вы и захотели, чтобы я был праведником.

– Сколько раз тебе говорить: я не сочиняю судьбы, я чувствую их! К тому же в большинстве случаев у людей есть выбор. Если ты заметил, я стараюсь оставить им «развилки», запасные ходы – иначе они все давно стали бы марионетками. Но иногда бед просто нельзя избежать…

– Вам самой-то не больно заполнять младенцам брошюрки на пару десятков лет? – почти кричал Роб: раньше он не осмеливался повысить голос на Судьбу, да и едва ли кто-то из помощников на это решался.

Однако она, похоже, была не столько разгневана, сколько заинтригована непривычным обращением: несмотря на свою занятость, отложила наполовину заполненную книгу и полностью посвятила себя беседе.

– Остынь, мальчик мой. – Ее голос звучал необыкновенно мягко – это была уже не та Судьба, которая громко и властно отдавала распоряжения помощникам. – Таков закон.

– Несправедливо!

– Чего ты от меня хочешь? Видишь, мне, как всегда, некогда – надо заполнить вот это. – Она кивнула на только что принесенную расторопной Энни гору брошюрок.

– Я уже сказал – хочу попытаться лично помочь кому-то из обреченных.

– Обреченный есть обреченный, Роб. Есть те, кому просто грозят опасности, но этого можно избежать, а есть те, кому изначально отмерено не так много… вижу, ты хочешь возразить: я действительно вершу их судьбы, да, я рада бы их спасти, но чувствую, что они не жильцы.

– А я думал, вам просто бумаги жаль – страницы подклеивать, – отважно съязвил помощник. – Если кто-то знает о грозящих человеку опасностях, он обязан об этом предупредить. Разве нет?

– Вынуждена разочаровать тебя, друг мой. – Постепенно отвлекаясь от беседы, Судьба принялась мелкими буквами выводить что-то на обложке первой в стопке брошюрки. – Никто не помнит своих прошлых жизней. Ты отлично знаешь, что я могу послать тебя на Землю только младенцем – это означает, что в первые несколько лет ты в любом случае вряд ли сможешь вмешаться в чью-то судьбу. Да и потом, встретившись с кем-то из обреченных, ты не сможешь сказать им ни слова. Тебе будет просто нечего сказать: ты все забудешь.

На пару секунд Роб застыл с мучительной болью во взгляде, а потом медленно произнес:

– А сохранить мне память разве не в ваших силах?

– Этот закон я нарушать не собираюсь. Ты никак не поймешь – твоя затея совершенно… бесполезна. Если я чувствую, что человек уйдет рано, тут ничего не сделаешь.

– Но вы сами сказали, что оставляете «запасные ходы»! – вдохновенно перебил Судьбу Роб (неслыханная дерзость, но в пылу он этого даже не заметил). – Есть же у людей хоть какая-то свобода выбора! Значит, и шанс есть…

– Я же тебе только что… а, что с тебя взять! – Она махнула рукой. – Жаль, ты был хорошим помощником, расторопным…

– Вы можете сразу забрать меня обратно. Как только я выполню свою миссию.

– Возможно, я так и поступлю. Что ж… сейчас ты напишешь под мою диктовку брошюрку одной особы. Ей ты и будешь помогать. Но, если рассчитываешь на мое покровительство, тебя ждет разочарование. Я дам тебе единственный шанс ее встретить: упустишь – проживешь жизнь зря. Я буду только посылать тебе подсказки, которыми ты сможешь руководствоваться – если, конечно, разгадаешь их. И все. Ты родишься завтра утром. Ясно?

– Госпожа… – Роб попытался целовать ее руки, но Судьба царственно отстранилась.

– За что ты меня так благодаришь? Я всего лишь согласилась доказать тебе несостоятельность твоей же идеи. Даже не обещала, что не буду тебе мешать. Дерзай, я всегда любила деятельных людей… Записывай.

– Кто она? – с готовностью отозвался помощник, присаживаясь.

