Стася из таверны «Три дороги»

Я услышала, как загремели противни, зажурчала вода. Было пора возвращаться к работе. Вспомнив о мази, я взбежала в свою комнату, вытащила из сундука склянку. Мазь я варила сама, на козьем жиру. Ромашка, мать-и-мачеха, золотой ус. Я покупала его у заезжего травника, отдала полсеребряной монеты. Вот и проверим, как работает средство. Немного мази я наквацала на самый кровавый синяк на бедре. А целую щепоть размазала по лицу. Блестит, пахнет! Теперь все мухи округи мои.

За стеной было необычайно тихо. Что же Крысин ребёнок? Неужели худое случилось? Предчувствуя недоброе, я выскочила из своей каморки, и толкнула дверь к Крысе. Там было пусто, повсюду валялись грязные тряпки, сиротливая колыбелька покачивалась в углу, точно ее только что толкнули. Я кубарем слетела вниз и застала Крысю, садившейся на повозку.

– Крыся, голубушка! Куда ты собралась? – запричитала я, глядя в заплаканное опухшее лицо девушки.

– Что у тебя с рожей? – хрипло засмеялась Крыся,– Матушка отоварила?

– Да ерунда, с постояльцем подралась. Снасильничать хотел.

– Ты отбилась, а я нет, – лицо Крыси скривилось, и она кивнула на свёрток.

В одеяле спал гоблин-полукровка, его ушки смешно подрагивали.

– Не признаёт внучка Матушка Скрыня. Сказала мне убираться подобру-поздорову. Не нужен ей ублюдок.

– Погоди-погоди, она так и сказала? А что господин Воржик? Может, ему написать письмецо? Куда ты теперь? – зачастила я, оглядываясь на возницу, который заканчивал приготовления к поездке, укладывая какие-то мешки на телегу.

– Нужна я ему… Побаловался и будет. Решила я в Челноки податься. Заплатила вон купцу, он меня и довезёт. Там найду комнатку, буду на мост ходить, юбками трусить. Проживу как-нибудь.

Возница хитро смотрел на Крысю. Бедная дурочка, что теперь с ней будет.

– Ты прости меня, что я тебя побила. Ты не сглазила моего парнишку. Я-то думала, что моя кровь сильнее гоблинской. Он родился, такой славный был, беленький. Теперь темнеть стал, ушки вытянулись. Ой, за что мне беда такая…

Она завыла, закусив кончики платка, наброшенного на плечи. Красивого, расписного платка. Такие не дарят заезжие гости девахам.

– Погоди, Крыся, у меня есть кое-что для тебя.

Я метнулась во двор, к своей грядке. Порылась там, достала мешочек с заветными серебряными монетами. Десять штук. Недолго думая, оставила себе две, остальные в кулаке зажала. Мешочек землёй присыпала, бросилась к повозке со всех ног. Возница уже отъезжал, стегнув лошадёнку.

– Возьми, Крысенька, тебе нужнее.

Изумлённая дурочка смотрела на меня, покачивая головой в разные стороны. Никто никогда в её жизни не делал ей добра, и потому не знала она, что такое благодарность. Сунула подарок за пазуху и ладонью мне помахала. Я тоже помахала ей, проследив, как скроется повозка за ветками ёлок.

– Благородно, но невероятно глупо, – услышала я знакомый бархатный голос и обернулась.

Гвардеец неодобрительно смотрел на меня.

– Деньги мои, какое ваше дело? – дерзко ответила я и покраснела, потому что представила себе, как выгляжу в этот момент. Синяк на пол-лица, платье драное.

– Ты могла бы купить себе новый наряд, туфли, ленты. Всё то, чего хотят девчонки. Странная ты. Всех проституток не спасёшь. Да и надолго ли ей хватит твоих медяков?

– Серебряных.

– Тем более, невероятно глупо.

Гвардеец развернулся и пошёл к своей лошади, стал поправлять седло. Я почувствовала странную печаль. Неужели он вот так и уедет теперь? Хотя, что ему тут делать? И так задержался.

