Дыши

– А девчонка-то не промах, – Джанджа зевнула и положила голову Антону на плечо. – Давай оставим ее у себя и сварим как-нибудь для подношений.

Антон сглотнул.

– Тебе нельзя оставаться со мной.

– Потому что ты псих?

Антон кивнул.

– Ты кидаешься в людей помоями?

Антон подумал и скромно покачал головой.

– Орешь благим матом? Угрожаешь выпрыгнуть из окна, если тебя не будут воспринимать как нормального мужика?

Он снова задумчиво покачал головой.

– Ну и, – Лада откашлялась. – Может, ты занимаешься онанизмом с собственным отражением?

– Нет, – буркнул Антон и отвернулся.

– Вот видишь! – Лада пожала плечами. – Ты гораздо меньший псих, чем большинство моих бывших!

Антон перевел удивленно-заторможенный взгляд с новой знакомой на Джанджу. Та выглядела не менее заинтригованной.

– Эка птица к нам попала, – забурчала она, брезгливо кутаясь в пальто. – Глядишь, теперь не отделаемся.

– У тебя, видимо, большой жизненный опыт, – пролепетал Антон вежливо.

– Я звала себя Жрицей любви, – важно кивнула девушка. – Потому что я уходила – за мной всегда следовали, понимаешь? И я все хотела понять, как эта штука работает. Ну и, те, с кем я спала… Мне нравилось, что часть их красоты и харизмы живет и во мне, – Лада отстраненно улыбнулась. – Потом, правда, у меня накрылся гормональный фон, и я чуть было не превратилась в Жрицу, которая постоянно жрет.

Антон сдавленно хмыкнул (он даже не знал, что еще так умеет) и поглядел по сторонам, потому что пялиться на Ладу в данный момент было все равно, что видеть ее голой. А Антон к таким откровениям был явно не готов.

Вагон практически пустовал. В противоположном конце его на сидениях спали два бомжа. Типичный такой питерский поезд в будний день ближе к полуночи.

Обычно в таких условиях у него моментально начинался психоз. Но таблетки он с собой не взял, разумеется.

Он же практически здоров.

Лада вышла из своей внезапной ностальгии, обернулась и уставилась на Антона долгим взглядом. Будто ела его мозг вприкуску с хлебом. Он даже слышал, как она чавкает.

– Я пошутила, – произнесла она наконец без улыбки. – Ты слишком странный, чтобы у тебя ночевать. Я и не собиралась.

Поезд остановился на очередной пустой станции.

Лада тут же встала и молча вышла из вагона.

Антон, по непонятной ему самому причине, без единой мысли в голове вышел вслед за ней.

– Клоун, – буркнула Джанджа.

Императрица

Меня преследовали только раз в жизни.

Какой-то местный сумасшедший, с черной от тяжести кармы кожей, насквозь пьяный, но от этого не лишенный, увы, возможности, перемещаться. Я подхватила его на хвост где-то на Конюшенной.

Он то обгонял меня, то отставал, постоянно махал руками, но ни разу не сказал и слова. В какой-то момент мне надоело скрываться от него в магазинах, нервы на тот момент уже давно были так себе. Я просто остановила ближайшего мотоциклиста и попросила его довезти меня до Васильевского острова. Или куда угодно. Алкоголик проводил нас взглядом побитой жизнью псины.

В тот момент я поняла, что у некоторых жизненных историй нет ни начала, ни смысла.

И вот я снова бреду по пустому ночному проспекту.

Продрогшая и с очередным психом на хвосте. Я с разочарованием подумала, что жизнь меня ничему не учит.

Антон догнал меня и пошел рядом.

Погода располагала к молчанию. Было холодно, ветрено и промозгло. Типичный Питер, нетипичный ноябрь.

– Куда ты идешь? – спросила я пространство.

– Я провожаю тебя до дома, – ответило пространство робким мужским тенором.

Будто сомневалось, что ему позволено подавать голос.

– А кто тебе сказал, что я иду домой?

Антон нахмурился.

– Но ведь сейчас слишком холодно, чтобы идти куда-нибудь еще, разве нет?

Он был слишком умен для шизофреника. Хотя я понятия не имела об умственных способностях этого подвида.

Но все равно: он был умен достаточно, чтобы не считать его обреченным. И красив, блин, как мужская версия Секретов Виктории.