– Косарева Дина, Россия, город N. Родилась два часа назад. В прошлой жизни – преуспевающий бизнесмен, не женат, прожил шестьдесят три года, детей нет. В позапрошлой – потомственный дворянин, женат, трое детей, умер в семьдесят. Ранее – крепостной крестьянин…

– Одни мужчины, – подивился Роб. – И за что вы ее обрекли? Бизнесмен убил преуспевающего коллегу?

– Не умничай.

– Когда она умрет… то есть… должна умереть?

– Пиши дальше, увидишь.

– Госпожа…

– Ну что еще?

– А можно и я буду мужчиной?

– Уф-ф… я над этим подумаю. Пиши!

– Слушаюсь.

2010 год

Глава 1. Дина

«Есть что-то трагичное в дружбе,

окрашенной цветом влюбленности».

Оскар Уайльд

– Я приготовил нам завтрак. Бутерброды с арахисовым маслом, как ты любишь.

– Хорошо. – Дина не обернулась. – Принеси мне, пожалуйста, еще сигарету, пачка на тумбочке.

– Ты же обещала бросать… – мягко произнес парень, приобняв девушку за талию.

Она сделала рукой движение, недвусмысленно свидетельствующее о желании высвободиться. Степа немедленно отпустил ее и, съежившись, пробормотал:

– Сейчас принесу.

Он вновь появился на балконе – тот, кому зачем-то вздумалось бы засекать время, обнаружил бы, что прошло ровно семь секунд. Быстрее добежать до тумбочки, схватить сигареты и попасть обратно было невозможно. Впрочем, Дина вряд ли оценила расторопность Степы.

В последнее время ему казалось, что она вовсе его не замечает. Это так удручало беднягу, что не умей он усилием воли выбрасывать мысли об этом из головы, придумывая любимой всевозможные оправдания, Степа мог бы сойти с ума. «Такой уж у нее характер – не привыкла демонстрировать эмоции», – говорил он себе. И тут был совершенно справедлив: если Дина говорила о чувствах, то сухо, скупо и по делу.

Ее поведение гармонировало с внешним обликом. Слегка угловатая фигура, почти полное отсутствие груди и довольно большой для девушки – сороковой – размер ноги (при не таком уж высоком росте). Спасти ситуацию могли бы женственный макияж, правильно подобранная одежда, каблуки и, конечно, длинные волосы. Однако Дина всем своим видом будто давала понять, что по достоинству оценила иронию природы на свой счет. Из одежды девушка носила исключительно свободные джинсы со свитерами, летом – с футболками (никогда – топы, юбки и шорты, не прикасалась она даже к обтягивающей одежде).

Прическа из иссиня-черных волос – короткая, под мальчика, часто уложенная небрежно или не уложенная вовсе. На лице ни при каких обстоятельствах не появлялся макияж. Если Дина чем-то и пользовалась, то только гигиенической помадой в суровые ветреные зимы. Элегантным туфлям предпочитала грубые ботинки, летом – кроссовки и кеды. При этом назвать девушку спортивной никто бы не решился – она ни разу не вставала на лыжи, плохо каталась на велосипеде, всю жизнь прогуливала физкультуру и, кроме того, с последних классов школы дымила как паровоз. Периодически «завязывала» по одной ей понятным причинам и так же внезапно начинала снова.

Дина была потрясающе начитанна и, обладая феноменальной памятью, сыпала цитатами. В поле ее зрения попадали и мемуары, и приключения, и экзотические романы восточных авторов, и сборники стихов… С презрением она отвергала только сентиментальную романистику («Чушь собачья»), современные детективы («Если авторы не Конан Дойл и не Агата Кристи, это пустая трата времени») и психологические книги («С какой стати я должна следовать советам этих доморощенных знатоков?»).

Противоположный пол Дина притягивала, даже не имея в своем арсенале женских уловок. В ней чувствовался так называемый стержень, что вызывало у парней уважение, граничащее с восхищением, а у слабых духом – и со страхом. В разговорах с интересными ей людьми Дина старалась докопаться до сути и, сама того не замечая, очаровывала своей нечувственной, грубоватой, но подлинной внимательностью к внутреннему миру собеседников. А вот романтические и интимные отношения волновали девушку мало. Лучшее, что она могла предложить парню, – дружба.