– Я вам даже спасибо не сказала, господин Смеян. Простите меня, я действительно благодарна вам за то, что вы меня от Жирко спасли.

– Как не поблагодарила? – удивился Смеян, – Я битых полчаса наблюдал прекрасную картину под названием «Купающаяся фея». Правда, из кустов обзор был так себе, но ближе подойти я не решился. А зря. Если бы меня заметил Жирко, то побоялся бы напасть. И ты бы не ходила сейчас с таким лицом…

Я вспыхнула от стыда и хотела убежать, но Смеян схватил меня за подол платья, и я чуть не шлёпнулась. Пришлось остановиться и обернуться.

– Мне довелось проверить карманы незадачливого любовника, и я кое-что обнаружил.

– Что же?

– Письмо. Оно адресовано тебе. Удивлён, что простая кухарка умеет читать.

Я чуть не задохнулась от удивления и испуга. Письмо! Кто мог написать мне? Отец? Неужели там всё так худо? Или Агнешка в беде?

Смеян протянул конверт, он его даже не вскрыл. Я выхватила письмо и поклонилась. Конверт был из дорогой бумаги, с золочёными вензелями. На сургуче отпечатан герб господина Вильда.

«Уважаемая госпожа Стася Лучик. Сообщаем Вам о том, что бракосочетание госпожи Баси Новицкой и господина Амброзия Вильда состоится в будущую субботу, девятого числа месяца цветения лип в замке Вильдов. Будем безмерно рады лицезреть вас в числе ближайших гостей со стороны невесты. Госпожа Бася Лучик посылает вам в дорогу три золотых и платье, чтобы вы могли прибыть в подобающем виде».

– Вот гад! – сказала я, и Смеян захохотал.

– Вам в любви признались не теми словами?

Пришлось объяснить, что к чему. Смеян снова захохотал.

– А я-то думал, зачем этому дурню бархатное красное платье? Ну, думаю, у него и причуды. В деваху переодевается на досуге А тут целый сюжет.

– Скрыть он хотел, негодяй эдакий, письмецо. А платье бы в ближайшей роще выкинул.

– Или продал бы, что вернее.

Я посмотрела на Смеяна с прищуром, хоть правое веко и болело.

– А откуда вы про платье знаете?

– После того как Жирко сбежал, бросив свои вещи, я в них порылся. Ведь с Матушкой Скрыней он не расплатился. Пришлось отдать красное платье. Денег в сумках Жирко не оказалось.

Я решительно двинулась спасать подаренное мне сестрой бархатное платье. Надо же? Моя сестра не только вспомнила обо мне, но и пригласила на свадьбу, да ещё и позаботилась о том, чтобы я чучелом не выглядела! Милая моя Басенька. Как же тебе одиноко, если ты вспомнила обо мне!

– Матушка Скрыня, – объявила я с порога, – прошу вас, войдите в моё положение. Мне очень, очень нужно бархатное красное платье. Его вёз Жирко для меня. Я на свадьбу к сестре приглашена. Это мой наряд.

Матушка Скрыня рассматривала зарубленного индюка, высоко подняв его за лапу над столом. Бельмы на глазах индюка пялились на необъятную грудь гоблинки.

– Не знаю я никакой свадьбы. Платье я отдам Данутке. Оно ей впору будет, тощие мослы прикрывать. А то выгоды от этой девки никакой. За ночь только двух гостей обслужила, даром кашу хлебает.

– Матушка Скрыня, голубушка, прошу тебя, это моё платье, – заканючила я.

– Вот что, дура, – хозяйка обернулась ко мне и умолкла, а потом громогласно захохотала, не закончив реплики,– с такой-то рожей только на свадьбу заявиться!

Матушка Скрыня шлёпнула индюка в таз, плюхнулась на лавку и стала заливаться таким издевательским хохотом, что из моих глаз брызнули слёзы.

– Говорила я тебе, потрахушки не на сеновале надо устраивать, а в комнатках, на втором этаже. Тогда и прибыля будут, и рожа цела.