Я словила себя на мысли, что опять вдалеке вижу очертания французского шато. Красивого такого, с фахверковой крышей.

Может быть, я все-таки исцелю его? Поцелую, как лягуху – и он станет обыкновенным принцем, а не чокнутым.

– Насколько ты болен?

Антон вздрогнул.

Я скосила взгляд.

Он тряс головой, будто в атаке. Или будто снова разговаривал с кем-то невидимым, как тогда в кафе.

Я даже не знала, какой из вариантов мне кажется более криповым.

– Ты собираешься отвечать или как?

Антон повернулся ко мне затравленным взглядом, откашлялся и… замолчал.

Потрясающе.

Я вздохнула.

– Собственно, насколько знаю, шизофрения неизлечима.

– Мы так не считаем, – пробурчал он мрачно. – У нас есть план. План выздоровления. Мы почти у цели.

Вот какой поворот. Они, видите ли, почти излечились.

Происходящее носило какой-то шизонутый характер, другого слова подобрать не удавалось.

Я покрепче закуталась в пальто и ускорила шаг. Точнее вообще побежала. Просто медленно. Чтобы не слишком демонстрировать свою панику одному рядом идущему психу.

Псих, конечно, тоже побежал.

Конечно. Я когда-то мечтала, чтобы он за мной бегал. Больше никогда ни о чем мечтать не буду.

– Почему ты так быстро идешь? – спросил Антон, обгоняя меня. – Пожалуйста, прекрати. Я изо всех сил стараюсь быть нормальным.

– Иначе что? Уйдешь в психоз?

Я притормозила, сделав вид, что обеспокоена его судьбой. Но вдалеке на горизонте уже забрезжил способ побега. Не сказать чтобы гениального. И уж точно не благородного.

Но камон, он говорил о себе во множественном числе. Так поступают только конченные психи!

Антон не ответил и остановился, тяжело дыша и ухватив себя за волосы.

Мне бы убежать подальше в этот момент – но нет. Я была глупа, как прародительница моя Ева, искушенная белобрысым змеем.

– Ты это… – я помедлила, не уверенная, что он вообще меня слышит. – Ты того… Когда про голову говорил и сказал «Мы»… Ты же имел в виду психиатра своего, да?

Пожалуйста, идиот, скажи «да».

– Нет, – выдохнул Антон и отвернулся.

– А кого? – не унималась я. – Своих друзей? Своих субличностей? Ты – как тот парень из Америки, да? У тебя в голове куча народа, и ты с ними обсуждаешь очередное убийство?

Антон поднял на меня удивленный взгляд, полное значение которого считать я не смогла. Что-то среднее между надеждой и обидой. А может, ему было плохо и он надеялся, что я оставлю его в покое.

Но он не знал обо мне одной вещи.

Я сама ее узнала о себе в полной мере только в тот вечер, наблюдая уже который час душевные страдания этого относительно юного Вертера.

Она была очень не очень, эта моя черта характера, будем откровенны. Я прятала ее ото всех живых в дальний ящик своих скелетов. Каждый раз скромно приваливалась сверху и ждала, когда разговор пройдет мимо.

И черта спокойно плавала себе в формалине, никому не мешая, пока очередной знакомый в пьяном угаре не наступал на нее, эту мою любимую мозоль, со всей силы своих манипулятивных истерик.

А правда была в том, что я была садисткой.

И бросить этого страдальца одного на дороге я не могла. Мне нравились его страдания. То, как мужественно он сдерживал свою панику. Как отчаянно она все равно раз за разом проявлялась на его прежде красивом лице. Как это красивое лицо сжимала судорога.

Боже, да я просто упивалась мыслью, что в этом городе так надрывно, глубоко и беспросветно могла страдать не только я!

Я оторвалась от прекрасного зрелища, потому что пялилась уже так долго, что испугала саму себя. Вместо этого я подошла к трассе и начала голосовать. Машина остановилась спустя полминуты, и я просунула голову в провонявший сигарами салон.

– Тут парню нужна помощь, подвезете?

Разумеется, подвезут. Это же Россия.

XXX

Антон проснулся в чужой постели. Этого не случалось с ним уже так долго, что он даже забыл, как это приятно.

Воспоминания предыдущего дня холодными лягушачьими лапками выступили на лбу.