Среди друзей Дины лидировал вышеупомянутый Степа. Именно к нему она без объяснений заявилась накануне глубокой ночью, на его взволнованное «что стряслось??» ответила: «Ничего, сейчас покурю и приду», после чего ушла на балкон, вернулась в комнату, переоделась в его футболку, примостилась на всегда стоявшей наготове раскладушке и забылась глубоким сном. Потоптавшись возле любимой, лучший друг заботливо подоткнул ей одеяло. Желание обнять ее боролось в нем с осознанием необходимости от этого удержаться. В итоге Степа нашел в себе силы отойти от Дины, вернуться в свою постель и повернуться к стене, но глаз так и не сомкнул. Когда в окно заглянули первые лучи солнца, он снова повернулся к Дине и залюбовался тем, как нежный утренний свет озаряет ее спокойно-бледное лицо.

Она открыла глаза в десятом часу.

– Привет. Время подскажешь?

Он ответил и хотел добавить что-то вроде «ты прекрасна», но вовремя вспомнил, что комплименты для нее пустой звук, поскольку не несут информации, и промолчал. Степа еще мог бы начать расспрашивать Дину, что заставило ее приехать к нему глубокой ночью. Но, во-первых, это была ночь на субботу – Дина прекрасно знала, что на выходные Степа никаких важных дел не намечал. А во-вторых, с Диной действовал непреложный закон: если она сочтет нужным, ты все узнаешь, давить на нее бесполезно.

Поэтому он продолжал молчать – и смотреть на нее во все глаза. Потом Дина встала и направилась в ванную. Вернулась, переоделась в свое и пошла на балкон.

– Там минус пять. Может, тебе пальто принести? – спросил Степа, выглянув из кухни (он был в процессе приготовления завтрака).

– Нормально. Я в теплом свитере, – отозвалась она без всякого выражения и скрылась за балконной дверью.

В квартиру немедленно проник пронизывающий холод, и Степа, который сам в тот момент был одет в одни только спортивные штаны, снова с беспокойством подумал: «Как бы она не простудилась…». Утешало то, что курить на балконе (в том числе на его незастекленном балконе в мороз) Дина привыкла и простужалась крайне редко.

Потом Степу потянуло к ней со страшной силой – он отбросил нож, которым намазывал на хлеб ее любимое арахисовое масло, и, будто влекомый невидимым магнитом, поспешил к балкону, на ходу накидывая рубашку. Предлогом для появления стал приготовленный завтрак. Тогда Дина и попросила еще сигарету.

Перед тем как выполнить поручение, он обнял девушку – как-то робко, некрепко, скорее стыдливо, чем нежно. Метнулся за сигаретами, вернулся, снова оказался рядом.

Дина закурила – быстро, но без суетливости – и посмотрела на друга в упор.

– Не спал, – изрекла она скорее утвердительно, чем вопросительно.

– С чего ты решила? – Он улыбнулся.

– Удивление на грани испуга… – произнесла Дина что-то совершенно непонятное – все же Степа смутно почувствовал, что это цитата, и переспросил:

– Чья фраза?

– Потом расскажу. Ты бы сам что-нибудь накинул, холодно.

Он снова расплылся в улыбке. Она заботится о нем.

– Да ладно. Не беспокойся.

«Похоронив» сигарету в пепельнице, которую Степа держал, как и многие другие предметы в квартире, специально для Дины, она спросила:

– Никуда не спешишь?

– Никуда.

– Я тоже.

– Родителей не разбудила, уходя?

– Нет. Вероятно, они решат, что я ушла рано утром, а это для меня нормально. Давай поедим, а потом что-нибудь вместе почитаем, идет?

От слова «вместе» у Степы заколотилось сердце, и он с недоумением подумал: «И как это я раньше был ей просто другом? Доверял ей мысли, проводил с ней время, интересовался ей, нуждался в ней… как в собеседнике… хотя… черт. Я все еще друг. Вот только…»

Он и сам не знал, когда вдруг разглядел в этой угловатой курящей интеллектуалке ту самую, без которой ему не жить. Степа до сих пор помнил свое острое разочарование, когда ночь, проведенная вместе, не закончилась тем, на что он рассчитывал. Дина задержалась у него, он, волнуясь, предложил ей остаться, она кивнула, легла прямо в одежде рядом с ним и тут же уснула. Степа был так ошеломлен, что даже не попытался что-то сделать (потом долго корил себя за это). А когда в следующий раз в аналогичной ситуации попытался, ответом ему было резонное: «А зачем?».