Я выбежала из кухни в подвал за картошкой. Там уж я могла поплакать всласть. Ну что за судьба моя такая? Моя старшая сестра за богача замуж выходит, будет пир горой, приличное общество, танцы и музыка, фейерверки…Может даже, король пожалует. Ведь господин Вильд, проклятая душа, его Правая Рука. А я всего этого не увижу. Представляю себе, какой там будет свадебный торт! Весь белый, воздушный, пятиярусный. Слуги вкатят его в залу на хрустальном столике. А на самой верхушке торта будут два лебедя в пене взбитых сливок. Один белый лебедь, а второй чёрный. Стоп! Почему чёрный? С чего это? Я вытерла слёзы и посмотрела на проросшую картошку. Белый и … чёрный! Неотступное видение перед моим взором рисовало именно такую пару. Вот я беру одного лебедя за шейку, отламываю его от воздушного макового бисквита. А из торта льётся кровь. Один ручеёк, второй… Эльфийская праматерь!

Я быстро накидала картошки в два ведра и втащила их в кухню. Шмыгая носом, стараясь не смотреть на хозяйку, взяла ножик и вытерла об подол. Мина косилась на меня из-за кастрюли с супом, а Матушка Скрыня гаркнула:

– Вот что, Стася, бери своё платье да езжай на свадьбу. Что я, не понимаю, что ли? Сестра есть сестра, сверби её драконовым хвостом. Только поскорее ворочайся, тебе сроку неделя, потом пеня пойдёт. А я уж тебя из-под земли достану.

Сказала так и платье мне протянула. Я застыла, хлопая глазами. Что тут произошло, пока я в подвал бегала?

– Спасибо, Матушка Скрыня, а как же вы без меня? Вас на кухне маловато остаётся.

– Справимся как-нибудь. Зато не будешь говорить, что твоя хозяйка злыдня эльфийская, проклинать не будешь. А мне привезёшь со свадьбы каких-нибудь рецептов, чтобы у нас тоже стол был не хуже господского…

– Мина, не забывай поливать мои грядки! – взвизгнула я, не помня себя от счастья. Подбежала к ней и расцеловала в щёки. Потом метнулась к себе в каморку, собрала в узелок скудные пожитки. И застыла как вкопанная. Платье!

Я развернула его. Алый бархат был тонким и прочным. Его ткали феи, не иначе. На груди мастерицы пришили серебряное кружево, и такое же пустили по подолу. Высокий стоячий воротник был расшит мелким жемчугом. Если такое платье сестра передала для меня, то как же хороша будет сама Бася на свадьбе? Я скатилась кубарем по лестнице, снова поцеловала Мину в щеку.

Гвардеец с невозмутимым видом смотрел на меня, скрестив руки на груди. Слышал ли он, что Матушка Скрыня отпустила меня на праздник?

– Платье примерь, – засмеялся он, видя, как я взволнована. Я оглянулась на Мину и Матушку Скрыню, и сонных девах, спустившихся проводить меня. Они смотрели на меня с такими же улыбками, которыми смотрят подружки невесты, точно предстояла моя свадьба. С непонятной дрожью в пальцах я натянула бархатное платье прямо поверх моего драного и заштопанного. Покружилась вокруг себя, ловя восхищённые женские взгляды. Мелькнуло удивлённое лицо Смеяна, деревянный потолок, подвешенные под ним свечные канделябры, разномастные стулья, лавки. Смешались окна и двери, белёный затухший очаг, несвежие скатерти и … пол. Я рухнула, как подкошенная.

Глава 4

Я не люблю, когда меня поливают холодной водой, но Мина опрокинула на меня целое ведро, справедливо предполагая, что я очнусь. Так и произошло.

За прошедшие сутки я искупалась в третий раз, и в этот последний – не по своей воле. Я медленно села, в голове был туман, а окружающие предметы словно утратили свои контуры. Наклонившаяся ко мне голова Мины показалась мне ужасно огромной, вроде тыквы с грядок. Подбежавшие девахи походили на громадных кукол, которыми пугают детей на ярмарках. Они с трудом стащили с меня намокшее бархатное платье. Девахи резко дёргали его в разные стороны, рукав и подол трещали, но почему-то сразу после того, как с меня сняли подаренный наряд, я задышала легче.