Он съежился. Сколько же раз за прошедший вечер его вышвыривало из самоконтроля? Три? Пять? А сейчас? Мог ли он быть уверен за ближайшие полчаса?

Годы! Годы борьбы за контроль над сознанием – насмарку. Все насмарку. Он обречен быть ничтожеством.

Антон отвернулся от окна, с его тусклым питерским полуденным светом, и свернулся калачиком. Он был почти готов признаться, что хочет сдохнуть.

Получасом спустя дверь в комнату со скрипом приотворилась, к нему заглянул любопытный глаз новой знакомой.

– Ты спишь? – спросила Лада шепотом.

Антон не ответил и продолжил лежать в позе эмбриона, уставившись на нее своими пустыми глазницами.

– Ты там умер?

Лада зашла в комнату и обеспокоено присела перед его лицом. Она хотела было приложить ладонь ко лбу проверить температуру, но в последний момент одумалась и одернула руку подальше.

Очень верное решение. Вряд ли у него нашлось бы сил сопротивляться, но, Антону хотелось верить, он смог бы откусить ей пару пальцев при приближении.

Он был больным зверем. Таких требовалось либо пристрелить, либо отпустить умирать на родину. У Антона же было чувство, что Лада наденет на него ошейник и оставит у себя. Сторожить квартиру от злых духов.

Лада так и осталась сидеть напротив.

Скрестив ноги по-турецки и пялясь куда-то в пространство между его раскрытыми настежь, словно окна пустой квартиры, глазами.

Они стоили друг друга, этого отрицать не имело смысла. Ни одно вменяемое существо не признало бы в этой парочке себе подобных. Обычным людям даже не было доступно понимание того, что происходит в квартире.

Антон и Лада голодными глазами пялились в Пустоту, что океаном боли плескалась в молчании между ними. Пялились и не могли ее наесться.

Так прошло около десяти минут. Могло бы и больше – но желудок Антона издал свой голодный протест.

Лада моргнула.

– Могу сварить лапши, теоретически, – пробормотала она, поднимаясь. – Вообще, я вчера должна была съехать из квартиры. Так что нормальной еды в доме, конечно же, нет.

Антон сглотнул и тоже попытался сползти с кровати.

– Куда собрался? – возмутилась Лада, заталкивая его обратно на одеяло. – Ты лежи, тебя вчера знатно помотало. Лада знает, каково быть особенным. Антон – приходит в себя, Лада – готовит лапшу и возвращается. Лады?

– Лады.

– Мольто бене, – девушка подмигнула и убежала на кухню греметь кастрюлями.

Это было так странно.

Лежать в чужой кровати, слышать, как тебе готовят завтрак, чувствовать запах женских духов, пропитавший одеяло. Будто жизнь снова стала нормальной и никогда не была другой.

Интересно, можно ли вычеркнуть последние десять лет и встать с этой кровати адекватным?

Антон пролежал так некоторое время, плавая по отдаленным локациям сознания, затем все-таки повернул голову вправо. На подушке рядом лежала сонная Джанджа. Его собственное прекрасное проклятие.

Она протянула свою тонкую кисть к его лицу и заправила русый локон за ухо. Затем наклонилась и миролюбиво поцеловала в губы.

Поведение его духа давненько не отличалось столь показным спокойствием и принятием. Либо он и вправду выздоравливает, либо Джанджа вчера наделала глупостей и теперь просит прощения. И скорее второе.

Обычно он часами мог наблюдать за ее сном, рассматривая малейшие изменения на ее лице, наматывая одну из афро кудрей на палец.

Но сейчас его неведомыми силами тянуло на кухню. Ведь там кипела жизнь.

Лада встретила его эмоцией радости, перекосившей ее красивое восточное лицо. Темные кудри растрепались по физиономии, полы длинной юбки были заткнуты за пояс, в руках она вертела огромную сковороду, полную плова.

– Плох тот узбек, что не может сотворить плов из топора, – пробормотала она, сосредоточенно делая пасы сковородой и заставляя волны риса летать над кухней, преодолевая пределы гравитации. – Ты же ешь рис, да?

– Да, – Антон приткнулся на стул в углу, чтобы не мешать хозяйке волшебства творить.

– Еще бы, – хмыкнула Лада и с грохотом вернула сковороду на плиту. – Ладно, жди.