Потом Степа уговаривал себя, что ему, действительно, ничего и не нужно. Очередная девушка, очередная головная боль… классические ситуации: быстрые свидания между делами, несвоевременные звонки родителей, ночные сообщения и обиды из-за пропущенного вызова… и правда – зачем? Но сердце, колотившееся протестующе и громко, знало: он сам себе лжет. С Диной не бывает «классических ситуаций». Она не обижается на ерунду. Она не «головная боль» и, уж конечно, не «очередная».

Когда наутро Дина, зашнуровывая кроссовки в коридоре, резковато уточнила: «Мы ведь все еще друзья?», Степа на секунду растерялся, выдавил из себя «конечно» – и тогда, очевидно, понял, что любит ее. Скорее всего, Дина поняла это намного раньше.

– Так почитаем? – вырвал его из воспоминаний ее голос.

– Да. Что хочешь сегодня?

– Давай Капоте. «Другие голоса, другие комнаты», например.

Читать Степа любил немного меньше, чем Дина, но «книжными червями» были его родители, поэтому в подарок на все праздники он неизменно получал книги. Большую часть этих подарков парень забрал с собой, когда переезжал – то ли из уважения к родителям, то ли и впрямь собравшись посвятить себя чтению. Однако до появления Дины Степа уделял этому виду досуга не так много времени.

Поступив в институт на химфак, он решил, что пора обрести самостоятельность, и перевез вещи в квартиру, завещанную ему дедом – до сих пор она периодически сдавалась знакомым, но чаще пустовала. Довольно скоро, вдохновленный своей независимостью, Степа начал подрабатывать параллельно с учебой, чтобы оплачивать хотя бы коммунальные услуги. Свободное время чаще посвящал встречам с друзьями, чем чтению. Да, он был очень общительным, но, опять же, до Дины.

Даже не отдавая себе в этом отчета и уж точно не подозревая о своей будущей любви к Дине, Степа почти сразу после их знакомства отгородился от всех, предпочтя проводить вечера с ней – разумеется, когда у нее была такая возможность. В разговорах с ней одной Степа находил все, чего ждал от общения с людьми: с Диной всегда было что обсудить, а после встреч было о чем подумать. Он мог поведать ей все свои мысли, даже абсурдные, и она никогда над ними не смеялась. С ней не бывало скучно – в кино, в кафе, в музее, на концерте, где угодно… даже прогулки в полном молчании были комфортными.

Один раз – еще в начале знакомства – они внезапно поцеловались, но в том поцелуе, хоть Степа и часто вспоминал о нем теперь, не было ничего романтического. Скорее уж он был дружеским. Пожалуй, парень мог и предвидеть, что дальше дело не зайдет, но по-прежнему на что-то надеялся – и наслаждался существующим положением вещей. Постепенно весь его мир стал вертеться исключительно вокруг Дины. Она к этому не подталкивала, Степа сам так хотел.

Он готов был смириться с тем, что у нее есть другие дела, даже другие друзья, даже близкие, а может, и ОЧЕНЬ близкие, – пока сам присутствовал в ее жизни. Хотя в последнее время она все реже разговаривала с ним подолгу, чаще бывала рассеянной и какой-то далекой… и не объясняла, что происходит. Не считала нужным, а может, объясняла кому-то другому, не ему.

– Тебя расстроило упоминание о Капоте? – чуть насмешливо произнесла Дина.

– Он мне нравится, хотя некоторые его книги написаны, по-моему, чересчур туманным языком – приходится вчитываться в каждую строчку, чтобы понять.

– А ты читай между строк. Не вдумывайся – чувствуй.

И она вдруг сказала – обычным тоном, без намека на эмоции, но Степа все же понял, что она внутренне как-то перестроилась:

– Что мне сделать, чтобы стереть это с твоего лица?

– Что именно?