– Такое от корсета бывает. Перетянут шнурки, ни дохнуть, ни пукнуть, – произнесла со знанием дела Данутка.

Гвардеец наклонился ко мне и спросил:

– Какие были видения?

Я хоть и немного ошалевшая была, но всё же понимала, что выдавать себя ни в коем случае нельзя.

– Какие там видения? Голова от счастья кругом пошла, – вот и всё, что мне удалось из себя выдавить.

Получилось не слишком убедительно, но девахи засмеялись. Я поднялась, отряхнула подол и посмотрела по сторонам. Данутка аккуратно сложила мокрое платье и сунула его в мой узел с пожитками.

Мне было нужно понять, на чём я доберусь до имения господина Вильда. Никого из гостей не было видно. Не будить же их? Да и вряд ли кто-то держит путь в сторону Солнечных Холмов, это не близко. Мне бы добраться до двора бендюков, там можно нанять повозку или хотя бы место в ней. У меня оставались две серебряных монеты под корнями мелиссы. Я оглянулась – вокруг стояло слишком много любопытных, при них я никак не могла вернуться к своей заветной грядке. Покуда я вертела головой, как мокрая курица, Смеян предложил мне поехать в Солнечные Холмы с ним. Дескать, у него там кое-какое дело наклюнулось. Матушка Скрыня сально улыбнулась и махнула рукой. Я насупилась. За кого он меня принимает? Да и как я поеду с господином Смеяном? На его коне? Вдвоём в седле? В обнимку? Мне хватило обнимок с Жирко.

Тут же я вспомнила, как беззастенчиво гвардеец сообщил о своих подглядываниях за моим ночным купанием, и лицо моё запунцовело.

– Нет, благодарю, – тихо буркнула я.

– Скоро господин Пруток поедет на ярмарку в Челноки, там есть двор бендюков. По крайней мере, шанс добраться до Солнечных Холмов неплохой. Надо подождать, когда он позавтракает и договориться о цене, – сказала Данутка и зевнула, – пойду его растолкаю.

Я села в ожидании Прутка. Гвардеец завтракал, не глядя в мою сторону. Он так яростно рубил колбаски на деревянной подставке, что она едва не треснула. Возможно, я не слишком вежливо обошлась с господином, но потерять последние остатки честного имени я не собиралась. У меня ничего другого в приданом и не оставалось.

–Эту што ль страховидлу везти надо? – гаркнул толстяк в полосатом жилете, засаленном на животе.

Я подняла лицо на него и подумала: «Да, господин Пруток, хоть страховидлой называй, а только возьми до двора бендюков».

– Сколько просите за проезд, господин Пруток? – робко спросила я.

– Да нисколько, если будешь разговорами развлекать. Бабу только в двух случаях бьют: за язык острый и если не дала. Я так думаю, что вряд ли на тебя кто запал. Значит, болтливая. До ярмарки часа три ехать, не меньше, в дороге заскучать можно. А с болтливой бабой не соскучишься.

– Вот спасибочки, господин Пруток, я уж столько историй знаю, баек разных, – обрадовалась я.

– Полезай в повозку, – сказал купец.

Я подхватила узелок и забралась под толстую холстину, которой была накрыта повозка. Внутри лежали одинаковые мешки, плотно набитые овечьей шерстью, из-под одной заплаты вылез изрядный рыжеватый клок.

Господин Пруток сел на облучок, цокнул языком, и лошадь бодро порысила по Широкой. Мина помахала мне ладошкой, а за ней и Данутка. Я помахала им вслед. Жаль, что с гвардейцем не случилось проститься. Может, и к лучшему…

Я вздохнула и стала перебирать в уме истории из книг, которые читала в папашкиной библиотеке.

– Ну, давай рассказывай байку. Только длинную и жалостливую. Про родовое проклятье или там драконью погибель, – неожиданно для меня обозначил свой выбор господин Пруток.