Император

Когда я была маленькой, я мечтала стать поваром.

Потом посмотрела, как мать денно и нощно только и делает, что бегает вокруг плиты, обслуживая мое многочисленное семейство, и поняла, почему так воодушевленно заулыбались родственники, стоило мне объявить о будущей карьере.

Но приносить гастрономическую радость окружающим мне все равно нравилось. Будто после принятия еды люди оставляли в себе частицу моей любви. Похожая аналогия у меня была и для секса.

Я определенно мечтала оставить после своего правления на Земле пышное наследие. Жутковатый способ, конечно, но Будда вроде ничего подобного не запрещал.

Наблюдать, как Антон ест, было приятным вдвое: чем больше он наворачивал моё фирменное «Рис из топора», тем сильнее походил на прежнего красавчика. Какое-никакое эстетическое наслаждение я от него все-таки получала.

Но я была бы не я, если бы не испортила уютную обстановку на пустом месте:

– Когда-нибудь мы откормим тебя до настоящего человека.

Вопреки ожиданиям, Антон благодарно кивнул.

Чего это он радуется?

– Я серьезно. Ты вчера вел себя, словно собираешься ноги протянуть прям на улице. Почему не закинулся таблетками?

– Я их не пью, – пробубнил он. – Я уже почти здоров.

Многозначительно промолчать, что ли? Где он – и где психическое здоровье. Впрочем, кто я такая, чтобы судить.

– Так а, собственно… Кто же все-таки обитает в твоей голове, кроме тебя? Кхмм… Кого нам надо накормить, чтобы ты выздоровел?

Мне казалось это неплохим заходом на интересующую меня тему. Но Антон сжался, и я недовольно поняла, что все еще поспешила.

Он уставился в пространство между нами. Интересно, со сколькими из них он сейчас разговаривает?

Я замерла, не моргая.

– Они здесь, да?

– Кто? – Антон перевел на меня заторможенный взгляд.

Он издевается?

– Личности твои, придурок! – не выдержала я. – Я все еще жду ответа на вопрос!

– Но у меня нет личностей, – буркнул парень, отодвигая от себя пустую тарелку и глядя в пол. – Кто тебе сказал про них?

– Но ты ведь выглядишь, как типичный их обладатель, – я не веряще упала на спинку стула. – Я почти физически ощущаю, как с тобой кто-то разговаривает, помимо меня!

Антон ойкнул и боязливо покосился вправо.

Ага! Я все же права!

– Познакомь нас, – улыбнулась я елейно. – Обещаю, мы подружимся.

Он без особого вдохновения протянул мне руку и представился:

– Джанджа.

Я опешила.

– Я разговариваю с Джанджей?

– Нет, – Антон покачал головой. – Я просто представляюсь тебе от ее имени. Джанджа спит на твоей кровати.

Оу. Как все интересно, блин.

– А Джанджа – это кто?

– Мой ангел.

– Ангел дрыхнет в моей кровати? – я хмыкнула.

Антон сконфуженно улыбнулся.

– И что, Джанджа – единственная из твоих личностей? Или остальные запрещают себя упоминать?

Мне все казалось, что этот парень должен скрывать нечто большее, чем раздвоение личности. Как насчет расщепление до сотни?

– Нет, мне хватает ее одной, – Антон нервно хмыкнул и зажал рот ладонью, будто изо всех сил просил себя заткнуться. – Раньше было больше, но стоило явиться Джандже… Она особенная. Она… – он вздохнул, – она очень классная. Я обязан ей выздоровлением.

– Ты не здоров, – проговорила я хмуро. – Ты вчера чуть не окочурился, повторяю.

– Но ты не видела меня раньше! – лихорадочный блеск в глазах Антона выдавал его с поличным. – Прежде я был неадекватным. Я, я… – он закрутил головой по кухне, – я плохо разговаривал… несвязная речь, плохая координация… – теперь он уставился на меня с маниакальной улыбкой: – Я даже мать собственную однажды придушить хотел.

– Для этого даже необязательно быть шизофреником, – я буднично пожала плечами.

– Просто… Жить стало сильно легче, когда ко мне пришла Джанджа, вот.

– Ага. И ты уже почти здоров, да?

– Да. И у нас есть план.