– Сам знаешь.

– Восхищение тобой? Похоже, никак, – попробовал пошутить Степа, но Дина помотала головой:

– Какое там. Это боль. Я это выражение глаз из тысячи узнаю.

– Хм… ну, если честно, у меня слегка побаливает мизинец на правой руке – прищемил позавчера дверью…

Дина усмехнулась и потянула Степу за руку в комнату. Закрыла балконную дверь на щеколду и повела его к дивану. У него в голове уже начали рождаться самые приятные мысли, но она решительно сказала:

– Тебе надо выспаться. Ложись. Потом поедим.

Степа активно запротестовал (спать, пока она рядом, так бессовестно терять драгоценное время?!).

Ее тон сделался мягче:

– Пожалуйста. Я посижу здесь. Могу почитать тебе. Можно и не Капоте, если хочешь. Очень важно, чтобы ты выспался.

«Важно кому – ей? Действительно?»

– Ночью высплюсь, – махнул он рукой.

– А ты разве не хочешь провести ночь на воскресенье с друзьями? Сходили бы куда-нибудь… В последнее время ты стал мало с ними общаться.

Степа промолчал.

– Ложись. Я буду рядом. Честное слово.

– А можно тебя обнять?

– Да.

– Ты… приляжешь тоже?

– Да.

От Дины не пахло духами, как от других девушек. Пахло шампунем и сигаретами, а к этим запахам примешивался ее собственный – островатый, но в то же время тонкий, ни на что не похожий.

«Господи. Я влюбился как мальчишка, честное слово, так нельзя», – без толку повторил Степа мысленно в сотый раз.

Он осторожно притянул ее к себе – Дина не оттолкнула. Потом, отстранившись на секунду, стянула с себя свитер, под которым была только майка, свободно сидевшая на ее мальчишеской фигуре.

– Жарко.

– Понимаю.

– Спи.

– Постараюсь.

– Я не мешаю?

– Никогда не мешаешь.

Лучшая подруга. Как же иначе.

Глава 2. Надя

«Как трудно было бы перенести наши

несчастья без друга,

который испытывает их еще сильнее нас».

Цицерон Марк Туллий

«Она все замечает и ни о чем не спрашивает. Наверняка она давно поняла мои чувства, но…» – подумал он, едва успев пробудиться. О чем еще думать, если не о ней?

«Но». Дальше мысль никак не шла, будто уперлась в бетонную стену. «Но», несомненно, присутствовало, но Степа не мог (кажется, и не хотел) признаться себе, в чем же оно состоит.

Он открыл глаза. «Так. А где она? Не могла же она уйти. Кто закрыл бы дверь? Открой она бы квартиру точно не оставила, не в ее духе».

– Четыре часа, – констатировала Дина, вернувшись с балкона и присев рядом с ним.

«Слава богу».

Теперь от ее свитера пахло морозом и дымом.

– Привет, – сказал он. – Но сейчас не четыре. Сейчас ведь…

– Ты спал четыре часа. Хорошо бы побольше.

– А ты что делала?

– Курила, читала Капоте – уж извини, что без тебя. Позвонила домой. Включила ноутбук, проверила почту – как обычно, взломала все твои пароли, пролистала твои интимные письма… шучу.

– Да я тебе сам пароль скажу.

– Не нужны мне твои письма – я к себе на почту заходила. Хотела узнать, нет ли новых заданий с работы.

– И как?

– Разумеется, есть. Мой начальник никак не мог пропустить выход этой книги.

– В интернет ее, конечно, еще не выложили?

– Я не нашла. Что ж, так лучше – я ведь предпочитаю листать книгу, а не крутить колесико мышки.

Около года назад Дине вдруг взбрело в голову, что единственная профессия, в которой она сможет себя реализовать – книжный обозреватель. Недолго думая, она, человек действия, без малейшего опыта работы подалась в известный литературный журнал, принеся в редакцию для примера свою рецензию на один из самых ярких романов года. Ее приняли – сначала внештатно, а потом и на полставки с постоянной зарплатой.