– Знаю одну жалостливую, – сказала я со вздохом, – про Ромилу и Джулиана. Вы её слыхали?

Господин Пруток не слыхал. Я начала заунывное вступление.

– В одной далёкой заморской стране, где царит вечное лето, цветут кипарисы, нарциссы и зреют благовонные травы, жили две знатные семьи Монтегью и Капулеты. Так уж повелось, что враждовали они испокон веку. Уже никто не помнил, с чего началась распря этих достойных семейств, а только никак не могли они примириться. Монтегью жили на правом берегу быстрой реки Дидаже, а Капулеты – на левом. А между двумя дворцами был выстроен ажурный мостик.

Тут я услышала цокот копыт и выглянула из-под полога. Так и есть, нас догонял гвардеец Смеян. Его лошадь трусила в отдалении, и вряд ли он мог бы рассмотреть меня в повозке, не отогни я полог. Наши взгляды встретились. Смеян надменно скривил губы, и я отпрянула внутрь повозки.

– Дальше-то что? – спросил нетерпеливый господин Пруток.

– Говорили жители заморской страны, что когда-то оба достойных семейства строили тот мостик совместно. Они наняли самого лучшего архитектора, поручили ему нарисовать самый воздушный, самый невесомый, но в то же время прочный мост. Уплатили ему немалую цену. А когда пришла пора принимать работу эти два семейства стали ссориться, кому будет принадлежать эта диковина, и как ею пользоваться. До того дошёл их глупый скандал, что юноша из одного семейства столкнул в бурные воды Дидаже юношу второго семейства. И тот утонул, не успев даже вскрикнуть.

– Вот дураки, – хмыкнул господин Пруток, – надо было вот как сделать. Принять работу у архитектора, и установить пошлину за проезд по мосту. Кто на правый берег едет – Монтегью платит, а кому на левый берег потребовалось – Капулетам. И делить тут нечего.

– После той ужасной и нелепой смерти началась вражда у двух благородных семейств. И не проходило и года, чтобы не проливалась кровь, – продолжила я.

– Видно король этих заморских земель был дурак. Или малолетний при регенте, если не мог вражду остановить, – резонно заметил господин Пруток, – добропорядочный правитель не допустит, чтобы знать вела себя, как бродяги с большой дороги. Вот у нас раньше до чего опасно было по трактам ездить? Охрану нанимали. Теперь же орков перебили, а эльфы сами убрели в Заоблачье. Остались одни порядочные: люди, гоблины да шноркели. Вот что значит мудрое руководство его величества Хенрика.

– Увы, в той далёкой стране не было такого рассудительного и всеми уважаемого правителя. Заморское государство раздирали распри. Брат шёл на брата, а вчерашний друг оказывался злейшим врагом. Монегью и Капулеты не только сходились в жестоких схватках. Они ещё и беспрерывно судились, тратили кровно нажитые денежки на алчных судей.

Мы резво трусили по дороге, которая то сужалась, то расширялась. Лесной тракт, истоптанный тысячью копыт лошадей и мулов, людскими босыми и обутыми ногами, был мне плохо знаком. Я попала к Матушке Скрыне не по нему, а по Срединному Торговому. Мне было тут неуютно, хотя Широкая вела в довольно большой торговый центр королевства – Челноки.

Я надеялась, что мы не встретим по пути никого, назойливых сорок и горделивых ворон, на ветках ёлок, но тревожно всматривалась в гущу леса. И цокот подков лошади гвардейца сначала затих, потом и вовсе пропал. Куда он делся? Я оглянулась – за нами никого, лишь только лес и его обычная тишина. Вдалеке послышался странный треск, который, бывает, издаёт при падении дерево, подгнившее у корня.

«Куда подевался Смеян, и почему решил оставить нас? – разочарованно недоумевала я, – ведь поначалу он так уверенно сопровождал повозку, точно ему было дело и до меня и до моей поездки в Солнечные Холмы».

– Дальше-то что было? – окликнул меня возница обернувшись.