– Хоть у кого-то в этом доме есть план, – вздохнув, я направилась к плите, чтобы поставить чайник. – Хотя нет, подождите, вчера у меня тоже был план, ха.

– Такой же эпичный, как мой? – не поверил Антон. – Давай насчет три.

Он что, впал в детство?

– Ой нет, детка, – я покачала головой. – Мой план еще рано твоим ушам слышать. Так что просто позволь тётушке Ладе за тебя порадоваться.

– Почему ты ведешь себя со мной, как с ребенком? – буркнул Антон. – Я сильно старше.

– Потому что ты ведешь себя, как ребенок, – я достала с полки кардамон и сахар. – Жасмин будешь?

– Нет.

– Как хочешь.

Я скосила взгляд к окну, привалившись к которому он сидел. Неужели обиделся? Было бы за что. Я ж его даже кипятком не ошпарила еще. Хотя собиралась.

Давай же, чайник, неблагодарная твоя душонка, закипай!

– Так что там у тебя за план? Хочешь выиграть в лотерею и умотать в Монако?

– В лотерею я уже выиграл, – отозвался Антон. – У генетики. Разве не видно?

Я, быть может, излишне оптимистично вылила содержимое чайника в две кружки, попутно успев обжечь себе три пальца. Ничего, мне полезно.

– Ты кидаешь кардамон прямо в кипяток? – глаза Антона полезли на лоб. – Ты все-таки шизофреник, да?

– Да, – я обнадеживающе ему улыбнулась. – У каждого из нас свои заскоки. Давай посчитаем.

Я села по-турецки напротив и уставилась на него голодными глазами.

– Начинай.

Антон хмыкнул и посмотрел в окно. Точнее на муху в паутине в углу стекла.

– Не думаю, что мы должны произносить такие вещи вслух.

– Начинается на С, заканчивается на Д, да? – я горько усмехнулась.

Или все-таки радостно. У меня вообще складывалось впечатление, что я пустила его в квартиру, чтобы больше не выпускать. Он был совершенен.

– Д-да, – нехотя кивнул он, продолжая глазеть на паутину. – Суицид – довольно красивое слово, если подумать. Не то чтобы я много думал.

– Конечно. Ты просто случайно его в своем плове увидел, – я кивнула. – Так что там за план?

– Я хожу в детдом, – признался он с внезапной мечтательной улыбкой на пол-лица. – Мечтаю взять оттуда ребенка на опеку.

– У нас разве дают детей одиноким…

– Нет.

– …мужчинам?

Антон вздохнул.

– Нет, Лада, не дают. Но я мечтаю с кем-нибудь заключить фиктивный брак.

О, Боже. Он произнес мое имя. Не думала, что оно звучит так красиво.

Я сглотнула.

По телу пробежали мурашки.

Он же шизофреник, глупая женщина! Что ты творишь!

Только попробуй сказать, что согласна на брак, и полетишь с ближайшей многоэтажки в свадебную ночь.

– И что… – я рассеянно намотала локон на палец, – уже есть претендентки?

Он досадливо помотал головой.

Разумеется. Как бы ни был он красив, мил и нежен – он был болен. За такими в очередь не выстраиваются. Даже в России.

– А ты уверен, что вообще можешь быть нормальным отцом? – я скептически выгнула бровь и наконец вспомнила, что держу в руках горячий чай. – У тебя есть работа хоть?

– Есть.

Хм, это было неожиданно. Должно быть, какой-нибудь уборщик с задатками вахтера.

– Я графический художник.

Я подавилась чаем.

– Кто? Что? Ты? Кгхм!!

Антон испуганно застучал мне по спине.

– Пожалуйста, не умирай. У меня начнется приступ, – бурчал он, со всей силы заходя мне ударами по позвоночнику.

Я с трудом отползла к плите, исходя слезами от чая не в том горле.

– Ты шо творишь? Ребенка своего тоже будешь спасать избиением? – прохрипела я оттуда.

– Я сделал что-то не то? – пробормотал этот спаситель человечества. – Прости, я… Просто давно не дотрагивался ни до кого реального. А с собой я груб.

– Еще раз тебе говорю, подумай раз с пятьсот, прежде чем смотреть в сторону детей!

Антон отшатнулся, будто от удара. Взгляд его потух.

Мне даже стало почти стыдно за свои слова.

Почти.