Параллельно Дина решила покончить с учебой на экономе и поступить на первый курс факультета регионоведения. Зачем – оставалось загадкой. «Хоть что-то другое, – сумбурно, но уверенно объясняла она лучшей подруге Наде. – Мало кто работает по специальности, это и не нужно. Диплом просто должен быть. А что скучно – учеба не должна быть интересной. В жизни полно других интересных вещей».

– Как глупо! До чего же ты странная, – открыто высказалась тогда Надя, знакомая с Диной с того возраста, в каком и говорить толком не умеют.

– Что ж… ты знаешь меня лучше всех. Видимо, так и есть – я глупая и странная.

Дина придавила окурок носком ботинка, потом, подумав, подняла его и все же донесла до урны.

– Да ни черта я о тебе не знаю. Смотрю на тебя и даже близко не могу угадать, что у тебя в голове. И если ты завтра вдруг возьмешь ружье и начнешь стрелять по людям, для меня это будет таким же сюрпризом, как и для какого-нибудь старичка из Тимбукту.

– Что поделаешь, «на этом свете человек редко понимает другого».

– А это кто еще сказал?

– Гете. «Страдания юного Вертера».

– Только ты одна в целом мире и успеваешь учиться, работать, общаться с людьми и заучивать наизусть книги, – с нескрываемым раздражением бросила Надя.

– Ну, мое «заучивание» и моя работа в какой-то мере дополняют друг друга.

– Но тебя же не Гете обветшалого заставляют анализировать, а новинки!

– Редактор одобряет уместно проведенные параллели и общую подкованность в вопросах литературы, да я и критики много изучала… Я бы рада читать и еще больше – и новинок, и классики – мне не в тягость, наоборот. Слава Богу, журнал не занимается детективами и сентиментальщиной. Конечно, под красивой обложкой часто скрывается «ноль без палочки»… но надо же мне знать, что сейчас выдают за качественную литературу.

– Да ты и без работы бы все это читала. Зачем так «вгрызаться» в ненастоящие реальности, если есть своя, настоящая, довольно короткая жизнь?

– А разве у меня нет своей жизни? У меня все в порядке.

Дина как-то резко замолчала, и было ясно, ЧТО она могла бы сказать: «На себя посмотри». Но нет, она бы никогда такое не произнесла.

Все существование Нади, несмотря на бесспорную цельность, напоминало бег белки в колесе – непрекращающийся, изнурительный, бесполезный. В подростковом возрасте, почему-то проникшись идеей конечности жизни, Надя стала пытаться взять от нее все – суетливо и довольно неуклюже. Из-за природной невезучести все начинания бедняжки либо были бесплодны, либо заканчивались плохо.

В ночных клубах она подсела на экстази и «слезла», только когда за нее взялась узнавшая обо всем Дина – взялась решительно и жестко. Зато никаких клиник не потребовалось, и родители Нади так ни о чем и не догадались.

Уезжая из клубов, она бесстрашно ловила «попутки», и один такой «улов» закончился плачевно: ее ограбили и избили. И, уж конечно, чудом выпросив телефон у сердобольного прохожего, позвонила она не домой – маме с папой, уверенным, что дочка ночует у подруги и готовится к зачету, – а Дине, и та сразу примчалась на такси. Забрала Надю к себе, скрепя сердце согласилась не вызывать врачей, привела ее в порядок и даже кое-как замазала тональным кремом синяки на лице и шее, чтобы ей не пришлось отвечать на вопросы родителей.

То и дело Надя возникала на пороге Дининого дома в слезах из-за очередного мачо: обманул, бросил, изменил… хотя какой смысл хранить верность девушке, которая убеждена, что на отношения с одним человеком можно пожертвовать максимум пару недель.

Несколько раз Дине приходилось сопровождать Надю в аптеку за тестом на беременность – одной ей было почему-то страшно. К счастью, до сих пор все обходилось.

Учеба на самом престижном факультете университета, стоившая родителям Нади почти всех накоплений, сильно страдала из-за жизненных установок девушки. Тратить время на скучные лекции и семинары ей не хотелось – в результате недоумевающим родственникам («Наша дочь все время готовится к занятиям, даже ночами – что за звери эти преподаватели?!») приходилось давать Наде деньги еще и на тройки в зачетке.