Его лицо недовольно скривилось. Надо же, девчонка-пустомеля болтала-болтала, а потом заглохла. Я вздохнула и продолжила, нервно поглядывая по сторонам.

– И вот Ромила поняла, что сердце её принадлежит наследнику Монтегью. Коварная семейка сумела произвести на свет самого прекрасного юношу. Он был высоким, кудрявым блондином. А в его небесно-голубых глазах отражалась доброта и кроткий нрав.

– Не думал я, что бабам нравятся тихони, – захохотал господин Пруток, – хотя тихоня не наставит синяков за плохо пропечённые кнедли.

– Джулиан тоже стал всё чаще выходить на ажурный мостик, чтобы издалека увидеть изящную фигурку Ромилы в белом платье. Сердце юного Монтегью неукротимо трепетало при упоминании фамилии Капулетов, и виной тому была не вековая ненависть к соседям, а зарождающаяся страсть к Ромиле, младшей дочери проклятого семейства.

– Тпру, травяной мешок, – гаркнул господин Пруток, натягивая поводья, – глаза повылезли, коли не видишь, что впереди дерево упало.

Я высунула из повозки голову и увидела, что путь нам действительно преградил толстенный ствол поваленной сосны. Её разлапистые ветки беспокойно махали, точно сосна упала недавно. Не треск ли этого ствола услышала я десяток минут назад?

Над головой господина Прутка с оглушительным карканьем пронеслась крупная ворона Не раздумывая, я спрыгнула с повозки и дёрнула в кусты. Оттуда мне прекрасно было видно, что из-за поваленной сосны навстречу повозке полезли люди и гоблины. Они даже не закрывали своих лиц. Кровожадные рожи разбойников были мне не знакомы. Пожалуй, только один походил на Жирко. Сжимая в руках кривые ножи, хохоча и перешучиваясь, они приближались к господину Прутку, окружая его со всех сторон.

– Что в мешках везёшь?

– Распрягай лошадёнку!

– Где девка твоя?

Я увидела, что Жирко беспокойно оглядывается по сторонам и поняла, что совсем скоро он найдёт меня. Я пулей бросилась в лесную чащу, прекрасно понимая, что ничем не смогу помочь господину Прутку. Где-то далеко тоненько заржала кобыла, и я побежала на её голос. «Ноженьки мои резвые, не подведите. Угоню-ка я себе лошадку разбойника!», – мелькнуло в моей голове. Сзади слышался треск сучьев, кто-то явно бросился за мной в погоню. Я оглянулась, но не увидела никого, преследователь не дышал мне в спину. Надо мной захлопала крыльями сорока и стала лететь, стрекоча. Я сконцентрировав всю свою ненависть к предательской птице и метнула в нее такой воздушный ком, что испуганная сорока перекувырнулась в воздухе и метнулась наугад в сторону. За ней свернул и мой преследователь. Он подумал, что птица летит по моему следу, и моя уловка повела его влево. От такого неожиданного расхода волшебства, я споткнулась, но пробежала ещё пару шагов и упала на колени. Тут же я почувствовала, как кто-то зажал мне рот большой ладонью. Пискнув мышкой, я забилась в объятиях невидимого мной человека.

– Стася. Тихо. Если хочешь попасть на свадьбу, успокойся и полезай туда. Никто не смотрит вверх, даже преследователи, – прошептал знакомый голос Смеяна.

Он медленно убрал ладонь и повернул меня за плечи к себе. Приложил палец к своим губам и показал на верхушку сосны.

Я, плохо понимая, что происходит, вскарабкалась как можно выше и села на разветвлении двух толстых сучьев. Мне было хорошо видна часть дороги до нашей повозки. Там у деревьев были привязаны лошади. Я сосчитала, их было пять. Смеян уже скрылся под ветками сосен, я не заметила, как он ускользнул.

«Какой храбрец!– подумала я в восхищении, – не боится ничего!» И тут же охнула: ведь разбойников было пятеро по меньшей мере! И каждый из них был вооружён ножом! И что будет со мной, когда Смеяна зарежут? Они начнут меня искать, ведь довольно быстро они поймут, что далеко убежать я не могла. Прочешут лес, и рано или поздно кто-то из них поднимет голову вверх!