Не скажи я их – винила бы себя за покалеченную психику какого-нибудь абстрактного ребенка.

– Но ты ведь…

– Что?

Я подняла на него хмурый взгляд.

Он выглядел таким… невинным. Блин. На таких нельзя долго злиться.

– Ты ведь хотела вылечить меня своим пловом.

– Ты хренов манипулятор.

– Ты сможешь вылечить меня своим пловом?

У него были такие красивые голубые глаза.

Я тут же вспомнила, как в годы юности, лучшие годы своей жизни, я мечтала кормить его пловом до посинения.

– Конечно, – вздохнула я и упала обратно на стул. – У меня все схвачено, чо. Вэлкам ту плов-хаус «У тётушки Ладушки». Накормить и вылечить любого русского – предназначение нашей восточной души.

– Ты красивая и молодая, не называй себя «тётей», – попросил Антон, хмурясь.

– Не делай мне комплименты, – тут же огрызнулась я. – Мы здесь не за этим.

– А за чем?

Хм, действительно.

Я посмотрела на изображение Будды на одном из календарей за позапрошлый год, висящим на стенке.

Мы здесь – чтобы перестать плодить иллюзии. Относительно своей дальнейшей счастливой жизни.

– Ну, если коротко, я быстро порешаю твои проблемы – и направлюсь на тот свет с чистейшей кармой, – буркнула я, отворачиваясь. – У меня все схвачено. Пусть только попробуют вернуть меня обратно.

Жрец

Антон зажмурился, и его сердце пропустило удар. Он тут же начал судорожно вспоминать имена.

– Эльза. Элайджа. Эванесса.

Хм. А есть такое имя?

Лада скептически наблюдала.

– Ты перечисляешь имена, чтобы не уйти в психоз?

Она была умна, эта официантка.

– Почему ты хочешь умереть? – Антон покачал головой. – Здесь ведь так…

– Чудесно? – перебила она с издевкой. – Если скажешь, что на Земле жизнь – зашибись, я тебя все-таки пристукну.

Антон помотал головой.

– Я не хотел говорить, что здесь хорошо.

– Потому что это лютая ложь, – поддакнула Лада.

– … я просто хотел сказать, что… – Антон прикусил язык, чуть не сморозив глупость про смертный грех. – Ну, все не так плохо. Наверно. Ты не выглядишь смертельно больной.

– Но я и не выгляжу смертельно здоровой, – Лада хмыкнула, отпивая холодный чай. – Хочешь, открою секрет? Биполярка не лечится.

– Но с твоей болезнью можно жить! – возразил Антон. – Тебя не бьет судорогами, не швыряет в ничтожность… Как ты можешь сдаться?

– Необязательно иметь столь явные симптомы, чтобы жить в отчаянии, – возразила она. – Мне невыносимо находиться с собой в голове.

Антон свел брови максимально сурово. Ему казалось, грозный вид шизофреника, сидящего напротив и совестливо цокающего языком, ее выведет на путь истинный.

Но Лада даже не смотрела в его сторону.

Ее прорвало. Слезы потоком неслись по щекам, градинами заливали рот, мешали дышать. Она будто превратилась в водопад.

– Я так долго ждала, – ревела она, задыхаясь, – что хоть кто-нибудь, хоть какая-нибудь гадина мне скажет правду. Что угодно, помимо этих насквозь лживых слов, что все будет хорошо, что мир прекрасен, что это дар, что мы должны прыгать по радуге и быть благодарны. Но за что благодарны?

Антон отвернулся, не выдержав ее взгляд.

– Я каждый день, всю эту грёбанную жизнь только и делала, что отдавала, – продолжала она, скрепя зубами. – Только и делаю, что отдаю! Меня учили отдавать! Все эти пророки, в какую религию не ткни, все они только и твердят, что надо отдавать – и тогда ты будешь счастлив. Но посмотри! В какой из вселенных счастливая физиономия выглядит так? – она клыкасто улыбнулась, расширив глаза до двух блюдец. – Я постоянно. Отдаю любовь. И что получаю? Знаешь, на что похож мой мир? Будто меня заперли в цирке. В кунсткамере! И подключили ко мне кучу трубок! И мною питаются! – она снова зарыдала, спрятав лицо в ладонях. – Я больше не могу. Надоело. Этот мир ужасен. Мне так надоело.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.