В моей душе боролись два чувства: мне хотелось подчиниться воле Смеяна и остаться на верхушке сосны, и одновременно мне хотелось наперекор ему броситься в гущу битвы. Хоть у меня не было ни ножа, ни сабли, ни даже кастета, я могла бы что-то сделать, чем-то помочь гвардейцу. И… я осторожно спустилась и, задрав юбку, чтобы та не мешала бежать, крадучись зарысила к месту побоища.

Я слышала, как гикают и порыкивают гоблины, но ничего не видела, пока не подобралась поближе к дороге. Я увидела, как господин Пруток сидит в пыли возле колеса телеги. Руки у него были связаны за спиной, а полосатый жилет из плотного атласа уже перекочевал на телеса одного из разбойников. Этот ушастый гоблин с интересом копался в повозке, не обращая внимания на то, как его четверо товарищей обступили Смеяна и бестолково размахивают длинными ножами. Разбойник вытащил из-под мешков с овчиной тюк разноцветной парчи и с восхищением рассматривал, как блестит на солнце плетение нитей.

Господин Пруток тихо завывал, понимая, что и ему, и спрятанному товару теперь несдобровать. Я заметила, что прямо в кустах лежит толстая сухая сосновая ветка, на вид увесистая, хотя и разлапистая. Я подняла её с трудом. Прикинув, что могу ударить этим дрыном гоблина по спине, что точно отвлечёт внимание разбойников от Смеяна, я поволокла ветку к дороге. Бросив взгляд на гвардейца, я увидела, что одного разбойника ему уже удалось обезвредить, потому что гоблин стоял на коленях, держась за живот. От вида крови мне стало дурно, я подняла ветку, изо всех сил размахнулась, едва не шлёпнувшись на спину, и поняла, что удар нанести я не смогу и бросила ветку.

Мне снова пришлось призвать на подмогу ветер. Я чуть наклонилась и медленно подняла обе руки вверх. Звуки мира пропали, потому что я перестала слышать скулёж раненого гоблина, вытьё купца, гарканье разбойников. Ветка подскочила и треснула гоблина прямо по его лысому темени. Тот повернулся ко мне с диковинным изумлённым видом и крикнул: «А-а-а»! и тут же рухнул как подкошенный. Его лапищи выронили добычу, и драгоценный тюк упал в дорожную пыль.

Нападавший на Смеяна Жирко тоже оглянулся. Увидев меня, он расплылся в хищной ухмылке, бросил сотоварищей и побежал в мою сторону. Жирко бежал медленно, как в кошмарном сне. Я вспомнила ночь на озере, когда Жирко напал на меня, навалился своим грузным телом, шарил своими бесстыжими руками по груди и животу. Вспомнила, как он ударил меня по лицу, точно сковородой огрел, и завизжала. Звука своего голоса я не услышала, но его услышал господин Пруток. С неожиданной резвостью он поднялся на одно колено, а потом и на второе, вихляясь, встал на ноги и, наклонив голову, бросился наперерез Жирко. Пруток боднул бегущего ко мне разбойника в бок головой и свалил его на землю. Самому господину Прутку не удалось удержаться на ногах, он повалился на землю, как куль с шерстью, и покатился в кусты. Не дожидаясь того, что Жирко встанет на ноги и добежит ко мне с ножом, я ринулась к нему и стала пинать ногами, особенно никуда не целясь. Не знаю, откуда взялись у меня силы, но я орала и пиналась, как упрямый осёл. Жирко валялся, не шевелясь, только ноги его в дорогих сапожках неловко подрагивали. Я даже пару раз заехала негодяю по носу, и красоты Жирко это не прибавило. Силы мои окончательно оставили меня и я села на дорогу, размазывая кулаком слёзы по лицу. Зато я услышала краем уха слабый голос господина Прутка: «Минус четыре». Слух возвращался ко мне.